Самая упрямая

Из этого ничего не вышло. В конце концов она сдалась и прикипела взглядом к стройным ногам гостьи, вид которых рисовал в воображении соблазнительные образы остальных частей ее тела. Как там выразился Остин? «А твоя новенькая симпатяга, только не слишком ли она молоденькая?» Разумеется, Лалиса пропустила это замечание мимо ушей, тем более что Дженни не являлась ее «новенькой», независимо от того, молода она или нет. Однако сейчас она не смогла остаться равнодушной к прелестям Дженни Ким— видимым и воображаемым. Лиса тряхнула головой, отгоняя опасные — мысли, и очень тихо отправилась в спальню сына. Остин крепко спал. Под воздействием внезапного прилива родительской любви, Лалиса наклонилась и поцеловала мальчика в теплую макушку. Еще совсем недавно ей казалось, что, не считая первого потрясения, мальчик стойко переносит смерть сестры. Но, возможно, это ошибочное представление? Ведь былая привязанность между ними с некоторых пор ослабела. Пока Остин был маленьким, все было гораздо проще. Когда Айрин бросила Лису, она отсудила себе право воспитывать совсем еще крошечного тогда сынишку. В данном случае суд руководствовался соображениями кровного родства — фактором, полностью отсутствовавшим в случае с Джису. Между матерью и сыном были прекрасные отношения — вплоть до того момента, когда обстоятельства вынудили Лалису отдать ребенка в интернат. К несчастью, Остин воспринял это как своеобразное наказание. Он сбегал два раза, вернее три, если считать последний случай. А ведь еще в прошлый раз директор интерната грозился исключить мальчика. Даже сейчас, пребывая в несколько размягченных чувствах, Манобан полагала, что должна проявить твердость в вопросе учебы Остина. Несомненно, Дженни осуждает ее, однако она не несет никакой ответственности за ребенка, верно? В своей комнате Дженни боролась с собственными демонами. История Остина пробудила в ней воспоминания детства. Она прекрасно знала, каково приходится двенадцатилетнему ребенку, отданному на милость взрослых. Примерно в этом возрасте Дженни отправилась жить к супругам Ли. Они выглядели как милая, респектабельная пара, принадлежащая к среднему классу. А Дженни им представили как симпатичную, смышленую и приятную во всех отношениях девочку. Социальные службы возлагали на этот альянс большие надежды. Дженни тоже. Любая из ее подружек пришла бы в восторг от уютной, мило обставленной комнаты, а также от возможности учиться в одной из наиболее престижных частных школ города? Как заклинание твердила Дженни себе о том, как ей повезло, и некоторое время это срабатывало. Ничего страшного, что Сона Ли требовала, чтобы все делалось так, как она считает нужным, контролируя при этом, что Дженни надевает, ест или думает. Может, в нормальных семьях это обычное явление. А на безразличие Хана Ли ко всему происходящему можно просто не обращать внимания. Однако потихоньку ситуация все-таки ухудшилась. Дженни даже не заметила, когда это произошло. Она искренне старалась полюбить Сону, даже звала ее мамой, как та просила, хотя саму ее это коробило. Вдобавок Дженни старательно копировала манеру Соны одеваться, разговаривать и думать, пока ее голова не начала раскалываться от усилий. Со своей стороны, миссис Ли тоже пыталась наладить добрые отношения с девочкой. Но, в конце концов, все свелось к притворству, причем с обеих сторон. В один прекрасный день Дженни случайно подслушала разговор супругов, не предназначенный для ее ушей. Она немного раньше вернулась с уроков музыки и, подходя к веранде, услыхала голоса супругов. — Это была не моя идея взять опекунство над ребенком, — говорил Хан. — Но ты не возражал, — отвечала Сона. — Я согласился принять малышку. А Дженни уже большая девочка. Разве ты этого не замечаешь? — Что ты имеешь в виду? — Ты обращаешься с ней, как с трехлетним несмышленышем. — Ничего подобного! Впрочем, если даже и так, девочка не возражает. Представительница социальной службы сказала, что детям нравится, когда их считают младше, чем они есть. Хан немного помолчал, потом произнес: — Дженни не из таких. Это заметно по ее глазам. Вся она — сплошное притворство. Впрочем, я ее не виню… — Ты так и не привык к ней, верно? — спросила Сона. — А ты? — Что я? Наступила пауза, во время которой Дженни следовало бы уйти, но она решила дослушать