Шанс на падение

      Она была его луноликой госпожой, сверкающим огромным бриллиантом в центре серебряного венца, упокоившегося мирно на его темных кудрях, мягкими волнами спадавших на высокий лоб, скрывавших за смольной тьмой уши и достигавших кончиками истоков плеч. Венец дорогой, тяжелый и подвластной ношей идущий лишь Тому Риддлу, настолько прекрасный, что без боли в слезящихся, вот-вот готовых ослепнуть глазах на него не посмотришь.       Камни блестят величием в мириадах бисеринок под солнечными лучами начинающих сверкать радугой и бросать на пол солнечные зайчики изветвлениях венца. Солнечные лучи, правда, стремятся совсем не к украшению его безграничной и непоколебимой власти, а к луноликой госпоже у ног: она играется золотой цепочкой со знаком даров смерти, оставшейся от спаленного в темнице драконьим пламенем отца, что пошел на корм окружившим его огромным и жестоким чешуйчатым существам, обезумевшим, потеряв свободу, и льстящимся к рукам Волдеморта подвластными собаками — ему только кивнуть, как целые маггловские поселения утонут в не останавливающемся горячем пламени.       Солнечные языки ползут по ее пшеничным кудрям, рассыпавшимся уснувшими затравленными змеями по плечам и достающим до бедер, чуть волнующимся на сквозняке, когда кто-то из Пожирателей смерти с раболепным выражением глаз с поклоном входит в каменную залу; скользят по болезненно-бледной коже, тонкой посиневшей полоске губ и мертвым рыбьим глазам. Если у Тома они кроваво-красные, злобные и потерявшие все проявления жизни из-за темной магии, то у его луноликой госпожи с рождения.       Она на ухо шепчет ему предсказания, длинными пальцами зарываясь в темные кудри, а спадающими к локтю браслетами касаясь змеиной кожи изменившегося, но не к былому очаровательному совершенству, лица. Появившийся нос втягивает жадно цветочный привкус ее духов, кончиком прочерчивая слабую линию по коже против линии роста бесцветных пушистых волос. У его луноликой госпожи день за два складывается, она месяца проводит у его ног, положив острый подбородок на колено и мешая карты.       Его луноликая госпожа по картам читает то ли прошлое, то ли будущее, померкшим, ничего не значащим более тоном рассказывая ему. Она то ли сумасшедшая, то ли медленно сходящая с ума, тягуче, плавно. Красивое вальсовое па, неуклюжий поворот и вспорхнувшая желтая юбка цветастого платья, она кружится по шестеренкам своей головы, ломая механизмы в темп звучащему в душе балу.       На ее празднестве есть все, кроме Волдеморта. На ее празднестве шампанское струится по пирамидам из бокалов, давно умершие и упокоенные вновь улыбаются и теплыми прикосновениями касаются ее кожи, пока Том Риддл дотрагивается бережно целомудренным ледяным поцелуем лба. На ее балу он проиграл и единственный был заперт в гробу — все еще живой, лишенный магии и колотящийся бешено в запечатанную крышку, жадно глотая превращающийся стремительно в углекислый газ воздух.       На ее балу лишь его слабость заставляет луноликую госпожу улыбаться и наливаться ее вечно бесцветные щеки кровью, пока тонкие руки выхватывают у отца очередное бездарное произведение волшебства в виде порванной в нескольких местах безвкусной шляпы, опуская ее на копну пушистых волос и кружась под одобрительную родительскую улыбку.       На ее празднестве есть все, кроме Волдеморта. В жизни же лишь он ее Повелитель, лишь он ее хозяин, натянувший на лебединую шею ошейник, вручивший карты вместе с цацками и требующуй предсказаний. Он обладает ей с ног до головы, она принадлежит ему, пылает ярко в серебряном венце власти, ненавидя настолько сильно, что любя.       Но он ее почти никогда не трогает, боясь осквернить свою святыню. Луна Лавгуд никакая не луноликая госпожа, да и не живая вовсе — так, дрянная кукольная пародия на то, что было, хотя Том Риддл с завидным упорством и пытается воскресить ее, подтягивая ближе к себе с просьбой спеть. Она ему улыбается и прикрывает глаза, с головой ныряя в свой собственный бал. Там грохают фанфары и пылает яркий свет, там она почти счастлива. Здесь же, кланяясь и под неслышную никому другому музыку начиная вырисовывать танцевальные движения, она лишь та, кто нашла в остатках души мертвого слабый отклик.       Дочь для отца. Служанка для падишаха.       У них ничего общего, кроме одной жизни на двоих.