rosea lilac wine

Спустя три месяца лета Юхён возвращается в Хогвартс и чувствует в себе невидимые для других изменения. Лето выдалось ленивым; на вкус как баблгам. Юхён целыми днями читала книги, а целыми ночами не могла уснуть, тревожась мыслями о девушке с широкой-широкой улыбкой, такой светлой, что не остаётся ничего дурного и пасмурного. О девушке, которую просто так называют тёмной волшебницей – но где в Минджи хоть немножко тьмы? Юхён в ней находит сплошное счастье. Добро, нежность, в ней – то самое ленивое лето, сладкий вкус на языке. Юхён сама не подмечает, как быстро тонет-тонет-тонет в любви; тоже просто так. Про Минджи думать приятно. Немного смущает, потому что у Юхён, вроде как, нет права рассуждать, чем занимается Минджи на каникулах, кому пишет письма, что первым сделает по возвращению. Юхён хочет чтобы первым она поцеловала. В своём альбоме, там, где зарисовки глоксинии, Юхён мелко-мелко пишет про любовь с первого взгляда и первую влюблённость. Про слепую, беспричинную и волнующую до всполохов созвездий под веками. Юхён пишет стихи. Стирает, снова пишет. И знает, что вслепую довериться Минджи можно. Думать, правда, пока что рано – каково это, когда Минджи близко и горячо смеётся на ухо; но скоро можно будет тоже. Юхён постарается, чтобы можно. \ После приезда и распаковки вещей, Бора созывает всех в гостиную Гриффиндора, крадёт с кухни пирожные, выворачивает карманы – на диван в цветастых обертках сыпятся конфеты из Сладкого королевства. Юхён сонно потирает глаза, на неё понимающе смотрит Хандон, которую силками вытащили из комнаты. Поездка на Хогвартс-экспресс выдалась утомительной. Для старшекурсников так всегда: несколько часов кряду сидеть в купе, терпеть назойливых младшекурсников, впервые сошедших на платформу девять и три четверти, ещё и подвергаться нападкам со Слизерина. Особенно в этот раз получилось хуже предыдущих. Может поэтому Бора, завернувшись в плед, уселась к изножью дивана и очень рассерженно поедала сладости. Гахён примостилась рядом, без особого энтузиазма крутя меж пальцев оранжево-пёстрые ириски. – Она мне надоела, – чеканит Бора. В гостиной кроме них засели пара-тройка волшебниц и волшебников, никаким образом не обращающих внимания. Там, в углу, на диване, читал газету Хисын; из спальни только что спустилась Наён, громко шаркая тапочками. Юхён оглядела всю комнату и, выдохнув, присела на краешек дивана. Тут всегда пахло золотом и свечами. У них, в Хаффлпаффе, – всегда приятный аромат выпечки, горячего какао. Интересно, чем пахнет в гостиной Слизерина. Юхён тряхнула головой, избавляясь от навязчивых мыслей. И без этого с самого утра мучило ожидание, когда же увидит Минджи; но Минджи не было сегодня нигде, что немного Юхён расстроило. – А куда Юбин делась? – вдруг спросила Гахён, озадаченно оглядев подруг. Бора резко махнула рукой. – К ним хрен попадёшь. Вон у нас просто – пароль сказала и всё. А у этих загадки. – Повезло Юбин, – хмыкнула Хандон и села рядом с Юхён. – Нам втроём придётся выслушивать твоё нытье про Шиён. – Это не нытьё, а план мести! – возмутилась девушка. Она обернулась на Хандон, прожигая суровым взглядом. – Разве вам самим не осточертело, что мерзавки со Слизерина постоянно остаются безнаказанными? – Ты преувеличиваешь, – сказала Юхён, – если одна Шиён тебя достаёт, это не значит, что они все такие. Несколько неловких секунд все молчали, и Юхён прикусила свой язык, уводя лицо от пристальных взглядов. – Ты как-то слишком часто начала змеюк защищать, – отозвалась Гахён. Она шумно развернула конфету и, чтоб пресечь дальнейшие споры, запихнула карамель в рот Боры. Та, надувшись, начала жевать. Угли в камине мягко потрескивали. Было так тепло, что очень хотелось уснуть. Юхён, подумав, не стала ничего отвечать. Никто не стал от неё ничего требовать. Только Хандон усмехнулась, кивнула своим мыслям и потянулась к горстке еды. Они хотели чего-то выпить, но достать оказалось проблематично, когда Бора вся – вот-вот взорвётся от внутреннего негодования. За время в поезде