Мой мальчик

Мои глаза в тебя не влюблены, — Они твои пороки видят ясно. А сердце ни одной твоей вины Не видит и с глазами не согласно.

«Губернатор Ямало-Ненецкого автономного округа прибыл сегодня с визитом в Москву…», — ведущий новостей говорит ровно и чётко о ещё одном политике, совершившем ещё одну деловую поездку. А Дмитрий Николаевич замирает, видя на экране младшего Артюхова, и старается заставить себя оторвать взгляд. Он искренне верит в то, что если постараться отрезать все каналы информации, однажды всё забудется, сгладится, зарубцуются на душе гноящиеся раны. Только каждый раз он натыкается на что-то, что напоминает о Диме. Вот, в самом дальнем углу гардеробной его московской квартиры лежит аккуратно сложенный свитер. Дима забыл его в одну из последних их встреч. Этот свитер они вместе покупали во время форума в Петербурге. Тогда был сильный ветер, и Артюхов кутался в лёгкое пальто, согревая ладони дыханием. — Ты до сих пор думаешь, что в нашей стране всё, кроме крайнего севера — тропики? — Мягко отчитал молодого губернатора Кобылкин, обнимая за плечи. — Ей богу, Дима, даже в Сочи холодно. — Да понял я, понял, — свёл тёмные брови Артюхов. А Дмитрий Николаевич прижал его к себе сильнее, стараясь согреть. Кобылкин сминает в ладонях мягкий кашемир и понимает, что нужно его выбросить, с глаз долой, но что-то не позволяет ему сделать этого. Он аккуратно складывает вещь и убирает обратно, в тот же самый дальний угол. *** «Дмитрий Артюхов открыл сегодня выставку ледяных скульптур в Салехарде», — при очередном упоминании имени бывшего мужа, Кобылкин вздрагивает и берёт пульт от телевизора, чтобы переключить, но не решается, а только смотрит на родные черты. — Зачем ты постоянно включаешь новостной? — Совершенно обнажённый Якушев забирает пульт у него из пальцев и выключает телевизор. — Стараешься забыть, но постоянно травишь себя. Володя небрежно откидывает пульт и растягивается на постели. Дмитрий смотрит на него, благодаря всех богов за абсолютную его непохожесть на Артюхова. Честное слово, он бы сошёл с ума, выискивая в своём лучшем друге и любовнике черты молодого ямальского губернатора. «А почему бы не…?» — Вдруг думается Кобылкину, когда он рассматривает крепкие предплечья и правильное лицо Володи. Он стоит пару секунд, а потом одёргивает себя. Якушев это не про отношения, они решили это ещё двадцать пять лет назад. Якушев про надёжную дружбу, про крепкий виски, про хороший секс, если совсем хреново. Но Дима понимает, что, при его с Володей похожести, они совершенно разные. Он открывает балконную дверь, и босые ноги обдаёт ветром и ворвавшимися снежинками. Кобылкин неловко обнимает себя за голые плечи и достаёт пачку сигарет из кармана домашних штанов. Надо же, он не курил уже десять лет, а тут сорвался. — Простудишься, — мурлычет Володя из постели и сверкает на него своими голубыми глазами из-под опущенных век. Дмитрий оборачивается на него и глубоко вздыхает от какого-то неожиданного прилива нежности. — Прости меня, — шепчет, но Якушев слышит и поднимает брови, — я не должен… никому не приятно быть заплаткой для чьей-то души. — Успокойся, — Володя усмехается краем рта. — Нашёл, за что извиняться. Я тут просто трахаюсь, то что ты это как-то воспринимаешь, меня не волнует. — Да, конечно… — рассеянно кивает Дима. Он-то видит, что Якушев, должно быть, даже больше поломан, чем он сам. Одному Володе известно, как это больно любить двоих. Кобылкин чувствует, как дрожат руки. Он тушит сигарету и шлёпает босыми ногами до постели. Обнимает Якушева и кладёт голову ему на плечо. Он чувствует, как по щекам бегут горячие слёзы. То ли от жалости к себе, то ли к Володе, он жмурится, позволяя им стекать Якушеву на грудь. — О, друг мой, я смотрю, ты совсем расклеился, — голос Володи становится ласковым. Он запускает ладонь Диме в волосы, а второй гладит по плечу. — Ну ничего, подлатаем тебя, будешь как новый… Кобылкин только кивает и, как ребёнок, втягивает носом, слушая размеренное сердцебиение лучшего друга. *** На стол перед Дмитрием Николаевичем с шумом падает газета. С первой страницы на него смотрят любимые карие глаза Артюхова. — Смотри, малыш вырос, теперь и с Комаровой не считается. Кто дальше? Моор? — Глеб насмешливо смотрит на фотографию Димы и присаживается на край стола бывшего министра. — Он молодец, — тихо говорит Кобылкин и вздыхает. Он неосознанно тянется к обручальному кольцу на цепочке — знак того, что он разведён. — Справляется и без тебя, видишь, — подначивает Никитин, замечая этот жест. Его голубые глаза темнеют от плохо сдерживаемой ревности. — Чего ты хочешь? — Дмитрий Николаевич сталкивает его со стола. — Я собираюсь, иди отсюда. — Ах да, последняя пара дней работы министром. А потом в Совфед. Неплохо, конечно, но я расстроен, что не увижу тебя в Нижнем. Будем видеться в Москве. Глеб неожиданно разворачивает Дмитрия к себе на стуле и становится перед ним на колени. — Может, на прощание, Дим? — Спрашивает он и кладёт ладони Кобылкину на бёдра. — Глеб, я прошу тебя… — Дмитрий устало прикрывает глаза рукой. — Я не хочу, правда. Он слышит, как Никитин молча поднимается и тихо выходит из кабинета. Обручальное кольцо обжигает кожу под рубашкой. *** Из министерства он выходит последним. Дмитрий даже не застёгивает пальто. В Москве зимы тёплые, не то, что на любимом Ямале. Одинокий чёрный автомобиль ждёт бывшего министра у входа, чтобы отвезти домой. Туда, где пусто без его мальчика. Кобылкин просто придёт в огромную пустую квартиру и, не включая свет, упадёт на диван, чтобы проспать так до утра. Завтра будет новый день, а сейчас он закуривает очередную сигарету и сминает оставшуюся пачку. С завтрашнего дня он бросает курить. «Люблю тебя, малыш», — неслышно исчезает в облачном тёмном небе вместе с последней затяжкой.