до конца. — Дорогая, ты можешь дурачить себя сколько угодно, однако меня тебе не обмануть. Будь твоя воля, ты завтра же поменяла бы Дженни на маленькую девочку! — Ты не прав. Но даже если и так, малышей все равно нет. Есть только такие дети, как Дженни , или… ничего. — Возможно, «ничего» было бы лучше. Вновь наступила тишина. Джен ждала, не скажет ли Сона чего-то, что даст девочке возможность почувствовать себя желанной, однако та молчала. Потом Дженни услыхала, как миссис Ли плачет. Она все еще стояла на месте, когда к окну вдруг подошел Хан. У Дженни не было времени спрятаться или сделать вид, будто она только что пришла. Они смотрели друг на друга через стекло, и впервые между ними происходило что-то настоящее. Впервые обозначилась горькая правда… Странно, но потом еще целых два года все трое изображали счастливую семью. Сона не готова была признать поражение, а Дженни не горела желанием вернуться в приют. Однако с того дня Дженни перестала притворяться. Ведь не могла же она в самом деле превратиться в малышку, о которой мечтала миссис Ли! Более того, Дженни даже не была той милой, покладистой девочкой, которую Сона хотела бы видеть в своем доме. Она стала самой собой, и опекунше, разумеется, это не понравилось. Они все меньше общались между собой, а их взаимное недовольство постепенно возрастало. Зато с Ханом все вышло наоборот. Он стал брать Дженни с собой на прогулки по городу, часто обнимал за плечи и утешал, когда той перепадало от Соны. Поначалу Дженни принимала все за чистую монету, но потом заметила, что объятия становятся все более длительными, а поцелуи перемещаются от щеки к губам. Хан частенько говорил ей о том, какая она красивая девочка, давал деньги на карманные расходы, прося лишь, чтобы об этом не узнала его жена. Дженни смущенно улыбалась в ответ на комплименты и принимала деньги, потому что легче было взять, чем отказаться. При этом она даже начала задумываться, все ли с ней в порядке и почему она съеживается от прикосновений Хана? Шокировал ли ее тот момент, когда опекун пересек известную грань? И да и нет. До той поры Джен словно видела все сквозь туман, а тут он вдруг рассеялся. Все произошло после свадьбы кого-то из родственников. Хан много пил, игнорируя предупреждающие взгляды жены. Чуя назревающий скандал, Дженни держалась от супругов Ли подальше, предпочитая общество семнадцатилетнего парня, сына кого-то из приглашенных. Ей самой тогда было пятнадцать. Они пару раз потанцевали под медленные мелодии, не совершая ничего предосудительного, однако Сона все равно рассердилась. Дженни поймала на себе ее полный сдерживаемого раздражения взгляд. Разумеется, миссис Ли не стала отчитывать Дженни на людях. Зато дома она первым делом поднялась в ее комнату и разразилась гневной тирадой. Дженни добивается, чтобы ее сочли потаскушкой? Или ей нравится, когда парни лапают ее? Но ведь она лучше, чем кто-либо иной, знает, каковы последствия подобного поведения. Раннее начало половой жизни ведет к нежелательной беременности, а потом кому-то на крыльцо подбрасывают ребенка! Вся пунцовая, Дженни слушала опекуншу, едва сдерживая желание влепить той пощечину. Обвинения Соны были совершенно несправедливы. Впрочем, она не впервые давала понять, что считает Дженни изначально аморальным ребенком, поэтому у той успел выработаться иммунитет против подобных нападок. И все же, когда Сона наконец ушла, Дженни села на кровать и расплакалась. Вскоре появился Хан. Он обнял Дженни за плечи и начал негромко утешать. Разумеется, она не потаскушка, просто хорошенькая, поэтому парни обращают на нее внимание. К тому же Дженни уже почти взрослая. А Сона просто ревнует. Она завидует даже тому, что Дженни и Хан так близки. Ведь со стороны кажется, будто они настоящие отец и дочь. Впрочем, это даже лучше, что они не родственники, верно? В противном случае между ними ничего не могло бы быть, Он чувствует, как Дженни дрожит. С ним происходит то же самое, так что в этом нет ничего плохого. Волноваться не нужно. Это будет их маленький секрет. А Сона ничего не узнает, тем более, сейчас она ушла… Хан шептал все это Дженни на ухо, а потом вдруг припал к ее губам в поцелуе, резко отличающемся от всех предыдущих. Затем, ошибочно приняв возглас ужаса за страсть, воспользовался тем, что рот Дженни приоткрылся, и