Давай выпьем и станем чуточку счастливее

      Как же сложно осознавать, что вся твоя жизнь оказалась сплошной ошибкой. Сначала думаешь, самое важное — хорошо учиться, после — выйти замуж, а на деле всё совсем не так.       Гермиона всегда считалась не глупой дамой, но последние несколько лет семейной жизни дали понять, что лучше бы она была тупой. Тогда бы точно стала счастливой и не замечала всех проблем, которые её окружали. Рон постоянно просил не умничать, жил своей жизнью, а на Гермиону не обращал толком никакого внимания. Тот жалкий секс, что случался в её жизни — по графику. Раз в неделю, в пятницу в 19.00, ровно тогда, когда Рон приходил с работы, после ужина. На день рождения Гермиона получала пять красных роз от него и стандартное «поздравляю, любимая» — на этом знаки внимания заканчивались.       Наверняка, будь Гермиона тупой, её бы всё устраивало, и не пришлось бы засыпать в процессе двадцатиминутного секса в миссионерской позе. В других позах нельзя. А также желательно молчать — только такой секс для Рона нормальный, остальное — для шлюх, и никак иначе. И, по правде говоря, сложно упрекать его. Гермиона сама виновата. Вышла замуж слишком рано, ничего не знала о семейной жизни и густо краснела от слова «секс», что уж там говорить о разнообразии. Сама просила выключить свет и быть потише, ведь если соседи услышат, будет стыдно смотреть им в глаза. Кто же знал, что когда тебе уже за двадцать пять, хочется совсем не этого, а выкинуть что-нибудь безумное. Потрахаться в автобусе, отсосать в кустах перед домом, на худой конец хотя бы сменить позу. Но Рона подобное не устраивало — он брал в жены отличницу-зубрилу, у которой на уме одна учеба.       Гермиона уже давно разлюбила мужа, а может, даже и не любила. Просто свободен из их неразлучной троицы оказался лишь Рон. Других она толком не знала, ведь общалась только с друзьями, и когда Рон признался в любви и предложил встречаться — Гермиона согласилась.       «Чтобы быть счастливой, надо выйти замуж» — так говорили родители и знакомые. Никто не сказал, что нужно чувствовать самой, твердили только, что должны любить её. Вот как можно быть такой тупой в вопросах счастья, но умной в учебе? Гермиона не знала ответа. И тихо презирала себя, мужа, родителей, знакомых и вообще всех. Казалось, ей в браке плохо настолько, что от одних мыслей о муже и очередном сексе с ним она старела. Ей всего двадцать пять, а по ощущениям все сорок. Гермиона не делала маникюр так долго, что и не помнила, когда он вообще у неё был. Наносила макияж лет пять назад, если не больше. А зачем, если Рону всё равно, и разницы он не видел?       Гермиона задыхалась в этом ужасно скучном браке с расписанием, из которого Рона не вытянуть. Он не хотел ходить на прогулки, не хотел смотреть вместе фильмы на диване, не хотел слышать её. Всё, что он говорил, когда Гермиона пыталась хоть как-то разнообразить свою жизнь, так это: «Хватит умничать. Именно поэтому тебя никто, кроме меня, терпеть не будет».       А Гермиона и не умничала. Просто Рон каждое её слово считал слишком мудрёным. Чтобы забыть, насколько она несчастна, Гермиона каждые выходные напивалась до состояния нестояния, иногда засыпала где-нибудь под домом на газоне, ведь дорогому Рону безразлично, где она. Он сидит в телефоне и отвлекается только для того, чтобы пожрать или выпить.       Так и этот субботний вечер Гермиона проводит в баре за столиком на двоих, но место напротив пусто. А с кем ей сидеть? Подруг толком нет, а единственный друг, Гарри, женат. Некрасиво звать его в бар при живой жене. Гермионе суждено быть одинокой при наличии мужа и друга, пить водку с колой и закусывать сухариками с чесноком. Все её планы на эти два дня — напиться так, чтобы не помнить, как настал понедельник.       Гермиона пила бы каждый день, если бы Рон не просил её после работы готовить ужин. Всегда что-нибудь новенькое, никак иначе. И она послушно стряпала каждый божий день, за исключением выходных. Ведь в эти дни рацион мужа составляли банки пива и чипсы, и ему без разницы, где Гермиона ночевала. Рон уверен, что она не изменяла, а может, ему и вовсе плевать. Знал, что спит где-нибудь.       