Broken

Эта рабочая неделя началась со вторника. Сентябрьское солнце нагло лезло в глаза, минуя распахнутые шторы, плавающей в своих лучах пылью щекотало нос и припекало помятую после сна щёку. Обещанная синоптиками на первое сентября ясная погода всецело и уверенно вступала в свои права, вылезая из-за крыш оранжевым заревом. Чонгук комкает ногами душное, зимнее одеяло, переворачивается на спину и, жмурясь, открывает один глаз. В другом конце квартиры начинает трезвонить будильник. Телефон вибрирует, жужжит на стеклянном столе бензопилой и вот-вот норовит сигануть вниз, прямо на холодный ламинат. Сверху оживает сосед, привычно стучит несколько раз чем-то металлическим в батарею, трехэтажным покрывает чужие ранние подъёмы и, нарочно топая погромче, двигает в ванну. Стены в новостройках картонные, если не сказать, что бумажные. Соседи, как это принято, мерзкие и не желающие мириться с чужим режимом, а лифты медленные и работают через раз. Чон со своим шестнадцатым этажом на окраине города уже неплохо прокачал икроножную, трицепс бедра, дыхалку и социальные навыки бесед с консьержками. Мужик сверху хлопает дверью и сливает унитаз — прям как в общаге, ей-богу. Чонгук усмехается, смачно хрустит позвоночником, скручиваясь поочередно в обе стороны, вскакивает с кровати и, в пару шагов преодолевая расстояние, выключает будильник. — Утро доброе. Парень ставит кипятиться чайник и идёт умываться. Вода хлещет в крохотную раковинку, разбрасывая вокруг холодные брызги, что потом застынут на светлой плитке неопрятными разводами. Чонгук энергично, почти что агрессивно, чистит зубы, стягивает волосы в привычный маленький хвостик на затылке и чувствует себя даже немного выспавшимся. На завтрак у него чёрный чай из пакетиков, потому что растворимый кофе кончился дня два назад, и сухой сэндвич с тунцом из супермаркета. Ест в тишине, разглядывая темные окна напротив, а потом сосед включает стиральную машинку, и утреннее спокойствие взрывается мстительным «ж-ж-ж». Все сборы занимают минут тридцать максимум: голубые джинсы, очередная яркая толстовка, рюкзак за спину, тубус на плечо, ключи, кошелек, камера, ноутбук. Чонгук мысленно желает соседу сверху хорошо выспаться после его ухода, посылает лифты в привычный игнор и, гулко стуча подошвами кед, сбегает по лестнице. — Доброго утра, аджума! — Доброго, Чногук-и — пожилая консьержка в тесной комнатушке у самого выхода улыбается и машет в ответ пухлой ладошкой. На улице стоит лёгкая утренняя прохлада, оседает сыростью на кончиках пальцев и подгоняет быстрее передвигать ногами в сторону остановки. Чон подключает наушники, выбирает что-то бодрящее и удобней перехватывает тяжёлый рюкзак. Первая пара у него в девять, а в запасе ещё полтора часа. Привычное сообщение в семейный чат с пожеланием хорошего дня, парочка отдельных шуток и подбадривающий «файтин» в диалог с сестрой. В ответ прилетает очередной подкол и куча смайликов с четырехлистным клевером. На остановке уже то тут, то там понатыканы сонные, шатающиеся люди-столбики, что подобно подсолнухам все тянутся в одну сторону — ту, откуда должен приехать автобус. В салоне душно и толчея, кто-то заваливается на довольно резком повороте, чуть не сбивая Чонгука. Тот ловит почти оказавшуюся на полу старушку, пропускает еë на своё место к поручню, а сам уверенней упирается ногами в пол, переписываясь с клиентом о сегодняшней съëмке. Девушка захотела осенние фотографии с зонтиком, листочками и уютным шарфиком. Чон говорил, что листочки все ещë зеленые, а в шарфике она в такую погоду взмокнет, но особа оказалась весьма настырной. Ну, его дело это в камеру смотреть и щелкать, а что уж там в голове у заказчика — не касается. Поэтому долго он настаивать не стал, договорился на четыре часа в парке и напомнил, что оплату наличкой не принимает. Чонгук слишком часто еë теряет. Автобус ползёт через утренние пробки медленно, но верно, сигналя особо наглым и шустрым. Длинный маршрут почти до самого центра города преодолевается нехотя, люди сменяются другими людьми, за окном — шеренги огней фар и чернеющих шин. Чонгук почти умудряется заснуть в стоячем положении, упершись головой в повешенную на поручень руку, когда до университета остаётся пара остановок. Он выскакивает на квартал раньше, жадно заполняя лёгкие свежим воздухом. Солнце уже вовсю слепит глаза, обнимая тёплыми лучами проснувшийся город. Магазинные витрины бликуют в ярком свете, в волосах гуляет ленивый ветер, а в наушниках BØRNS — American Money переливается глушащими басами. Чонгук вспоминает, что сегодня первая пара у него по рисунку и ускоряет шаг. Преподаватель им просто золотой попался. Мужчина лет под пятьдесят, что отпускает колкие шуточки, одним взмахом пальца способен исправить даже самую провальную работу и во внеурочное время готовый с удовольствием поговорить о семейной жизни, искусстве или философии определённо вызывал в Чонгуке восхищение вперемешку с безмерным уважением. Его истории о путешествиях «по молодости» вдохновляли, а та уверенность и спокойствие, которые исходили от него в нескончаемом количестве, как ничто другое настраивали на продуктивную работу. В общем, господин Мун был настоящей находкой, занятие которого прогуляли за два года их знакомства только один раз по случаю чьих-то там похорон. Чон сворачивает в любимую кофейню на углу недалеко от универа. Над дверью звенит колокольчик, интерьер привычно встречает обилием деревянных деталей, живых растений и развешенных по стенам гирлянд, а из-за барной стойки слышится приветственное: — Добро пожаловать в «Зелёное»! — парень долго размышлял над странным названием этого заведения и в итоге пришёл к выводу, что оно одновременно совмещает в