***
Даймё окинул их холодным взглядом. Он сидел на своем привычном месте, подмяв под себя ноги, смотря свысока на служащих ему самураев, что почтительно преклонили перед ним головы. — Война в Эдо неминуема. Я решил поддержать сёгуна* и выделить ему на службу лучших воинов, дабы в дальнейшем у нас была его поддержка. Это очень важная и ответственная миссия, на которой любой из вас может погибнуть. То будет смерть героя. Но если вернетесь живыми, вас ждет награда за верную службу. Не только вы, но и ваши дети будут в почете и в достатке. Он снова прошелся взглядом по воинам. Семнадцать самураев, лучшие из лучших. В их числе братья Сенджу и братья Учиха, на которых даймё возлагал особенно большие надежды. Старший Сенджу, Хаширама, и старший Учиха, Мадара, получили его особое расположение. Тобирама, невесть как уродившийся с белыми как первый снег волосами, хорошо проявил себя в боях, где побеждал заведомо сильнейших врагов. Изуна же едва поступил на службу, но стал лучшим из кандидатов, что о многом говорило. — Мы сочтем за великую честь сражаться за вас, — сказал один из самураев. — Нас всех направят в Эдо? Даймё качнул головой. Наедине со своими самыми лучшими самураями он дозволял свободно задавать любые вопросы. — Нет, некоторые нужны будут мне здесь. Времена ныне неспокойные. Четверо из вас останутся, дабы охранять мой дворец и мои земли, командуя своими людьми. Все же остальные отправятся помогать сёгуну в Эдо. На протяжении ближайшего года он — ваш господин, но помните о том, что именно я — ваш феодал. Если вы узнаете, что сёгун задумает что-то против меня, обязаны будете вернуться и сообщить информацию, даже если это будет стоит вам жизней. Мадаре стало не по себе от этих слов. Не поднимая опущенной к полу головы, он посмотрел на также преклонившегося Хашираму. Очевидно, Сенджу тоже был обеспокоен происходящим. С тех самых пор, как самураи получили власть, кугэ руками императора пытались хоть что-то с ними сделать. Сёгун, что бросил им вызов, стал едва ли не символом борьбы за лучшее, милитаристическое будущее для страны. Ведь кто-то не видел угрозы в тех людях, что приходили к ним из-за моря и рассказывали о своих странах. Но самураи знали: все, кто пришел извне — это враги Японии. Нужно быть готовым к войне. Кугэ, глупые изнеженные богатеи, таких вещей не понимали и не принимали. — Да, господин. Это самураи сказали в один голос. Даймё довольно кивнул и продолжил: — Братья Сенджу, Хатаке и Учиха, — он повел головой, — Учиха Изуна. Вы остаетесь. Вам я вверяю свою безопасность и безопасность своих владений. Все остальные — один день на прощание с родными. Завтра же выдвигайтесь в Эдо и не посрамите честь как ваших семей, так и вашего господина-феодала. Мадара поджал губы. Раз уж его брат остается дома, то значит, будет в безопасности. На большее он и не смел рассчитывать. Но где-то в глубине души он все же хотел, чтобы Хаширама был с ним в этой важной миссии. Самураи прижались лбами к полу в знак почтения, поднялись на ноги и ретировались, а Учихе дорогого стоило не смотреть на Сенджу. Изуна будет в безопасности — это самое главное. Мадаре же остается просто вернуться из Эдо живым, вот и все. Однако, едва выйдя из дворца даймё, он поймал взгляд младшего брата и осознал, что что-то не так. Неприятное чувство охватило его на какое-то время, заставив вспомнить о том, что однажды он уже уходил в продолжительную миссию, а вернувшись обнаружил погребальные костры всей семьи. Но ведь не могла же та страшная история повториться?***
Мадара вернулся в их извечное место встреч вечером. Он был в смешанных чувствах перед предстоящим отъездом, в особенности из-за странного разговора с младшим братом. Изуна казался невероятно возмущенным тем, что ему придется остаться. Он не объяснял ничего, решив отмолчаться, а Мадара решил не допытываться, списав это все на желание брата добиться военных успехов, чего никак не сделаешь, защищая покой даймё. Помимо этого Учиху волновал еще один момент, о котором он хотел поговорить с Хаширамой. Несмотря на то, что они дружили годами и были довольно близки, предстоящий разговор Мадару пугал. Он понятия не имел, как тот среагирует, но при условии того, что уже на следующий день должен был уехать как минимум на год в Эдо, смелости все же прибавилось. Мадара понимал, что другого шанса уже не будет. Поляна обрела нежно-розовый цвет из-за опавших с сакуры лепестков. Их любимое место казалось еще живописнее, чем обычно, но Учиха так и не смог спокойно насладиться красотами природы. — Ты сегодня рано. Услышав знакомый голос, Мадара поднял взгляд. Хаширама выглядел даже слишком привычно, разве что книги в руках не наблюдалось. Еще днем собранные в тугой хвост темные волосы были распущены, а ворот кимоно позволял рассмотреть сильную шею. Он был как всегда красив в своей простоте. — Да, — коротко согласился Учиха, прекрасно понимая, что в этом нет никакой необходимости. — А ты задержался. Сенджу приблизился к нему и присел рядом. — Даймё задержал, — сообщил он. — Теперь я во главе его личной стражи, придется командовать подчиненными. Мадара промолчал. Да, Хаширама останется при даймё. Иного нельзя было ожидать, ведь он считался сильнейшим самураем своего господина. Их с Учихой ставили на равных, но одного из лучших даймё был просто обязан передать сёгуну. Выбор пал на Мадару. Любой самурай должен радоваться просто тому, что он может хорошо послужить своему даймё, так что никакого толком отношения к такому выбору у Учихи вовсе не было. Он бы был в смятении, если бы к сёгуну отправили Изуну, не смог бы просто найти себе места от переживаний. Зная же, что младший брат будет в безопасности, Мадара был спокоен. — А ты отправишься в Эдо, — продолжил