Первый намек на то, что что-то не так – когда Сэм просыпается посреди ночи, чувствуя чей-то рот на своем собственном.
Сначала он даже не уверен, где находится, закрыты ли его глаза или вокруг просто темно. Единственное, в чем он
уверен – это мягкое давление на его губы, и шока от этого факта оказывается достаточно, чтобы он ошеломленно выдохнул в рот человека над ним. Его горло внезапно сжимается, воздух в легких стремится наружу, но поцелуй лишь углубляется, давление усиливается, и крошечная полоска языка скользит по его нижней губе, прежде чем все заканчивается.
Итак, его глаза
определенно открыты. Сэм тяжело дышит в густой тишине, уставившись на пятнистый потолок номера мотеля, тускло освещенный светом из ванной. Он слышит, как кто-то – Дин? – осторожно возится там, стараясь не шуметь. Сэм поворачивает голову к прикроватной тумбочке и, прищурившись, смотрит на часы: два ночи.
Он приподнимается на локтях, сминая простыни еще больше и ощущая, что мир каким-то образом перевернулся. Спустя несколько секунд он видит расплывчатую фигуру брата в дверях ванной, который останавливается, задерживая руку на выключателе.
— Прости, Сэмми, не хотел тебя будить, — тихо говорит он.
Сэм просто смотрит на него, не в силах открыть рот. Внезапно мысль о том, чтобы задать самый логичный в этой ситуации вопрос «Ты только что поцеловал меня?», кажется не только унизительной, но и абсурдной в своей невозможности. Слова застывают у него на губах.
Не дожидаясь ответа, Дин выключает свет, и их снова окутывает привычная темнота. Сэм не слышит шагов Дина из-за собственного дыхания, но чувствует тепло, исходящее от брата, когда тот проходит мимо.
Дин падает обратно в постель, издавая сонные, счастливые звуки, в то время как Сэм медленно опускается на матрас, пытаясь привести свое сердцебиение в норму.
Он решительно отмахивается от произошедшего (сон, лунатизм – этому есть множество возможных объяснений), но чертовски сложно проигнорировать это, когда оно вновь случается на следующее утро – неопровержимое, как засос на шее подростка.
Они сидят за столиком в очередной закусочной, у стены с окнами, выходящими на парковку, чтобы Дин мог любоваться Импалой, набивая рот панкейками и колбасками. Сэм откидывается на спинку стула, рассеянно слизывая соус барбекю с пальцев, пока просматривает газеты в поисках дела. Было бы неплохо отвлечь Дина от мыслей о Дике Романе с помощью действенного сочетания огня и соли. Дин становится счастливее после удачной охоты, где Сэм не пострадал, а ему самому удалось что-то – или кого-то – сжечь.
— Эй, Дин, — зовет он, наклоняясь вперед, и кладет газету перед собой, стараясь не испачкать ее в луже сиропа, капающего с тарелки Дина, — похоже, в паре городов отсюда что-то есть. Девушку нашли мертвой в подвале собственного дома. Все выглядело так, будто она повесилась, но слушай: ее руки были отрезаны, а затем пришиты на… противоположные стороны.
Он бросает на Дина выжидательный взгляд, но тот просто
пялится на него, его глаза мягкие – такие, какими бывают лишь рано утром, когда он только проснулся и не в состоянии вспомнить ни одну причину, по которой можно разозлиться на Сэма. Обычно это длится не больше секунды, сразу же исчезая, когда Сэм это замечает, но сейчас этот момент прекращается по совсем другой причине – его брат тянется к нему через стол и целует,
нежно и сладко.
У Сэма хорошие рефлексы, правда – он может увернуться от удара оборотня или разъяренного призрака всего за секунду – но сейчас, по какой-то
совершенно необъяснимой причине, каждая клеточка его тела словно застыла. Его глаза, однако, все еще открыты, и он может видеть крошечные морщинки в уголках закрытых глаз Дина. Он чувствует, как тот посасывает его верхнюю губу между своими, и следом слышит легкий вздох, будто Дин чертовски счастлив.
Сэм едва успевает осознать, что происходит, как вдруг все прекращается и их губы медленно разъединяются. Дин, так и не открыв глаза, с счастливой улыбкой откидывается на спинку стула.
