Solitary man

Ковальски не помнил, как уснул, но совершенно точно был уверен, что запирал дверь в лабораторию. Когда он проснулся, то понял, что укрыт одеялом, а тяжёлая дверь приоткрыта. Впервые за очень и очень долгое время Ковальски поймал себя на ощущении, что не чувствует себя в безопасности на собственной базе. Наручные часы показывали десятый час вечера. Наверное, он был бы готов просидеть здесь, внизу, в своей, как оказалось, не такой уж надёжной крепости, ещё несколько суток, дожидаясь приезда Шкипера, но естественные потребности выгнали его наружу. Передвигаясь по собственному дому, как вор, он сначала заскочил в ванную, потом так же крадучись – на кухню, вытащил из холодильника сэндвич и поспешил покинуть дом. – Ковальски? – удивилась Марлин, открыв соседу дверь. – Выглядишь как-то не очень. Всё в порядке? – Могу я, – Ковальски набрал в грудь воздуха и с резким выдохом закончил, – переночевать у тебя? И без того большие глаза Марлин сделались ещё больше и она молча посторонилась от двери. Нервно оглянувшись, сосед зашёл в дом. – Н-ну, как дела? – Не зная, куда деть руки, Ковальски покачал ими вперёд-назад и всё-таки сцепил за спиной. – Хорошо дела, – осторожно ответила Марлин и кивнула в сторону дивана. – Присаживайся. Хочешь чего-нибудь? – Да нет-нет, спасибо, – Ковальски последовал приглашению и сел на неудобный, слишком низкий для него диван. – Я не знаю, может, вина? – продолжала настаивать женщина. – Да нет-нет… – машинально повторил тот и вдруг осёкся: – Хотя давай. Марлин нарезала фрукты, сыр, взяла из сушилки бокалы и скоро присоединилась к Ковальски, устроившись в кресле рядом. Лейтенант покачал в руках бокал, посмотрел на переливы красного вина за хрустальной стенкой, сделал небольшой глоток, помешкал и залпом допил всё, что оставалось. Марлин вскинула бровь, но от комментариев воздержалась. – Как прошёл концерт? – решила она начать со светской беседы и, к своему большому изумлению, смогла наблюдать, как прямо на глазах спадают краски с чужого лица. – Хорошо, – кивнул Ковальски и потянулся за бутылкой вина, после чего подрагивающей рукой налил его почти до краёв. Бровь Марлин вновь взметнулась вверх, но она вновь совладала с собой. – Хорошо, – эхом отозвалась она, подбирая в голове ещё какие-нибудь темы для светской беседы. – Рико… Ковальски поперхнулся вином и закашлялся. Собирая в кулак всё своё гостеприимство, Марлин поднялась и пошла за тряпкой, чтобы спасти ковёр от пятен вина, которые оставил подрагивающий в кашле сосед. – Где тебя положить спать? – спросила она через некоторое время. – О, я… Я недавно проснулся. Если ты не против, я просто посижу у тебя здесь… Почитаю. – Да что с тобой не так? – Марлин откинула тряпку и уставилась на Ковальски. – Вы что-то не поделили с Рико, и ты теперь боишься возвращаться домой? Тот посмотрел на неё, молча хлопая глазами. – Ну да, пожалуй, что и так, – согласился он наконец. – Ладно! – Раскинула руки в стороны Марлин. – Оставайся, пока он остывает. У вас вечно что-то случается, когда Шкипера нет. То это, то… – женщина озадаченно замолчала. – То ещё что-то. Не помню что, но точно что-то в его отсутствие у вас происходит. «Ещё бы вы все это помнили, – подумалось Ковальски, – недаром у нас такой расход амнезиаков в квартальных отчётах». – Вроде взрослые лбы, а без Шкипера как дети малые, – Марлин заметно смягчилась и вернулась в кресло. Ковальски пожал плечами, не подтверждая этого, но и не оспаривая. – Хорошее вино, – вместо этого похвалил он. – Да, дорогущее ещё, – Марлин задумчиво кивнула, – покупала, так сказать, ради особого случая. Ну да неважно, – и она последовала недавнему примеру Ковальски, опрокинув в себя бокал целиком. – Это нелепо, да? – спустя какое-то время спросила женщина, ломая на мелкие кусочки ломтик сыра на блюдце. – Хм-м? – Ну, знаешь, молча ожидать, а потом расстраиваться, что твои ожидания не исполнились. – Это неприятно, хотя и естественно. Всё в этом мире стремится к уменьшению затрат энергии, – голос Ковальски отвердел, приобретая менторские нотки, а сам учёный приосанился. – Так и наш разум в процессе своего развития научился консолидировать полученную информацию, сортировать в одном лишь нам