каждая уже успела рассказать о случившемся за лето, оттого темы сильно иссякли; сказывалась усталость. Бора пару минут ещё поворчала, припоминая случившееся. Просто, Шиён, со своей самодовольной улыбкой и блеском в голубых глазах, заявилась к ним в купе. Плюхнулась к Боре, забросив на девушку руку; Бора покраснела, но, наверное, это заметила лишь Юхён – которая, как Шиён зашла, принеся с собой холодную опасность, замерла на месте. И, наверное, только одна Бора не осознавала по-настоящему, от чего исходило прилипчивое поведение Шиён. – Ладно, мы пойдём, – Хандон, потянув Юхён за руку, встала. – Завтра занятия, а мы так не поспим с вами. Спокойной ночи. Бора вяло буркнула «спокойной». \ Спокойной ночи у Юхён не было. С утра смежный урок со Слизерином и это стопроцентно значит – новая встреча с Минджи. \ В один из дней Юхён позвали в больничное крыло – кажется, Мадам Помфри нужна была юхёнова помощь, пока их декан занята. В замке становилось день ото дня холоднее. Юхён куталась в мантию, натягивая рукава свитера на ладонь. «Побыстрее разберусь с этим и вернусь в теплицу. Слишком много дел – а это только вторая неделя». Ко всему профессора не считали зазорным ежесекундно напоминать про сдачу СОВ в этом году, что, конечно, складывалось на самочувствии Юхён, которая и без – ходила взвинченная. Она продолжала таить в себе надежду общения с Минджи, пока все юхёновы друзья разом ополчились против Слизерина. Из-за этого, во время занятий, Юхён не находила в себе никакой решимости окликнуть Минджи и сказать банальное «привет». Рядом сидела Хандон, рядом с Минджи – её компания, к которым Юхён предпочитала не приближаться. И не то чтобы Юхён настолько была боязливой, настолько погрязла в стереотипах; нет. Ей не хотелось создавать проблемы своему окружению. Ко всему где-то глубоко заело такое дурацкое беспокойство – вдруг Минджи, если Юхён к ней на глазах у всех подойдёт, только и посмотрит безразлично, совсем не вспомнив. Поэтому Юхён лишь оставалось отнекиваться оправданиями, искать подходящего случая и путаться в себе чересчур сильно. И она совершенно точно была не готова, что в пустом больничном крыле увидит одну-единственную Минджи, задремавшую на койке. «Вот и подходящий случай. Какие теперь у меня будут причины с ней не заговорить?». Юхён ненавидела свою нерешительность. Ещё то, как забилось бешено в груди сердце и волнение охватило до самых кончиков пальцев. Меж ними приличное расстояние, и Минджи её не заметила. Безмятежно лежит на кровати; на лицо падает яркий дневной свет; она так близко и одновременно безгранично далеко, что Юхён, в какой уже раз, больно. – Когда так пристально смотрят, это пугает, – доносится тихим голосом, и Юхён вздрагивает. – И-извини. Минджи столь же тихо посмеивается и, повернув на бок голову, приоткрывает уставшие глаза. Юхён подмечает на её щеках оттенок нездоровой красноты. И вообще – она выглядит какой-то намного слабее, чем обычно. Такой, которую тут же желается обнять, о которой тут же хочется заботиться и ни за что не отдавать в обиду. – Какими судьбами? – с трудом выговаривает Минджи. Юхён, сглотнув, приближается осторожными шагами. Минджи прослеживает каждое движение, поэтому Юхён нельзя разворачиваться и позорно убегать. В помещении совсем ни звука, кроме тяжелого дыхания слизеринки и взволнованного хаффлпаффки. – Мадам Помфри позвала, – неожиданным – даже для самой себя – ровным тоном ответила девушка. – Ей, вроде, нужно помочь с какими-то лечебными травами. – О-о-о, метишь на место профессора Стебль? – Нет. Совсем нет. Просто… так вышло… что я немного разбираюсь во всём этом. Юхён не знает, куда себя деть. Она так и стоит, мнётся с ноги на ногу. Чем больше рассматривает минджин вид, тем больше поводов для беспокойства. – Немного разбираюсь, – передразнивает Минджи; её состояние очевидно оставляет желать лучшего, однако она ничуть этого не показывает. Минджи, заметив замешательство девушки, нерасторопно хлопает по стулу рядом с койкой, приглашая сесть. – А… с тобой что случилось? – решается