себе в идеальных пропорциях поразительную гениальность и несусветную глупость. — И тебе доброго, Несс — Чонгук улыбается, увидев, что сегодня дежурит его знакомая. Та, приметив знакомое лицо, отвечает тем же и старается побыстрее отпустить прошлого клиента. Говорливая, как и все американцы, Ванесса переехала в Сеул четыре года назад, теперь на вечернем отделении изучает что-то связанное с высшей математикой и безумно любит своего золотистого ретривера по кличке Кос, что сокращённо от «косинус». А еще готовит просто божественный кофе, который сам Чонгук обнаружил этим летом и после чего «жить без него не может» — по его словам. — Чем удивишь сегодня, мистер неопределённость? — она облокачивается на столешницу, упираясь подбородком в подставленные кулачки. — Мне кажется, ты перепробовал уже весь ассортимент. Скорого обновления не предвидится, так что боюсь, как бы тебе не пришлось искать новое кафе — Ванесса говорит на корейском с заметным акцентом, весело поглядывая на парня голубыми глазами. — Мм, как на счёт… — Чон всматривается в меню на большом экране, собирая новую комбинацию кофе, сиропа и молока из всего там предложенного. — холодного американо с двойной порцией бананового сиропа? — Отличный выбор! Потом не плюйся, что горько. Девушка подрывается к кофемашине и принимается трещать о своей учёбе, что начнётся только с октября, если не позже. Чон делится своей радостью по поводу наконец-то начавшегося учебного года и думает о том, что с Ванессой можно было бы поговорить не только об экзаменах и погоде, но и поныть друг другу о тяжёлой судьбе «понаехавших». Но у американки период беспросветной тоски по дому давно сошёл на нет. Она здесь устроилась больше, чем хорошо: привезла из Ойдахо своего любвиобильного айтишника, поселилась с ним недалеко от вуза, два раза в год мотается домой к родным, по утрам гуляет в парке с псом и знает рецепт просто божественного кофе. Чонгук ей немного завидует, но гораздо больше стремится добиться того же самого. Может, всё дело в высшей математике, может — в золотистом ретривере, а может просто в прошедшем и необходимом для благополучного устройства на новом месте времени. Чонгук не знает, а спрашивать не решается, потому что Несс выглядит уж слишком взрослой и на него смотрит как-то снисходительно, будто он только ходить научился. Не спрашивает и о том, почему до сих пор работает здесь, с её-то почти оконченным образованием. А ещё она задумывается о таких страшных вещах, как, например, свадьба и ипотека на собственное жильё, о которых сам Чонгук боится даже слушать. И, наверное, именно поэтому их разговоры чаще всего начинаются на чём-то нейтральном, а потом там же и заканчиваются. Но их обоих это, вроде, устраивает, а большего и не нужно. — Твой айс-американо с двойным бананом. Чон на пробу отпивает из трубочки холодный напиток, практически сразу чувствует вброс кофеина в кровь и оседающую на языке терпкую сладость. Счастливо мычит, какой раз боготворит волшебные девичьи руки, которые не позволяют ему засыпать на ходу, расплачивается и желает хорошего рабочего дня. Ванесса улыбается и приветствует следующего клиента. Над дверью звенит колокольчик, и Чонгука снова затягивает в утренний гомон машин. Вчерашняя его дорога до дома слегка затянулась. К тому же, запланированный разговор с отцом пришлось отложить почти до двенадцати, потому что тот не брал трубку. Хоть Чон и не считал семейные стычки чем-то из ряда вон выходящим, из-за чего стоит сильно переживать, он обещал Мицухе. Она была расстроена, а брат не мог переносить отсутствие улыбки в её голосе. У родителей действительно не произошло ничего серьезного, Гук закончил разговор со старшим Чоном на хорошей ноте, но после — подкрадывающийся до этого сон почему-то отступил. В итоге Чонгук остался ворочаться в своей кровати с роем бессвязных мыслей в голове и трепещущим ожиданием завтрашнего дня. Давно его не охватывал тремор перед новым учебным годом, но вчера под душным одеялом его желудок крутило, сердце стучало, как сосед по батарее, по спине бегали мурашки, а ладони по непонятной причине покрывались липкой испариной в предвестии непонятно чего. Хотелось сорваться с места и бежать, нутро отчаянно просило действия. Чонгук сначала пялился в потолок переполненный энергией и бурлящим адреналином, а потом сдался и отжимался до тех пор, пока чуть не уснул прямо на полу. Сегодня чувство ожидания никуда не делось, так что не смотря на ничтожно малое количество сна, Чонгук был готов свернуть горы, переплыть океан и достать Луну с неба. Его мышцы сводило приятной судорогой, и если бы это не выглядело со стороны слишком подозрительно, то он бы, наверное, скакал до университета сумасшедшим кроликом из сказки. Вся территория учебного заведения была заполнена подтягивающимися со всех сторон студентами. Сразу можно было выделить из общей массы первокурсников, что робко жались к только что обретенным знакомым, таким же как они сами, одеты были чуть более нарядно, крутили во все стороны желторотыми головами или топтались в одиночку у входа. Старшеков тоже было видно издалека — с полупустыми рюкзаками и чуть ли не в пижаме. Чонгук не знал, как выглядит он сам, но по внутренним ощущениям явно походил на первых. Здание внутри принимает светлыми стенами, от которых гулко отскакивают все звуки, уносятся под высокие своды потолков и разносятся многочисленным эхом. Чонгук вдыхает прохладу центрального холла и всеобщий возбуждённый настрой, что по воздуху цепной реакцией передаётся от одного ученика к другому, — пружина ожидания в животе закручивается на ещё один виток. Чон сдерживает рвущуюся на лицо беспричинную улыбку и взлетает по лестнице. Всё начнётся прямо сейчас.

