Сатори неполноценного человека

В баре «Люпин» играет медленный джаз, в приглушённом свете за барной стойкой сидят, как всегда в это время, двое. Бармен протирает стаканы, с добродушной улыбкой прикрыв глаза. — Это правда помогает? Дазай смотрит на спутника с откровенным недоверием. Вертится на барном стуле, изгибая бровь. Как ребёнок, которому в первый раз сказали, что овощи тоже полезные, да ещё — не поверишь — бывают вкусными. Ода делает быстрый глоток и пожимает плечами, прерывая мысли. Барная стойка под ладонью гладкая и прохладная. Ему хочется уткнуться в неё лбом, расслабиться, просто поговорить. Замечательно, если не об очередной попытке самоубийства, но тут ничего не поделать. А впрочем… — Просто предложил. Дазай ёрзает на стуле, хмурит брови — одну видимую Оде бровь — глубоко раздумывая. Пальцы гладят стенки нетронутого стакана с виски. — Как интересно, Одасаку. Значит, просто записываешь всё, что приходит в голову? Ода кивает. — И всё? Ода кивает ещё раз, почти жалея, что вообще рассказал. Он не подумал, что Дазай мог бы счесть это смешным или неуместным. Он всего лишь хотел помочь. А ещё подумал, что теперь Анго не должен говорить, что Сакуноске совсем уж ничего не делает. «У тебя неадекватная реакция», прочно засевшее в голове, иногда не даёт покоя. Кстати об этом. — Анго! Дазай взмахивает руками, и стакан на стойке чуть не переворачивается. Анго уже выглядит уставшим от выходок Дазая, хоть он только что вошёл. — Что на этот раз? Сакагучи кивает им обоим и проходит за дальний стул. — Вы опять говорите о… Он тяжело вздыхает. — О желаниях Дазая, верно? Ода виновато улыбается. — В общем, да. — Одасаку, сколько раз говорить, не поддерживай эти разговоры. Дазай хитро улыбается. — В этот раз всё иначе, Анго. Одасаку рассказал мне об одном интересном способе… Он подавляет смешок, когда Анго серьёзно косится на него поверх очков. — Нет-нет, не того, о чём ты подумал. А скорее наоборот. Одасаку говорит, нужно вести дневник. Анго смотрит со сдержанным недоумением. — Вот как? Наклоняется, чтобы взглянуть на Сакуноске, разглядывает его профиль за перебинтованной рукой Дазая, водрузившего оба локтя на стойку. — Дневник, значит? Ода молча смотрит в стакан. Меньше всего ему хочется спорить с Анго или объяснять, что ведом он был только искренностью. Дазаю, как ни странно, таких вещей объяснять не нужно. Он, конечно, смеётся, вертится на стуле, как ребёнок, недоверчиво смотрит, но каким-то образом всё равно воспринимает все слова всерьёз. И относится соответствующе. Ода вздыхает. Было бы здорово просто поспать хотя бы пару часов, забыв обо всём этом, забыв о своей работе. Забыв о вещах, которые он изменить не может. Желания Дазая, определённо, в их числе. — Я тоже подумал, что это бред, но почему бы не проверить, правда? Дазай весело улыбается, приглядываясь к Сакагучи. Осторожно тычет пальцем в его плечо. — А ты ведёшь дневник? Анго устало выдыхает и отстраняется. — Мне хватает отчётов. Ода сдержанно улыбается, не отводя взгляд от виски, и уже мысленно извиняется перед Анго. Дазай снова тянется к его плечу. — А может, стоит попробовать? Ты всегда очень напряжён. Посмотри на Одасаку — ему, кажется, помогает. Дазай оборачивается к нему, улыбаясь. — Верно? Ода хочет пожать плечами, хочет взять с вешалки пальто и оказаться уже в своей квартире. Что-то в груди необъяснимо сжимается, когда Дазай смотрит на него вот так, когда ищет его поддержки. Это странно? Ода сохраняет спокойно-безразличный тон, за которым всегда скрывает любые другие чувства. — Да, помогает. — Ну вот! Что хорошо для Одасаку, не может быть плохо для нас, а, Анго? У Сакагучи уже дёргается глаз. Он осушает стакан залпом и пристально смотрит на наручные часы. — Мне пора. Спасибо за компанию. — Анго! Дазай отчаянно хватается за его рукав. — Не уходи, не сказав, что ты тоже в деле! Через