Рон находил её и рядом с входной дверью — видимо, в замок ключами не попала, — и на газоне у дома, и рядом с кроватью, и на диване, и в туалете, а иногда не находил вообще. Злился и ругался, что она позорит его, а потом как-то забил и остыл — главное, что в будние дни Гермиона — примерная жена.       Гермиона тоже забила. Только не на проблему с алкоголем, на которую намекал муж, а на несчастный брак. Она бы могла уйти от Рона, жить одна и, возможно, радоваться жизни, но уходить в неизвестность куда страшнее, чем жить с плохим мужем. На Гермиону и до брака-то не особо обращали внимания мужчины, а о том, что сейчас, вообще лучше промолчать. Видя себя в зеркало, хочется плакать, а не знакомиться.       Да и куда уходить? К родителям? Нет, спасибо. Они наверняка будут ежедневно напоминать, что Гермиона совершила огромную ошибку, расставшись с прекрасным мальчиком. Снять квартирку? А за что? Гермиона уже забыла, как трудиться. Когда Рон предложил уйти с работы, чтобы проще было каждый день готовить, она согласилась. Сама не знала, зачем. Но со временем стало просто страшно искать новую работу. Это ведь надо красиво, умно вести беседы и всё такое. Гермиону столько лет просили помолчать, что страшно начать говорить снова. Лучше оставить всё как есть: напиваться по выходным, готовить по будням ужины, а по пятницам терпеть секс.       Гермиона могла бы еще долго сидеть и жалеть себя за стаканом водки с колой, если бы её не дернули за плечо, отвлекая от омута мыслей и раздумий о жизни. — Гермиона? Это ты? — Рядом со столиком стоит Гарри с какими-то мужчинами. — Гарри? — Она с удивлением поднимает на него взор, попутно прикрывая рукой стоящую на столе бутыль с алкоголем.       Очень стыдно, что Гарри видит ее в таком жалком состоянии. Они больше года не встречались. Раньше устраивали частые посиделки семьями, но со временем всё изменилось, и приходила лишь Джинни, отшучиваясь, что Гарри слишком уставал после работы. Гермиона не стала слишком доставать вопросами, опасаясь косых взглядов. — Привет, давно не виделись! — тепло произносит Гарри и легонько хлопает Гермиону по плечу. — Привет. Ага, давно, — улыбается Гермиона в попытке скрыть неловкость. — Поттер, блять, пошли, потом пообщаешься с бабами! Нас ждут, — недовольно говорит мужчина, стоящий рядом с Гарри. — Ну, увидимся! — Гарри на прощание приобнимает Гермиону и быстрым шагом следует за спутниками. — Наверное… — с грустью отвечает она, понимая, что Гарри её уже не слышит.       Гермиона сперва думает уйти, чтобы не позориться перед единственным другом, но быстро понимает, что Гарри, как и мужу, всё равно. В конце зала большое застолье, наверное, с коллегами по работе, их там человек пятнадцать. Гарри сидит с ними, о чем-то говорит, после все громко смеются. Не смотрит в её сторону. Пожалуй, можно и дальше сидеть за столом и потягивать алкогольный коктейль.       Гермиона старается не смотреть на Гарри, чтобы он случайно не заметил, но невольно поглядывает в конец зала. Раньше она успокаивала себя мыслью, что негоже видеться с женатым другом, но теперь понимает, что они больше не друзья. И от этого горько настолько, что хочется и вовсе не просыпаться в чертов понедельник. Однако всё, что ей позволено — пить в выходные. После обязательно нужно встать и приготовить еду.       Спустя несколько часов и несколько стаканов коктейля Гермиона наблюдает, как шумная компания постепенно расходится, становясь всё тише. Видимо, главные зачинщики шума умчали домой к своим женам. Ей тоже стоит уходить, если не хочет уснуть за столом или где-нибудь рядом с баром — не хочется, чтобы Гарри видел её такой. Ладно, пусть думает, что она алкашка, раз бухает одна в баре, ну, или решит, что ей грустно или, наоборот, слишком весело. Но не лицезреет спящей в пьяном угаре. Её и так, возможно, уже считают жалкой. А может, Гарри и вовсе ничего не думает о ней, но не стоит рисковать и напиваться настолько. Лучше купить домой ещё одну бутылку чего-нибудь с градусами и опуститься на дно там, где не увидят знакомые.       