***

Тэхён выбрасывает окурок в урну и закидывает в рот очередной барбарисовый леденец. Он стоит перед входом на учебную территорию. За резные ворота заходят толпы студентов: какие в компании, какие по одиночке, а какие также, как и он, останавливаются неподалёку покурить или подождать кого-то. Сам Тэхён ждёт Чимина, что обещал быть с минуты на минуту. Он не чувствует очевидного волнения перед встречей с новым коллективом и попаданием в новую обстановку. Ему всё равно на возможные косые взгляды и каверзные вопросы. Винсент не нуждается в друзьях, чтобы заботиться о том, что о нём могут подумать. Он просто будет заниматься тем, чем раньше ему не позволяли. Тем, к чему всегда лежало сердце, тем, чего всегда так хотелось и чего всегда так не хватало. Не то, чтобы он настроен как-то строго негативно по отношению к своим будущим однокурсникам. Просто не питает никаких ложных надежд. Рассчитывать на тёплый приём, как бы того не хотелось, себе дороже — Ви давно это усвоил. Вера в людей сложна, никогда не знаешь, чем она обернётся, когда же полагаться только на себя — гораздо спокойней. Тэхён не успевает толком задуматься над тем, когда он успел стать таким расчётливым и безынициативным, потому что мысли прерывает подошедший точно ко времени Чимин. — Как всегда — филигранная точность, mon chéri — Винсент растягивается в приветственной улыбке, разглядывая внешний вид друга, что сегодня не самый привычный для него тотал-блэк. Классические ботинки, джинсы, кофта с воротником под горло, кожанка и квадраты солнечных очков, закрывающих практически пол лица. — Я так понимаю, ты не выдержал и стал готкой? — шатен уворачивается от летящего ему в бок локтя и ржёт над шипящим от недовольства Чимином. — А я понимаю, что ты остался всё таким же идиотом — Пак не останавливаясь идёт вперёд и продолжает, когда Тэхён равняется с ним. — Просто транслирую свою радость от скорой встречи с однокурсниками. — Может, если бы ты не выглядел как конченная сучка, то строить отношения было бы гораздо проще? — Кто бы говорил — усмехается Чимин и заворачивает на территорию учебного заведения. — Не мои проблемы, что они судят по обложке. — С каких пор ты стал таким философом? — С тех самых, как бросил Минхо — Тэхён присвистывает и вскидывает брови, удивлённо косясь на собеседника. — Да, вчера моему терпению пришёл конец, представляешь. Такие кадры, как он, надо ещё поискать. — Моё уважение и искренние поздравления. Ты теперь oiseau libre*? — Это ты меня сейчас так культурно обматерил? — усмехается Пак и проходит в придерживаемую для него Винсентом дверь. — Обижаешь. Я же не постоянно посылаю всех и вся — Тэхён откровенно веселиться, засовывает руки обратно в карманы брюк и, вальяжно оглядываясь по сторонам, нагоняет Чимина. — Для тебя вот исключения делаю. Иногда… Каменные гладкие стены светло-песочного цвета, с уходящими под потолок пилястрами, по периметру украшены карнизом из резных листьев. Четыре тяжелые деревянные двери по две с каждой стороны просторного холла скрипят и практически ежесекундно распахиваются, пропуская толпы снующих туда-сюда студентов. Главным элементом композиции является такого же материала широкая лестница в цвет всему интерьеру, что ближе ко второму этажу разветвляется на две. Строгий классицизм центрального входа создаёт впечатление, будто ты попал в академию для благородных девиц — уже слышишь вокруг себя шорох накрахмаленных юбок и стук каблуков. Сразу хочется засесть в пыльной библиотеке над каким-нибудь фолиантом или, закусив перо, мечтательно сочинять в голове любовное письмо даме сердца, но это лишь пока. Спустя пару недель усердной учёбы кислые студенческие рожи будут омрачать даже столь наивно-романтические мечты своим недовольством и серостью от недосыпа. Тэхён это прекрасно понимает, но с собственными живой фантазией и трепетной любовью к таким местам, до последнего камушка пропитанных духом творчества и своей неповторимой историей, поделать ничего не может. Неразбавленная эстетика в чистом виде. То, что надо. Чимин небрежным движением головы откидывает со лба пепельную челку и чуть приподнимает подбородок, скользя рядом и смотря только вперёд. Тэхён замечает, как в их сторону