shh... treasure

на лице судьбы всегда горькая усмешка. но иногда она ведь смотрит на человека, поворачивается к нему лицом, глаза в глаза — и все налаживается. ведь так в интернете написано? а в реальности — все совсем по-другому. *** доён с хёнсоком расстаются в двадцатых числах тёплого апреля, когда чхве узнает от своего лучшего друга, что ким уже месяц встречается с другим. прошло уже 653 дня. год, девять месяцев и одиннадцать дней одиночества. по чистой случайности они снова сталкиваются в этом же кафе. в очередной ничем не примечательный вторник хёнсок сидит за конспектами, попивая раф с четырьмя ложками сахара. вокруг — негромкие разговоры за соседними столиками, приятная на слух музыка, как вдруг резкий, громкий, выбивающийся из общей массы смех. в дверях все ближе и ближе у стойки заказов. хёнсок поднимает голову и видит того, кого увидеть не ожидал, не хотел и не хочет никогда более. парень стоит к нему спиной, продолжая разговор с кем-то по телефону, но чхве узнал. по слегка сутулой спине по тату трилистника на шее под загривком, (ведь точно такой же и у хёнсока на косточке у запястья — сводить он не осмелился (или не хотел?)) по ни капельки не поменявшемуся голосу и стилю в одежде по ярко-оранжевым шнуркам в ботинках он попросту не мог ошибиться. они не должны пересечься — взглядами, мыслями, направлениями дальнейших дорог сейчас и по жизни. нельзя. — хёнсок? чхве слышит это злополучное, и сердце резко будто что-то укалывает неимоверно. дышать не получается, потому хёнсок будто задыхается, лишь лихорадочно думает, что ему делать, как поступить, что ответить и ответить ли вообще- а вместо этого он, не находя слов, поднимает голову на человека, которого он старался разлюбить все это время. что такое 653 дня, если за это время чувства, оказывается, никуда не делись. (но так только у хёнсока, и чхве это знает. надеется, что доён тоже.) *** — как там чону? — и не то, чтобы хёнсоку интересно (это же не его сердце предательски сжимается сейчас в ожидании ответа, нет-нет), но доён никуда не уходит и, судя по всему, не торопится. — нормально, — отвечает ким. хёнсок же собирает после этой фразы свои вещи: непослушными пальцами запихивает ручки и маркеры в пенал, небрежно хлопает учебниками, закрывая их, и закидывает все это в шоппер, уже придумывая предлоги, как скорее уйти от этого человека (и больше не пересекаться с ним никогда). — хёнсок, ты.. — доён на секунду запинается, — ты торопишься? чхве должен уходить. должен, ведь так будет легче. — я.. нет, не особо. — я могу тебя проводить? беги, хёнсок-а, беги со всех ног. — хорошо. *** почти весь путь по живописной набережной до дома чхве они идут молча; хёнсок удивляется, что ким все ещё помнит, где он живет, потому как тот абсолютно спокойно идёт чуть впереди, подпинывая мелкие валяющиеся на дороге камушки. стоит сумеркам начать опускаться на город, тишина между ними двумя становится горькой. — хёнсок, можно кое-что сказать? доён ускоряет шаг, затем останавливаясь и преграждая чхве проход, вставая перед ним где-то на расстоянии четырёх шагов. хёнсок нервно заламывает пальцы на руке. — слушаю тебя.. доён. его имя все ещё кажется непривычно родным, мягким как связанный бабушкой шарф, как пенка на его любимом рафе, как сам доён, весь, от и до. — извини. хёнсок резко задирает голову. — за что? — за то, что не любил тебя.. тогда, — доён ловит его взгляд. — извини. внутри хёнсока рушатся вдребезги последние надежды на «долго и счастливо», на то, что это «просто пранк» и «тебя разыгрывали». даже тогда, когда они встречались, доёну было все равно на его чувства. и это решается единственным «извини». они идут дальше вдоль набережной. — извинения? — после нескольких минут тишины спрашивает чхве, наблюдая, как чужие плечи поджимаются. — мне.. не нужны извинения. это самая бесполезная штука, так же как и обещания. «извини, я тебе изменил, но я люблю тебя и жалею об этом.» «извини, но я вёл себя, как скотина, и сейчас лишь понял, что виноват.» «извини, что отказался от тебя и не был рядом, когда тебе было тяжело». они проходят нужный поворот, но хёнсок не может остановиться. он не может прервать все это сейчас, так и не сказав доёну то, что его волновало (и волнует его одного). — в смысле? — хёнсок хохочет, а лицо кима, кажется, бледнеет. — это что? это что-то меняет? может, я чего-то не понимаю, доён-а? или этим «извини» ты забрал всю ту боль, что причинил мне? этим «извини» ты вернул доверие и разбитое сердце человека, который верил тебе? доён не решается ничего сказать. у него звонит телефон — как раз чону, который его уже так-то потерял — но ким дважды нажимает на кнопку сбоку, и звонок сбрасывается. хёнсок же это замечает, и ему становится ещё противнее. (а ведь паку скажет, что задержался «по делам», а не со своим бывшим парнем.) — простого «извини» тут мало.. о, а давай я с тобой так поступлю? расскажу чону о том, какой ты на самом деле, открою этому ребёнку глаза. как тебе идея? не хочешь? доён рефлекторно сжимает ладони в кулаки. а чхве продолжает. — знаешь, я думал, что серая масса в голове у человека всё-таки не просто так. ну.. ты же не станешь, взяв нож, ковырять им в себе? ты не сделаешь себе любимому больно, так? — кивок. — тогда почему с другими так можно? просто задай себе лишний раз вопрос: кто ты такой, чтобы ломать мне судьбу? кто ты такой, чтобы разбивать мое сердце? кто ты такой, чтобы делать мне больно? ким пробивает хёнсоку по скуле. чхве даже не отворачивается, а лишь скалится в попытке улыбнуться, и напоследок, прежде чем свернуть в сквер, подходит близко близко, четыре шага, три два один к доёну и произносит: — запомни мои слова. существует потребность сделать кому-то больно — возьми нож и поковыряй в себе. будет больно? доён не кивает, на что хёнсок, похлопав его по плечу, уходит. и уже на другой стороне набережной, перед поворотом, разворачивается и что есть силы кричит: — конечно, блять, будет больно! вот и я о том же! на лице судьбы всегда горькая усмешка. даже если она, ведомая под руку удачей, повернётся к человеку лицом, тот не сильно этому обрадуется.