спросить Юхён, усаживаясь на белый стул. – Да вот, вчера в лесу оборотень укусил, – серьёзно начинает Минджи, – теперь жар, судороги, всё как полагается. Полнолуние же скоро, ага. Мгновение помолчав, Юхён, громко вздохнув, куксится. – Не измывайся, – бормочет она, на что Минджи разразилась очередным хриплым и тусклым смехом. Юхён ей почти поверила, от чего переживания за девушку увеличились в разы. – Я просто заболела. Осень, ослабленный иммунитет, всё такое. – И почему не в своей комнате? – она ещё внимательней оглядывает Минджи сверху вниз. Растрёпанные волосы, прищуренные глаза, покрасневший нос и щёки; ещё немножко кончики ушей – из-за чего? Рубашка выглядит так, будто вот-вот распахнётся на все пуговицы. Юхён решает вернуть взгляд к минджиным глазам. И тут же теряется. В них – так много; они так близко. И Минджи такая красивая, что Юхён трудно дышать. – Я пришла подождать Мадам Помфри. Не знаю, куда она запропастилась. Минджи простояла в больничном крыле около пяти минут. Ноги подкосились, закружилась голова, и она не придумала ничего лучше, кроме как дождаться на кровати, чтоб не свалиться в обморок и не заработать сотрясение. Заболеть в начале года – это слишком жестоко. Но Минджи знает, что организм у неё всегда быстро справляется с болезнью. Без магии. Есть некоторое у неё правило – что не всё в этой жизни нужно решать взмахами волшебной палочки. – Значит, будем ждать вместе, – Юхён неосознанно подняла уголки губ. Минджи кивнула; дальше разговор как-то не клеился. Так всегда получается на первых порах, что можно лишь за одну тему зацепиться – а как кончится, так наступает вязкое молчание, от которого поскорее бы избавиться. Но за это молчание Минджи засыпает, выбившись из сил, и Юхён, не сдержавшись, тянет ладонь к её лбу, чтоб проверить температуру. Ожидаемо – очень высокая. От прикосновения Минджи просыпается. Глаза в глаза. Юхён смущается, нервно одёргивая руку, а Минджи – по своему обычному – лукаво улыбается, вгоняя Юхён в ступор. – Тебе… – находится в словах Юхён, но взглядом Минджи не находит; петляет по пустым койкам, ширмам, по серым каменным стенам, по виду лазурного, холодного неба из окна. – Тебе нельзя тут просто так разлеживаться. Холодно же ужасно… И… И горячего нужно выпить… лекарств каких… «Что я несу. Как будто Минджи нужны мои советы. Как будто она сама этого не знает». – Наверное, – утомлённо произносит девушка. Она вновь прикрывает глаза. Едва трясётся от озноба. Юхён уже готова стать её одеялом; в ней так безудержно кипит желание помочь, но ограничивается рамками дозволенного, из-за чего Юхён почти разрывает. – Но для этого хотя бы встать надо, а я не могу. Просто… посплю ещё немного, – невнятно продолжает Минджи. Юхён собирается возразить, предлагая довести девушку до комнаты, но не успевает сформировать реплику. Минджи, закашлявшись и перевернувшись на бок, хватает слабыми ладонями юхёнову руку, прижимая к своему пылающему лицу. Юхёновы щёки пылают столь же сильно. – …тёплая. Можно я так полежу? Юхён беззвучно заикается. Ощущает себя в тисках чужого захвата, в тисках своих чувств и разгорающегося по телу пламени. – Ты же меня заразишь, – шепчет Юхён, не смея выдернуть руку. Минджи, вроде, шелестит приличия ради «прости», ближе и ближе обнимая длинную ладонь – такую бледную, в отличие от обогретой золотым солнцем минджиной кожи. Юхён чувствует мягкую щеку. Юхён чувствует опаляющее её дрожащие пальцы дыхание. Юхён не чувствует себя. Но видит бледные переливы сентябрьского солнца на длинных ресницах Минджи; на нахмуренных в тревожном сне бровях; на кончике покрасневшего носа. Внимательно, до мельчайшей детали, запоминает. Свои ощущения. Ритм влюблённого сердца. Спадающие лохматые волосы, разметавшиеся по тонкой подушке. Узел ослабленного зелёно-серебряного галстука ничуть ничего не портит. \ Закончился день довольно непривычно. У Юхён всё сегодня какое-то другое. Начиная с того, что нашла одинокую Минджи, заболевшую, которой очень нужен был отдых; и заканчивая Шиён, что шумно