устремляется несколько особо заинтересованных взглядов, и мысленно усмехается. — Значит так, экскурсия будет максимально короткой и максимально информативной, потому что я опаздываю, так что постарайся запомнить как можно больше — Ви согласно мычит и разглядывает стойку в углу из тёмного дерева с брошюрами университета для абитуриентов. — Это правое крыло, или как его называют — старое. Думаю, понятно почему. Направо — гардероб, там служебный туалет, куда ходят курить злые преподы, так что лишний раз мимо не маячь. Налево — к аудиториям первого этажа и актовому залу, вон там — дверь на задний двор. На четвертом этаже кабинет ректора, декана исторического и библиотека, поэтому там почти всегда пусто. Вся практика у художников и музыкантов тоже здесь. На третьем этаже обитает Гробовщик. — Чего? — Тэхён спотыкается о собственные ноги, оборачиваясь на невозмутимого друга. — Дед Ли, препод истории искусств. Понравится ему невозможно, так же как и уволить. Так что рядом с триста тринадцатой не материться, не обжиматься и в подсобке через стенку не трахаться. Услышит — глазом не успеешь моргнуть, как вылетишь. А лучше вообще там не ходи, целее будешь. Через задний двор вход в левое крыло, неотехнологии, постмодерн и всё такое. Там спортивные залы, кабинеты с компами, которые на удивление даже работают, звукозаписывающая студия, два лектория и ещё одна библиотека. Туда идти за дизайнерами, танцорами и вокалистами, но, насколько я знаю, у вас там занятий практически нет. Кафетерий в противоположной стороне от тренажёрки. Кормят сносно, если говорить про кофе из автомата, всё остальное пробовать не советую. Туалеты на каждом этаже в двух разных сторонах коридора, камер нет, датчики дыма не работают, если открывать окно. Тебе сейчас на второй этаж, а мне — разогреваться. Ферштейн? — Чимин резко разворачивается на пятках, от чего его челка хлещет по лбу, снимает очки и выжидающе утыкается в Тэхёна взглядом. Тот морщится, останавливается и лениво гнусавит себе под нос: — J'ai compris que je ne l'ai pas сompris rien merde**. — Сейчас ты меня точно обматерил — Пак улыбается, щуря глаза-щёлочки, и склоняет голову чуть вбок. Шатен предпочитает очевидное не комментировать, поэтому просто демонстративно закатывает глаза. — Серьезно, прости, что так получается, но я правда спешу. Наша грымза по классике слишком строго следит за тем, чтобы мы были в зале хотя бы за пол часа до занятия. Если что, расписание есть у входа — Винсент иногда думает, что Чимин неправильно выбрал своё направление. Способность на публике строить надменную секс-машину, у которой чсв выше нового небоскреба в Чамсиль***, а наедине превращаться в улыбчивое заботливое нечто, многие назвали бы лицемерием. Тэхён же считает, что это талантливая актёрская игра почти наивысшего уровня, вошедшая в привычку в связи с некоторыми обстоятельствами их жизни. Ему такой гладкий и быстрый переход из одной личины в другую ещё нарабатывать и нарабатывать, когда же Пак овладел этим искусством в идеале. Радости в этом, конечно, можно найти мало, если рассматривать, как постоянный обман окружающих и самого себя касательно вопроса, кем ты являешься прямо сейчас. Но с точки зрения пробивной силы и наличия защитной скорлупы от всякого людского шлака, быть таким, каким надо — полезная штука. Тэхён ничего не отвечает, только снова закатывает глаза и фыркает. Мол, так уж и быть, помилован, вали, мне лень с тобой спорить. Они прощаются с привычными улыбками на лицах и договариваются встретиться на том же месте в обед — Чимин знает тут неподалёку неплохое местечко для перекуса. Пак вместе с очками цепляет на место прежнюю маску неприступности. Винсент задумывается о том, что начинает хотеться курить, и закидывает в рот ещё один леденец. Он поднимает взгляд на лестницу, и неожиданно родившаяся в голове мысль оседает на стенках так спокойно, рождая в груди неприятное томление, будто так оно и надо. И вроде бы, Тэхён всё уже для себя решил вчера вечером, но теперь он понимает, что это больше походило на логичный исход сложившийся тогда ситуации. Теперь же его не покидает стойкое чувство, что то, чего он ждал вчера, пришло только что. Что ж. Всё начнётся прямо сейчас.