ловко просунул внутрь язык. Отвратительно — вот как это было. Все. Привкус виски в дыхании Хана, рука, сжимающая юную девичью грудь, ощущение стыда за то, что, возможно, Дженни сама все это спровоцировала. Она замерла в растерянности, чем не преминул воспользоваться мистер Ли. Он опрокинул Джину на спину, задрал подол платья и запустил руку под резинку трусиков. Так как поцелуй продолжался, Дженни удалось издать лишь сдавленный, почти не слышный возглас. Она пыталась кричать и позже в напрасной надежде, что Хан остановится или кто-то придет ей на выручку. И действительно, вскоре чьи-то руки оттащили мистера Ли. Как оказалось, они принадлежали его супруге. Поначалу Дженни испытала облегчение, тем более что у нее вновь появилась возможность дышать. Затем она поняла, что у Соны истерика. Причем, граничащая с помешательством. Ведь мужчину не называют шлюхой, верно? А Сона повторила это слово несколько раз! Хан стоял у кровати пошатываясь, однако ему быстро удалось придумать отговорку. По его версии, выходило, что Дженни сама позвала «папочку» в свою комнату, попросила сесть на постель и залилась слезами. Разумеется, он обнял девочку, чтобы утешить. Наверное, она неправильно истолковала его жест, потому что вдруг принялась целовать и повалила на себя. Дженни не верила своим ушам. Во все глаза глядя на Хана и Сону, она, пятнадцатилетняя девочка, сидела на кровати в порванных трусиках и все еще задранной юбке, обхватив себя руками за плечи. По щекам Дженни катились слезы, но от потрясения она словно онемела. На месте Соны любая женщина увидела бы истину. Однако миссис Ли предпочла ничего не понять. Она излила гнев на Дженни , потому что для ее восприятия гораздо менее болезненным был проступок юной подопечной, чем попытка измены со стороны мужа, проявившего вдобавок наклонности педофила. Оглушенная воплями миссис Ли, Дженни, не помня себя, выбежала из дома. Ночь она провела в парке, на скамейке, а на рассвете отправилась пешком в находящийся в пяти милях от города приют. Больше ей идти было некуда. Объяснять Дж8 ничего не пришлось. Опекуны уже связались с директрисой детского заведения и все рассказали. По их словам, воспитанница стала неуправляемой и, сколько они не предупреждали ее об опасностях раннего начала половой жизни, девочка продолжала свое. В конце концов, она попыталась скомпрометировать мистера Ли. История, поведанная респектабельной супружеской парой, выглядела весьма правдиво. Убедительным казалось даже беспокойство по поводу исчезновения Дженни . Представительница социальной службы тоже поверила Ли, поэтому Дженни осталось лишь молча играть роль провинившейся. Однако внутри она кипела негодованием, что не осталось не замеченным давней подружкой. Чеён . Та еще находилась в приюте, хотя заметно выросла и оформилась в девушку с несколько резкими манерами. Она считала последние дни перед выходом на свободу, как здесь называли отчисление из приюта. — Ну что я тебе говорила? — были первые слова Чен при встрече с Дженни . Она не забыла их последней беседы, хотя с того времени прошло больше трех лет. — И что случилось? «Папаша» распустил руки? Удивленная сверх всякой меры, Дженни даже не стала ничего отрицать. — Кто тебе рассказал? — Рассказал? — усмехнулась Чеён . — Дорогуша, тут и так все ясно! Думаешь, к тебе одной подкатывал опекун? Повисла пауза. — Наверное, нет, — сказала наконец Дженни. Только сейчас она поняла, что Чен тогда совсем не завидовала ей. Это она сама в силу своей наивности все неправильно истолковала. — Как думаешь, что мне теперь делать? Чеён изумленно взглянула на нее. — Как что? Жить с этим дальше! Что же еще? Вот Дженни и живет, уже целых восемь лет прошло. Она успела забыть лицо мистера Ли, однако в мельчайших подробностях помнит, как он тогда прижал ее к постели, не позволяя ни двигаться, ни кричать. Дженни понимала, что все могло быть гораздо хуже. Позже она встречалась с девчонками, к которым спасение так и не пришло. Но несколько минут в объятиях Хана наложили отпечаток на все ее дальнейшие отношения с людьми. Кроме Чен. Как Дженни сейчас не хватает ее! У них было общее прошлое, поэтому они понимали друг друга без слов. Общение с Пак создавало у Дженни ощущение семьи. И вот теперь она осталась совершенно одна. А сегодня вдобавок еще и оказалась в чужом доме.