Новогодняя надежда для звёздной принцессы

      — Если хочешь нормально поесть – в смысле, не повыделываться, запивая сопли-устрицы Совиньон-Блан или Пино-Гриджио, а именно поесть, – нет места лучше Маленькой Италии, – пачкая смоляные усы и бороду соусом-песто, назидательно вещал Карл.       Через сорок минут, на удивление быстро прорвавшись на юг через вечерние Манхэттенские пробки на урчащем и по-кошачьему грациозно ровно крадущемся вперёд красавце-автомобиле, они сидели в этническом нейборхуде Нью-Йорка за покрытым скатертью в крупную бело-красную клетку столиком у уклеенного рекламными наклейками и рождественскими гирляндами, маленького окошка.       В крошечной пиццерии, которую, кроме как «забегаловкой», у Гели и назвать не получилось бы, кроме них и пожилого улыбчивого итальянца-хозяина никого не было. Да и Леля в своём коктейльном платье смотрелась здесь как-то чересчур пафосно.       Однако за обе щеки уплетающий свою только что вынутую из печи и ещё даже не остывшую пиццу актёр был, без сомнения, прав: кормили в этой пахнущей базиликом и прочими Средиземноморскими пряностями тёплой домашней кафешке «для своих» чудесно и очень вкусно.       Но вопрос с нелепым приглашением в ресторан всё ещё оставался открытым.       — Так зачем же ты выделывался? – с таким же набитым, как и у собеседника, ртом спросила откинувшаяся на спинку стула, наевшаяся и, несмотря на изначальный негативный настрой, сейчас довольно пищеворящая Геля.       Карл очаровательно улыбнулся, смерив откровенным взглядом её точёную фигурку.       — Хотел посмотреть на тебя в платье.       Рефлекторно подтянув декольте, и так вполне себе целомудренное, чуть ли не к ушам, Леля отвела глаза, нарочито внимательно смотря за окно: там бежали по своим делам, спешили жить и радоваться и так, судя по извечным улыбкам, всегда счастливые американские обыватели.       Спешили домой, к своим родным и любимым.       — Ну, спасибо за пиццу – было неожиданно вкусно, – честно призналась Леля, чуть было опять не улетевшая в мыслях далеко отсюда, поворачиваясь назад и натыкаясь на его взгляд: оказывается, Карл всё то время, что она витала в облаках, рассматривал её. И этот факт привыкшую к мужскому вниманию и, по многим причинам, сторонящуюся его Лелю заставлял нервничать. – Свою часть сделки я выполнила. Может, вернёшь уже назад мой блокнот?       — А как же светская беседа – обязательная, между прочим, составная любого нормального ужина? – как-то чересчур преувеличенно удивился Карл, перекидывая локоть за спинку стула, на котором он, оказывается, ещё и покачиваться умудрялся – прям герой вестернов какой-то, только зубочистки для полноты образа не хватает!       Такая самоуверенность начинала раздражать.       — Слушай, мы оба – взрослые люди, поэтому просто скажи: чего тебе от меня надо? К звезданутым фанаткам «Пути» я не отношусь. К девицам, мечтающим перепихнуться с голливудским мачо – тем более. Ты вообще не в моём вкусе, так что спасибо за покатушки на крутой тачке, за вкусную еду – отдельное спасибо, а теперь будь хорошей звездой, черкни свой автограф на память и верни уже, в конце концов, мою вещь!       Геля с удовольствием заметила, как карикатурно-гротескно вытянулось лицо Карла.       Запустив руку в карман небрежно брошенного на спинку стула пальто, он аккуратно, за корешок, вытянул из него своими длинными пальцами её блокнот и, словно что-то вспомнив и снова усмехнувшись, начал пролистывать страницы.       — Не фанатка, говоришь? А что, тогда, вот это такое?       Палец указывал на испещрённые мелким почерком страницы.       — Ты что, по-русски читаешь? – спросила Геля, подозрительно прищурившись и раздумывая, не выхватить ли блокнот прямо сейчас из его руки.       Словно угадав её мысли, Карл рассмеялся тёплым, грудным смехом, тут же убрав заветную книжицу из зоны досягаемости.       — Не читаю. Но у меня есть друг, который знает русский!       