***

И если мысли Тэхёна, спокойно и без всякого его на то спроса и ведома, рождаются в патлатой голове, остаются там наглыми непрошеными гостями и разносят привычную картину эмоционального фона — или то, что от нее осталось — в щепки, будто так оно и надо, то у Чонгука всё с точностью наоборот. У него со вчерашнего вечера ожидание в желудке скрутилось тянущим комком, вбрасывая в кровь дозы адреналина, сравнимые с недопустимыми, и голова пуста, как бары в утро понедельника. Ни единой мысли, чего такого могло бы сегодня произойти, что он себе места найти не может. Чон и сестре позвонил — спросил, как дела, и родителям, и клиентке сегодняшней с шарфиком, даже новости за последние несколько часов пролистал. Ничего. — У тебя как-будто шило в заднице — шепелявит Юнги и скептически поднимает бровь, но ёрзающий перед ним на подоконнике парень лишь хмурится, отмахивается и с ещё большим усердием утыкается в телефон. — Ты пялишься туда уже минут двадцать. — У меня чуйка, хён — Мин не успевает ответить, какая там у его тонсена чуйка, начинающаяся с буквы «х», потому что его перебивает Хосок. — Типа как у собак? Шестое чувство? — Мгм. — И что же ты чувствуешь? — старший Чон опирается локтями на просторный каменный подоконник и смотрит на Гука снизу вверх. Тот не реагирует, полностью погружённый в поиски, до тех пор, пока Юнги не вырывает из его рук телефон и не пихает к себе в карман. — Йа-а! За что? — Отвлекись, дитя интернета. Мы, вообще-то, всё ещё здесь. Хосок спрашивал, что же тебе говорит эта твоя «чуйка». Чонгук немного смущённо вздыхает и начинает болтать ногами: — Я не знаю — на него устремляются две пары изумлённых глаз. — Ну, то есть, я чувствую, что сегодня должно что-то произойти. Но я понятия не имею что — Чон разглядывает свои ладони и ещё больше хмурит брови. Потом вдруг вскидывает голову, всплескивает руками и восклицает — Я уже всё проверил! Хосок тянется к чужому лбу, двумя пальцами разглаживает образовавшуюся складочку и улыбается: — Во-первых, перестань хмурится. Морщины никого не красят. — А во-вторых, — подхватывает Юнги — с чего ты решил, что это «что-то» обязательно должно произойти? — Ну, — младший задумывается на секунду, закусывая губу — потому что эта штука всегда срабатывала? — И ты всегда знал точный результат? — в ответ Мин получает уверенный кивок. — Это всегда было что-то очевидное. Чей-то день рождения или день экзамена. Но сейчас ничего такого нет. — И чем тебе поможет знание того, что произойдёт, если оно и без того, как ты говоришь, в любом случае произойдёт? Чонгук искренне удивляется, выпучивая и так большие глаза: — Хён! Я же должен подготовится! — Айщ — Юнги цыкает и скрещивает на груди руки — Ох уж мне эти дети с синдромом отличников. — Чонгук-а, — мягко окликает Хосок и снова разглаживает морщинку на чужом лице — а твое шестое чувство говорит, что событие будет хорошим или плохим? На несколько мгновений в их компании воцаряется тишина, пока хёны смотрят на прислушивающегося к чему-то внутри себя мелкого. Тот пялит недолго в одну точку, терзая кроличьими зубами нижнюю губу, а потом неуверенно выдаёт: — Хорошее. Вроде… Хосок расплывается в широкой улыбке и ерошит чонгуковы волосы: — Тогда о чём ты переживаешь? Судьба сама тебе намекает на приятный сюрприз, зачем пытаться заглянуть под упаковку раньше времени? Самый старший фыркает с такого сравнения, но охотно соглашается с мыслью танцора, говоря, что Чонгук зря надумывает себе лишние проблемы. Парень заметно расслабляется, убеждённый, хоть и не до конца, что поводов для беспокойства нет, получает в награду обратно свой телефон и непринуждённое продолжение дружеской беседы. Время неумолимо движется к девяти часам утра, и в коридорах постепенно редеют толпы студентов, что расходятся по кабинетам и аудиториям. Подходят те, кому всё-таки повезло не опоздать. Гомон медленно затихает, оставаясь обрывками чужих разговоров, разбросанных по разным углам длинного коридора. Хосок видит своего знакомого с потока и увязывается за ним, на ходу прощаясь с ребятами. Потом, забившись в обеденный на первом этаже, шаркает в сторону лестницы Юнги. Чонгук остаётся один, не спеша заходить в класс рисования, напротив которого сидит. Через высокие окна солнце тёплыми лучами пригревает спину и затылок, купая в своём свете летающие пылинки. Где-то в стороне скрипит старый паркет из тёмного дерева. Чонгук снова погружается в свои мысли, разморенный теплом и относительной тишиной, но они вязнут и всё никак не хотят оформляться во что-то конкретное. Он не то, что бы очень сильно когда-либо жаловал сюрпризы. Даже приятные. Как-то всегда так получалось, что он знал, что ему подарят на день рождения или Рождество, он помнил все важные даты своей семьи и друзей, темы зачётов и прогноз погоды на день. Его не могли выбить из колеи неожиданная годовщина свадьбы родителей или снег в середине июля. Во всех предыдущих случаях, — мелких или более важных — когда срабатывало шестое чувство, ему можно было найти причину. Но сейчас проверенная схема дала сбой. И с одной стороны, можно было действительно прислушаться к Хосоку и расслабиться, спокойно ожидая это «что-то хорошее», однако с другой — единожды и кочерга стреляет, а потому совершенно не факт, что предчувствие сулит нечто положительное или, в конце концов, вообще что-то сулит. Относится к этому слишком серьезно как раз-таки выглядит совсем несерьёзно, а забить насовсем мешает навязчивый звоночек «а вдруг». Чонгук окончательно запутался во всём, о чем успел подумать за последние несколько минут. Снова хмурит брови и отрывает от невидимой точки упершийся в неё взгляд. Снова. Коридор почти совсем опустел: остались только он, какой-то парень с телефоном в