Хаширама. — На целый год. Даже понимание того, что ты вернешься героем, не заставляет меня перестать грустить о том, что я не увижу тебя целый предстоящий год. Учиха позволил себе посмотреть на Сенджу. Тот улыбался, но в этой улыбке была грусть. Хаширама был искренним с ним, он будет тосковать без него так же, как и сам Мадара будет тосковать без своего самого близкого друга. — Да, всего лишь год. — С другой стороны, Изанаги тосковал без Изанами намного дольше, не правда ли? Учиха нахмурился. — Ты уже не в первый раз сравниваешь нас с богами. С чего бы это, Хаширама? Сенджу вдруг покраснел. Учиха совершенно отчетливо узрел на его лице румянец и сперва просто опешил, ведь смутить Хашираму было практически невозможно. Он прежде пытался, и никогда не выходило. — Просто… — Сенджу спешно отвел взгляд. — Не знаю, мне иногда кажется, что мы были знакомы в прошлой жизни. Это очень странное чувство, я не могу найти ему объяснения. Мадара распахнул глаза. Он ведь и сам порой думал о подобном. Действительно, Хаширама порой казался едва ли не родным, словно они и правда были близки не одну жизнь, а сразу несколько, и словно каждую из этих жизней их снова и снова тянуло друг к другу невидимыми нитями. Словно Мадара уже любил Хашираму, так сильно, что его душа не смогла отпустить это чувство. Дыхание едва не перехватило от волнения, но Учиха взял себя в руки. Сенджу уже сказал ему нечто заветное, теперь его очередь. Мадара не мог уехать, не сказав того, что так волновало сердце. — Хаширама? Тот обернулся. — Да? Учиха же напротив, поспешил отвести взгляд. Он вновь уставился на лепестки сакуры. Природа прекрасна, но особенность этому месту придавало присутствие Сенджу, Мадара был в этом убежден. — Я должен сказать тебе кое-что. Порой мужчине хватает смелости пойти на верную смерть, гордо держа в руках катану, но не хватает смелости сказать простые слова. Мадара не знал, что так на самом деле бывает. Он сглотнул, прикрыл глаза и распахнул их вновь. — Что такое? Хаширама, очевидно, забеспокоился, потому как ему еще не приходилось видеть друга настолько взволнованным. И немудрено, Мадара давно научился держать эмоции под контролем. — Прошу, выслушай меня и не злись. Это очень важно. — Конечно. Сенджу был готов внимать ему, но Учиха осознал, что он сам не готов сказать то, что нужно. Его пугали мысли о реакции Хаширамы. Он мог разозлиться на него, мог просто уйти, и это причинило бы Мадаре боль. Но мужество заключается именно в том, чтобы смотреть в глаза страху стойко и идти по верному пути. — Я люблю тебя, — выпалил Учиха, боясь того, что может передумать и унести свою тайну в могилу. — Люблю уже очень давно. По-настоящему. Он замолк, не в силах посмотреть на Хашираму. Тот молчал, а какие именно эмоции у него вызвало такое признание, понять было невозможно. Мадара продолжил: — Я не думал, что смогу сказать это, но скрывать и дальше было бы просто глупо. Всякий раз, когда мы виделись и разговаривали, я не мог не думать о том, как ты красив, не думать о том, что хотел бы целовать твои губы и прикасаться к твоей коже… И поэтому мысль о долгой разлуке пугает меня. Я должен был признаться в этом. Но ты не подумай, я ничего не требую взамен, Хаширама. Просто… Хочу, чтобы ты об этом знал. Если возненавидишь меня, я смогу исчезнуть из твоей жизни… — Мадара. Учиха собирался сказать что-то еще, но едва Сенджу его перебил, он замолк, напрочь забыв все слова. В тот же миг, едва он решился поднять взгляд на объект своего воздыхания, Хаширама совершенно неожиданно обхватил ладонями его лицо. Он приблизился столь стремительно, что Мадара просто замер, не понимая, что происходит. Сенджу прижался к его губам своими, кажется, даже дышать перестал, зажмурившись, а Учиха запоздало осознал, что его целуют. Он не смог поверить в это, несмотря на то, что вполне отчетливо ощутил прикосновение губ Хаширамы и его тепло. Сенджу отстранился и посмотрел ему в глаза. Такой теплый и искренний взгляд. А ведь он всегда смотрел так на Мадару. — Хаширама… Наконец, Учиха все понял. Понял то, что всегда было где-то на поверхности, словно лепестки сакуры на водной глади. С шумом выдохнув, Мадара придвинулся поближе к Сенджу и уткнулся лбом в его плечо, обхватив руками талию. Хаширама также прижался к нему, обхватив за плечи. Его правая ладонь зарылась в черные волосы Учихи. — Я тоже люблю тебя, Мадара. Уже очень давно. Он произнес это с такой легкостью, словно эти слова были чем-то невероятно очевидным. Учиха вдохнул полной грудью, как никогда прежде отчетливо улавливая запах любимого человека. Было сложно поверить во взаимность, хотя, должно быть, было очевидно, что Хаширама всегда смотрел на него с любовью, с самого начала. Словно именно он полюбил первым, но боялся сказать об этом, хотя не боялся показать. Его ненавязчивая забота, его прикосновения, голос, что менялся порой в присутствии Мадары — все это выдавало искренние чувства. — Не могу… поверить… Верилось и правда с трудом, несмотря на то, что Сенджу был в его объятиях, не отвергал его и сам прикасался к нему с нежностью. — А мне казалось, что это очевидно, — признался Хаширама. По его тону Учиха сразу понял, что он улыбается. — Брат давно заметил. Он ведь потому смотрит на тебя волком. Мадара едва не стукнул себя же по лбу. Тобирама и правда его недолюбливал, уже очень давно, но причин такого отношения Учиха не знал, хотя сам привык недолюбливать брата лучшего друга в ответ. — Не говори мне о своем брате в такой момент. На сей раз Сенджу тихо засмеялся. Мадара ощутил, что от этого смеха стало бесконечно легко и тепло на душе. Все былые тревоги словно исчезли, оставив за собой лишь трепетное волнение влюбленного впервые в жизни юноши, которому довелось познать