понятном порядке, а потом искать короткие дорожки к тем или иным местам, чтобы не проделывать весь долгий путь заново. Так появились стереотипы. Не значит, что это абсолютное добро для современного человека, но для человека прошлого это было необходимо, чтобы лучше понимать мир. Иногда дорожки сворачивали не туда и получались когнитивные ошибки. Сейчас наш мозг заполнен этими ошибками. Поэтому один человек не может усвоить то объективное, что он поглощает из мира. Переходя по нашей оценочной системе, объективная информация натыкается на целый ряд когнитивных ошибок, так и получается, что объективное явление отпечатывается в нашем мозгу субъективным его осмыслением. – Я прямо чувствую, как ты старался не умничать, чтобы даже я смогла тебя понять, – не сдержалась Марлин. – Много их, говоришь… Ну назови ещё что-нибудь? – Например, часто встречается такое: человек узнаёт новое слово или новый факт, а потом ему кажется, что он стал повсюду сталкиваться с ним в повседневной жизни. – Да не-ет! И это тоже оттуда? – Угу. Называется феноменом Баадера-Майнхоф, или иллюзией частности. – И не скучно жить, когда знаешь, как всё вокруг объяснить? – Нет, – беззаботно улыбнулся Ковальски. – Наоборот, интересно искать ответы на вопросы, понимая, что они находятся за гранью твоего понимания лишь временно. В моей научной практике знание о феномене когнитивных ошибок можно охарактеризовать, как «было бы смешно, если бы не было так грустно». Забавно ловить себя на том, что допускаешь эти ошибки, а потом, когда сводишь результаты... Как бы нам ни хотелось, наука не работает по принципу «если результаты противоречат моей гипотезе, то тем хуже для результатов». Марлин рассмеялась. – Ну да, а то было бы слишком просто! То есть, хочешь сказать, что это всё – моя когнитивная ошибка? – Иллюзия прозрачности, я полагаю. Ковальски вновь наполнил свой бокал, отклонился на спинку дивана, рассеянно глядя перед собой, стал потягивать вино. Так и не дождавшись продолжения, Марлин со вздохом попросила: – Может, пояснишь? – Да, точно, – мужчина встрепенулся. – Мы склонны считать, что окружающие способны «читать» нас, что наши мысли и переживания в достаточной мере отражаются на нашем поведении, даже если мы пытаемся их скрывать. Справедливо и обратное, это ближе к эффекту проекции: мы считаем, что понимаем намерения и чувства других людей, хотя зачастую просто приписываем им свои, которые мы испытывали бы, находясь в их положении. – Звучит как неприятная правда, – Марлин поджала губы, неуютно ёжась. – Это и есть правда. Учёные занимались исследованиями этих эффектов годами. Ну и, зная о них и придирчиво наблюдая за собой, можно тоже ловить себя на подобных стереотипах в своих когнитивных схемах. Иногда просто… – Ковальски примолк, уставившись в бокал, и через пару мгновений всё-таки продолжил: – Иногда просто пытаешься применить эти знания и теряешься. Понимаешь… что лучше бы в мозгу работали эти стереотипы. С ними и правда проще. Предсказуемее. – А бывает, что они не работают? Ты же только что говорил, что они общие для наших умов. – Не знаю. В том-то и дело, что не знаю. Понимание подобных конструктов должно привносить предсказуемость в чужое поведение... Но бывает, что не привносит. – Л-логично, – развела руками Марлин, – тут как-то и не поспоришь. И… и как быть с этими «прозрачностями», «проекциями»? – Просто. Если хочешь, чтобы тебя поняли, действуй, а не жди. – А если не поймут? – Не то действие выбрала. – А если не захотят понять? Будет, знаешь ли, неприятненько. Ковальски уставился на Марлин большими глазами. – Что? – вжалась в кресло она. – Да нет, – сбросив с себя оцепенение, тот помотал головой. – Ничего. – По-моему, тебе уже хватит, – осторожно Марлин потянулась за бутылкой и с удивлением отметила, что вина там только на один бокал. Быстро осушив свой, она долила то, что осталось. – Знаешь, – торопливо заговорил Ковальски, – знаешь, а ведь это имеет смысл. Это ведь в рамках концепции когнитивных искажений: избирательный отбор данных, рассмотрение одних в отрыве от других без понимания необходимости в их сопоставлении, бессознательное игнорирование всего остального. Это удобно, ведь это не входит в конфликт с твоей