руках и кто-то хихикающий в дальнем углу. Гук задерживает свой взгляд на парне и невольно пытается вспомнить, видел ли он его раньше. В желудке что-то ухает глубоко-глубоко вниз. Черные классические брюки, свободная белая рубашка и шерстяной кардиган с леопардовым принтом — не припомнит такого. Вьющиеся каштановые волосы закрывают лицо, поэтому внимание привлекает телефон в чужих руках. А точнее пальцы, что его держат — тонкие, длинные, с хитроумной схемой надетых на них колец. Парень что-то усердно высматривает на экране, а потом вскидывает голову и отворачивается в сторону ряда одинаковых дверей. Ищет аудиторию? Точно. Первокурсник? Не похож — слишком спокоен, не смотря на то, что не знает куда идти, держится уверенно, да и выглядит старше. Новенький? Странный какой. Чонгук заинтересован. Но его самого то ли не замечают, то ли замечать не хотят. — Какую ищешь? — парень вздрагивает, что значит, до этого всё-таки не замечал чужого присутствия, оборачивается и застывает. Вау. Такое лицо точно нельзя было бы забыть. Новенький, то есть. Чонгук улыбается и повторяет. — Какую аудиторию ищешь? А Тэхён сначала не понимает вопроса, а потом немного зависает. Он щурится не то от солнца, что заливает пространство своим светом, не то от улыбки этого пацана, что сам, будто солнце в своей оранжевой толстовке. У него чернющие волосы пушатся одуванчиком вокруг лица и сами светятся в этих лучах. Мысль в голове Тэхёна о неизвестном «начале всего» обзаводится новыми корнями, прорастая глубже в черепную коробку, а инстинкт самосохранения и жизненный опыт затыкаются напрочь, отказываясь избавлять от последующей гибели. Винсента этот тёплый свет чарует, как мотылька. Мальчик на подоконнике спрашивает что-то еще, и шатену нужно приложить колоссальные усилия, что бы заставить свой мозг обрабатывать поступающую в него информацию. Он всё для себя решил уже вчера. Но почему сейчас от этого решения так хочется отречься и забыть всё к чертям? Думай. Думай. Отвечай, идиота кусок. Тэхён пугается собственной реакции и еле сдерживается, чтобы не вздрогнуть еще раз. Это отрезвляет похлеще ледяной воды в жаркий день. Нет уж, хватит с него новых знакомств. Он судорожно собирает себя в кучу и, утыкаясь обратно в телефон, сухо отвечает: — Двести вторая. Раз пацан сам решил помочь, то пусть помогает. Ви узнает, куда ему идти, и больше они никогда не заговорят. Он вспоминает свои слова, обращённые к Чимину по поводу образа «конченной сучки» и сам себе мысленно даёт за них по лицу. Действительно, кто бы говорил. Незнакомец спрыгивает с подоконника, в два шага преодолевает разделяющее их расстояние и наклоняется, заглядывая Тэхёну в лицо, словно пытается в нём что-то найти. Заглядывает и оказывается при этом непозволительно близко. Винсент не понимает, почему обращает внимание на то, что глаза у него такие же чернющие, как и волосы, а потому спешит поскорее отойти на пару шагов. Глупая, бессмысленная и ненужна деталь, которая при настолько детальном рассмотрении мешает думать. Перевешенная вперёд в качестве защиты сумка через плечо выглядит более, чем комично, но ложное чувство уверенности придаёт. — Двести вторая? — он сводит на переносице брови, смотрит недоверчиво и пытливо. Тэхён не понимает смысла этой игры в повторения. Он уже пожалел, что вообще вступил в диалог, собирался промолчать и просто идти дальше своей дорогой, как тот продолжил. — Ты на живописи? Винс моргает пару раз, и смотрит на замершего непрошеного собеседника с явным непониманием. Нахуя ему эта информация? Неужели так сложно просто сказать, куда идти и отстать? Тэхён молчит и отвечать, в принципе, не собирается, но сосредоточенное ожидание на чужом лице напрягает и как-то непроизвольно развязывает язык: — Да. Мальчишка напротив некоторое время обрабатывает информацию, а потом расплывается в широкой улыбке, от которой у Тэ опять слепит глаза. — На втором курсе? Да он издевается. Винсент вскидывает бровь и ждёт. Интересно, сразу его послать или всё-таки сам допрёт? Но черноволосый под немигаемым взглядом вовсе не тушуется, упрямо смотрит в ответ, так же не отрываясь, и давит свою довольную лыбу. Разве Тэхён сказал что-то смешное? Разве Тэхён вообще успел что-то сказать?.. Два дебила, блять. Стоят посреди пустого коридора, пялят друг на друга. Один скалится, как умалишенный, другой сумкой прикрывается. Кто увидел бы — покрутил пальцем у виска. Невозмутимость Винсента трещит по швам вместе с лицом незаинтересованного во всём этом дерьме человека. Какого черта происходит? Собеседник, если можно его так назвать, упрямо ждёт ответа и отступать не собирается. Тэхён начинает злится и цедит сквозь зубы: — Да. Удивительно. Этот рот может расползтись ещё шире. Мальчик как будто даже подскакивает на месте, делает шаг вперёд, Тэхён делает шаг назад, а потом в воздухе повисает следующий вопрос: — Как зовут? Внутри закипает что-то явно нехорошее, Винсент еле сдерживается, чтобы не раскрыть рот от такой неслыханной тупости ситуации, а левый глаз, кажется, только что истерично дёрнулся. — Зовут? — Тебя. Пресвятая Анна Мария… Он просто хотел найти нужную аудиторию. — Меня? — ну вдруг, это просто его галлюцинация? Или он всё-таки повесился тогда в ванной и теперь попал в свой личный Ад, где всякие незнакомые пидарасы засыпают его тупыми вопросами? — Тебя — как баран на новы ворота, серьезно. — Слушай, — Тэхён впивается ногтями в кожу на ладонях и шипит сквозь сжатые зубы — если ты не знаешь, где аудитория, можешь не стараться. Я дальше сам как-н… — Двести вторая прямо у тебя за спиной. Меня зовут Чон Чонгук, и теперь мы учимся вместе. И почему-то становится больно смотреть. Может, это всё глаза его чернющие, что сияют, ярче солнца за окном?