взаимность. — Не буду, — пообещал Хаширама. Мадара слегка отстранился от него, чтобы поймать полный обожания взгляд, а потом снова прижаться к губам действительно любимого человека, дабы запечатлеть поцелуй. Сенджу также подался вперед. Целовать его было приятно, несмотря на то, что оба они были неискушёнными в любовных делах, а потому и не имели подобного опыта. Но ведь влюбленным всегда подсказывает сердце, а потому Мадара углубил поцелуй, чувствуя, что все делает правильно. Хаширама гортанно выдохнул и чуть всосал его нижнюю губу, а Учиха осознал, что стоило признаться раньше. Ведь таких поцелуев было бы больше, а теперь и момент упущен, и впереди — разлука на целый год. Но даже эти мысли не могли испортить волшебный момент. Мадара сперва осторожно, а потом куда решительнее провел ладонями по волосам Хаширамы, ниже, к шее, обхватил ее, как уже давно хотел, запустил пальцы под ткань кимоно. Дышать стало трудно. Они отстранились друг от друга, оба раскрасневшиеся от юношеского волнения и хватающие ртом воздух. Учиха прошелся взглядом по лицу Хаширамы, губам, немного припухшим от долгого поцелуя, и подбородку, ниже, к груди, что тяжело подымалась и опускалась в унисон сбивающемуся дыханию. Он обхватил пальцами ворот кимоно, прекрасно понимая, чего хочет, а после посмотрел на Сенджу. — Можно? Мадара ни в коем случае не стал бы делать того, чего не хотел бы Хаширама. Но осознание скорой разлуки не позволило ему молча игнорировать свои порывы. Хаширама поймал его взгляд. Он улыбнулся и, не позволяя Учихе сразу осознать, что к чему, опустил свои руки на пояс. — Я хочу, чтобы ты прикасался ко мне, Мадара. Он сказал это спокойным тоном, не позволяя ни на миг усомниться в своих словах. А едва его руки развязали пояс, Учиха сам стянул с плеч Сенджу светлую ткань, ловя взглядом каждый изгиб чарующего тела. Он коснулся губами шеи Хаширамы и неумышленно повалил его спиной на траву. Тот, к слову, лишь хихикнул, обнимая Мадару и прижимаясь к нему всем телом. Их общее на двоих желание заставляло трепетать и сходить с ума от нетерпения, но Учиха все равно не спешил. Он хотел насладиться Хаширамой, доставить ему удовольствие, сделать его своим. Ведь если их сердца связаны любовью, иначе и быть не может. Его руки блуждали по гладкой коже Сенджу. Учиха обратил внимание на то, что Хаширама практически лишен шрамов, что так необычно для воина. Хотя, конечно, он всегда был лучшим из лучших. Он прикладывал так много сил для того, чтобы быть искусным воином, но по его рукам сложно было предположить, что он хорошо держит меч. — Ты прекрасен… — восторженно выдохнул Мадара. — Ты так прекрасен. Сенджу вдруг встрепенулся и закрыл лицо рукой. Рукав не позволил Мадаре узреть эмоции на его лике, так что Учиха едва не начал переживать о том, что не стоило говорить подобных слов. Красота — это не то, чем стоит гордиться мужчине, особенно если он самурай. — Хаширама? Мадара и сам не понял, как он умудрился схватить Сенджу за запястья и, закинув вверх чужие руки, прижать их к траве у изголовья. Хаширама оказался раскрасневшимся пуще лепестков мака. — Ты меня смущаешь. Уловив его улыбку, Учиха и сам усмехнулся. — Неужели тебя все-таки можно смутить? Если бы я только знал это раньше, не отвертелся бы. Хаширама лежал под ним, такой желанный, открытый и готовый на все. Такой же возбужденный, как и сам Мадара. Волнение его тела легко улавливалось даже сквозь их одежды. Обнаженная грудь Сенджу подымалась в такт сбивчивому дыханию, темноватые ореолы затвердевших сосков дурманили разум. Прикусив губу, не предпринимая ни единой попытки вырваться из захвата, Хаширама откровенно простонал, когда Учиха вжался пахом в его промежность. Такое смелое, но безусловно желанное прикосновение. Мадара опустил голову ниже, его черные волосы коснулись лица Сенджу. Тот прихватил губами один локон, явно ненамеренно. — Мадара… — теперь уже голос Хаширамы срывался, речь сбивалась и слова будто путались, горячим шепотом срываясь с губ. — Возьми меня. Сделай меня своим. Оставь на моем теле свои отметины. Сделай так, чтобы оно помнило тебя, пока ты будешь далеко. Прошу… Он был серьезен, как никогда прежде. Учиха потрясенно распахнул глаза, улавливая всю особенность этого момента, а после кивнул. — Ты мой, Хаширама, — он вновь коснулся шеи любимого, намеренный в полной мере исполнить его просьбу. — Ты только мой. — Да… Упавшие с дерева лепестки сакуры попали в волосы, но это уже никого не волновало.***
Глубокой ночью над спокойной рекой вскружили светлячки. Хаширама завязал пояс, поправив кимоно, и бросил взгляд на полную луну, что осветила эту особенную для него ночь. Не только для него, но и для Мадары. Они стали близки, как любовники, как два бесконечно сильно любящих друг друга человека. — Мы действительно любили друг друга в прошлой жизни. Я верю в это. Учиха приблизился к нему со спины и коснулся ладонью плеча. — Я тоже верю, — согласился он. — Хаширама, ты дождешься меня? Теперь Мадара не боялся об этом спрашивать. Он ощущал Сенджу как часть самого себя. После того, что произошло между ними, иначе уже просто не могло быть. — Конечно, — Хаширама посмотрел на него. — Я принадлежу тебе. Вот, возьми это. Он протянул Мадаре самодельную деревянную подвеску на черном шнурке. Она представляла собой иероглиф огня, что по мнению Сенджу так подходил его возлюбленному. Учиха принял этот подарок. Он сжал его в ладони и ощутил в полной мере то, что было принято называть счастьем. Оно разлилось трепетными волнами по всему телу, оставив приятное тепло на сердце. — Я люблю тебя. Он тут же прижал Сенджу спиной к стволу сакуры и поцеловал, обхватив его лицо, касаясь темных волос и ощущая искренний восторг от происходящего. Хаширама, его Хаширама, был податлив и охотно отвечал на поцелуй. Ощущая его любовь к себе, Мадара искренне верил в лучшее будущее для них обоих. Год быстро пройдет, они снова встретятся на своем месте. И что бы потом ни происходило, они будут вместе, будут любить друг друга всегда. В ту лунную ночь, стоя под сакурой, обнимая и целуя Хашираму, Мадара в последний раз был по-настоящему счастлив.***