Сэм ощущает себя зданием после землетрясения. Будто его сравняли с землей.
Его внутренний кризис прерывается тактичным кашлем.
Дин, который спокойно ковырялся в своей еде после поцелуя (или поцелуя на самом деле не было, что означало вернувшиеся галлюцинации Сэма), оглядывается одновременно с Сэмом, натыкаясь взглядом на официантку с ярким румянцем на щеках возле их столика.
— П-прошу прощения, что прерываю вас двоих, — она хихикает, выглядя невероятно довольной событием, перевернувшем мир Сэма, которое она даже не должна была видеть, потому что такого просто не могло произойти на самом деле… за исключением того, что такое, по-видимому,
действительно произошло, причем посреди закусочной, и Сэм вот-вот потеряет сознание, если не остановит этот поток мыслей и не начнет, черт возьми,
дышать, — но я хотела узнать, как вам наша еда и не желаете ли вы чего-нибудь еще.
Дин дарит ей очаровательную улыбку – его лицо приобретает обаятельное, почти хитрое выражение (что происходит рядом со всеми представительницами женского пола старше восемнадцати и моложе пятидесяти) – и наклоняется к ней в легком приглашении, словно это не он только что перевалил через стол и сделал Сэму совсем не медицинскую версию искусственного дыхания.
— Пожалуй, только воды, милая. Мы с моим младшим братом скоро отправимся в путь, — он кивком головы указывает на Сэма.
Выражение лица официантки
крайне впечатляюще меняется несколько раз, остановившись на противоположном смущенной улыбке минутой ранее.
— Ч-что? — заикается она. — Б-братом?
— Вообще-то, — наконец обретя контроль над своим телом, Сэм вмешивается в разговор и поднимается на ноги, — мы как раз собирались уходить.
Сейчас же.
Он наспех достает из бумажника немного купюр – больше, чем нужно – и дрожащими руками бросает на стол. Каким-то чудом ему удается установить зрительный контакт с Дином, не скользя вниз, чтобы задержаться на его губах, и передать одним лишь взглядом: «Немедленно иди за мной, или пожалеешь». Дин, к счастью, решает не спорить, послушно встает, напоследок с сожалением взглянув на свой недоеденный завтрак, и направляется к выходу.
— Чувак, что это было? — он толкает Сэма в плечо, как только они покидают заведение. — Мы могли бы посидеть еще!
— Дин, ты что, издеваешься? — Сэм резко оборачивается, в шоке глядя на брата. — Какого хрена ты вообще…
Он отказывается от слов, вместо этого дико жестикулируя сначала на свой рот, затем на рот Дина и – на закусочную позади них, стараясь описать всю эту непонятную ситуацию только взмахом руки.
Дин в ответ поднимает бровь.
— Ты можешь объяснить мне, что тебя так бесит, в любой момент, — говорит он. Рот Сэма каким-то образом открывается еще шире.
— Я… Дин, ты хоть помнишь, что сделал?
— Конечно! — Дин раздраженно закатывает глаза. — Я поглощал вкуснейшие калории, ты что-то болтал о потенциальном деле, и вдруг, как только подошла официантка, ты решил, что нам нужно уходить прямо в эту гребанную секунду!
Сэм замирает, глядя на брата. Ему требуется секунда, чтобы осознать: Дин даже не подозревает, что только что
поцеловал его. Он этого не помнит. Но официантка определенно это видела, так что это не могло быть галлюцинацией Сэма. Поцелуй действительно случился, но Дин вообще об этом не знает. Несмотря на то, что именно он был инициатором!
Это ужасно несправедливо, что Дину не приходится париться на эту тему, хотя он это все и начал.
— И кстати, твое дело, похоже, не по нашей части, — бросает Дин, проходя мимо Сэма в противоположном направлении от машины. — Руки пришиты наоборот? Ставлю на серийного убийцу.
Очевидно, Сэму не очень везет этим утром.
— А теперь,
Принцесса, если ты не возражаешь, — продолжает он, — я собираюсь пойти в магазин и купить себе чертовы сладости, потому что ты не дал мне закончить мой чертов завтрак!
