Семь печатей на душе

Таких сладких мальчиков, как Сальваторе, у Кэтрин было много. В Париже — Николя, в Питере — Евгений, в Гонконге — Вей, и так почти по всему земному шарику. Кэтрин щедро сеяла семена вампирской болезни, поразившей её столетия назад, по всему миру. Большинство своих ростков она сокращала до одной буквы, и братья из Мистик-Фолс не стали исключением. «С» и «М». Только ей был доступен шифр к собственному коду, хотя порой разгадка была очевидной. Всего-то одна буква, а сколько проблем появляется в до того размеренной жизни, когда на страницах дневника с завидной периодичностью проявляется витиеватая «М». И сейчас один из них, этих запутанных клубков проблем, стоял напротив, нависнув неподвижной скалой, и безжалостно забивал в омертвелое сердце колья-слова, приправленные особой «заботой», той, которую ей приносил к ногам только «М». Её «М». Больше никто. Всё остальное — пресно, он — соль и перец. Они вообще, эти братья, выглядели особенно забавно, возясь с менее интересной версией Кэтрин, словно с фарфоровой куклой, которую хотелось если не разбить, то извалять в помоях и бросить на растерзание голодным псам. Кэтрин Пирс готова была на спор вырвать себе сердце, разрезать на кубики, перевязать каждый розовой ленточкой с пышным бантом и отправить по почте всем своим игрушкам, включая «С» и «М», но была уверена, что именно свою истинную хозяйку представляют мальчики на месте той чернушки, когда проявляют к ней заботу, нежность, любят и стерегут её, точно верные дворняги, только потому, что Кэтрин этого им не позволяла рядом с собой. Но это её дворняги. Её имущество. От клыков до несокращающегося сердца. От страстных признаний до лютой ненависти. Она их создала: и старшего, и младшего. И если «С» она могла простить такую вольность, — он был одним из многих: слабых, неинтересных и быстро надоевших — то «М» должен поплатиться за свободу мысли и действий кровью, болью и поражением. За то, что посмел смотреть не на неё так, как должен только на свою создательницу. За то, что посмел сгорать не в тех лучах солнца. На той неделе. Вчера. Пока её не было в городе. И поплатиться он должен сегодня. Сейчас. В эту самую минуту, которая будет длиться вечность. В минуту, когда жёсткая веревка врезается в бледную кожу. В короткую вечность тишины для неё и для него, а потом снова польются яд и желчь. Хотя бы это ей не запрещено сейчас. Девушка совсем легко и свободно вырвала взгляд из плена острых черт лица напротив, подальше от наигранно-холодных глаз; у них договор — не заглядывать в душу, который Пирс нарушила уже пару-тройку раз за эту ночь. Пробежавшись оценивающим взглядом знающего дизайнера по стенам, она перебирала в голове фразы, выбирая, какая поострее уколет раздутое эго. — Пещерные своды устарели уже как несколько сотен лет. Ты сюда переехал ради меня или выгнали из родного дома? — вопрос не подразумевал ответа, но немигающий взгляд, за которым она следила только боковым зрением, подсказал, что укол пропустили. Тёмные ресницы дрогнули в нетерпении. — Во что поиграем? Встречаться с «М» в самых различных амплуа входило в традицию. Сейчас Кэтрин изображала покорную узницу с острым язычком. Частая её роль, выходя из которой, она втаптывала «похитителя» в долги по уши. Сейчас, придерживаясь самостоятельно придуманной и продуманной роли, Пирс иногда бесстыдно постанывала, жалуясь то на слишком тугие и жёсткие веревки, оплетавшие запястья, то на жёсткость стула, к которому была привязана, то на дурную голову после очередной дозы вербены в кровь. На неё в ответ лишь выливался тяжелый суровый взгляд, за которым плясали черти, празднуя маленькую победу над дьяволицей. Ох, и зря они затеяли праздник. Им ещё служить своей королеве, а она злопамятна, как сиамская кошка. Сама станцует с ними бачату на костях и не споткнётся ни об одну. — Будешь играть плохого молчаливого полицейского? — почти обиженно прозвучал голос, соблазняя бархатом. Кэтрин по мере возможности придвинулась ближе, ощущая едва уловимое дыхание. Ему оно ни к чему. И осознание этого маленького, но очень интересного пунктика придавало власти в беспомощно перевязанные руки. Она не удержалась и тоже вдохнула, втягивая в себя весь букет ароматов. Эта пещера пропахла им — он здесь слишком частый гость. Эта пещера провоняла ими — они здесь не первый час милуются. Это полотно чувств подчиняло себе и заставляло медленно и размеренно дышать, почти в такт с ним. Не