Мадара ощутил, как к вспотевшему телу прилипла ткань нагадзюбана*, уже немного стесняя движения. Он устал, но все равно был более чем в силах держать меч и рубить головы, если потребуется. Самураям удалось привести к власти сёгуна, и потребовалось на это времени меньше, чем год. Но расслабляться все еще слишком рано. Учиха лично казнил нескольких кугэ, что были особенно рьяно против новой власти. Это было сделано публично, нарочно так, чтобы у иных не было и мыслей идти против сёгуна. Мадара устал от Эдо и его хоть и красивых, но все же до ужаса однообразных пейзажей. Хотелось скорее вернуться домой, и мысль о том, что до конца службы осталось всего лишь четыре месяца, только сильнее разжигала это желание. Он хотел увидеть брата, хотел сжать в объятиях Хашираму и вновь ощутить тепло его тела. Осталось лишь немного потерпеть, ведь самое сложное позади. Он выжил там, где пали многие другие. Он уже исполнил главную миссию. Теперь Мадара сможет вернуться как герой, получить жалованье и как минимум несколько лет жить без тревог. Учиха часто фантазировал о том, как все это будет. Найти хорошую невесту для брата и устроить его жизнь, потом дождаться племянников и воспитывать новое поколение. Наверняка и Хаширама поступит так же по отношению к своему младшему брату. Они будут проводить вместе время, гостить друг у друга, предаваясь любви. Изуна точно все поймет и примет их отношения. За всеми этими приятными мыслями Мадара едва не упустил из внимания слухи о том, что в Эдо видели ронинов из столичной шайки, тех, что приходились ему дальней родней и носили его фамилию. Учиха не ведал многих подробностей, но знал, что после смерти его отца очень многие самураи ушли от даймё, несогласные с его решением. Ставший ронином априори считался преступником. Мадара однажды решил никогда не поддерживать с ними связей, дабы не накликать беду на себя и брата. Особенно на брата, ведь Изуна заслуживал самой лучшей жизни. Однако же на него собственные соратники смотрели косо, поговаривая тайком об отступниках из Учиха. Удивляться нечему, кровное родство всегда имеет вес. А Мадара к тому же и сам считался сыном предателя, казненного по приказу даймё. Не важно, какой он великий воин, это клеймо навсегда останется с ним. — Осталось обойти торговые лавки, — подытожил Учиха, покосившись в сторону. — Последние два дня все спокойно. За порядок в Эдо были ответственны самураи сёгуна, но и Мадара попал в их число как самый лучший. Он заслужил доверие к себе отличной службой и прослыл как непобедимый воин, так что на важнейшие миссии Учиха мог идти один. Поиск вражеских самураев уже не был проблемой. Многие либо покинули Эдо как ронины, либо совершили сэппуку. Несогласных с новой властью уже не было, ведь кугэ оказались побеждены. Мадара неспешным шагом прошел по торговой улочке, игнорируя настойчивый запах рыбы и тихий говор вокруг. Перед ним, самураем в доспехах, все тотчас расступались. Многие знали его в лицо, а потому вполне ожидаемо боялись. Убедившись в том, что все в порядке, Учиха направился в сторону погранзаставы. У него не было никакого желания возвращаться во дворец раньше времени, тем более что на душе было странное, тревожное чувство, будто произошло что-то дурное. Он быстро понял, что за ним наблюдают. Не подавая вида, Мадара свернул в сторону леса, шагая спокойно и тихо, дабы выяснить, кто и зачем за ним увязался. Никто из тех, кто его знал, не осмелился бы подкараулить его, чтобы напасть, ведь Учиха один мог сражаться хоть с целой армией. — Кто ты? Он остановился в тени могучего дуба. Кто бы за ним ни следовал, этот кто-то не собирался нападать — Мадара это понял. — А ты наблюдателен. Впрочем, разве можно было ожидать иного от сына Таджимы-сана? Упоминание имени отца заставило Учиху напрячься. Он обернулся, и в тот же миг из-за другого дерева показался облаченный в черное мужчина. Он мимолетным жестом убрал со лба несколько неровно стриженную челку черных волос и посмотрел на Мадару без тени страха. Ронин — сразу же понял самурай. Сомнений быть не могло. Боле того, он знал этого ронина лично, хоть и не виделся с ним много лет. — Нака Учиха? Это точно был он. Мадара помнил его совсем юным самураем и знал о том, что Нака, как и его сестра, онна-бугэйся* по имени Наори, ушли от даймё после смерти Таджимы Учихи, в те дни, когда Мадара был на миссии. Он не выяснял намеренно, почему они ушли, решил, что не стоит и пытаться. В ту пору важнее было доказать даймё свою преданность, сделать все для того, чтобы его брата не постигла худшая участь. — Рад, что ты узнал меня, Мадара, — кивнул Нака. — Я долго не мог подгадать момент, когда ты будешь один. Прошу, не спеши доставать свою катану. Я здесь не для того, чтобы с тобой сражаться. Мадара, впрочем, ладони от рукоятки убирать не стал. Верить ронину нельзя, даже если он твой кровный родственник. — Зачем ты здесь? По закону империи я обязан отрубить тебе голову, едва увидев. Но он не спешил сделать то, что должен. Нака лишь кивнул, сохраняя спокойствие. Он поднял две руки, показывая, что у него никакого оружия. — Разумеется. Но позволь мне сперва рассказать то, что даймё от тебя утаивает. Я знаю, что он приказал ни в коем случае тебе не сообщать. Ведь даймё тебя боится. Мадара рыкнул. — Как ты, предатель, смеешь так говорить о господине? Нака отвел на миг взгляд, но