withdrawal.

      Уильям привык, что Льюис садится за стол последним.       Привык видеть, как брат — с такими же искусственными родословной и статусом, — позволяет ему занять место раньше, хотя абсолютно не должен этого делать. Уильям хочет видеть его сидящим рядом с ним, с одной стороны стола, с идеально отутюженной рубашкой, которую не скрывает пиджак. Однако его пиджак всегда сверху, а место рядом с Уильмом не накрыто — только напротив, на противоположной стороне стола. Тарелки стоят ровно, расстояние между ними, салфетками и столовыми приборами отмерено младшим братом с миллиметровой точностью.       Уильям привык к этому, но не смирился, однако то, как младший брат позволяет их гостям занять места раньше него — несмотря на то, что все глупые каноны говорят ему не делать этого, — отрезвляет немного сильнее, чем обычно. Уильям лепит улыбку на губах, в ней нет эмоций, только напускная вежливость, которая лишняя и фальшивая, и Шерлок Холмс знает об этом на все возможные сто процентов.       Льюис следит за тем, как две девушки, приглашённые помогать с ужином этим вечером, расставляют блюда и напитки. Он выглядит так, словно чувствует себя неловко, некомфортно и неправильно, и все эти эмоции вынуждают его произносить тихие «спасибо» и постоянно наклонять голову, когда девушки проходят мимо.       Они оба ненавидят это.       Игру в графов с необходимостью поддерживать образ. Особенно при людях, которые не должны знать о них ничего, кроме того, что жизнь братьев Мориарти соответствуют их статусу с некоторыми коррективами.       Льюис опускается на стул рядом с Джоном Ватсоном — их знакомство прошло достаточно спокойно, младший брат с плохо скрываемым любопытством задавал доктору вопросы о его службе и делах, которыми он занимается сейчас. Уильям понимает, что младший брат не хочет сближаться с кем-то, кто непосредственно связан с Шерлоком Холмсом. Этот человек вызывает у Льюиса недоверие, граничащее с острой неприязнью, и его заинтересованность в самом Уильяме является не последней причиной подобного отношения.       Старший Мориарти отвечает на вопрос Джона, описывает один из случаев, который произошёл в Университете и хочет произнести ещё нечто, заполняющее пространство столовой нейтральными темами, когда: — Как давно у Вас случился рецидив?       Вопрос детектива режет напускное спокойствие в воздухе на две части, ровно пополам, по невидимой оси симметрии. Уильям поворачивает голову в сторону Шерлока, сидящего на расстоянии вытянутой руки от него. Ожидает увидеть, что его взгляд направлен на него, как и абсурдный, не имеющий смысла вопрос, повисающий в плотном воздухе обеденного зала.       Однако глаза Шерлока смотрят прямо перед собой, пересекают ширину стола и останавливаются на лице Льюиса, который не успевает поднести бокал к губам. — Простите? — Ваша болезнь, — неторопливо поясняет Шерлок, продолжая нарезать мясо на ровные прямоугольники. — Она связана с сердцем, не так ли? Когда произошёл последний приступ?       Возможно, именно в это мгновение Уильям готов признать, что младший брат был прав — приглашать Шерлока Холмса и Джона Ватсона на ужин в их поместье в Дареме было ошибочным импульсивным решением. Возможно, он также готов признать, что определённой, чётко сформулированной причины для этого нет и не было, а все напускные аргументы о том, что врагов стоит держать достаточно близко — амбициозная ложь. Шерлок случайно оказался в Университете, а Уильям Джеймс Мориарти случайно оказался хорошим хозяином резиденции, пригласившим их составить ему и брату компанию сегодняшним вечером.       Череда случайных ошибок без возможности исправить их.       Уильям наблюдает за братом, смотрит очень внимательно на черты его лица, в которых заметны хорошо спрятанные эмоции. Льюис научился маскировать все мысли для других людей — его идеально отточенный навык, отполированный годами практики. Однако, несмотря на то, что он может провести незнакомцев, старшего брата обманывать гораздо сложнее. Уильям ловит, как едва белеют кончики пальцев Льюиса, удерживающие стеклянный предмет; как он игнорирует прядь волос, упавшую на глаза и запутавшуюся в светлых ресницах; как он специально не отводит взгляд в сторону, хотя Уильям знает, что младший брат мгновенно опустит глаза к коленям, если посмотрит на Уильяма. — Я не врач, но думаю, доктор Ватсон согласится со мной в моих наблюдениях. — Шерлок произносит предложение так, словно зачитывает последние новости из лондонской утренней газеты, при этом не заостряя внимание на непонимании Джона. — Блюдо на Вашей тарелке — рыба, а не красное мясо, как у всех остальных. В бокале обычная вода, скорее всего, Вам противопоказано употребление вина. Какое упущение.       