картиной мира. Но – сравнение! Мир так наглядно познаётся в сравнении! – Н-ну да-а… – сдвигая второй бокал в свою сторону, подтвердила женщина. – Возможно, я бы смог их сопоставить, но игнорирование тянулось так долго, что теперь сложно в полной мере осознать, сколько переменных нужно использовать в уравнении. Возможно, стоит начать… Громкие удары прервали самозабвенный монолог. И Марлин, и Ковальски содрогнулись от неожиданности и разом оглянулись на входную дверь. – Меня здесь нет! – одними губами прошептал лейтенант и подскочил с дивана, озираясь в поисках укрытия. Если бы Марлин загодя не отодвинула от него бокал, он снёс бы его коленом. – Нет, ты здесь! – зашипела в ответ она, тоже поднялась и ухватила соседа за запястье. – Ты не можешь со мной так поступить! – Давай-давай, отринь свои проекции и возьми себя в руки. Ритмичные стуки не прекращались. Препираясь и шикая друг на друга, Марлин и Ковальски всё-таки оказались в прихожей. – Приве-ет, доброй ночи! – чуть громче, чем следовало бы, воскликнула соседка, свободной рукой отворяя дверь. На пороге стоял Рико. При виде внушительного синяка на его скуле Марлин бросила на Ковальски полуизумлённый, полуопасливый взгляд. – Д-да, наверное, мне следовало предупредить об уходе, – прозаикавшись, начал тот, и принялся тереть нос. – Просто дело было срочным. М-м-м… Марлин было очень грустно и одиноко, ей очень хотелось с кем-то поговорить… Она написала мне… На мгновение на лице женщины можно было прочитать возмущённое «Чего?!», но Ковальски с такой силой стиснул ей руку, которая всё ещё удерживала его за запястье, что ответ вырвался сам собой: – Да, тоска такая накатила, просто невозможная. А ещё вино было. А пить одной посчитала алкоголизмом… Рико окинул их очень красноречивым взглядом, а потом сказал: – Есть п’во. Ночь д’лгая. Повисла очень неловкая пауза. Марлин опомнилась первой. Понимая, что её дзен уже достаточно пошатнул один пьяный мужик, она вывернулась из-под руки Ковальски и, пользуясь секундным замешательством, вытолкала за его порог. Незамедлительно после этого она захлопнула перед соседями дверь. – Бар пуст, заведение закрыто! – раздался её приглушённый голос, и щёлкнул замок. – Ну что… – Всеми силами сохраняя внешнее самообладание, Ковальски покачался с пятки на носок. – Домой пойдём тогда, – заключил он и широкими шагами, едва не переходящими в бег, двинулся в сторону базы. Ковальски почти добрался до двери в подвал, когда нос его уловил чудесный запах. Рыба и явно что-то сливочное… Живот тут же свело, а Ковальски не смог вспомнить, когда в последний раз полноценно ел. Ни сэндвич, ни фрукты не могли кардинальным образом изменить ситуацию. Это поистине было невыносимо, и непослушные ноги повели его в сторону кухни. На столе стояли две тарелки. Ковальски оказался прав: действительно, и рыба, и сливки – паста аль Сальмоне. Урчание в животе сделалось просто неприличным. Притом что шёл сюда «только посмотреть и убедиться в своих догадках», он понял, что уйти уже не сможет. Еда чуть остыла, но сыр волшебно тянулся, и Ковальски чуть не поперхнулся слюной, отправив в рот первую порцию. Он был так увлечён, что не заметил, как в кухню зашёл Рико, и опомнился, когда тот сел напротив. – Как ты умудрился? – только и спросил лейтенант, мельком бросая взгляд на руку в лангете. Рико с усмешкой пожал плечами и тоже принялся за поздний ужин. Левой рукой он управлялся ловко, что в домашних делах, что в рабочих – Шкипер приучил. Это – то немногое, что Ковальски точно знал о Рико до образования «Пингвинов». – А где Рядовой? – наевшись, Ковальски наконец вспомнил о своей роли временного командующего. – Спит. Он поглядел на часы. Давно минуло время отбоя. Рядовой остался единственным на базе, кто соблюдал режим без понукательств начальства. – Х-хорошо. Н-нам… Тебе и мне тоже следует. Жирная еда тяжёлым комом лежала в желудке. Ковальски откинулся на спинку стула, глубоко вздыхая. Голова кружилась. Наверное, для полного счастья не хватало только… Лейтенант распахнул глаза и уставился на чиркнувшего зажигалкой Рико. Тот демонстративно затянулся и протянул ему пачку. – Рико!.. – довольно фальшиво возмутился Ковальски, но в ответ тот лишь вновь