Гермиона допивает последний коктейль, как неожиданно напротив присаживается Гарри. Черт, а она думала, что он уйдёт вместе с теми мужчинами, с которыми пришёл.       Гермиона дергается, чуть не поперхнувшись напитком. Кашляет, прикрывая рукой рот, и не поднимает глаз на Гарри. Как же неловко. А он, как назло, ничего не говорит, лишь загадочно и мило улыбается, глядя на неё, и эта улыбка аж слепит. — Хватит так смотреть на меня. Тебя, наверное, дома жена заждалась, — ворчит Гермиона и смущенно поднимает глаза на Гарри. — Ты так изменилась, не узнать. — Он, не переставая улыбаться, берет стакан и чуть отпивает содержимое.       Гермиона хмурится, видя, что её коктейль конфисковывают, и мало того, теперь точно рассекречивают. Хотя, а что еще можно пить в баре, специализирующемся исключительно на спиртных напитках? — Ага, красоткой стала, — с сарказмом произносит она, поправляя волосы.       Кажется, её только что унизили. Гермиона и так знает, что выглядит ужасно, не обязательно так явно намекать! Так и хочется сказать что-то в духе: «И ты не лучше!», но Гермиона понимает, что как раз-таки лучше. Гарри всегда был красивым внешне, а с возрастом стал еще привлекательнее. Не то, что Рон, который с каждым годом становится всё страшнее. В принципе, как и сама Гермиона. А ведь когда-то она думала, что очень даже хороша собой. Но семейная жизнь явно проехалась по её лицу, словно бетономешалка. — Ты и правда с годами хорошеешь, — вновь давит улыбку Гарри, которую уже хочется стянуть с его лица. — Не знал, что любишь крепкий алкоголь, обычно вы, девочки, вино хлещете.       Гермиона со стыда краснеет. Кажется, что он издевается, когда говорит такие слова, а эта улыбка подразумевает то, что его смешит её вид. — Не люблю вино, — решает проигнорировать издевательства она. — Никогда не понимал, как можно пить вино. Уж лучше то же пиво взять, ликер на худой конец. У тебя, кстати, неплохой вкус. Водка с колой — почти классика, — рассуждает Гарри, потягивая чужой бокал, пока Гермиона сверлит его взглядом, в котором читается: «Отдай, блять!» — Спасибо. А теперь верни и иди домой. Джинни нервничать будет, куда ты пропал, — натягивает улыбочку она, дабы не звучать слишком грубо. Совсем не охота сейчас сидеть с Гарри, который отобрал её последний коктейль. Она, между прочим, за него заплатила. — Не думаю, что меня ждут дома, — лучезарно лыбится Гарри, но эта улыбка Гермионе не кажется счастливой. — Может, мне еще купить водки с колой, чтобы ты перестала меня гнать и сверлить недобрым взглядом? — Он допивает коктейль и отставляет пустой стакан в сторону.       Гермиона тяжело вздыхает и закатывает глаза, демонстрируя своё недовольство, но всё же утвердительно кивает. Не так уж часто её угощают. Точнее — никогда. Грех не воспользоваться сложившейся ситуацией. Черт с ней, боязнью показаться в плохом свете, зато ей впервые составят компанию, угостят и поболтают. Хотя третье не обязательно. — Захвати еще закуски. — Гермиона провожает Гарри взором, пока он идет к барной стойке. — Оп! — Он кидает на стол пачку сухариков, а сам присаживается напротив. — Спасибо, — сквозь зубы шипит она в ответ. — Может, хватит убивать меня своей аурой, сотканной из ненависти к всему живому? — смеется Гарри, протягивая стакан с алкогольным напитком. — Может, перестанешь убивать меня своей аурой счастья, где прыгают розовые пони, срущие цветочками? — огрызается Гермиона. Отпивает с пол стакана, а после натянуто улыбается.       Гарри прикрывает рот рукой, пытаясь согнать с себя улыбку, но ничего не получается. Уж слишком забавная Гермиона. Будто отражение его самого: недовольная, выплёскивающая комки агрессии по сторонам, а напоследок закидывающая ядовитыми фразочками. Обычно он и сам похож на Гермиону, только, в отличие от неё, молча презирает всё в округе. Но явно не сегодня.       