неделю поделимся, как прошло. Анго смотрит на Оду, ища поддержки. Но тот от этого чувствует только неясную вину, уже слыша в голове очередное «Ты опять не одёргиваешь его вовремя». У Оды подергиваются уголки губ, но он так и не произносит ни слова. — Ну же, Анго! Дазай смотрит, как ребёнок, которому проще сказать да, чем объяснять, почему нет. Не найдя в Оде поддержки, Сакагучи сдаётся. — Как скажешь. Но это странная затея. Анго хмурится, добавляя с подозрением: — Мы же не станем читать дневники друг друга? Дазай загадочно улыбается. — Ну что ты, Анго, конечно нет. Ода чувствует, что за всё это Анго наверняка уже хочется стукнуть их обоих по голове — молоточком потяжелее. * В ту же ночь Дазай торжественно открывает пустую толстую тетрадь, стащенную из офиса, и заносит над ней чёрную перьевую ручку. Рука подрагивает. 26 сентября. Дневник Осаму Дазая Он останавливается, разглядывая иероглифы. Размашистые и кривоватые. Кивает удовлетворённо. — Как мне стоит начать? Ах да… Привет, дорогой дневник! Только что я подумал, что неплохо было бы съездить в одно прекрасное место возле горы Фудзи. Прочитал в одной книге, что это отличное место для моего, как это любит называть Анго, хобби. Отличное место, чтобы умереть. Одасаку сказал, стоит писать всё, что приходит в голову. Интересно, о чем пишет он? Он всегда выглядит спокойным, интересно, он практикует медитацию, или дневник правда помогает? Ему понравятся мои записи? Хэй, Одасаку, я хочу, чтобы тебе понравилось. Стоит вычеркнуть первый абзац? Но я слышал, в том лесу красиво, а ещё куча людей приезжает, чтобы убить себя. Подожди, это не то, что тебе понравится. Но знаешь, многие приезжают, чтобы понять себя, пройти путь к просветлению… Это, кажется, хорошо? Как ты думаешь, у меня получится? Там чудесные пещеры, где легко свернуть себе шею. Извини, Одасаку, я пишу, что думаю. И ещё я думаю, что ты правда хотел бы помочь мне, и это… Странно? Я не привык так думать о других людях. Так почему я думаю о тебе? Подожди, пожалуй, эту страницу придётся вырвать… Дазай, сгорбившись, третий час сидит в свете настольной лампы. Весь пол усеян скомканными листами. Он зевает, мельком глядя на настольные часы. Цифры в глазах двоятся. Дазай устало усмехается. — Чёрт, Одасаку, это не так-то просто… Но это стоит того, правда? * 26 сентября. Дневник Сакуноске Оды Кажется, Дазай всерьёз воспринял моё предложение. Надеюсь, это правда пойдет ему на пользу. Жаль Анго, который снова вынужден участвовать в чем-то против своей воли. Иногда я задумываюсь — почему он всё ещё терпит наше общество? Помню, как-то он сказал: «Вы, ребята, худшее, что со мной случалось». Почему-то в тот момент он так странно улыбался, как будто имел в виду совсем не это. Возможно, он хотел сказать что-то хорошее, но при Дазае он всегда держит себя серьёзно и отстранённо. Как бы странно это ни звучало, но я думаю, что он тоже о нем заботится. Анго хороший человек. Вчера дети снова устроили мне засаду. У них получается всё лучше, но до победы ещё далеко. То, что я делаю для них… Может быть, это единственное, что позволяет и мне считать себя не таким уж плохим человеком? Что бы сказал об этом Дазай? Ода вздыхает, скользя взглядом по свежим строчкам. В груди что-то сдавливает, и он встаёт, чтобы открыть окно. Свежий воздух бодрит, но тревога не отступает. Садясь обратно, Ода смотрит на часы, затем на тетрадь. Она исписана почти до конца, давно пора озаботиться приобретением новой. Он берёт перьевую ручку. Дазай не считает себя хорошим человеком. Он никогда не говорил об этом прямо, но он будто считает себя сломанным, неполноценным. Его жажда умереть — одна из вещей, которые я никогда не смогу понять. Наверно, что бы ни говорил Анго, у меня нет никакого права вмешиваться в его жизнь. Я уважаю его выбор, даже если он безумен или разрушителен. Но… Ода с