Сэм вздрагивает, когда Дин драматично разворачивается и уходит. Он уже забыл, каким капризным может быть брат, если не дать ему соскрести с тарелки все до последней крошки. Если кто и заслуживал звание принцессы, так это он.
Его брат.
Который поцеловал его этим утром. Второй раз.
— Наслаждаешься подарком?
Позади раздается взмах крыльев, и Сэм оборачивается, видя появившегося из ниоткуда Каса – его голова привычно наклонена вбок, а лицо вновь пустое, как школьная доска в конце учебного дня. Он по-совиному моргает, а затем улыбается.
Из-за белой формы психбольницы, которая виднеется из-под старого плаща, это выглядит… жутковато.
— Подарком? — растерянно уточняет Сэм.
Кас с
энтузиазмом кивает, приблизившись к нему одним плавным, нечеловечески быстрым движением. Сэм немного отклоняется назад, пытаясь восстановить свой пузырь личного пространства (ну, или пузырь Винчестеровского пространства, поскольку его не беспокоило, когда Дин находился к нему ближе, чем это считалось нормальным), но не отходит совсем.
— Сэм Винчестер, — начинает Кас со всей серьезностью, — я сотворил ужасный поступок, сломав стену в твоей голове. И, может быть, я как-то компенсировал это, когда взял на себя твои страдания, но я не до конца вернул тебе этот невероятный долг. А еще мне нравится твоя обувь.
— Тебе… ч-что? — Сэма сбивает с толку последний комментарий, и он быстро смотрит вниз, просто чтобы убедиться, что Кас каким-то волшебным образом не заменил его обычные ботинки блестящими розовыми шпильками или чем-то подобным. Он не забыл историю Дина о Касе, наготе и множестве пчел.
— Прояви внимание, Сэм, — ругается Кас, слегка постукивая пальцем по его щеке. Сэм инстинктивно вздрагивает, но выдерживает это прикосновение. Видимо, забрав у него корзинку с безумием, Кас стал более чувствительным.
— Кас, послушай, ты мне ничего не должен, — уверяет Сэм. — Я знаю, что ты не был собой, когда сломал стену, и ты… ну, посмотри на себя. Тебе не нужно платить больше, чем ты уже…
— Ошибаешься! — обрывает его Кас. — Я думаю, ты ошибаешься, и поэтому я сделал это для тебя!
Он широко разводит руки.
—
Это? — повторяет Сэм, разглядывая его с непониманием.
Кас на секунду поджимает губы, крепко зажмуриваясь, а затем открывает глаза и снова улыбается Сэму, словно ищущий одобрения щенок после того, как обмочил весь ковер. Осознание ударяет Сэма, как холодная рыба, брошенная ему в лицо.
— Ты что-то сделал с Дином! — восклицает он, отступая назад и с обвинением указывая на ангела пальцем.
— Верно! — взволнованно подтверждает Кас. — Я устранил запреты Дина относительно его частого желания тебя поцеловать. Теперь всякий раз, чувствуя побуждение, он просто делает это, но не помнит об этом. Это мой подарок тебе!
Однажды, когда Сэму было семнадцать, оборотень ударил его ногой в живот. Ощущения сейчас примерно такие же.
— Это продлится примерно сорок восемь часов, так что наслаждайся, пока можешь, — советует Кас, не обращая внимания на безмолвные терзания Сэма. — Извини, но мне нужно вернуться к Мэг. Думаю, она уже приобрела смазку и плетки.
На этой очаровательной ноте он исчезает.
— Плетки? — жалобно стонет Сэм. Ему вряд ли удастся избавиться от этого мысленного образа.
Итак.
По всей видимости, его брат хочет поцеловать его. Хочет поцеловать его – Сэма.
Дин хочет поцеловать Сэма. И теперь, из-за
проклятья подарка Каса, Дин целует Сэма каждый раз, когда ему хочется, при этом не имея дела с тем беспорядком, который неизбежно последовал бы, если бы такое произошло осознанно.
