Ненависть — это возмущение двух любимых сердец

Витани не боится смерти, никогда ее не боялась. Не боится и сейчас, равнодушно разглядывая кровотечащую царапину на правой щеке в собственном отражении воды. Усмехается лишь. У бывшей последовательницы зла всегда остаётся девять жизней, юный принц Кайон. А сколько их у настоящего героя, никогда не задумывался, эгоистичный идиот? Что? Нет? Как раз об этом ты и не подумал.  — Со мной всё хорошо, — сипло отвечает он, как только она прикасается к его морде, дабы проверить его состояние. Касания приносят дискомфорт, боль от ран отдается глухой болью где-то внутри, и Кайон, что есть силы, сжимает челюсти. Ему до одури больно, на глазах выступают слезы, и плечо все еще ноет, напоминая герою о кровавых, глубоких рубцах. Шипит от раздражения, отступает назад. Кажется, внутри львицы все разбивается, заново, как только она видит изогнутую улыбку — на некоторых клыках которой ещё видна свежая кровь, — возлюбленного. Он неловко переступает с лапы на лапы, плюхается на землю, попутно думая о разбитом виске. «Больно. Но, думаю, тебе сейчас больнее, Вити. В сто раз»  — Кайон, — голос львицы срывается на крик, и глаза льва застилает бледная дымка, он уже не чувствует лихорадочных движений чужих лап, он практически не слышит истерические нотки страха в дрогнувшем любимом голосе. — Не вздумай закрывать глаза! Не вздумай, чёрт возьми, Кайон! Ах, как забавно, кажется, это их последняя встреча. Находясь в полу сознании, он думает о том, что это ее последние объятия, ее голос, ее более-менее отрезвляющие попытки привести его в чувство. * * * Кайон не успел извиниться за то, что он так прошлом ей не доверял и нередко устраивал ссоры. Он не успел извиниться за то, что так по-глупому пал, прикрывая её своим телом от всех этих шакалов, крокодилов и Шрама. Он пытался, честно пытался, но комок застрял в горле. И острые щупальца смерти схватили его за горло, быстро проехавшись по сердцу смертника. Смертника, после такого ведь никто не выживет, даже принц-герой. И губы Шрама дьявольски растянулись в омерзительной злодейской ухмылке, пока он наблюдал как его последователи медленно, но метко вонзали свои клыки и когти в плоть некогда могучего сына Симбы, и пока золотая шерсть не покрылпсь красной жидкостью. Чёрный и Красный. Любимый цвет злодея, любимый цвет Шрама.  — Какая насмешка судьбы, Шрам! — она посмеялась над нами обоими, лишив рассудка. — Ты безумен, а в моих глазах пустота. Я не боюсь умереть, я привык. Прощай, Шрам. * * * Витани чувствует себя одурманенной, и этот дурман распространяется по телу вместе с безумной мыслью, что скоро Кайона не станет. Самый добросердечный и дорогой для неё лев умрет у нее на лапах, бросит очередную неуместную шутку в ответ на рыдания и разожмет теплые лапы. И вся ненависть умрет вместе с ним, вся любовь к герою рассыпется вместе с восьмой жизнью некогда сильной и хладнокровной Витани. Слез не хватает, не хватает истерики и бьющегося сердца, что готовится ко всем чертям разломать все ребра, дабы выпрыгнуть из груди и пробить кому-то череп. Толкнула непутевого в грудь, приглушая собственные стоны сдержанностью, разревелась. * * *  — Я в порядке, услышала в ответ, послала того к черту. Кайон ушёл вместе с ней с поля боя и лёг рядом, заранее извинившись и получив справедливую пощечину. Больно было ему, а страдала она. * * * И где это справедливость, храбрый лидер Гвардии? Не геройствуй, умереть ты успеешь, а пожить? Пожить ради любимых уже успел? Эгоист. Герой. Витани боится его потерять, она уже потеряла свою семью; мать. Копать новую могилу и приносить цветы по очереди дней ей откровенно надоело. Достало.  — Я не могу, — давится слезами, часто дышит в располосованную шею. — Я не могу потерять тебя, Кайон. * * *  — Я ненавижу тебя, — сказала однажды в темноту и оказалась права. Она еще никогда никого так не ненавидела.  — Ты любишь меня, — улыбнулся он, снова сверкнув огнём ответной любви, и оказался прав. Она еще никогда никого так не любила. * * * Витани ненавидит его с каждым тяжелом вздохом груди, и с каждой капелькой крови любит еще сильнее. Рафики и Прайд будет здесь через некоторое время. Плюс-минус десять минут. Прямо как все её девять жизней и одна оставшаяся его. Они должны успеть.  — Я люблю тебя, Питер.  — Ты ненавидишь меня, глупышка. Позволишь умереть мне счастливым? Да я же самый натуральный счастливчик.  — Вот же идиот, какой же ты ребенок, Кайон! Маленькая запуганная львица, перестань держаться за своего героя и отпусти. Отпусти и забудь, не будет так больно. Смирись, он умирает счастливым от лап своего деда, твоего псевдо-отца. Он счастливчик.  — Сколько, — тихо спрашивает он, сплевывая слюну вместе с кровью, а затем кашляет, — сколько жизней у обычной кошки, у тебя, Вит?  — Девять, — на полу-выдохе, целует приоткрытые губы в последний раз. И больше нет на них обычной Кайонской улыбки, лишь сожаление. На ее губах безысходность вперемешку с отчаянием.  — А у меня, жалкого героя? — усмехается, прикрывает глаза и вспоминает о ранах на груди. Больно.  — Одна. Львица задыхается, а он уже перестал. У льва легкое пробито, сотрясение мозга, и, кажется, сломаны ребра после откидывания в скалу с десяти метров. Ходячий труп. Ходячие мертвецы всегда были любимой страшилкой на ночь у неё в детстве. Вполне символично. «Потерпи, потерпи, принц. Мне гораздо больнее»  — Одна? Похоже я слишком много по-геройствовал за свою жизнь. Обидно. За тебя обидно, Вит.  — Кай, Кайон! Рафики и несколько львиц забирают своего принца сразу же, не задают глупых вопросов (лишь Симба с Налой и Киарой обнимают её, сдерживая рвущиеся наружу крики) и просят остаться львицу за её пределами, видя ее состояние. Витани не соглашается, Витани идёт за ними и держит возлюбленного за лапу, шепча что-то успокаивающее то-ли для себя, то-ли для него и иногда отвечает на успокаивающие объятия пришедшего для поддержки Кову.  — Раны были очень серьёзными, был большой риск потерять его, но всё благополучно обошлось. Кайон идёт на поправку, — с доброй улыбкой сообщает старый мандрил, и черты морды Витани смягчаются, внутри все расцветает. Ей даже позволяют остаться с Кайоном ненадолго, и Витани готова кричать от облегчения при виде более-менее здорового румянца на щеках любимого недотепы, героя. Она обнимает его, чуть-чуть не сломав ребра, снова целует и снова говорит ему о том, что точно убьет его в следующий раз, не дождавшись помощи. Прикончит, чтобы не мучится, и не мучилась она сама. Кайон ей верит, Кайон называет себя счастливчиком в десятый раз, подмигивая своей семье. Кайон обещает, что больше не будет геройствовать, правда-правда, ну… или хотя бы под её присмотром. Витани больше не боится.  — Я ненавижу тебя.  — Ты любишь меня, глупышка.