потом снова посмотрел на него, уверенно и смело. — Я ведь не просто так ушел от него, Мадара. Как и моя сестра. Даймё всегда нас ненавидел, потому что мы — потомки кугэ, которых он однажды лишил власти и земель. Твой отец, Таджима-сан, хотел восстановить справедливость, за что и поплатился жизнью. Учиха не хотел знать подробностей смерти отца. Он опасался того, что правда разбудит в его душе всепожирающую ненависть. — Что ты несешь? Нака опустил ладони и перевел дыхание. Он казался обманчиво спокойным, хотя Мадара и видел, что он волнуется. — Ты ведь не знаешь правду, да? Таджима-сан хотел лучшего для всех нас, особенно для своих сыновей. Даймё боялся его, а потому подставил, выставил все так, словно Таджима-сан — предатель. Но он никогда никого не предавал, Мадара. Его имя обезображено клеймом предателя, его лишили жизни, убили твоих младших братьев в назидание. Весь наш род оказался в опале. Именно поэтому мы с Наори ушли, как и еще несколько наших кровных братьев. Мы должны отомстить даймё за все то зло, что он нам причинил. Особенно ты, Мадара, ведь именно твой отец и братья стали жертвами этого произвола. Он мог лгать, безусловно мог, но Мадара осознал, что все это — правда. Ему и правда никто толком не объяснил, почему был убит отец. Предатель — страшное клеймо, что сказывается на всей семье. Будь тогда Мадара подле отца, он бы тоже был казнен или вынужден совершить сэппуку. Даймё проявил милость, сохранив жизни ему и Изуне. И это Мадара должен был ценить, не задавая вопросов. Но вопросы у него все же были. Неозвученные, конечно, он не хотел рисковать, лез из кожи вон, чтобы хорошо служить, чтобы у него было доверие господина. Но судьба отца и младших братьев его все равно терзала каждый день. Ведь он совершал традиционный молебен в их честь, хотя это и было запрещено делать. — Я не собираюсь никому мстить, — сказал Мадара, уверенный в своем решении. — Мне есть, ради кого жить. Так что уйди прочь, Нака, и никогда более не попадайся мне на глаза, иначе я без лишних слов отрублю тебе голову. Он обернулся, чтобы уйти прочь от ронина и забыть о том, что вообще его видел, но Нака тут же сказал: — Изуна мертв. Мадара застыл, точно громом пораженный. Он ощутил неприятный холодок, что пронесся по спине. — Что? Уйти так и не получилось. Он вновь посмотрел на Наку. Тот с прискорбным выражением лица кивнул. — А ведь ты и правда не знал. Мадара сорвался с места. Словно вовсе позабыв о катане, он приблизился к ронину и схватил его за ворот. — Ты что такое говоришь?! Он не хотел в это верить. Это неправда, это просто бред проклятого предателя. Это не могло быть взаправду. — Я говорю правду, Мадара. Даймё запретил сообщать об этом тебе. Думаю, он боялся, что ты пожелаешь отомстить, возможно, планировал избавиться и от тебя. Уверен, сыновья Таджимы-сана были словно бельмо на глазу для этого бесчестного ублюдка. Мадара озлобленно встряхнул его и отшвырнул от себя так, что тот ударился спиной о ствол дерева и поморщился. — Ты лжешь. Изуна не может быть мертв — сам себе сказал Учиха. Ведь его брат — преданный самурай, сильный воин. — Хотел бы я ошибаться. Не только насчет Изуны, но и насчет Таджимы-сана и нашего с Наори отца. Вот только они все мертвы. Мадара упрямо мотнул головой. — Изуна состоит в личной страже даймё. — Он пытался склонить его к близости, — продолжил Нака. — Твой брат был юн и красив, не правда ли? А еще своенравен. Он отверг даймё, а потом посмел угрожать ему оружием, когда им попытались овладеть силой. Даймё заявил, что Изуна напал на него и приказал отрубить ему голову. Учиха отступил на шаг назад. Все еще не веря в чужие слова он, однако, усомнился. Мадара хорошо помнил, какие взгляды бросал на его брата даймё. Более того, стать старшим товарищем для Изуны, стать его семпаем, хотели многие самураи. Любой другой посчитал бы за честь, обрати на него внимание сам даймё, но Изуна в самом деле был своенравен, он ненавидел быть ведомым и всем отказывал. — Не верю… — Его казнил Сенджу по приказу даймё. Он уже два месяца как мертв, Мадара. Такова правда. Учиха вздрогнул так, словно его ударили. Он уставился на Наку, слишком потрясенный услышанным. — Сенджу? Нака кивнул. — Тобирама Сенджу. Он ведь так ревностно предан даймё. Я слышал, что он был слабее Изуны в бою, но хитрее. Сперва он вспорол ему брюхо, а потом отрубил голову. Прах Изуны давно рассеян и втоптан в грязь, как и его благородное имя. Мадара живо представил себе Тобираму. Уродившийся беловолосым и красноглазым, он не нравился Учихе из-за несносного характера, не нравился более чем взаимно. Но что действительно правда — Тобирама всегда исполнял приказы, никогда их не оспаривал, в этом он был в числе лучших. Умный, хитрый и по-своему коварный, он был слабее, чем Изуна и многие другие самураи, но всегда побеждал благодаря интеллекту. — Не верю… Неужели Хаширама это допустил? Впрочем, разве он мог что-то сделать в такой ситуации? Ведь приказ даймё — закон. — Вернешься — и тебя ожидает та же участь. Поверь мне, Мадара. Ты можешь доверять только своим кровным родственникам. Мы, Учихи, оказались в опале и погибаем до сих пор, просто потому, что нас боятся те, кто лишил нас всего, чем мы владели. Мы должны держаться вместе, иначе нам не выстоять. Сколько еще нас должно погибнуть, как Изуна? Мадара его уже не слышал. Он понимал, что обязан все проверить, понимал, что Нака вполне мог ему солгать. Понимал также, что это не ложь. На ум пришли воспоминания об отце и младших братьях, трех озорных мальчуганах, что дурашливо дрались на деревянных катанах и мечтали стать великими воинами. Помнил, что все они были казнены по обвинению в предательстве. И теперь так же был убит Изуна. И вовсе не важно, что умер он