С момента, как Гарри увидел Гермиону, не может перестать улыбаться. Он соскучился по ней, ужасно соскучился. Она, словно маленький демон, сидит здесь, сверкает глазами, сжигает аурой всё вокруг, но Гарри совсем не жжет кожу. Обычно коллеги по работе говорят, что он слишком холоден ко всем. Видимо, поэтому он так улыбается ей. Той, которая греет его своим присутствием. — Бесишь, — шепчет Гермиона, прищурившись. — Я соскучился по тебе. — Если бы скучал, то к нам на праздники приходила бы не только твоя дорогая Джинни. — Думаю, если бы я приходил с ней, то застрелился бы. — Гарри одним махом опустошает стакан. — Так и скажи, что тебе веселее проводить время со своими новыми друзьями. — Гермиона, стараясь не отставать, допивает свой коктейль.       Гарри смеется, наливая очередную порцию коктейлей в стаканы. Неужели Гермиона думает, что он забыл о ней и ему совершенно не интересно? Если бы это было так, он бы сейчас не сидел здесь, с восторгом глядя на её прекрасное, хоть и злющее, лицо. — Не принимай на свой счет. Просто у нас с Джинни не всё так прекрасно, как ты думаешь. — О-о-о, правда? У тебя тоже секс по расписанию и каждодневные упреки в твой адрес? Тебя считают бесплатной домработницей, которая должна молчать и открывать рот, только если что-то спросят? Не смеши! Иди к жене, не заставляй её волноваться за тебя, — за секунду вспыхивает Гермиона. — Ой, давай сухарики откроем? Не зря же покупал… — Гарри хватается за пачку, надеясь, что закуска сможет отвлечь Гермиону, которая явно хочет с ним разругаться, а этого дерьма хватает и дома. — Ха! Думаешь, блять, смешно тему переводить? Тебе, я смотрю, так весело смотреть на меня, пьющую в одиночестве. Что, смешно наблюдать, как отличница и вечная зазнайка превращается в алкашку?! Нахуя ты сидишь тут? Вали, а? Тебе дела до меня никакого не было весь год, а сейчас ведешь себя как ни в чём не бывало! Мы друзьями были! По крайней мере, я так думала, а ты забил на меня! Я скучала, так хотелось поговорить, но тебе было похуй на меня! Похуй, блять! Просто не трогай меня и дальше, вали к своей семье, чертов придурок! — кричит Гермиона на весь бар так, что наверняка слышно и на улице.       Люди, сидящие в помещении, косо глядят на неё, а бармен и вовсе недовольно покачивает головой, будто хочет сказать: «Не позорьтесь, милочка». — Точно демон… — говорит Гарри, думая, что не озвучил это вслух. — Демон? Демон, блять?! Хватит издеваться надо мной! Ты не настолько хорош собой, чтобы унижать меня! Ненавижу тебя, мистер Поттер! — последнюю фразу Гермиона произносит тоном Северуса Снегга. — Отвали от меня! Иди, блять, к своей гребаной идеальной семье и не подходи ко мне никогда! — кидает стакан в сторону Гарри, специально чуть меняя траекторию, чтобы он пролетел мимо, но достаточно напугал. Глаза стали мокрыми и, понимая, что сейчас расплачется, Гермиона убегает в уборную комнату.       Бежит в кабинку, дрожащими руками закрывает её на ключ. А сама, не в силах контролировать гнев с примесью всепоглощающего горя, сползает по стенке на кафель. Рыдает, прижимая лицо к коленям, чтобы никто не слышал её страдания, рвущиеся наружу. Всхлипывает и пускает сопли на новенькие светло-серые джинсы. Обнимает ноги, впиваясь чуть отросшими ногтями в ткань так сильно, как только может. Успокаивает саму себя. Шепчет, что всё хорошо, просто она пьяна и поэтому вспылила. Что Гарри ляпнул, не подумав, и не хотел её обижать. Но не верит в собственные слова утешения. Гермиона совсем не пьяна, а Гарри открыто издевается над нею, даже не пытаясь скрыть чертову ухмылку.       Какая же она жалкая. И сейчас, наверное, Гарри ржет во весь голос с того, что Гермиона, как неадекватная девица, разоралась на весь зал, разбила стакан, а напоследок расплакалась. Наверное, идёт домой и не может перестать хохотать, а дома еще и любимой Джинни об этом расскажет, и они будут заливисто смеяться с ней вдвоем на всю квартиру.       