Сатори неполноценного человека

Дазаю снятся кошмары. Палата, залитая красным светом — мерзкая, темная кровь на кафеле. Тонкий скальпель. Тонкий кинжал. Тяжёлый, осуждающий взгляд Одасаку, что медленно, неестественно поднимается на локтях на больничной койке. Застывает и смотрит. Дазай стоит посреди палаты, и кровь на кафеле подступает к его ботинкам, омывает их, пачкает брюки, тонкими стеблями поднимается выше, распускается на рубашке. Красным драконом. Умершей бабочкой. Ода смотрит, не моргая. Хмурится. Дазай чувствует кровь во рту. Хочет крикнуть, но издаёт только слабый хрип. Подносит пальцы к губам. Все бинты на запястье красные. Ода садится на постели и молча смотрит — тяжело и долго. Под ногами Дазая вязкая лужа крови. Он боится опустить взгляд. Увидеть под ногами чьё-то мёртвое тело. Кто это будет? Мори? Чуя? Акутагава? Кто из тех, кто мог помешать им? Долго откашливаясь, Дазай просыпается. Трёт тяжёлые веки ладонью, поднимается на локтях. — Всё в порядке? Дазай слышит звук шагов — спокойные, уверенные. Садится на постели, поджимая к груди колени, комкая между пальцами одеяло. Улыбается краем губ, смотрит с прищуром из-под спадающих на лицо волос. Знакомый голос обволакивает, успокаивает. — Снова кошмар, Дазай? Скрип постели под весом чужого тела — успокаивающий, привычный звук. Дазай тянется к руке, что ерошит ему волосы, ласково гладит. Подавшись вперёд, Дазай роняет голову на широкое плечо, вдыхает запах чернил и древесного одеколона от полосатой рубашки. — Одасаку… Ода сцепляет руки за его спиной, трётся о щёку плохо выбритым подбородком, и Дазай коротко смеётся. — Всё хорошо? Ода отодвигается, чтобы видеть его лицо. Легким движением убирает пряди со лба. Дазай кивает, смотря во все глаза. На живое, спокойное, светлое лицо Одасаку, на раскрытое окно за его спиной, за которым цветёт сакура, на разложенные на столе рукописи, и завороженно выдыхает: — Всё хорошо. Уже год, как в их жизни всё хорошо, и Дазай предпочитает не вспоминать, через что им пришлось пройти, чтобы исчезнуть из Йокогамы. Чтобы ни Мори, ни Чуя, ни Акутагава никогда не искали их. Кошмары снятся всё реже — он почти уже верит, что прошлое отпустило их. Дазай крепко сжимает Оду за плечи и тянет вниз, вынуждая сдаться и лечь рядом. Они долго лежат, спокойно дыша, переплетая пальцы, согревая друг друга уже сбывшимся настоящим. Из открытого окна на их постель летят лепестки сакуры.