Сэм все еще думает обо всем этом, когда Дин возвращается из магазина, велит ему садиться в машину и едет в случайном направлении, потому что они так и не нашли дело. Он смотрит на Дина – сейчас спокойного, чуть ли не в дзене, который иногда настигает его за рулем – и размышляет обо всех взглядах брата, направленных на него; теперь он знает, что некоторые из них означали, что Дин хотел поцеловать его. Сама мысль об этом безумна, но неотвратимо
реальна. Как долго Дин жил с этим? В какой момент Дин взглянул на него и понял, что хочет быть ближе в том смысле, который был им не позволен? Предположение о том, что это могли быть
годы, вызывает странное покалывание под кожей. Его рот как будто больше не принадлежит ему, это словно еще одна часть, на которую посягает Дин. Если Сэм это клочок земли, то Дин – страна-завоеватель, водрузившая туда свой флаг и захватившая его.
Нетрудно догадаться, почему Дин ничего не предпринимал, и, вспоминая два нежных поцелуя, Сэму кажется, что он сделал что-то плохое, потому что Дин этого не помнит и никогда бы не сделал такое в здравом уме. Дин – тот, кто хотел этого в течение некоторого времени, однако именно
Сэм знает, каковы губы его брата на вкус. Он думает о том, чтобы оттолкнуть Дина в следующую попытку его поцеловать. Если он не помнит ни одного поцелуя, то не будет помнить и отказ, верно?
Но, когда они въезжают в какой-то маленький городок и Сэм указывает на одну из тех аркад, которые Дин обожал в детстве, и Дин загорается, как рождественская елка, и наклоняется через сиденье, чтобы запечатлеть короткий поцелуй на губах Сэма, он понимает, что в этом нет никакого смысла.
Это же длится всего день или два, да? И Дин…
счастлив. За несколько секунд до и после каждого поцелуя Сэм замечает это – как разглаживаются морщины на его лбу, как смягчается выражение его лица.
Сэм так и не понял, как этот подарок связан с ним, но это делает Дина счастливее, чем он когда-либо видел, даже если Дин не может вспомнить об этом.
Поэтому Сэм решает отложить свой кризис и просто позволяет этому происходить.
Он позволяет Дину чмокнуть себя в щеку, когда они выходят из машины. Когда Сэм заканчивает чистить зубы в крошечной ванной очередного мотеля, он позволяет Дину залезть в свой рот, делясь вкусом зубной пасты. Он позволяет Дину прижать себя к двери и целовать долгие, пьянящие отрезки времени, пока одна минута сменяется другой вместе с горячим прикосновением губ Дина к его губам. И если с каждым разом становится все труднее заканчивать поцелуй и не продолжать, толкаясь вперед, когда Дин отстраняется, взаимно пожирая его рот, наблюдая, как его глаза вновь закрываются, и чувствуя кривую улыбку на своих губах… ну, просто
сложно прервать этот момент, зная, что Дин забудет обо всем через несколько секунд и что эта счастливая версия его брата исчезнет. Он уже привык видеть Дина таким.
Может быть, именно так этот подарок связан с ним – Сэм видит Дина таким, каким не видел уже много лет. Когда его брат наклоняется к нему за поцелуем, его постоянно поражает осознание, что… это Дин, когда он счастлив.
Большинство поцелуев нежные, и это удивляет больше всего. Оказывается, когда у Дина возникает этот
порыв, в большинстве случаев он сопровождается мягкостью, почти романтичностью.
Это не меняется до следующей ночи.
***
Его выдергивает из сна звук, как будто кто-то задыхается и дергается в темноте мотельного номера. Сэм мгновенно сопоставляет это с Дином, который беспорядочно двигается на другой кровати, и внезапно вырывается из безопасного пузыря, в котором существовал последние сутки, вспоминая те месяцы, когда Дин вернулся из ада и будил его криками посреди ночи. Он буквально
вылетает из постели и склоняется над братом, хватая его за плечи и сильно встряхивая.
— Дин! Дин, ты в порядке?
Дин еще раз дергается под его руками; блеск его глаз едва заметен, когда они распахиваются. Его грудь вздымается под ладонью Сэма, а бедра все еще бессознательно извиваются, когда он встречается с ним взглядом.