хватало осязания и вкуса. Острый не только на слова язычок соблазнительно прошелся по губам, покрывая их влажным блеском. Взгляд помимо воли застыл на глазах напротив, которые спустя несколько мгновений изучающе сузились. А, нет! Не изучающе. Это была концентрированная эссенция омерзения. В плечо вошла очередная игла, пуская под кожу расплавленной магмой вербену. — Знаешь, мне начинают нравиться эти ощущения, — отходя от которой уже по счёту дозы яда, пропела Пирс слегка охрипшим от задушенных первых слов голосом, пока не готовая встречаться с опасными глазами снова. Её личный демон не пытался парализовать одним уколом, только замучить, отомстить за все грехи, коих накопилось предостаточно по мелочи, и один «суперприз», за который сейчас палач с особым наслаждением исходился ядом. — Как и мне — превосходство над тобой. Как бы не заиграться и не поломать такую куколку, — слова буквально выплёвывались, гвоздями забивались в мозг и грудь. — На тебя уже очередь собралась, принцесса. Они разорвут тебя на атомы, стоит мне только свистнуть, что твоя избалованная задница прикована здесь. Жесткие подушечки пальцев провели по щеке, оставляя ощущение пыли на скуле, и перехватили подбородок, больно сдавив кожу. Только Кэтрин приоткрыла губы для поцелуя, полного яда, как её с громким смешком отвернули, почти сворачивая шейные позвонки. — Не больно-то привыкай. Я выйду отсюда, вот увидишь. Не угроза, не догадка, не мечта — факт. Сухой и понятный до колик под кожей и ему, и ей. Даже больше, он сам её отпустит. Так было не единожды и повторится ещё не раз. — Скоро встанет солнце, и куда же ты пойдешь без своей цацы? — желчь, молодая спесь и гонор сочились с ядовитых губ, которые в следующую секунду искривились в гримасе боли. Слить раздачу с пятью тузами на руках? Это было возможно только для «М». Вампир был настолько поглощен женщиной перед собой, этим надменным личиком с его отпечатками пальцев серой пылью на щеке, что совсем не заметил, как охотник подкрался со спины, пока не получил дозу вампирской отравы. Тело отказало, свалившись на грязную землю грудой мяса, сопровождаемое царапающим взглядом карих глаз. — Не бойся меня, — держа руки на виду, мужчина подошел ближе, осматривая пленницу. — Он не успел тебя покусать? Знаешь, кто это был? Кэтрин коротко кивнула, умело вырисовывая узоры ужаса на лице, профессионально прикидываясь барышней в беде. — Он меня не кусал, — прошептала Пирс, пока охотник перерезал верёвки, её путавшие, а, когда освободилась, прильнула грудью ближе к гимнастёрке, теша мужское самолюбие, и в самое ухо шепнула, — а вот я его успела. Мужчина даже дёрнуться не успел, как в тонких женских ручках хрустнули шейные позвонки, и разорвалась кожа под клыками. После их вампирских игрищ ужасно хотелось утолить жажду живой кровью. Шумные глотки наполнили пещеру. Вдоволь напившись, оставив несколько глотков своему мучителю, сытой кошкой Пирс двинулась к выходу. За окном восходило солнце, ругательное слово помимо воли сорвалось с языка, кратко резюмируя ситуацию. Закусив в раздумии алые от недавней трапезы губы, Кэтрин бросила беглый взгляд на бессознательного вампира. Его не было жалко, — заслужил, сам виноват — но у него есть то, что нужно ей. Как говорится, кольцо за кольцо. Ой, зуб за зуб. Стараясь не касаться холодной кожи, девушка стянула перстень с мужского пальца и надела на свой, поиграв им в лучах солнца. Оно болталось, так и норовя слететь с миниатюрной ручки, но Пирс плотно сомкнула пальцы, удерживая украшение на месте, — потерять кольцо равносильно смерти. Касаться вампира не хотелось, каждое касание обжигало круче вербены, лицо продолжало гореть от его прикосновений, настойчиво требуя продолжения, поэтому вампирша позволила себе иную слабость — цеплялась глазами за извалянные в пыли волосы, за острые скулы, за воротник футболки, за засученные рукава кожанки, почти рассекая взглядом, почти лаская. Утренний свет подбирался все ближе к пострадавшему плечу вампира, грозя немедленным испепелением. Пирс подняла руку, ловя на ладошку солнечный луч, удерживая его подальше от давно неживого, не защищенного магией тела, а после подошла к окошку, вглядываясь в глубину леса и перекрывая собой почти весь свет. Через несколько минут послышался шорох ткани за спиной. — Ты ещё здесь? — потирая уколотое место, вампир приподнялся, опираясь на здоровую руку. Только сантиметр его пальцев попал под обжигающие лучи солнца, но