Шерлок немного наклоняет голову в сторону, опуская глаза на несколько сантиметров вниз по телу Льюиса и возвращая взгляд к его лицу. Уильям делает вид, что не чувствует, как собственные пальцы сжали нож в руке чуть сильнее. Острый край столового прибора неприятно скребёт по эмалированной поверхности тарелки — Льюис вздрагивает, Шерлок игнорирует. — Думаю, необходимость носить очки является последствием долгого отсутствия лечения в детстве. — Холмс кладёт нож и вилку на тарелку, обхватывает пальцами тонкую ножку бокала, отрывая его от стола. — Когда мы прибыли в поместье, Лиам запретил курить в комнате, но лишь потому что на тот момент в ней присутствовали Вы, я прав?       Уильям не сводит взгляд с брата.       Замечает, как Льюис старается не сводить брови от фамильярного имени, которое Шерлок использует слишком легко и непринуждённо. В голове Уильяма повторяются все фразы, произнесённые Шерлоком, в которых бесконечное количество фактов, выглядящих раздражающе правдиво. В другой ситуации он бы посчитал очередное доказательство наблюдательности Холмса простым фарсом, развлечением на этот вечер. Однако сейчас, когда непосредственным объектом наблюдений является его родной младший брат, по конечностям начинает ползти нечто напоминающее разочарование.       Разочарование в самом себе.       Шерлок возвращает взгляд к лицу Льюиса, лишь на секунду спотыкаясь на уровне его грудной клетки, скрытой плотной тканью костюма. Молчание длится не более одного удара сердца, но Уильям понимает, что в течение этой секунды Холмс обдумывает свои следующие слова. Ему следует подбирать их с осторожностью. — К тому же, господин Льюис, — обращение звучит нарочито вежливо на его губах, — на Вашем платке остались следы порошка. Скорее всего, аспирина или морфина, не так ли?       Не так ли.       Уильям впервые с момента появления в их резиденции Шерлока и Джона хочет выйти из зала или из себя, но остаётся на месте, удерживая глаза на лице брата. Лекарственные средства, прописанные круглым почерком на медицинских рецептах, преследуют Льюиса большую часть его жизни, однако уже два года и четыре месяца младший брат не притрагивался к белым порошкам, заточённым в стеклянные банки в глубине его шкафа.       Осталось восемь месяцев до истечения срока их использования.       Уильям знает, с математической точностью убеждён, потому что отсчитывал время с последнего приступа, потому что сам покупал медикаменты и своими руками рассыпал дозировки сначала по тонкой папиросной бумаге, а затем по серебряным чайным ложкам.       Льюис сглатывает, и Уильяму не нравится то, как его младшему брату приходится находиться под пристальным вниманием трёх людей за столом. Он не привык к тому, чтобы взгляды были направлены на него — постоянно держится в стороне, абсолютно не догадываясь, какой властью на самом деле обладает. — Аспирин, верно. — Льюис отвечает крайне спокойно, уголки его губ по-странному приподняты, словно ему искренне интересен собственный профайл, вербально написанный Холмсом. В сторону Уильяма он так и не смотрит, сосредоточенный на человеке, сидящем напротив него. — Ваши способности поражают.       В голосе Льюиса нет и доли восхищения.       Детектив определённо слышит это — отсутствие правды в ответе самого младшего из братьев Мориарти. Его словно забавляет вся сцена, которую он сам же создал всего за несколько минут. Он открывает рот, какие-то заранее придуманные слова уже готовы прервать тишину, осевшую в зале, но Уильям не позволяет ему сделать этого: — Достаточно, мистер детектив.       Уильям улыбается, смотря на профиль Шерлока, фраза произнесена без скрытой угрозы-предупреждения-опасности в голосе — три простых слова с простым прямолинейным значением, без каких-либо скрытых дефиниций. — Как скажешь, Лиам.       Джон, ощущающий напряжение в воздухе, прокашливается. Начинает говорить о каком-то нелепом случае во время его службы, не затрагивая тему медикаментов и физического состояния. Шерлок мгновенно поддерживает разговор, за сотую долю секунды переключая свое внимание на безобидный, заполняющий пустоту диалог. Уильям чувствует, как двигаются его губы, когда он исправляет Холмса и между ними формируется беспочвенный спор ни о чём.       Он слышит собственную речь, но язык создаёт её без участия сознания — мысли Уильяма повторяют один и тот же паттерн, возвращаясь к тому, что было сказано несколько минут назад. У его младшего брата был рецидив, а Уильям ничего не знал об этом; был просто оставлен за бортом с якорем на шее из-за отсутствия информации и осведомлённости. Он вспоминает каждую минуту, проведённую с Льюисом за несколько прошедших дней, анализирует его жесты и все произнесённые фразы.       