—
Сэмми, — выдыхает он на грани слышимости, протягивая руку, и у Сэма есть ровно одна секунда, чтобы понять – «Дерьмо, это был совсем не кошмар…» – прежде чем его утягивают вниз и тело Дина прижимает его к матрасу.
Губы, которые встречаются с его губами, на этот раз отнюдь не нежные. Его словно пожирают, жар настолько агрессивный, что ему кажется, будто его голова вот-вот взорвется; рот, зубы и настойчивый язык Дина захватывают все его существо. Руки брата
повсюду – гладят отчаянно стучащий пульс у горла, изгибаются вокруг бедер и раздвигают ноги, чтобы Дин устроился между ними и толкнулся вперед, грязно потираясь о Сэма.
Его голова откидывается назад, сбивчивое дыхание вырывается из него и скользит по рту Дина напротив, их губы сталкиваются при каждом толчке, и Сэм, если честно, не знает, как до сих пор находится в сознании, потому что
чувствует горячее давление члена Дина на своем бедре, когда тот трется об него. Сама мысль об этом настолько умопомрачительна, что он даже не думает оттолкнуть брата. Дин смотрит на него – его глаза полуприкрыты, черные зрачки практически поглотили зеленую полоску вокруг. Легкое счастье от предыдущих поцелуев исчезло с его лица, сменившись темным, горящим, хищным взглядом, и Сэм чувствует себя самым глупым человеком на планете, потому что не предвидел этого.
Дин не просто хочет поцелуев, он хочет
его.
Дин снова атакует его рот, и Сэм, конечно же, целует его в ответ, словно это один из рефлексов, вбитых в него в детстве («Ты видишь, как что-то приближается к твоей голове краем глаза, и пригибаешься, Сэм, а еще, когда твой брат облизывает твой рот, ты открываешь рот, впускаешь его и сосешь его язык, как шлюха, понял?»). Он весь дрожит, официально больше не контролируя свое тело. Обнаженная грудь Дина касается его груди через футболку, и Сэм отчаянно хочет, чтобы она исчезла, хочет ощутить его кожу на своей. Он прерывисто дышит у чужих губ, придавленный и неспособный двигаться, не имея возможности уйти, и вдруг с ужасом осознает, что его собственный член тоже возбужден, судорожно дергаясь в боксерах, когда Дин сдвигается и выравнивает их как надо.
Иисус, блять, Христос.
Ужас поднимается по его горлу, размывает все вокруг, и теперь он может только чувствовать Дина везде – как тот навис над ним, мягкими губами сосет край его челюсти, грубо держит за бедра; чувствует, как его член твердо и чертовски
хорошо скользит по члену Сэма, и Сэм думает, что сойдет с ума, потому что то, что происходит, намного более испорчено, чем позволять Дину целовать его, и он не может так поступить, не может…
— Вот так, — шепчет Дин на ухо низким голосом, похожим на наждачную бумагу, обернутую в атласную ткань. — Вот так, Сэмми, давай. Такой пиздецки хороший, малыш, просто отпусти все ради меня.
Губы брата вновь прижимаются к его губам, и Сэм буквально
затыкает его поцелуем, потому что не думает, что сможет продержаться, если Дин продолжит говорить. Весь этот «подарок» предназначался Дину. Сэму не должно это нравиться, он не должен этого хотеть, однако его тело жаждет вцепиться в Дина, обхватить его ногами и просто позволить ему делать все, что он хочет. Если Сэм хочет выбраться из этого нетронутым – относительно – то необходимо закончить это как можно скорее.
Сэм просовывает руку между ними и ныряет в боксеры Дина, прежде чем тот успеет что-то понять. Он обхватывает его член пальцами, настолько сосредотачиваясь на ощущении жара и тяжести в собственной ладони, что практически не замечает, как Дин дрожит над ним. Сэм большим пальцем обводит гладкую головку, мгновенно чувствуя горячее дыхание на своем лице, и задается вопросом, похоже ли это на то, если бы он бросился со скалы, потому что… ну, у него в руке член
брата. Он двигает рукой машинально – привычка берет свое даже под таким странным углом – и это знание каким-то образом продолжать удивлять его каждые несколько секунд.