по итогу от рук Тобирамы, родного брата мужчины, которого Мадара так сильно любил. Это не имело никакого значения, потому как Изуна — мертв. Потеряв брата, Мадара ясно ощутил, как разбилось навсегда его сердце от горя. Все изменилось. Весь мир стал ненавистен, а главным в жизни стала месть. Учиха больше не грезил о счастливой жизни, потому как без младшего брата ее бы все равно уже не было. К тому моменту, когда срок его службы истек, Мадара так и не вернулся домой, к Хашираме. Он уже знал точно, что Изуна был убит как предатель за то, что осмелился отвергнуть настойчивые ухаживания даймё с оружием в руках. Он уже был дезертиром, что примкнул к ронинам и поклялся отомстить за своего брата. Мадара запретил себе думать о Хашираме и постарался стереть из памяти все те прекрасные дни в лесу, что они провели вместе, их ночь любви, в которую Учиха был так счастлив. Он словно вырвал свое сердце из груди и обрек себя жить с этой болью. Прошло еще три года, когда стало известно о том, что Хаширама по настоянию даймё женился на его дочери. У даймё были большие планы на лучшего своего самурая, а Мадара признал, что теперь его возлюбленный стал его врагом. Ведь ему предстояло убить того, кого Хаширама был обязан защищать ценой своей жизни.***
— Нужно бежать! Там Хаширама Сенджу, нам с ним не справиться! Мадара выдохнул, уловив сказанные хорошо знакомым голосом слова. Их загнали в угол, но они все еще живы и все еще способны держать оружие в руках. — Вам с ним и правда не совладать, — сказал Учиха, приблизившись к нескольким молодым ронинам. — А вот я справлюсь. Он был готов встретиться с Сенджу лицом к лицу. Даже желая всей душой отомстить за Изуну, Мадара был вынужден признать, что очередная попытка убить даймё не увенчалась успехом. Они уже окружены в этом лесу, который он знал как свои пять пальцев с самого детства. Кому-то придется умереть — либо им всем, либо ему одному. Ведь Учиха и правда был единственным, кто мог совладать с Хаширамой. Все остальные погибнут от его катаны за считанные мгновения, и это будет бессмысленная смерть. — Мадара? Неужели ты хочешь принять бой? — спросил кто-то, Учиха толком не понял, кто именно. — Это верная смерть! А ты нам нужен. Неужели они все еще надеялись на то, что им удастся уйти живыми? Мадара усмехнулся уголками губ. Какая наивность. Даже Нака, которого ронины считали одним из лучших своих воинов, и тот уже погиб, отбиваясь от целого отряда самураев. Он не смог подать вовремя сигнал, из-за которого нужный момент оказался упущен. Весь их продуманный план уже рухнул, а самураи, что были готовы к подобной диверсии, уже оцепили весь лес. Преимущество было на их стороне. — Как будто это сейчас важно. Молодой ронин зябко поморщился от холода. Он переминался с ноги на ногу, придавливая снег под ногами, а Мадара в который раз подумал о том, что на этом снегу для самураев они слишком легкая добыча. А самураи давно сменили привычную для него тактику. Когда Учиха стал ронином, Тобирама Сенджу получил должность главы стражи даймё. Они с братом стали самыми главными самураями в городе. Именно Тобирама начал планомерно менять все то, что было прежде, так что его стараниями даже Учиха теперь не знал, чего ожидать. Ничего хорошего — вот что понятно точно. Что же до Хаширамы, то о нем Мадара намеренно старался ничего не узнавать. Так было легче. И по той же причине он как мог избегал его долгие пять лет. Все эти годы прошли как в тумане. Учиху толкала вперед только его жажда мести. Он каждый день думал об Изуне, виня в том числе и самого себя в его смерти. А любовь к Хашираме и вовсе стала его проклятием. Ведь он, этот благородный самурай, верный своему даймё, не сдержал своего слова. Он больше не принадлежал Мадаре. Хотя и в этом была вина Учихи, но это осознание боли не умаляло. — Нападем все вместе, — предложил Бару Учиха. — С Мадарой у нас есть шанс. Убьем Хашираму, и это станет большим ударом для даймё. Если он потеряет своего лучшего воина, то… — Нет. Мадара сказал это спокойным, но весьма твердым тоном. — Но ведь… Бару, что был моложе ныне покойного Наки на пару лет, боялся его и уважал, считая Мадару тем человеком, что доведет их миссию до конца. А тот ни разу не говорил ему, как он ошибается. Нет, Мадару совершенно не волновали благородные мотивы ронинов, не волновали их мечты об изменении всей страны. Месть — то единственное, что пока еще не позволило ему совершить сэппуку. — Пока будем биться, придут остальные самураи, — спокойно заметил он. — Погибнем все. А если кто-то один задержит Хашираму, эти безмозглые тупицы не сунутся дальше. Так мы потеряем только одного бойца, — он посмотрел на деревце рядом, на его склонившиеся запорошенные снегом черные ветви. — Только мне под силу его задержать. Я готов принять смерть, как и полагается воину. Он уже смирился. За несколько лет было предпринято много попыток убить даймё, но ни одна не увенчалась успехом. Братья Сенджу хорошо выполняли свои обязанности. Однако удалось убить нескольких родственников даймё, в том числе его родного брата. Мадара искренне надеялся на то, что это причинило хоть немного боли его бывшему хозяину. Боль самого Учихи не ослабла. — Ты наш самый сильный ронин, Мадара, — заметил Бару. — Нам нельзя тебя терять. — Я просто один из десятков таких же, мне замена найдется. Но если мы здесь сегодня все погибнем, это не будет иметь никакого смысла. Ронины понимали, что он прав. Нелюдимый и своенравный, Мадара, бывший самурай, как и все остальные, отличался от них холодным разумом и твердостью убеждений. А еще он потерял больше, чем кто-либо из них. — Ты прав. Но ты уверен? Учиха посмотрел на Бару и живо вспомнил сперва лицо брата, а потом лицо Наори, девушки, которая так же, как