***

Сам Чонгук наитупейшим знакомством, какое только можно было представить с новым сокурсником, остался крайне доволен. Тот, по просьбе преподавателя, с места сдержанно представился, как «Ким Тэхён, двадцать два, перешёл с менеджмента, давайте хорошо поработаем вместе» и всё оставшееся время занятия глаз не отводил от своего холста. Не болтал, не крутился, о своём новом знакомом вообще, такое ощущение, что забыл, и, в целом, выглядел очень сосредоточенным и погружённым в работу. Парень налицо не разговорчивый: то ли социопат, то ли социофоб, то ли обычный интроверт, попавший в незнакомый коллектив. А может, на самом деле, надменное чмо, о появлении которого все в очень скором времени пожалеют. По пресному, ничего не выражающему лицу трудно было понять, что у него на уме. Чонгуку было как-то всё равно, потому что пружина в желудке разжалась, пуская по телу мягкие волны удовлетворения. Тревожность, что мучила его весь вчерашний вечер, всю ночь и всё сегодняшнее утро наконец отпустила и скрылась восвояси, оставляя на месте себя радость того, что он понял её причины. Так вот о чём — а точнее, о ком — хотела предупредить его судьба, как выразился Хосок. О Ким Тэхёне с менеджмента. Что ж, надо признать — Чонгук сюрприз оценил. Сюрприз этот, в свою очередь, марая изящные пальцы в простом карандаше, заинтересованные взгляды игнорировал, шепоток пропускал мимо ушей и лишь раз прямо посмотрел на Чонгука, спалив того за разглядыванием собственной персоны. Однако в ответ на загадочную улыбку промолчал, бровью дёрнул и уставился обратно в эскиз. Чон своего сталкерства не скрывал, то и дело кидая косые взгляды. Истории профессора Муна, которые раньше так захватывали, отошли на второй план — у него тут своя нарисовалась, поинтересней. Парень убирает клячкой лишнюю тень и пытается понять, что же в этом Ким Тэхёне, по эмоциональности схожему с паленом, его так зацепило. Ну во-первых, то, что та самая эмоциональность у него на самом деле — будь здоров, это доказывают раскрасневшиеся от негодования щёки в коридоре и искреннее изумление на красивом лице после последней чоновой фразы, которое, по-видимому, не удалось скрыть. А может, это как раз-таки было исключение из правил, и обычно этот Ким Тэхён именно такой, какой и сейчас: хмурый и нелюдимый. Чонгук по своей натуре и недавним стечениям обстоятельств, в виде переезда в большой незнакомый город, любит новых людей. Они все разные, яркие, со своими тараканами и привычками: за ними интересно наблюдать и их интересно слушать. Польза таких, пусть даже недолгих, случайных бесед — неоценима. Можно узнать стороннее мнение на конкретную заботящую тебя ситуацию, посмотреть глазами своего собеседника, со стороны, почерпнуть чужой опыт, сделать определённые выводы и решить изначально поставленную задачку. Чонгуку, склонному к анализу и старающемуся ко всему искать рациональный подход, такая независимая простая помощь приносит большое удовольствие. Люди по природе своей уникальны, но всё равно даже самого «не такого» можно отнести к группе какого-то определённого поведения в обществе. Есть простые, как три медяка, которых разгадаешь с одного взгляда и сразу станет с ними всё понятно — Чонгук таких не очень любит за некую очевидность в поведении и суждениях, хотя опять же, совсем под одну гребёнку всех чесать нельзя. Есть те, что простые с виду, но в мыслях и внутреннем мире можно опасно заплутать, ибо там даже чёрт ногу сломит, плюнет и будет жалобно скрестись, чтобы выпустили наружу. Есть полные противоположности вторым, что кажутся всеми такими из себя, а за пазухой — даже перекати поле не катит. Чонгук любит разговаривать с незнакомцами, но такие, как Ким Тэхён, двадцать два, с менеджмента, ему попадаются нечасто. Редко, можно даже сказать. Он необычный на первый взгляд, но такой искренний в своей неожиданности и недоумении, — единственные эмоции, которые Чон видел, да и те, видимо, по-случайности — как будто ребенок. А может, у Чонгука поехала крыша на нервной почве последних нескольких часов и всё это лишь плод его больного воображения. В любом случае, для себя он решил, что на ближайший срок, Ким Тэхён — его человекообразная жвачка для мозгов, хочет он того или нет. Что-то в нём явно есть, и Чонгук непременно выяснит, что. На эти размышления у него ушла целая пара. Обучение светотени тоже ушло, правда, мимо. И красивый загадочный новенький тоже ушел, но к учительскому столу выяснять какие-то там нюансы. Чонгук дождался пока тот закончит говорить с профессором, собрал свой рюкзак и, когда Тэхён подходил к своему месту, — это можно было бы назвать бесцеремонно — присоседился рядом, пихая руки в оранжевый карман-кенгуру: — Свой мольберт и интсрументы, которыми не пользуешься