усмехнулся и приложил к губам указательный палец. – И кто тебя этому научил… – пробубнил Ковальски и взял торчащую сигарету. Машинально он похлопал себя по карманам, но его зажигалка осталась в лаборатории. Сержант растянул губы в улыбке, привстал и наклонился над столешницей с сигаретой во рту. Пьяный мозг Ковальски обрабатывал эту информацию чуть дольше, чем должен был. – Нет! – возмутился лейтенант. – Дай зажигалку. Пожалуйста?.. Рико разочарованно фыркнул и сел обратно, вместо этого он протянул руку и чиркнул ребристым колёсиком. Ковальски некоторое время укоризненно смотрел на него, но, не заметив каких-то результатов, сдался и прикурил от его руки. Сержант вполне удовлетворился этим, отошёл к холодильнику и вернулся с парой банок пива, что остались с прошлого дня. – Нет, мне хватит. Не хочу, чтобы меня рвало. Рико неодобрительно буркнул что-то вроде «великое дело», но настаивать не стал, а вместо этого сам приник к жестянке и сделал пару основательных глотков. – Наверное… – Ковальски потёр лоб и с удивлением заметил, что вспотел. – Наверное, знаешь, это правильно. Хочу сказать, что убегать – это по-детски. Да и в целом, постоянно убегать от проблем не получится. Наверное, лучше встретиться с ними лицом к лицу раньше, чем они по пути успеют нацеплять вторичных проблем. Рико машинально пожал плечами в ответ, не особо понимая, о чём тот ведёт речь. – Я не знаю… Не знаю, насколько ты вчера был пьян. Я тоже был, определённо был, не вполне адекватен… Да что там, – Ковальски крепко затянулся и пошатнулся – головокружение возросло экспоненциально, и ему пришлось ухватиться за столешницу, чтобы не свалиться со стула. – Да что там… как будто я сейчас адекватен, – прошептал он. И именно в этот момент в лице Рико появился интерес к его словам. – Я… Я очень хочу надеяться, что накрутил себя, надумал всякого… Понял то, что вчера произошло, неправильно. Понимаешь? – С надеждой он заглянул на мгновение в глаза Рико, но тут же снова отвёл взгляд. – Что мы друг друга неправильно поняли. Как думаешь, это возможно? Сержант в очередной раз пожал плечами и вновь приник губами к банке. – Да что ж ты сегодня такой несговорчивый?! – Ковальски хлопнул ладонью по столу, сам не ожидав от себя такой вспышки. Пепел осыпался ему на пальцы, заставив выронить сигарету и затрясти рукой. А Рико был спокоен. Обескураживающе спокоен. Он даже не вздрогнул от громкого звука. Курил, потягивал пиво, неотрывно смотрел на Ковальски. И Ковальски это понимал, и именно это выводило его из равновесия. – Да что ты молчишь?! Что за чёртова привычка выводить меня из себя? За что?! Какое зло я тебе сделал? Ты ведь прекрасно понимаешь, что делаешь! Ты можешь прикидываться дурачком, сколько заблагорассудится, но меня ты не обманешь! – И п’чму? – Что «почему»? – опешил Ковальски. – Вопр’c. – Почему задаю вопрос? Да ты издеваешься! Но в ответ – пожатие плечами. Ковальски застонал, обхватывая голову руками. – Нет, это просто невозможно… Рико поднял сигарету, что обронил Ковальски, подержал её немного, разглядывая след зубов на фильтре, а потом вместе со своей затушил о тарелку. Он медленно протянул руку через стол, словно боясь спугнуть. Не скрываясь, но чтобы дать понять, что не опасен. Ладонь раскрылась совсем рядом с Ковальски. Рико завис в довольно неудобной позе, чтобы не опираться на лангет. – Зачем? – прошептал лейтенант, глядя на широкую руку с невыразимой горечью. Но Рико держал её достаточно долго, чтобы не осталось сомнений: он не отступит. – За что?.. Так не должно быть, ты понимаешь? Ковальски жевал губы и морщился, как будто из последних сил сдерживал слёзы. Он сдался первым, кладя ладонь поверх. Так же медленно, не сводя с него глаз, Рико потянул их руки к себе. Чувствуя сопротивление каждой мышцы, Ковальски поднял взгляд, и на долю секунды его точно пронзило ударом тока. Он не смог понять наверняка: капля, сбежавшая по щеке, была слезой или потом? За тридцать с лишним лет ему не довелось испытать ничего похожего. Если только… «Я псих. Я монстр, – зазвучал в голове его собственный голос, тихо и сдавленно. – Я теперь не смогу верить даже себе». «К’вальски б’льше не один», – хрипло ответило ему тепло, разливающееся в груди.