и он сам, потеряла своих родных. Они все несли страшную ношу, от которой невозможно избавиться. Единственный выход тут — достойная смерть. Но у Наори все еще был шанс стать счастливой. Если Бару не вернется обратно, она лишится еще и мужа. У всех этих ронинов есть те, за кого и умереть не жалко, но именно поэтому им умирать нельзя. А у Мадары нет никого, кроме Хаширамы Сенджу. Впрочем, и он давно уже не его. — Уверен, — Учиха провел пальцами по рукояти катаны. — Живо убирайтесь прочь. Самураев я беру на себя. Пора положить всему конец. Если Хаширама умрет, ему станет легче, не стоит и сомневаться. Он уйдет из жизни следом за ним, понадеявшись на то, что им еще доведется встретиться в загробном мире или в следующей жизни, в которой судьба окажется милосерднее и позволит им любить друг друга. Лишь на это и оставалось надеяться. — Ты так и не отомстишь за брата? Бару не хотел его смерти, хоть и понимал, что иного выхода нет. Мадара посмотрел на него без злобы в глазах, немного устало. — Быть может, я сделаю это, дав вам шанс спастись. Отомстите за меня, зная, что я отдал свою жизнь за вас. Прочь. Он отвернулся и зашагал вперед по снегу, не желая оборачиваться. Бару его поймет, как и все остальные. И они однажды доберутся до даймё и сделают то, что должно. Они все смогут. — Уходим, — кивнул Бару, обращаясь к остальным ронинам. — Мадара — великий воин, мы сохраним в веках память о его подвиге и непременно отомстим за него и Изуну. Они использовали тот шанс, что дал им Учиха, а сам Мадара отправился на встречу со смертью. На встречу с Хаширамой.***
Мадара кивнул, едва его увидев. Хаширама возмужал, черты его лица стали острее, волосы — еще длиннее, но Учихе все равно казалось, что он нисколько не изменился. Все тот же Хаширама, который проводил с ним время в лесу у реки, тренировался с ним в умении орудовать катаной и читал ему разные книги. Тот самый Хаширама, что сравнивал их с Изанаги и Изанами. Глупец с добрым сердцем, сильный настолько, что на его теле не было шрамов. Единственный мужчина, которого Мадара когда-либо любил пылкой, страстной любовью. — Хаширама. Тот тяжело дышал, давая понять, что мчался со всех ног, едва прознав о том, что ронины подбираются к дворцу даймё. — Мадара, ты все же здесь. Он ждал его в ту пору, когда Учиха находился в Эдо. Ждал и после, когда стало понятно, что Мадара стал ронином. Как знать, быть может даже его свадьба ничего не изменила, но Учиха не хотел об этом думать. Ведь куда проще убедить себя же в том, что его разлюбили, возненавидеть Хашираму, зарыть в землю свои чувства и не мучиться пустыми мечтами о том, как все могло бы быть в ином случае. Ведь иначе уже все равно никогда не будет, как ни старайся. — Пришел, как видишь. Ты готов умереть? Снежинки стали падать активнее, но Учиха их не замечал, как не замечал и зимний холод. Он достал из ножен катану, готовый в самом деле убить Сенджу, за поясом был острый кинжал, которым он потом сможет лишить жизни еще и себя. — Мадара… — Ты нарушил свое слово, Хаширама, — Учиха подошел ближе. — Ты обещал, что будешь принадлежать лишь мне. Сенджу опустил взгляд. Он был готов принять бой. — А ты обещал, что вернешься. Мадара поднял катану. — Сегодня мы оба умрем, Хаширама. Он бросился в бой первым. Сенджу тут же отбил его атаку. Они оба двигались быстро и решительно, но если в глазах Мадары была яростная решимость, то Хаширама испытывал лишь горечь. Он ждал его, на самом деле ждал. И его сердце обливалось кровью день за днем, когда, казалось, весь мир был против Учихи, он один не хотел верить в то, что все потеряно. Он оправдывал Мадару, пытался убедить даймё в том, что его нужно простить, несколько раз порывался уйти и сам, но его в итоге останавливал младший брат. Когда-то они боролись словно в шутку. Мадара хорошо помнил, что постоянно проигрывал другу, помнил, что Хаширама никогда не хвалился своей победой, шутил и смеялся, подбадривая его, активно поддерживая его стремления стать сильнее. Сколько же лет с тех пор прошло? Словно минула вся жизнь. Каждый его выпад блокировался. В какой-то момент Учихе все же удалось задеть лезвием плечо Сенджу. На белый снег попали капли крови. Но уже в следующий момент он сам согнулся от удара в живот ногой. Они бились, как разъяренные звери, не обращая внимания ни на что вокруг. Ронины наверняка успели уйти далеко, но о них Мадара уже не думал, как не думал и о самураях, что все еще не показались в поле зрения. Он был сосредоточен на Хашираме, на своем стремлении убить сперва его, а потом и себя. Они должны умереть, и этот холодный зимний день подходит для их кончины. Он — такой же мертвый, как их души. — Умри, Хаширама! На сей раз он должен был пронзить его катаной. Учиха истекал кровью, чувствовал себя невероятно уставшим. Его последний шанс, иного уже не будет. Однако Хаширама вновь его опередил. Так много раз происходило в детстве и юности. Этот прием был настолько частым, что Мадара его предугадал еще до того, как Сенджу увернулся. Предугадал, но так и не смог пустить в ход кинжал, чтобы нанести смертельную рану в чужую шею. Ту самую шею, которую он целовал когда-то, слушая стоны Хаширамы и ощущая его прикосновения. Мадара растерялся, вспомнив все то, что было под запретом, и это позволило Сенджу нанести удар. Катана проткнула Учиху насквозь. Он замер, словно растерянный, уставился на пронзившее его грудь острие, на кровь, что окропила снег. Осознание пришло не сразу. Он проиграл бой, опять проиграл. Едва подняв взгляд на Хашираму, Учиха с изумлением обнаружил слезы на его щеках. Сенджу зажмурился и потянул катану на себя, а Мадара пошатнулся и упал. Небо было белым, снежники тут же оказались на его лице. Все же зима выдалась красивой. Учиха