Вспоминает, как порция Льюиса во время предыдущих ужинов была до смешного минимальной и почти состояла из воды; как он чаще обычного просил Фреда навести порядок в окоченевшем саду, хотя в это время года предпочитает делать это сам; как попросил Альберта приобрести несколько вещей в Лондоне, вложив в его руки сложенный в три раза лист бумаги со следами просочившихся на обратную сторону чернил.       Кажется в какой-то момент его способность продолжать функционировать без участия сознания в этом процессе дала сбой, потому что тихий голос Льюиса проникает в поток мыслей, разрывая его на две части. — Брат.       Уильям переводит взгляд на младшего брата быстрее, чем следует. Быстрее и резче, чем позволяет этикет и здравый смысл, при этом сталкиваясь лишь с профилем Льюиса и едва заметным оттенком розового на его скулах — ему жарко или неловко от ситуации, и Уильям винит себя в том, что младшему брату приходится терпеть некомфортную для него обстановку. — Мистер Ватсон спрашивает, может ли он взглянуть на твою библиотеку.       Шерлок называет его Лиам, Альберт использует это короткое, привычное ему Уилл, и только Льюис продолжает называть его «брат» с редким добавлением имени «Уильям» как второстепенного дополнения. Льюис не испытывает никакого тепла к инородным шести буквам. Это не его имя, хоть оно и приросло к его телу, за тринадцать лет насквозь вросло в кости, стерев воспоминания о настоящем владельце.       Он — Уильям Джеймс Мориарти для всей Англии, профессор Мориарти для своих студентов в Даремском Университете и старший брат для Льюиса, который сводит использование фальшивого имени до минимума.       Он внезапно ощущает, как проигрывает в каждой из этих сфер. Особенно в той, где должен быть хорошим старшим братом.       В той, где он должен быть.

***

      Уильям предлагает им остаться на ночь.       Шерлок и Джон говорят, что у них поезд через два с половиной часа.       Поместье погружается в тишину, приглушённый свет газовых ламп и прохладу, поднимающуюся от пола. Уильям напоминает себе, что следует разжечь камин в гостиной и спальнях, а также позаботиться об огне в котельной для того, чтобы нагреть воду. Он думает о вещах, которые обычно занимают мысли младшего брата, и с которыми он справляется со свойственной ему завораживающей лёгкостью. Словно вес обязанностей — пыль, убранная им одним взмахом салфетки.       Уильям стоит перед дверью в комнату брата.       Ударяет ровно два раза костяшками пальцев по поверхности двери и тратит секунду на то, чтобы сразу повернуть ручку, не дожидаясь, когда голос младшего брата позволит ему войти. Знает, что это неправильно, но детская привычка, существование которой противоречит его статусу, осела камнем вместе с новым именем.       Двери в приюте не закрывались.       Возможность отгородиться от других была роскошью.       Льюис сидит на краю кровати, не поднимает глаза к брату, пряча их за стёклами очков и упавшими прядями волос. Пиджак лежит рядом, одна верхняя пуговица белой рубашки расстёгнута, и ровный воротник открывает пару сантиметров кожи на шее. Серая жилетка от костюма всё ещё на нём, плотная ткань висит на рубашке как украшение.       Молчание длится не больше секунды. — Когда произошёл приступ?       Льюис совершенно точно снова хочет уйти от ответа, возможно даже уйти в другую комнату, чтобы ему не пришлось слышать тон, которым Уильям задаёт вопрос. — Две недели назад. — Ответ падает на пол, разбиваясь на несвязанные друг с другом слова. — В тот день ты был вынужден уехать в Лондон на съезд учёных. — Льюис. — Уильям хочет звучать строго, как полагается старшему брату, который отчитывает младшего за глупый, лишённый рационального мотива поступок, но в его голосе, прямо на поверхности букв, лежит неприкрытое отчаяние. — Тебе следовало рассказать мне раньше. Альберт об этом знает?       Льюис молчит, всё ещё не поднимая глаза на брата. Уильям сглатывает, медленно вдыхает прохладный воздух через нос, не замечая, как в поместье падает температура с приходом ночи и декабря. — Знает, не так ли? — Я попросил его не рассказывать тебе.       Уильям задерживает дыхание.       Сжимает челюсти, ощущая, как скрипит эмаль зубов от давления. Он злится-злится-злится, но не брата, а на себя, за собственное невнимание к тому, что априори должно находиться в центре его зрительного обзора. Злится на Альберта за то, что не рассказал о произошедшем — о том, что его младший брат снова был вынужден терпеть капризы собственного сердца.       Уильям делает два коротких шага вперёд, сгибая колени и приседая перед братом, чтобы их лица были на одном уровне. Ткань брюк натягивается на коленях, он почти ждёт, что Льюис заметит это; увидит, как растягиваются дорогие нити, и отчитает за бессмысленно испорченную вещь, сшитую лишь на прошлой неделе.       