«Это Дин – мой брат. Мальчик, который вытащил меня из огня, клеил пластыри на мои колени и научил меня разговаривать с девочками. Мужчина, который продал за меня свою душу, умер у меня на руках и ради которого я отправился в буквальный ад».
— Сэм… — мычит Дин, соединяя их влажные лбы. Его глаза лихорадочно блестят, и Сэм завороженно смотрит на
такого Дина, удивляясь, что ему позволено это видеть. Он невероятно красивый в этот момент – трясется, рычит и грубо толкается в кулак Сэма; это все его брат,
Дин. Это Дин, когда он кончает, молчаливо и интенсивно, из его рта лишь вырываются короткие выдохи, пока он смотрит на Сэма будто в первый раз. Его член пульсирует, выплескивая сперму в боксеры и по всем пальцам Сэма.
Сэм продолжает движения на автомате, выдавливая из брата все до последнего, очарованный крошечной дрожью, пробирающей тело Дина. Он отпускает его член, только когда тот начинает слегка морщиться, и вытаскивает руку из пространства между их тел, совершенно не обращая внимания на то, как его мокрая рука скользит по коже Дина и пачкает его собственную футболку. Дин немного опускается, тяжело дыша, и едва держится на локтях, чтобы не раздавить Сэма.
У Сэма есть только минута, чтобы поздравить себя с тем, что он заставил брата кончить, как спермотоксикозный подросток, прежде чем Дин сдвигается и начинает сонно вести рукой вниз по его груди. Сэм, почувствовав, как кончики пальцев Дина проходятся по его члену, тут же вылезает из-под брата – быстро, пока не потерял решимость и не позволил
вернуть услугу. Позади раздается протестующий звук, но Сэм отбрасывает чужие руки и выскальзывает из кровати. Его ноги дрожат, а член явно выступает против плана «немедленно уйти от брата, с которым у тебя мог случиться секс». Сэм останавливается на пару секунд, наблюдая, как лицо Дина меняется, когда он
забывает, снова погружаясь в сон, как будто ничего не произошло.
Темнота, кажется, сгустилась. Он дышит слишком громко, словно пытается втянуть в себя всю комнату, и это смехотворно тяжело по сравнению с расслабленным дыханием Дина во сне. Он ощущает запах секса в воздухе, и его желудок переворачивается. Такое чувство, будто внутри него что-то слегка пошатнулось, будто повредилась одна из шестеренок, что вынудило прекратить работу всего механизма.
Сэм вваливается в ванную, случайно заглядывая в зеркало – его встречает чертовски виноватый вид. Он закрывает глаза и пытается усмирить дрожь в руках, крепко вцепившись в раковину, пока не чувствует напряжение в суставах.
Затем быстро дрочит себе над унитазом, сильно посасывая два пальца, все еще покрытых Дином.
***
Утренняя заря яркая и
ужасная. Когда Дин будит его, то не наклоняется и не прижимается закрытым ртом, избегая утреннего дыхания, к губам Сэма. Также он не целует его, когда они толкаются у раковины, чтобы побриться. Он не целует его в закусочной, машине или когда Сэм находит им дело всего в нескольких городах отсюда.
Сначала Сэм думает, что его так странно наказывают за то, чему он позволил случиться прошлой ночью, но потом вспоминает: Кас сказал, что это продлится примерно сорок восемь часов.
Время его «подарка» закончилось, и Дин снова вел себя как прежде – до того, как Сэм узнал, что его брат испытывает к нему совсем не братские чувства. Теперь Сэм
знает, как выглядит Дин, когда хочет его поцеловать, и распознает это выражение каждый раз, когда оно мелькает на лице брата прямо перед тем, как тот отворачивается или меняет тему. Боже, как долго он этого не замечал?
— Да что с тобой такое? — спрашивает Дин, положив руки на лопату. Они почти закончили перезахоронение трупа, который только что посолили и сожгли. Прошло всего несколько дней с тех пор, как закончился подарок Каса (разрушивший Сэму жизнь), и хотя им потребовалось некоторое время, чтобы выяснить личность мстительного духа в новом деле, с ним было чертовски легко разобраться. Он едва сопротивлялся, когда они выкопали могилу, отпугнули его несколькими выстрелами из дробовика с каменной солью, что дало им достаточно времени, чтобы посолить останки и сжечь.