От этих мыслей Гермиона еще больше рыдает, так, что кусает себя за колено, чтобы хоть как-то сдержаться. Долго плачет, жалея саму себя. А еще злится на себя за то, какой стала. Настолько противно от того, как позорно она себя ведет, что от злости хочется с кем-нибудь подраться. А еще лучше — взять биту и разбить всё, что попадётся на пути. Но понимает, что этого делать нельзя, и от собственного бессилия бьёт ногой перегородку в туалете. Так сильно, что та громко гремит, а кто-то, кто, видимо, делал свои дела по-тихому в соседней кабинке, вылетает из нее пулей. Понимая, что находилась в туалете не одна, Гермиона еще сильнее дубасит железную перегородку, пока не начинает болеть нога, лишь после этого перестает шуметь. Садится на пол, пуская сопли и слезы, трет глаза рукавом недавно стираной толстовки и говорит себе, что если она не прекратит рыдать, то больше в любимый бар с дешевым пойлом не сможет прийти. Нужно успокоиться. Собрать остатки смелости и извиниться перед барменом. Убрать разбитый стакан, заплатить за него. А еще — предложить помощь в уборке перед закрытием. Может, её простят и позволят приходить сюда. А Гарри… Да черт с ним. Давно надо было перестать питать себя иллюзиями об их дружбе.       Гермиона выходит из кабинки, подходит к зеркалу. Смотрит на себя, и отражение ей совсем не нравится. Включает воду и умывается. Трет лицо, будто надеется содрать с себя позор, но от действий ничего не меняется, лишь кожа болит. Идет к навесной сушилке для рук, но вместо ладоней пытается уместить под горячий воздух лицо — совсем не хочется, чтобы кто-то видел, что она две минуты назад смывала текущие сопли с лица. Приятно обдает теплом, и это почему-то успокаивает. И плевать, насколько странной может показаться сушка лица в сушилке для рук.       Гермиона облегченно выпускает воздух из лёгких и выходит из уборной. Видит, что на неё все смотрят, и эти взгляды ужасно смущают. А еще видит Гарри, всё так же сидящего за столиком, спиной к ней. Но от звука шагов он оборачивается и окидывает её взором. Гермиона опускает голову и смотрит в пол, молча шагая к столику, но вместо этого хочет бежать отсюда со всех ног. Подходит к столу, открывает сумку и ищет кошелёк, чтобы оплатить принесенный ущерб. Совсем не смотрит на Гарри, боясь заметить, что он до сих пор смеется, и остался только для того, чтобы ещё больше её унизить. Гермиона так нервничает, что руки заметно трясутся, не дают сконцентрироваться на поиске кошелька в бездонной сумке, наполненной всякой всячиной. — Если ты ищешь кошелёк, чтобы заплатить и свалить побыстрее, то сядь. Я уже решил вопрос с барменом, — спокойно говорит Гарри. — Спасибо. Я, пожалуй, пойду домой. — Гермиона старается говорить спокойно, будто это вовсе не она минут двадцать назад орала на весь бар и кидалась посудой. — Сядь, — строго говорит Гарри, и от его тона Гермиона на автомате садится на стул.       Она привыкла слушаться Рона, а он с ней только в таком тоне и разговаривает. Тело моментально выполняет такие команды. Вот вроде хотела сбежать побыстрее, а в итоге послушно сидит и смотрит на того, на кого не смела поднять глаз еще секунду назад. — Извини, — словно робот, говорит Гермиона.       Ей правда стыдно, но лишь за своё поведение. За слова совсем не совестно. Она просто сказала правду, и впервые ей никто не посмел заткнуть рот. — Хочешь еще выпить? — спокойно спрашивает Гарри. — Да, — Гермиона старается говорить спокойно, но голос предательски дрожит.       Гарри молча наливает в бокал кока-колу, добавляет водки чуть больше стандартного количества, чтобы Гермиона немного успокоилась. Хочется улыбаться ей, такой красивой, даже с нелепо красным лицом, но Гарри более не показывает этого. Кажется, одно неверное слово — и она повторно взорвется. А Гарри всего лишь хотел сказать, что так сложились обстоятельства, и лишь поэтому он не виделся с ней. Не хотел говорить прямо, всё-таки его семейные проблемы — только его, не надо вешать их на других. Однако, после услышанного, Гарри решил сказать, как есть. И если Гермиона вновь полыхнёт, будет хотя бы знать причину. — Когда я приходил вместе с Джинни