грустью улыбается. В груди снова плещется чувство, которому никто из них ещё не дал названия. Больше всего я хотел бы, чтобы Дазай полюбил жизнь. * Спустя неделю они снова встречаются в баре. Дазай выглядит измождённым, и Ода сразу же хмурится, садясь рядом. — Всё в порядке? Взгляд скользит по толстой стопке смятых исписанных листов на стойке. — Что это? Дазай устало улыбается, накрывая стопку ладонью. Ода задумчиво трёт подбородок. — Выглядит так, будто ты достал их из мусорного ведра. — Так и есть, Одасаку. Улыбка становится виноватой. — Я пытался написать то, что думаю, как ты и сказал, ничего не получалось, потом снова, потом опять… В конце концов я решил, что ты должен прочесть всё это. Уж прости, пришлось собрать и разгладить все варианты. — Вот как. Ода с сомнением смотрит на листы под чужой ладонью. — Тебе вовсе необязательно показывать мне всё это. Люди ведут дневник для себя. — Я знаю. Дазай, отворачиваясь, придвигает стопку поближе к Оде и ничего больше не добавляет. Они сидят в тишине какое-то время, Ода делает пару глотков, невзначай спрашивает — просто чтобы что-то сказать, чтобы отвлечься от странного чувства в своей груди. — Анго тоже принесёт мне свои заметки? Дазай фыркает. — Наверняка его дневник будет скучным, как его отчёты. Шаги на лестнице озаряют зал. Дазай, как обычно, взмахивает руками, рискуя смести со стойки и стакан, и свои ценные бумаги. — Анго! Как успехи с твоим дневником? У Сакагучи под глазами мешки размером с Киото, из груди вырывается страдальческий вздох. Он садится на привычное место, ставя портфель на свободный стул. — Извини, Дазай, у меня не было на это времени. Осаму ёрзает, обиженно надувая губы. — Как всегда, Анго, ты совершенно не держишь своих обещаний! — Что?! Я ничего не обещал, и потом… Дазай хлопает его по плечу, смеясь. — Это шутка, Анго. Все мы знаем, что ты самый занятой из всех мафиози. Анго с недоверием косится на стопку листов возле локтя Оды. Медленно выпивает. — А у тебя, похоже, было много свободного времени. Дазай коротко смеётся. — Чего ни сделаешь ради Одасаку! Ода поднимает вопросительный взгляд. Тот глаз Дазая, что не забинтован, горит странным мутноватым блеском. Ода чувствует странный, мимолётный жар. — Ах, прости, Одасаку, теперь ты смущён? За неделю я привык излагать, что думаю. Анго сдержанно улыбается, прикрывая рот стаканом. — Разве что-то изменилось? — Не будь таким чёрствым, Анго! Я и правда старался, в отличие от тебя. — Вот как. Анго ловит взгляд Оды, в котором за привычным спокойствием вдруг проступает смущение, и кивает. — Да, ты прав, Дазай. Одасаку, наверное, будет счастлив окунуться в поток твоего сознания. Ода смотрит на стопку исписанной бумаги. С верхнего листа в глаза бросается не раз повторённое слово «смерть». — Одасаку? Дазай смотрит, как ребёнок — взбалмашный, провинившийся. — Ты прочтёшь это, правда же? Ода допивает виски и забирает листы со стойки, складывает, пряча их во внутренний карман пальто. Надеется, что никто не заметил, что его руки слегка дрожат. Дазай восторженно улыбается. Анго смотрит с удивлением. — Уже уходишь? Ода кивает, бросая как можно спокойнее: — Пойду читать. Дазай провожает его горящим взглядом. Если бы Анго наклонился чуть ближе, то наверняка бы услышал, как колотится в его груди сердце. * Всю неделю Ода испытывает смешанные чувства от прочитанного. Странно, но ему кажется, что собственное имя он видел на разрозненных страницах даже чаще, чем слово «смерть». Уж с кем, а с ней он соперничать даже не рассчитывал. 