— Что ты имеешь в виду? — невинно уточняет Сэм, утрамбовывая лопатой землю на могиле. Он не хочет смотреть на Дина – грязного, взъерошенного, потного и находящегося достаточно близко, что можно было просто протянуть руку и прижаться к нему, если бы он захотел. Чего он,
конечно же, не хочет.
— Ты хандришь все это дело, как будто кто-то украл твоего любимого плюшевого мишку, — настаивает Дин. — Случилось что-то, о чем ты умолчал?
«Да, пару дней назад ты постоянно целовал меня, что было пиздецки странно, пока это не прекратилось, и тогда я понял, что очень,
очень скучаю по этому. А еще я тебе подрочил».
— Нет.
— Ага, конечно, — Дин фыркает. — Думаешь, я не могу сказать, когда что-то не так? Давай, выкладывай.
Сэм крепко сжимает рукоять лопаты, поднимаясь и бросив короткий, яростный взгляд на брата. Это, в первую очередь,
его вина.
— Дин, просто забей, — цедит он сквозь зубы, собирая их вещи резкими, сердитыми движениями.
— Что, значит, будет еще больше секретов?
Сэм слышит угрюмость напополам с упрямством в голосе брата и закрывает глаза, представляя Дина в следующие несколько дней, мечущегося между любопытством и напряженным, полным обиды молчанием. Боже, ему
нужно придумать какое-нибудь достойное оправдание, сбить Дина со следа, чтобы тот не надумал чего-то похуже, чем уже есть.
Ничего не ответив, он направляется к машине.
Дин следует за ним.
Они убирают лопаты, соль и бензин в холодном, гнетущем молчании. Сэм хочет его разрушить, вернуться к тому, как все было несколько дней назад.
Они садятся в машину, и некоторое время ничего не происходит. Дин хмуро смотрит на руль, вероятно, пытаясь самостоятельно раскрыть, что именно Сэм скрывает от него.
Сэм наблюдает за ним, затаив дыхание от внезапно нахлынувшего желания. Он помнит, как осторожно, нежно и
любяще целовал его Дин, и теперь понимает, что позволял этому продолжаться не только для того, чтобы сделать счастливым Дина, но и потому, что это делало счастливым его самого. Почему им нельзя быть такими? Боже, если они оба этого хотят, то сдерживает их лишь глупый страх, идиотские правила и долбоебское общество. Они отдали миру достаточно.
Почему им нельзя это делать?
— Дин.
Его брат оборачивается, открыв рот, чтобы ответить, но замирает от прикосновения пальцев Сэма к щеке. Он не двигается, не отстраняется и не поддается вперед – просто остается на месте, глядя на Сэма широко раскрытыми глазами, когда тот обхватывает его лицо всей ладонью. Сэм, храня молчание, медленно склоняется к нему, дав время на то, чтобы точно распознать его намерения, затем решительно сокращает расстояние между ними и впервые целует брата.
Это коротко, и Дин не отвечает, но Сэм не останавливается и дает все, что у него есть, пытаясь вложить в этот поцелуй все свои чувства. Он втягивает нижнюю губу Дина в рот и запускает руку ему в волосы, целует его сладко и усердно, а потом так же медленно отстраняется, возвращаясь на свое сиденье; трясущиеся руки перемещаются на колени, сердце колотится так, словно он только что пережил предсмертный опыт.
Когда он открывает глаза, Дин все еще не сдвинулся ни на миллиметр – его губы блестят от слюны, а по щекам расползается румянец. Он смотрит на Сэма, и его выражение настолько
открыто, что Сэм видит в нем надежду, расцветающую с каждой секундой. Сэм не удерживается от улыбки, и Дин мгновенно бросается через сиденье, хватает его за лицо и засыпает поцелуями, смеясь безумным, непривычным, красивым смехом.
—
Сэмми, — говорит он – такой чертовски счастливый, и это слово оседает между их губами.
Сэм прислоняется спиной к дверце машины и тянет Дина на себя, впитывая этот сумасшедший, яркий свет в его глазах, и понимает, что был неправ – это не просто Дин, когда он счастлив; это Дин, когда он
влюблен.