к вам в гости, она, по возвращении домой, устраивала такие концерты, что жить в доме невозможно было неделями. То я не так посмотрел, то почему я улыбаюсь, когда говорю с тобой, то еще что-то. Я со злости сказал в одну из ссор, что лучше дома останусь, чем буду выслушивать её нелепые претензии, а она сказала, что наконец-то я услышал её. Я мог бы звонить тебе просто так, и даже звать увидеться, но явно в секрете от Джинни. Иначе получил бы такой скандалище, что предыдущие ссоры показались бы простыми разговорами. Я думал, у вас с Роном прекрасные отношения, и, разумеется, ты бы ему рассказала о такой нашей встрече. А значит, это бы в конце концов дошло до Джинни. А еще… Я не хотел тебе надоедать, ведь ты мне ни разу не звонила. Я думал, что ты слишком занята семьей.       Гермиона молчит, переваривая услышанное, и не понимает: это враньё, чтобы её успокоить, или правда. Хватает бокал и жадно глотает крепкий напиток. Кривится, но пьёт без остановки, будто от этого зависит её жизнь. Не знает, что ответить, и стоит ли вообще верить. — Извини, если обидел своим отношением. Я думал, что поступаю так, как лучше для всех. Думал, чуть что, ты сама позвонишь, — продолжает он, понимая, что Гермиона не особо желает говорить. — Обидел, — коротко отвечает Гермиона и подставляет пустой бокал, намекая, что его надо наполнить. — Прости. — Я не звонила, чтобы не волновать твою жену. Некрасиво это. Словно мне мало мужа. — Прости, — дублирует Гарри, наполняя стакан, а после протягивает его Гермионе. — Мне было одиноко без нашего общения, — вырывается из её уст. — А ты меня кинул. — Тоже с Роном ругаетесь? — переводит тему Гарри, заметно переживая, как бы за такое не получить новую порцию гнева. — Нет, но лучше бы ругались. Может, тогда бы мне хватило смелости уйти от него. — Всё настолько плохо? — Да. — Если уж говорим о таком, то скажу, что меня тоже знатно заебало быть в браке, — впервые матерится Гарри, чем вызывает у Гермионы удивление. — Ну, зато с сексом всё в порядке, — пытается шутить она, не зная, как реагировать на такие признания. — Если считать его отсутствие порядком, то ты права, — усмехается Гарри. — Тогда я не против поменяться с тобой местами. Уж лучше бы у меня его не было, чем вот то, какой он есть. — Гермиона краснеет. Неловко рассказывать о таких вещах. Она никогда ни с кем не говорила о сексе, а тут пробило. Видимо, уже дошла до той кондиции, в которой несет всё, что придёт в голову. — Ты про секс по расписанию? Тогда я не против обмена. Я хотя бы точно знал, когда он появится в моей жизни. — Гарри отпивает немного алкоголя из стакана. — Если всё так плохо, так что же ты не разведешься? — А ты почему? — Страшно остаться одной. — Если коротко, то причина та же.       Гермиона усмехается, грустно глядя на свои руки. Она год не общалась с лучшим другом, навыдумывала столько всего, а в итоге они оба вели себя так похоже по отношению друг к другу. И несчастны одинаково, просто каждый по своей причине. — Хочешь сделать что-нибудь безумное? — вдруг спрашивает она, задумав что-то неладное. Её красные глаза довольно сверкают, будто от одних слов она стала счастливой. — Например? — Гарри с недоверием смотрит на неё. — Да всё равно. Хоть что-то. Давай выйдем на улицу и покричим, или уедем в соседний город на всю ночь. Прыгнем в лужу и испачкаем одежду. Возьмем палку и отдубасим ею мусор. Напьемся и проснёмся черт знает где. Ха! Это, кстати, единственное моё развлечение по выходным, — смеется Гермиона, уже не чувствуя жалости к себе. Скорее, даже испытывает некую гордость. — Давай сделаем хоть что-то, пожалуйста.       Гарри поднимается с насиженного места и идёт к бармену. О чем-то с ним говорит, пока Гермиона с интересом наблюдает за ним, а после дает деньги и получает взамен бутылку виски. Гермиона чуть заметно улыбается данной покупке, хоть и переживает, что пить такое в чистом виде она не любит. — Пошли, — говорит Гарри и хватает Гермиону, едва успевшую взять сумку, за руку.       А после скорым шагом они покидают бар.