Adopted death

— Верь в себя, — тихо прозвучал голос Винсента, и Люсьен снова прочитал заклинание — в сотый, наверное, раз. На пальцах вспыхнули изумрудные искры, потекли по коже, впитались под неё, разлились сиянием по венам — и пропали. Люсьен взглянул на свою руку и не увидел её, только слабые очертания, прозрачный контур, сквозь который просвечивал пол. Знания, подкреплённые верой — уверенностью — не допустили осечки. Часы тренировок не пропали даром, десятки книг по магии, прочитанных ночью при дрожащем свете свечей — всё это было не напрасно. — Верь в себя. Люсьен расслабляет плечи, легко перекидывает клинок из одной руки в другую — танцует с ним, скользит неслышно по каменному полу, выписывает в воздухе фигуры кончиком меча, уходит от возможных выпадов воображаемого противника, контратакует. Кружится в смертоносном вальсе, где меч — продолжение руки, он фехтует — как никогда не фехтовал, чтобы потом вдруг бросить меч на пол и молниеносно выхватить из голенища сапога кинжал, которому предстоит оказаться в груди возможного врага. Или — жертвы контракта. Винсент едва заметно улыбается, скрывая клыки, кивает — и Люсьен расцветает счастливой улыбкой. — Верь в себя, — тихий шёпот летит в спину, почти неслышный за дуновением ветра. Лашанс медленно выдыхает, выныривает из тёмного переулка, окутывается в хамелеон, как иные кутаются в плащи, озябнув. Шаги его — шелест листьев по земле, последний выдох умирающей осени. В слякоти не остаются следы, столь аккуратны его движения, выверенные, точные. Жертва не успевает вскрикнуть, боль пережала ей грудь острыми когтями, впилась в самую душу, унося её к подножию трона Ситиса. Рука тверда, клинок верен — а Люсьен достаточно прилежно разучивал строение тела, чтобы не промахнуться и умертвить жертву мгновенно. Верить в себя он, правда, так и не научился. Вера — что-то такое возвышенное, что-то, не поддающееся никакому описанию, что-то, что нельзя загнать в строгие оковы разума. Он не мог верить — в себя. Он просто верил — в милосердие Нечестивой Матроны, в покровительство Отца Ужаса, в его нерушимую, беспрекословную волю. Как мог он, маленький смертный человечишка, верить в себя — наравне с верой в них. Поэтому от совета Винсента мысленно отвалилась вторая часть. «Верь» И он верит — и будет верить до своего последнего вдоха. И после смерти, века спустя — будет верить.