26 сентября. Дневник Осаму Дазая Сейчас я думаю о крабах, Одасаку. Подожди, я не должен начинать свой дневник вот так. Эта попытка уже седьмая, а я всё ещё не могу перестать обращаться к тебе, ведь от этого странно легче. Я не помню, когда последний раз писал письма, но это всё равно привычнее, чем писать дневник. Говорить с листом бумаги — разве это не сумасшествие? Нет, хотя, я не хочу сказать, что ты сумасшедший… Подожди, Одасаку, мне опять нужен новый лист. 26 сентября. Дневник Осаму Дазая Мне обязательно писать это каждый раз? Что вообще значит слово «дневник»? Я ведь должен писать, как прошёл мой день? Сегодня всё было, как обычно, мне опять не удалось умереть. Я свалился в водосток, засмотревшись на ветку дуба — она была на достаточной высоте, чтобы на неё взобраться, а также выглядела довольно прочной. Потом я вспомнил, что подходящей верёвки у меня больше нет. Потом искал место, где можно было просушить одежду. Старушка в общественной прачечной немного странно на меня смотрела, а я всего лишь разделся до нижнего белья. Вероятно, её смутили мои бинты. Да, наверное, дело в этом. Кстати, сушилка сломалась, наверное, что-то выпало из моих карманов. Кстати, я так и не нашёл свой скальпель. Вечером мы сидели в баре. Я хотел рассказать Одасаку, что придумал один хороший способ — если бы сушилки для одежды были немного больше… Он прервал меня и сказал: «Это звучит, как история». И предложил мне записывать свои мысли. Он никогда не говорил, что имеет что-то против самоубийства, но всегда так тактично переводил тему. Или просто говорил: «Тут ничего не поделаешь». Это странно? Что мне хотелось от него услышать? Если бы он убивал, он согласился бы меня убить? Одасаку… Сейчас я подумал, что это было бы прекрасной смертью. Мне пора начинать новый лист? * Спустя неделю они встречаются в баре, и Ода не знает, что должен сказать. Когда он видит Дазая, ком в груди становится горячим — и это просто невыносимо. Анго задерживается, как обычно. — Одасаку! Дазай салютует ему полным стаканом, лёд звякает о стенки. Ода с удивлением замечает, что руки Осаму подрагивают, но голос совсем не выдаёт волнения. — Как прошла неделя? Смог разобрать мой почерк? Ода садится рядом, всё ещё не зная, как подобрать слова. Глядя на замершую улыбку Дазая, он медлит. Думает, сейчас он сумеет сказать всё правильно. Но он не может. Он молча протягивает руку, ероша вьющиеся волосы. Осторожно, ласково. И это простое движение оказывается сильнее слов. Анго застаёт их, когда перебинтованные руки крепко сцепляются за спиной Оды. Дазай вжимается носом в светлый пиджак и, не открывая глаз, тяжело дышит, пока ладонь Оды медленно гладит по спине, успокаивая, как ребёнка. Анго смотрит ещё пару секунд, застывая на лестнице. Поправляет очки и, бесшумно разворачиваясь на носках, поднимается обратно к выходу. * 10 октября. Дневник Сакагучи Анго Теперь я, кажется, понял, что связывает их на самом деле. Вот почему всё это время я чувствовал себя лишним. Это совершенно не моё дело, но я действительно рад. Рад, что это никак не связано с моей работой. Одасаку хороший человек. Дазай… Анго откладывает перьевую ручку и задумчиво смотрит перед собой. Вздыхает. Дазай — хороший человек для Оды Сакуноске. А я… Я боюсь даже представить, кем однажды могу стать для них. Но об этом я никогда не напишу. Даже здесь. Он закрывает тетрадь и убирает в нижний ящик стола, закрывая на ключ. Пряча его во внутренний карман пиджака, он с досадой выдыхает: — Одасаку прав, это помогает. Но… Анго хмурится и, поддавшись иррациональному страху, быстро оборачивается. В его комнате, конечно, никого нет. Снимая очки, он протирает их краем рукава и раздражённо бормочет: — Стоит избавиться от этой привычки. Память снова подбрасывает увиденную сцену в баре. Анго не видел Дазая таким, да и не должен был видеть. В голове щёлкает неприятное осознание. Он подобрался слишком близко, он совершенно не должен… Он не должен быть уязвимым и не должен знать — что и Дазай может быть таким. Анго вздыхает, надевая очки обратно. Сжимает пальцами ключ через ткань пиджака. Завтра же он уничтожит тетрадь и переселится в номер, где нет стола. От греха подальше.