Геля сложил руки на груди, решив просто дождаться удобного момента.       — И что же вы там с другом вычитали интересного?       — Ну, знаешь, честно говоря, ему, моему другу, пришлось сначала долго объяснять мне, кто такой этот ваш «доктор Айпэйн», или как-то так, вроде… – Карл, замявшись, сделал неопределённый жест рукой, словно пытался вспомнить странное русское имя.       — Доктор Айболит, – автоматически поправила его Геля.       — Точно! – щёлкнул пальцами актёр, вспоминая, и подал знак хозяину пиццерии, разулыбавшемуся с постоянным посетителем: мол, время десерта. – Так вот: Антон, в смысле, тот мой друг, он сначала долго ржал, а когда я всё-таки вытряс из него перевод, тут уж мы оба долго ржали. Всё-таки, написать пьесу, в которой вот так смело объединить Стар Трек с этой вашей детской книжкой про больных африканских животных – это… Это…       Казалось, что Карл ищет подходящее слово, чтобы охарактеризовать содержимое её блокнотика, но тут, как на грех, подоспела панна котта, так что, отправив кусочек себе в рот, актёр, восторженно замычав, уже не договорил.       Предложение за него закончила Леля:       — …это пипец!       — Ага! – кивнул головой Карл, с энтузиазмом размахивая ложкой. – С языка сняла!       Секунду Леля раздумывала, не послать ли и автограф, и откровенно стебающегося над её литературными потугами актёра к чёрту. Но, почему-то, всерьёз рассердиться на этого двухметрового новозеландского викинга возможным совершенно не представлялось.       Они оба одновременно рассмеялись, и жить стало, несмотря ни на что, легче. Тем более, панна котта так восхитительно пахла малиной, а обсуждать наброски с настоящим Маккоем, беззлобно подтрунивающим над её «щыдевром», оказалось неожиданно весело и совершенно не обидно.       — Значит, говоришь, Боунз из-за «глюка» транспортера попадает в Африку, где ему предстоит сначала вылечить десяток бегемотиков с больными животиками, потом – страусят (видимо, от птичьего гриппа), а потом ещё и спасти какую-то Снедурочку из рук чёрт его знает как туда попавших клингонов? – через пару минут, размазывая слёзы смеха по щекам и бороде, гоготал Карл.       — Снегурочку! – тоже сквозь смех поправляла его Геля. – А помочь Боунзу всех вылечить может только храбрый Люк Скайуокер, который, оказывается, не на Татуине всё это время прозябал, а на Лимпопо нёс светоч джедайства местным аборигенам!       Раздался новый взрыв смеха.       — Вот это-то, как раз, мне понятно: с такой внешностью ты просто обязана быть повёрнута на «Звёздных войнах»!       Леля поморщилась.       — Повёрнута, это да. Только не я, а мои фанатики-родители!       Лицо неправильно истолковавшего дословный перевод «fanatic» Карла вытянулось.       — Твои родители – сектанты?       Леля фыркнула, про себя подумав, что вот это – в точку, и, пафосно кивнув, торжественно ответила:       — Ага, из секты свидетелей второго пришествия Дарта Вейдера!       Они оба ещё долго смеялись, когда Леля рассказывала о бесконечных фотосессиях и заре эры отечественных фанатских сборищ, о том, как её отца-инженера попёрли из НИИ за подпольную разработку на рабочем месте в рабочее же время первого звездолёта, сконструированного на базе дедовой «Оки», о том, как мама, одевавшая маленькую «Леечку» исключительно в белые балахоны, внушила той, только отправившей в обычный детский сад, мысль о том, что она – принцесса (а принцессы просто не могут ходить на горшок в присутствии ещё пятнадцати детей, так что, сами понимаете)…       И опять говорили о набросках пьесы из блокнотика, и обсуждали несносный характер TOSовского вечно ворчащего доктора Маккоя и Маккоя, сыгранного Карлом, а потом представляли реакцию Боунза на плачущих бегемотиков, Снегурочку и лазерный меч Люка Скайуокера.       Карл, глотнув пива, подытожил всё следующим образом:       — Да уж! Джей Джею такое и не снилось!       — Нормальная пьеса, – храбро защищала своё детище Геля. – У нас как раз трое в ролях задействованы: Боунз-Петька, Снегурочка-я и Васька – он у нас всегда «народ» играет, так что сразу все клингоны, бегемоты и страусы на нём!       Карл закатил глаза, хмыкнув.       — Ага, нормальная, – кивнул он. – Для дурдома!       Улыбка сползла с лица Лели, словно ей только что неожиданно отвесили пощёчину.       В пиццерии стало тихо – только город за окнами мерно гудел, словно растревоженный улей.       Протянув руку, Леля глухо выдавила:       — Отдай, пожалуйста, а то мне уже пора!       Карл, перестав улыбаться, внимательно глянул на девушку.       — Извини! Не хотел тебя обидеть. На самом деле, написано хорошо, оригинально и с юморком.       Вселенская усталость, казалось, разлилась по телу Гели, неподъёмной тягой придавливая её. Возвращая из этого придуманного, нереального мирка, в котором вокруг неё были готовящийся к Рождеству и Новому году Нью-Йорк, Маленькая Италия и этот забавный и, в общем-то, лёгкий, приятный мужчина, назад, в мир реальный, где были вечное безденежье и нелюбимая работа.       Была она, похожая на принцессу, но никакой принцессой, конечно, не являющаяся, Леля.       И был он – бедный, бедный, но, всё-таки, её Лука…       Выдавив дежурную улыбку, она качнула головой, найдя в себе силы взглянуть ему в лицо – в последний раз, сама не зная, не понимая, зачем. Наверное, чтобы просто запомнить этот странный, но удивительный вечер.       — Я не обиделась. Просто хочу сейчас уйти.       Но взгляд кофейных глаз Карла не отпускал её.       — Ведь всё дело в ней, да? – его пальцы вновь коснулись украшавшей обложку аппликации – на самом деле, нарезки из старых, чёрно-белых семейных фотографий. Выполни такую с чуть большим вниманием – сошла бы за арт-объект, а так – тут клей замазал улыбку на чьём-то лице, здесь – рука, сжимающая ножницы, дрогнула.       Геля выпустила ручку сумки, которую только что взяла, поднимаясь. Схватила стакан воды, сжав его, пожалуй, чересчур крепкого – так, что кончики пальцев на запотевшем стекле побелели, словно отмороженные.       — Должно быть, он много для тебя значит! – Карл внимательно следил за ней, и будь другая на месте Лели, утонула бы с концами в этом его взгляде.       Но Геля, вновь опустившись на стул и, будто закаменев изнутри, лишь спросила:       — Почему ты решил, что это обязательно «он»?       Карл усмехнулся, переведя взгляд на отражающийся в уклеенной названиям итальянских блюд витрине зал.       — Потому что ты каждый раз вздрагиваешь, когда я касаюсь обложки. Словно… – казалось, он подыскивает необходимое слово и вот, наконец, находит: – Словно могу осквернить её!       Геля, не привыкшая к тому, что её, почти-что чеховского человека в футляре, читают вот так легко, как открытую книгу, насупилась:       — Просто это потому, что ты похож на медведя. А где ты видел аккуратных медведей?       Карл вновь улыбнулся этой своей широкой, явно рассчитанной на любовь фанатской братии улыбкой, наконец, протягивая ей блокнот, который Леля, не удержавшись и погладив-таки обложку, словно живое существо, торопливо спрятала в сумку.       — Хорошо. Если не возражаешь, я отвезу тебя туда, где ты остановилась, – предложил он, поднимаясь вслед за ней.       Но Леля решительно качнула головой.       — Не нужно!       И, пока Карл не успел возразить, сделала шаг вперёд, поднялась на цыпочки и, порывисто обвив его шею своими тонкими руками и неожиданно сильно притянув его к себе, поцеловала опешившего и поднявшего от удивления брови мужчину в губы.       Поцелуй длился всего мгновение, но этого вполне хватило, чтобы навсегда запечатлеть в памяти и этот запах лугов и солёных морских брызг, и это тепло пышущего, словно печка, накачанного тела.       И, самое главное, запомнить самодовольный, наглый, и, в то же время, удивительно нежный взгляд его кошачьих, кофейных глаз.       Дверной колокольчик тоскливо звякнул на прощание, когда она решительно ступила из пиццерии на улицу, растворяясь в толпе.