на постоянке можно убрать вон туда — и кивает подбородком на обшарпанную дверь в углу помещения. — Главное подпиши, чтобы не увели. Тэхён застывает с протянутой к сумке рукой и некоторое время гипнотизирует невозмутимое лицо напротив, даже не обернувшись в указанную сторону. А потом поджимает губы, цепляет кожаный ремень на плечо и двигает в сторону выхода. Социофоб или же всё-таки чмо? Чонгук подскакивает следом, пристраивается к чужому широкому размеренному шагу и выуживает из кармана телефон. — Как тебя зовут в Ка-токе? Я добавлю тебя в беседу нашей группы, там есть контакты всех ребят, преподов, расписание и другая важная муть, которую тебе теперь надо знать. Старосты на этой неделе не будет, так что по всем вопросам лучше пиши мне — Чонгук что-то активно печатает в телефоне, умело лавируя в потоке освободившихся студентов, даже не отрывая взгляда от экрана, но когда в ответ ему молчат, поднимает вопросительный взгляд — Тэхён? — Что тебе от меня нужно? — низкий голос звучит настороженно, глаза упрямо смотрят вперед, но длинные ноги не сбиваются, вышагивая по-прежнему спокойно и ровно. — Твой ник в Ка-токе — и даже боковым зрением видно эту слепящую улыбку. Тэхён чувствует рвущуюся внутри себя наружу бурю и из последних сил держит непроницаемую маску. В чем подвох? Он настраивался, он готовился, он ожидал другого. Откуда взялось это нечто, помогающее сирым и убогим? Что еще за «Чонгук, мы учимся вместе»? Какого хуя они учатся вместе, если Винс надеялся больше никогда с ним не заговаривать? Тэхён не любит людей, в принципе. Людей, которые выводят его из стабильного эмоционального состояния, что и так в последнее время слишком редко заглядывает в гости — тем более. Надоедливых людей Тэхён просто не переносит. Так какой пизды Чон-ебать-его-Чонгук до сих пор тащится рядом и улыбается? Пауза явно затягивается, пока они спускаются по лестнице на первый этаж в сторону лектория, и Чон-рыцарь-Чонгук решает доблестно спасти диалог своим длинным помелом, что у нормальных людей называется языком. — Слушай, Тэхён, ты не думай, что я безмозглый слепой балабол, болтающий со всеми без всякого разбору — да ну? А это не так? — Я прекрасно вижу, что тебе впадлу моё присутствие, но такой уж я человек, что если взялся помогать, то помогу до конца. А тебе явно требовалась помощь в поиске аудитории сегодня утром. Тебе всё равно придётся каким-то образом узнавать новости, что скидывают в нашу беседу, придётся взаимодействовать с группой и придётся иногда произносить слова, обращённые к другим людям, потому что этого просто невозможно избежать в нашем мире — ишь ты, куда загнул. — Хочешь, я могу отправить к тебе заместительницу старосты, Ынху, но поверь, от неё ты точно просто так не отделаешься. Так что если ты намерен выбирать из двух зол наиболее безобидное, то дам подсказку: оно идёт рядом с тобой — Чонгук пожимает плечами и, словно бы не ожидая чужой реакции, отворачивается на вывешенные на стенах картины выпускников прошлых лет. Даёт время подумать, но не даёт выбора окончательного решения. Молодец какой. Винсент вздыхает и не знает, что ему делать. Перед глазами сразу встаёт образ злющего Чимина, что будет орать о том, какой Тэхён долбаёб, раз портит отношения с сокурсниками с первого же дня. Однако пацан реально надоедливый и немного — много — странный на голову, так что чем быстрее от него получится отвязаться, тем лучше, а самый быстрый способ это сделать — дать ему то, чего он хочет. Казалось бы, выбор очевиден. Но с другой, самой тревожащей каштановую голову стороны, Ви до сих пор помнит то странно кольнувшее чувство, которое проснулось, когда он только увидел этого Чонгука. Чонгука, что одного роста с ним, чернющими глазами, такого расслабленного сейчас, идущего рядом в своей оранжевой толстовке с репродукцией «Подсолнухов» Ван Гога на спине. Чонгука, что разбил его ожидания вдребезги, парой нелепых фраз перевернул устоявшееся со вчерашнего вечера решение, а теперь пытался сдуть с глаз выпавшие из маленького хвостика черные кудри. Чонгука, что кажется не глупым, кажется прямым и открытым со всеми людьми, явно не натыкавшегося на таких, как… как тот, что идёт сейчас плечом к плечу. И если Тэхёну не изменяет его опыт — заинтересовавшегося в дальнейшем общении. И это зря. Это очень и очень зря, хочет сказать он этому самому Чон Чонгуку, потому что к такому, как он лучше не приближаться с такими вот намерениями от чистого сердца. Так для всех будет лучше, хочет сказать он, но Чонгук, вроде парень не глупый, а Тэхён пытался. Предупреждал. И он, Тэхён, не железный, поэтому вместо всего надуманного говорит лишь: — Записывай. А в ответ получает такой взгляд, который сравнить можно разве что только с восьмым чудом света.