Льюис молчит.       Уильям пытается вспомнить, как дышать.       Он смотрит на ладони младшего брата. Прикладывает усилия и выслушивает несколько собственных ментальных уговоров, чтобы не протянуть руку и расцепить пальцы Льюиса. Его короткие подточенные ногти царапают кожу на указательном пальце, и с каждым беззвучным действием лёгкие Уильяма сжимаются сильнее.       Он приказывает себе как собаке.       Нет, нельзя. — Льюис, посмотри на меня.       Голос тихий, спокойный, успокаивающий. В нём иссохшая тревога, граничащая с желанием-необходимостью-нуждой помочь, сделать лучше и всё исправить, как когда они были маленькими. В детстве у него лучше получалось быть хорошим братом.       У него просто получалось. — Лу, пожалуйста.       Сначала останавливаются его ногти, сдирающие кожу с пальца, а затем Льюис поднимает глаза. Медленно так, осторожно, словно боясь, что увидит разочарование и осуждение на лице брата. Уильям ловит взгляд тёмных глаз — очень знакомых и грустных, в которых перестоявшим вином разливаются эмоции, которых Уильям не понимает. Они ощущаются горьким привкусом на его языке. Уильям умеет читать людей и родного брата он знает наизусть — каждая запятая и знаки вопроса высечены в черепной коробке. Однако сейчас перед ним поэма на иностранном языке, написанная справа налево без сносок и пояснений.       Уильям открывает рот, его вопрос — тихий шёпот, падающий на полированный пол. — Почему ты не сообщил? — Он не хочет давить на него, понимает, что делает только хуже, потому что любое вопросительное предложение равнозначно осуждению в глазах брата. — Письма идут до Лондона менее десяти часов. Я бы мог вернуться уже утром.       Льюис не моргает, стёкла его очков бликуют от слабого света в комнате. Уильям видит, как брат перебирает слова, пытается соединить их в подходящие конструкции, которые будут в достаточной степени убедительны и не превратят всю ситуацию в лабиринт без выхода. — Альберт находился в резиденции.       Пожалуйста, нет. — Было бессмысленно отвлекать тебя.       Уильям удивлён, что его сердце не сочится кровью сквозь рёбра.       Он любит Альберта, волнуется о нём и искренне переживает, когда тот забывает отослать письма со словами, что не успеет вернуться со службы к обещанному сроку, что очередной воскресный ужин пройдёт без него и его несмешных армейских шуток, слепленных из иронии и каламбуров. Он любит его, как человека, который вручил в руки возможность начать жизнь под новым именем — начать жизнь под новым абсолютно всем. Он любит его как родного брата, как должен любить Льюиса.       Однако Льюис всегда дальше, всегда глубже. Там, где не дотянуться руками и не коснуться пальцами — там же, где спрятано его настоящее имя. Льюис вне досягаемости, и Уильям до абсурда рад этому факту.       Льюис складывает ладони между коленями — ещё одна привычка, которая осталась с ним с детства. Старается спрятать руки от холода в спальне, а Уильям тратит оставшуюся в истощённом теле энергию на то, чтобы не двигаться — он хочет согреть холодные пальцы замерзающего Льюиса в своих ладонях, но не может, поэтому произносит: — Поговори со мной. — Он звучит до смешного жалко. Если бы Альберт, Себастьян или Фред услышали его, то подвергли бы сомнению его позицию лидера. — Я начинаю сходить с ума, когда не знаю, о чём ты думаешь.       Младший брат смотрит на него этими тёмными глазами, разбавленными прозрачно-жёлтым светом ламп, и в его взгляде давящая до дна океана тоска. Льюис хочет быть полезным, желает доказать, что для него есть место в мире, который построит его старший брат. Однако он, кажется, совершенно забывает, что он и есть причина, по которой Уильям возводит замки и строит крепости на костях.       Оба глупые и неспособные мыслить рационально, когда дело касается кого-то из них. — Что было в том списке, который ты дал Альберту? — Льюис смотрит на него так, словно правда не понимает. — Он тогда уехал на службу раньше, чем было необходимо.       Удивление от осознания на лице младшего брата жжётся кипятком — Льюис искренне удивлён, что Уильям заметил переданный список и отъезд Альберта на час раньше обычного времени. Действительно не может поверить в то, что теперь ему необходимо ответить на заданный вопрос, повисающий в холодном воздухе комнаты.       Уильям хочет услышать, что в том списке был порошок аспирина — что память подводит его, подтасовывает факты и говорит, что медикаменты младшего брата закончилось ещё в прошлый раз. Что два с половиной года назад во время повторного лечения весь аспирин уже был использован, а новую склянку так и не приобрели. Уильям почти произносит очередное пожалуйста, которое бы прозвучало ещё более обречённо, но: — Я попросил его купить обезболивающее.       Чёрт возьми, Льюис.