подумал об этом, ощутив, как жизнь стремительно его покидает. Он не был напуган, не был даже хоть сколько раздосадован. Придется уйти одному, не забрав с собой эгоистично Хашираму. Окровавленная катана Сенджу упала куда-то в сторону, а сразу после сам Хаширама рухнул на колени рядом с Мадарой. Он в самом деле плакал. Всегда эмоциональный и открытый, всегда искренний, что бы ни происходило. Как же это было на него похоже. Учиха невольно улыбнулся, мысленно вернувшись в те дни, когда все было хорошо, когда у них была возможность наслаждаться своим личным уютом в лесу, вдали от всех остальных. — Мадара… — Сенджу коснулся его щеки окровавленной рукой. — Мадара… Он силился что-то сказать, но собственные рыдания не позволили ему связать и пары слов. Учиха ощутил сожаление. Хашираме больно, и это так неправильно. Ведь он не должен страдать. Он должен был быть счастлив, с ним, с тем, кто всегда его любил. — Не плачь, — Мадара накрыл его ладонь своей. Уже поздно пытаться твердить, что любовь прошла. Нет, не прошла, она всегда была с ним, каждое мгновение его недолгой жизни. — Я рад, что могу умереть именно от твоей руки, Хаширама. Прости меня… за все… Он знал, что Сенджу все прекрасно понимает, лишних слов не нужно. Он всегда понимал его, всегда чувствовал его эмоции как свои собственные. — Мадара, я… — Хаширама всхлипнул, словно маленький ребенок. — Я всегда принадлежал лишь тебе. И это ничто не изменит. Учиха прикрыл глаза, снова ощутив себя хоть немного, но счастливым. — Знаю. Я люблю тебя, Хаширама — Я тоже тебя люблю… Сенджу сразу осознал, что Мадара умер. Он слишком о многом не успел ему сказать, но сердце чувствовало — в этом не было нужды, потому как Учиха и так все понимал. Их любовь была настоящей, с самого начала. Его рука скользнула ниже, к шее. Пальцы нащупали на шее Мадары ту самую подвеску на черном шнурке, которую ему подарил на прощание Хаширама. Он носил ее все эти годы. — Дождись меня, Мадара. Я совсем скоро приду к тебе. Хаширама извлек из-за пояса кинжал, а сразу после — свиток с небольшим текстом, составленным еще утром. Сенджу просто осознал в полной мере, что сегодня состоится его встреча с Мадарой, что это — их последний день. Именно поэтому он был готов. Они должны были умереть, один следом за другим. Останься Учиха в живых, он либо провел бы жизнь в бегах, как преступник, либо попал бы в плен и познал страшнейшие муки. А Хаширама просто не смог бы жить без хотя бы надежды на то, что все еще образуется. Сенджу обмотал свиток со своей последней волей вокруг рукоятки кинжала и посмотрел на Учиху. — Я уже иду. Снежинки все так же падали, впитывая в себя пролитую кровь.***
Тобирама добрался до нужного места слишком поздно. Он не без труда отыскал двух людей, тела которых запорошило снегом. — Старший брат… Едва прикоснувшись к плечу Хаширамы, упав перед ним на колени, он осознал, что все уже произошло. Опоздал. Ведь чувствовал, что брат говорил с ним как-то странно, словно прощаясь, знал, что тот идет встретиться лицом к лицу с Мадарой, знал и о том, что он любил Учиху, зачах без него и сам хотел либо сорваться и стать предателем, либо уйти из жизни. Ведь жизнь без Мадары будет пыткой. Тобирама опустил голову. Глаза стали влажными. Он не знал, не думал вовсе, что все придет к этому. Его брат мертв, он совершил сэппуку, о чем свидетельствовал окровавленный кинжал в его руках. А умирая, он прижался всем телом к Мадаре, чтобы быть с ним хотя бы после смерти. — Как же так… Опустив руку ниже, он все же заставил себя взять из рук старшего брата свиток. Самурай, что совершает сэппуку, оставляет на рукояти кинжала последнюю волю. Тобирама любил брата и уважал его всем сердцем, а потому знал наверняка, что исполнит его волю, даже если это будет стоить жизни ему самому. Он приказал себе ни в коем случае не поддаваться эмоциям. Хаширама сам сделал выбор, и этот выбор должно уважать. На свитке были слова сожаления, просьба позаботиться о его жене и пока еще не родившемся ребенке, а еще просьба похоронить его с Мадарой. Все именно так, как и ожидал Тобирама. — Ты так сильно его любил, старший брат… Мне жаль, что все в итоге вылилось в это. Он и правда сожалел, как сожалел в свое время о том, что ему пришлось по приказу даймё убить Изуну Учиху. У самурая нет своей воли, но всегда есть какие-то сожаления, так уж оно сложилось. Тобирама спешно утер слезы. На краешке свитка была кровь Хаширамы. Сенджу спрятал его за пояс, стараясь не думать о том, что отныне он остается без самого родного для него человека. — Тобирама-сан? Услышав за спиной голос Кагами, Сенджу встрепенулся. Нельзя поддаваться эмоциям. Он поднялся на ноги и оглянулся, радуясь тому, что его успел догнать только один Кагами. Несмотря на то, что этот юноша тоже был одним из Учиха, ему Тобирама доверял и считал одним из самых близких себе людей, настолько, что даже решил стать его учителем. Кагами приблизился. Он увидел мертвых Хашираму и Мадару. — Неужели… Но Сенджу мотнул головой. — Поможешь мне их похоронить? Воля Хаширамы превыше всего. — А? — Кагами посмотрел на него. Он все понял. — Да, конечно. Тобирама приблизился к нему и положил ладонь на его плечо. — Спасибо. На миг показалось, что на его пальцах осталась кровь Хаширамы. Лишь показалось, конечно, ведь кровь давно застыла на холоде. Кагами сохранит все в тайне, потому как Тобирама ему дорог. И он подтвердит его слова, когда Сенджу скажет даймё, что Хаширама погиб в бою от полученных ран, но все же смог убить Мадару. А сам Тобирама постарается сберечь жену брата и его сына, которому еще только предстояло родиться в этом жестоком мире. В тот день безымянная могила под ветвями сакуры оказалась под толщей снега, в ней упокоились два любящих сердца.