вторглась в больничное крыло, и на которую Юхён с перепугу наслала заклятье немоты, чтоб не разбудила Минджи. Если что: Минджи так и не проснулась. Правда Шиён смотрела на Юхён со сдерживаемой злостью, будто прожигает взглядом насквозь. Как Юхён сняла с высокой блондинки заклятье, та, глубоко вздохнув, сказала: – Я пришла за Минджи. Там после квиддича несколько раненных, так что скоро нагрянет орава. Это, вроде, первый случай, когда Юхён говорила один на один с Ли Шиён, которую так рьяно ненавидит и проклинает Бора. Шиён оказалась не такой ужасной. Но заметно, как не прельщает ей компания хаффлпаффки; либо не прельщает, что её подруга едва не держится за руки с Юхён. Поэтому, прежде чем сказать что-то ещё, Шиён недоверчиво и озадаченно оценивает минджин вид и, фыркнув, говорит: – Уходи давай. Нужно отнести её в комнату. В последствии безмолвного сражения взглядов, Юхён ловко подхватывает Минджи на руки. Девушка легче, чем думалось; очень хрупкая; была таковой на узкой койке, а прижатая Юхён – подавно. Минджи, не просыпаясь, бессознательно цепляется пальцами за юхёновы плечи и шею. Юхён, подавив дрожь в голосе и посмотрев на усмехнувшуюся Шиён, заявляет: – Она же меня держала, поэтому я её и понесу. По Шиён сложно сказать, о чём её мысли. Юхён просто надеется, что в спину ей не прилетит огненный шар. \ Нести Минджи на руках, плотно ощущая её чрезмерно горячее тело, для Юхён оказалось слишком. Она, конечно, уверенно себя вела перед Шиён, ничуть не дрогнула, ничуть не уронила драгоценную девушку – пахнущую по-особенному приятно; и не слишком сладко, и не слишком горько. Юхён откуда-то знает, что коснувшись губами её щеки – вкус будет словно лимонные шипучие конфеты и воздушный чизкейк. И то, как Минджи трепетно и отчаянно удерживалась в беспокойном сне за высокую Юхён – вынуждало сердце болезненно ныть. Юхён жалеет, что за окном не весна. Она бы тогда тотчас нарвала букет полевых одуванчиков и сплела для Минджи венок. Я так хочу остановить это мгновение. Шиён каждую секунду оборачивалась, то ли проверяя, то ли насмехаясь. Когда они доходят по запутанным коридорам замка в подземелье, почти ни на кого не наткнувшись – но если и были случайные прохожие, Шиён их интерес затыкала одним острым взглядом, – Юхён вынуждена отпустить Минджи. Насколько сильно ей было плохо – что она даже глаза ни разу не открыла? Юхён покусывает нижнюю губу, лишь бы не предпринять что-то неблагоразумное. – Дальше ты не пойдёшь, – хмыкает Шиён, явно наслаждаясь происходящем. Останавливается в нескольких шагах от входа в слизеринскую гостиную. К ним, по легенде, которую любит рассказывать Сонхун, уже сто лет, а то и больше, не заходил никто из чужого факультета. И Шиён предпочтёт традицию сохранить. В подземелье во много холоднее, чем на верхних этажах; и создаётся впечатление что напустились зимние сумерки. Юхён не знает, как тут вообще можно жить – в окружении голых каменных стен, тусклого огня свеч и развешанных картин, больше напоминающих антураж дома с приведениями. Взмахом волшебной палочки Шиён поднимает Минджи в воздух, чтоб не пришлось нести самой, и ждёт, когда нахмуренная хаффлпаффка, в своём чересчур цветастом одеянии – Шиён не особо нравился оранжевый; как и красный; этот цвет всегда у самых упрямых и надоедливых – развернётся и свалит подальше. Пока Юхён стоит рядом с Шиён – что пользуется уважением на факультете – никто из любопытных слизеринцев не станет донимать; но это не значит, что шастающие вокруг, потом не завалят вопросами. Уходя, Юхён терпит стойкое желание кинуть Шиён наказ хорошенько об Минджи позаботиться и обязательно обеспечить тепло. Будь у них отношения с Минджи ближе, Юхён бы против шиёновых «нельзя» оказалась в чужой комнате и хлопотала над здоровьем дорогой для неё девушки, окружая заботой, теплом и чем-то похожим на розовые лепестки циннии. Я невольно думаю про тебя каждый день. Но вместо Юхён уходит в теплицу проверить свои цветы и растения, никак не угомоня стук сердца – из-за переживаний и воспоминаний о близости.