Someone you loved

Эд сидел в пустой закусочной и смотрел в окно. Это была небольшая забегаловка на окраине города с какой-то пахучей азиатской едой. Юноша сидел за угловым столиком, доедая острую лапшу. Через дорогу только что припарковалась машина. Шофёр открыл заднюю дверь и подал девушке руку. Девушка элегантно выбралась из салона, поправляя спадающую с плеча меховую накидку. Эд не мог видеть этого, но был абсолютно уверен, что мужчина смутился. Они все так делают — он не первый и он не последний. Всё, на что они могут рассчитывать — это улыбка. Остальное за отдельную плату. Меха на зарплату шофёра не купишь. И ему, Эду, она также была не по карману, например, серёжки, спрятанные под её блестящими медовыми волосами, стоили больше его месячной зарплаты. Перекинув волосы за спину, девушка удалилась. Каблучки со стуком поспешили в клуб Фиш Муни. В мрачных мыслях Эд проводил девушку взглядом до поворота. Она не могла опоздать к своему еженедельному пятичасовому выступлению по четвергам. Эд знал — пение — единственное, что могло развеять её тоску и серость Готэмских дней. Он ни разу не видел её выступления, но его воображение рисовало ему прекрасные картины: небольшой тёмный зал, направленный на неё одинокий прожектор, вечернее платье, красная помада и верный аккомпаниатор. Эд явственно представлял себе это, слыша в тишине голос Лизы — его соулмейта, неуловимого и прекрасного словно мелодия. Он посмотрел на часы и отправился домой. У него не так уж и много осталось времени. В такие моменты Эд предпочитал находиться в одиночестве, не желая делить их с кем-то посторонним. Уже в квартире, пока Эд располагался в кресле, снимая очки и откидывая голову, пока мягкий женский голос прорезался сквозь мутные мысли. Юноша удобнее расположился, и закрыв глаза, отдался во власть тихому, проникновенному пению Лизы. «Самый прекрасный звук, что я могу услышать, Всё ещё в моей голове. Самые добрые слова, что я могу узнать, Ждут своего часа. Самый очаровательный взгляд из всех Мне ещё предстоит увидеть. Самая дорогая для меня любовь в мире Где-то ждёт меня, ждёт меня. Где-то ждёт меня» Ещё какое-то время его преследовало эхо этой песни. У девушки был хороший музыкальный вкус, и он оценил это ещё с первого выступления. Вкрадчивый томный голос заглушал звонкое молчание мира и захватывал всё пространство разума Эда. Каждая нота была словно касание её рук, словно поцелуй её губ. С каждой новой песней она открывалась Эду с новой стороны, её настроение менялось — она то обнимала, то отстранялась, — но Эду нравились любые её визиты в его мысли. Ему нравилась любая Лиза, главное, чтобы она не замолкала надолго. Он хотел разделить с ней все её эмоции и чувства, обличённые в музыку. Он не чувствовал себя одиноким, хотя и понимал — она поёт не для него. Девушка любила петь и для собственного развлечения. В такие моменты Эд обязательно затихал, боясь даже двинуться, и неважно было, где он находится. Он никогда не прерывал её пения и старался сам не петь, хотя тоже любил мурлыкать что-нибудь себе под нос. И в ту минуту, когда голос Лизы вновь зазвучал прямо в его ушах, Эд замер на половине шага и остановился. Он тут же узнал песню. Пианино находилось в комнате в нескольких шагах, и он будто по наитию бросился к нему. Пальцы сами играли знакомые ноты, аккомпанируя девушке, что была не в силах его услышать. «Он простак, и мне об этом хорошо известно. Но и простота имеет своё очарование, Я влюблена, не в силах это скрыть, Словно беспомощный ребёнок. Любовь — всё то же печальное чувство, Лишающее сна. С первой встречи с ним, Я нежданно сбита с толку. И вновь я взбудоражена, Вновь обольщена. Вновь неугомонный ребенок, Я околдована, обеспокоена и смущена». Губы сами зашептали знакомые слова. Голос постепенно обретал силу. Ему было неловко вмешиваться в её песню, но он разделял чувства лирического героя песни. Строчки сами пропевались всё увереннее и