На улице холод, в сердце тепло

Когда Хаджиме скрывался подальше от взгляда родственников, ухватываясь за каждую возможность вынырнуть из ежедневной рутины, он надеялся далеко не на то, что это войдет в его обычное расписание. Когда Хаджиме мчался к очередному клубу, спотыкаясь о собственные же стопы и вытянув концы губ в праздничной улыбке он не думал, что в будущем недалеком станет повторять то же каждую пятницу. Когда Хаджиме подушками пальцев сжимал листки тонкой бумаги, слушал шелест листьев и, заодно, — пение птиц поздно вечером, не мог и предполагать, что восемьдесят два дня спустя на том же месте будет стоять, восстанавливая дыхание и хватаясь за последние минуты интернета, увидит человека, что не был вписан в его ежедневную рутину. — Ну же, давай... — колокола отбивают три часа ночи. Хината, успев-таки заказать такси, выдавливает из себя облегченный выдох. Хотя бы до дома доедет. Темнота вокруг будто бы сама сбивает Хаджиме дыхание, а тот и не предпринимает попыток противиться. Хотел бы бежать вперед, прикрыв длинные ресницы, но страх сжимал все внутри и цепи его сделаны искусным кузнецом. Вырваться из них — явно задача не из простых. А Хината и не старается. Знает, что не сможет преодолеть испытание. Тусклый свет от фонаря освещает расстояние одного метра в округе. Хаджиме хватается за него, как за спасательный круг утопающий, и изо всех сил пытается, — старается, правда, — не поджать колени, которые вот-вот станут местом проведения соревнований мурашек. Кто создаст самое неприятное ощущение и усугубит ситуацию больше — победил. В этой битве не будет проигравших. Хаджиме чувствует, что руки не дрожат — они первородно трясутся. К тому же так, что теперь не только его тело, а и фонарь, начинал раскачиваться. Он кусает нижнюю губу грубо, чтобы наверняка было больно, и, дабы паника не перекусила его плотью настолько сильно, как желала — переводит взгляд на опустевшую дорогу. Утешения нет. Стук колес — далеко. Он продолжает пробивать в недалекой от него точке дырку, в надежде, что в конце-концов сможет забить в нее гвоздь, как видит там же движение. Чуйкой понимает, что на такси силуэт не похож даже издалека, но детская у надежды на лучшее планов уходить из его навязчивых мыслей явно не было. Быть может, немного опьяневший разум не различает просто стук колес от шагов человеческих? Удобная и приятная для разума мысль лампочкой стукнула его по голове и уходить не хотела. Только макушка человека, с тянущимися вперед руками и то и норовившаяся вот-вот разбиться об асфальт уснувшего города, немного подкосило розовые очки парня. Хаджиме рвано кашлянул в кулак, разглядывая приближающийся силуэт. Неизвестный был, вероятно, слишком занят марафоном, что даже не соизволил кинуть на Хинату мимолетный взгляд. Не слишком и хотелось. Стук каблуков за секунду разрезает, как гром в солнечный день, тишину и уже создавшуюся вокруг парня тревожную атмосферу. Он не просто открывает дверь в его мир, когда он обезоружен больше всего,

а распахивает дверь и влетает ураганом, не постучавшись.

Стрелки часов неумолимо продолжают течь во внутреннем таймере Хинаты, как ни в чем ни бывало (ему бы такое спокойствие) и отбивают три тридцать. Интересно, что за сумасшедший решится гулять в такую пору? Насчет себя Хаджиме и не удивлен даже — привык к своей «пунктуальности» после подработки ночью, продлившейся, правда, несколько недель. Как только незнакомец (Хината сразу же подмечает, что если бы света не было вовсе, то явно принял бы его за девушку) подбегает до того расстояния, чтобы можно было без лишних проблем дотронуться до его пальто правой рукой, Хаджиме видит на лице его не страх, и даже не ужас, а панику в ее первобытном исполнении. Пот, ручьями льющийся со лба, глаза размером с солнца, кисть, которая только и могла, что держать в костлявом теле вот-вот готовое выпрыгнуть сердце и поджатые губы, в кровь уже искусанные. Хината подмечает, что, наверное, в этот момент выглядит не лучше. Двое не по своей воле выставленные на бой со своим страхом без оружия встретились. Хаджиме и рад бы раскинуть руки в приветственном жесте, улыбнуться тепло или сделать хоть что-то ободряющее, но все та же крыса, пожирающая его изнутри, продолжала буйствовать и, как бы он не пытался, рукой ее не ухватить. У другого, похоже, это удается и через несколько мгновений его внутренний монстр схвачен, а взгляд устремлен на Хинату. Улыбка у того получается настолько непринужденной и настоящей, что Хаджиме, похоже, случайно втаптывает крысу в ближайшую лужу грязи. — Тоже задержались на работе, да?.. — он до сих пор восстанавливает дыхание, но, наверное, скорее даже в рамках приличия, восстанавливает разговор, — Телефон, конечно, в таких ситуациях всегда оказывается разряженным... Хината подмечает, что у него осталось два процента. Он рвано вздыхает от не самой прекрасной осознанной вещи и понимает, что ничего не вечно. Даже аккумулятор телефона. Незнакомец знал — потому не удивлен. Всего лишь усмехается — не гордо и не насмешливо, — а как-то... по-доброму. — Да. Ты... Вы правы. — Комаэда. Комаэда Нагито. Обращайся ко мне на ты, пожалуйста, — он смотрит все также тепло, как будто бы находя в разговоре с другим последнюю надежду не сгнить в темноте. Даже руку не протягивает. Говорит, будто бы ничего жизненно важного для него не случилось. А Хаджиме на подсознательном уровне понимает, что случилось. Теперь знает, что страх — хрупкий до неприличия и разбивается в мгновение ока. — Хината Хаджиме. А ты?.. Чувствует на своем лице недовольство в высшей степени. Рядом со взглядом пары глаз останавливается такси. Неуверенный шаг вперед — и уже чувствует на себе нависающее чувство вины буквально ни за что. Познакомился с кем-то — какая разница, что там будет? Может, он уже и вызвал себе машину, а Хаджиме тут парится зазря? ... — Куда тебе, говоришь?