громче, пока клавиши мелькали под его руками. «Не мог спать и не смогу. Пришла любовь и запретила спать Я околдован, обеспокоен и смущён. Я потерял своё сердце, но ж теперь? Она холодна, я согласен. Она может смеяться, и я люблю это, Даже если она смеется надо мной. Я буду петь для неё, Принося ей весну, Мечтая однажды прильнуть к ней. Я околдован, обеспокоен и смущён». Песня закончилась, а её отголоски растворились в тишине комнаты. Эд остался наедине с молчавшим пианино. Он еще несколько минут просто сидел, не решаясь закрыть крышку. Прошло несколько дней прежде, чем Лиза снова лёгкой походкой вошла в жизнь Эда. Очередной мужчина в сшитом личным портным костюме подвозил её до знакомого перекрёстка. Очередные толстые пальцы касались её голой спины в вырезе платья. Она стояла у такси, пока он курил, и тоже делала затяжку. Эд знал, кто она. Всегда знал. Для этого не надо было обладать потрясающими или даже средними дедуктивными способностями. И ему стоило огромных усилий не представлять себе каждый раз откровенные сцены с её участием. Он успокаивал себя тем, что это всего лишь воображение, когда приходили к нему приходили подобные картины. В такие моменты ему хотелось кричать, но он лишь едва слышно напевал песню. «Я просыпаюсь в одиночестве восхода солнца, Когда тёмно-фиолетовые небеса становятся синими, И начинаю молиться, Как я молюсь каждый день, Чтобы услышать хоть слово от тебя. Я лежу в одиночестве вечера, Глядя на посеребренное море. Я спросил у луны О, как скоро, как скоро Вернется моя любовь ко мне домой? Я нашел её». Эд встал из-за привычного углового столика. На улице было душно. Дорогая чёрная машина уехала, но Лиза всё ещё стояла на прежнем месте. Эд просто хотел пройти мимо рядом с ней, но девушка остановила его, обратившись: — У тебя не будет платка? — юноша замер, услышав этот голос наяву, а не в голове, и ещё пару секунд просто осмысливал сказанное. — Да, возьми. — Суетливо покопавшись в кармане и найдя платок, Эд протянул его Лизе. — Спасибо. — Она протёрла им уголки по-детски пухлых губ. Когда она протянула его обратно, Эд отмахнулся. — Оставь себе. — Лёгкая смущённая улыбка на губах Эда заставила девушку улыбнуться в ответ. — Ты всегда здесь обедаешь? Я тебя здесь часто вижу, — спросила Лиза, указав на забегаловку. — Да, я люблю это место. — Эд пожал плечами. — Как можно любить что-то в Готэме? — Брезгливо бросила девушка, убирая платок в сумочку. — Я при первой же возможности сбегу из этого дрянного городка. — Удачи, — с искренней добротой произнёс Эд. — Ты хороший. — Лиза улыбнулась, словно королева выпускного гордо зашагала прочь. Эд радовался, что она не могла прочитать его мысли в тот момент. Эд в тот вечер несколько раз садился за пианино, но его беспокойно колотящееся сердце не давало ему сосредоточиться. А когда голос Лизы пришёл в пыльную серую комнату, затмив все его смутные умозаключения, Эд едва мог дышать. «Он был высоким, очень высоким. У него были ясные голубые глаза. Он был худым, очень худым В пальто белоснежного оттенка. Люстры были словно падающие звезды; Барабаны, рожки и нежные гитары походили на соловьев; Занавески на окнах развевались как паруса; И я парила прямо над полом, Чувствуя себя немного выше, чем раньше Он был высоким, очень высоким. И у него были ясные голубые глаза…» Она пела так нежно, так трепетно. Эд чувствовал, как его руки охватывает дрожь. Лиза сдержала своё слово — скопив достаточно денег, она сбежала на первом же поезде из Готэма, не оглядываясь. Ей хватило двух недель. Эд передумал идти в закусочную в очередной четверг и сел за пианино. Усталый баритон затянул: «Не плачьте, молодые влюблённые, что бы вы ни сделали. Не плачьте, потому что я один. Этим вечером у меня только счастливые воспоминания. У меня тоже была любовь, как у вас». Нежный голос подхватил в последний момент: «У меня тоже была любовь». Эд грустно улыбнулся и захлопнул крышку инструмента.