он, возбранившись, словно последний моряк, отдёрнул кисть обратно в тень, чудом не падая затылком об землю. — Где моё кольцо? — У меня, — коротко бросила Пирс, не поворачиваясь на голос. — И долго ты так стоишь, закрывая меня от солнца? — он сам не верил своим словам. Не могла та эгоистичная и эгоцентричная Кэтрин, которую он знал всю жизнь, сделать что-либо для другого. Скорее всего, она просто стояла и наслаждалась видом из небольшого окна-щели этой пещеры, за котором на горизонте постепенно поднималось адово светило. — Не льсти себе. Я ухожу, советую забиться в угол потемнее и ждать ночи, — Кэтрин сделала шаг в сторону, и вслед за её тенью прошмыгнул ближе к стене и вампир. Ухмыльнувшись, девушка кивнула в сторону неживого мужчины в метре от себя. — Завтрак на столе, Деймон. Гордой походкой, с прямой линией плеч и сведёнными лопатками она ушла, тряхнув копной тёмных волос. Называть по имени «М» всё равно что закидываться вербеной добровольно, собственноручно, в лошадиных дозах, всё равно что выйти нагой под жаркое солнце Арабии без кольца — высшая степень мазохизма. И Кэтрин иногда позволяла себе эту роскошь, а после снова скрывалась в далёких городах, учась не вздымать грудную клетку. Сколько минут назад ушла эта стерва? Пять? Десять? Может, сто десять? Какого дьявола её запах продолжал змеёй оплетать трахеи и душить сладостью? Хотя пусть так. Он после найдет её по этому жирному следу. Как только выйдет. Гребаные часы тянулись горькой патокой, отказываясь хоть на немного прибавить скорость. Безмолвным огненным шаром опасное светило проплывало по спокойной реке-небу. Как назло, даже полупрозрачные перистые облачка не устилали небосвод. На дождь с утра и надеяться не приходилось, чтобы выбраться из передряги, в которой сам же и застрял. Всё вышло, как она и хотела. Высшая степень злобы разбавляла кровь, толкая сорваться с места и пуститься в погоню за сбежавшей жертвой. Идти по следу, точно гончая. Мышцы забивались от напряжения, гудели и ныли, стреляя по нервным окончаниям судорогой. «Найду и сверну шею!» — мысль металась по черепной коробке с той же скоростью, с которой он помчится за ней, как только появится шанс пробраться через лес живым, а не горсткой пепла на ветру. Хм! Живым? Благодаря этой стерве он давно не чувствовал себя «живым». Все дни на вкус, как выдохшееся шампанское: приторное, лёгкое, незажигающее; только она в его жизни — ром, выдержанный на ненависти и неразбавленный лаской, обжигающий дыхательные пути и все слизистые в радиусе действия. Солнце насмехалось над ним свысока, а он скалился ему в ответ, мечтая затолкать этот фонарь первому встречному в глотку. Заботливая Кэтрин оставила завтрак. Заботливая Кэтрин… От одного этого безумного сочетания звуков желудок скрутило. Как Кэтрин могла заботиться? Так же, как и крокодил — целоваться, так же, как и улитка — кусаться, так же, как и бессмертные — умирать. Но даже всё это можно было представить: целующийся крокодил, улитку с тысячью зубов и мёртвого первородного. Значит, и Пирс умела заботиться? Да, безусловно, но эта забота цвета крови, алых губ и карих глаз, вкуса желчи и кислоты, трупного смрада — смесь токсичнее самого ядерного взрыва. Умела, ничего не скажешь, и Деймон с благодарностью пользовался этой заботой, планируя отблагодарить этой же ночью. А для особого «спасибо» нужны силы. — Я тебя сильно потрепал. Сколько тебе потребуется времени, чтобы восстановиться? — разговор вёлся с давно покинувшей это место принцессой. От бешенства старший Сальваторе сходил с ума. Солнце перестало заглядывать в тёмную обитель, где прятался вампир. Отлично, ещё столько же ждать! Желваки ходили под кожей. Низкий старт. Низкий старт длиною в пять часов. Но с плавным падением солнца опускался и уровень злости. Природа оказалась снисходительнее к хищнику, чем он того ожидал. Небо заволокли чёрные тучи, стеной полил холодный дождь. Вырвавшись под его струи, бьющие по макушке, лицу и плечам, Сальваторе вкладывал всю оставшуюся злость в бег и мысль «Догоню!», только запала хватило лишь на несколько часов. Дальше у этой мысли появилось интересное продолжение: «…и прижму к стене». Чем ближе чувствовался запах, тем спокойнее вёл себя вампир, как будто точно был уверен, что в этот раз не проиграет. Не попрет с пятью тузами против клыков и женского обаяния. Это проигрышный вариант, пройдено, заучено. Двери гостиницы приветливо раскрылись перед новым гостем. Откинув мокрые от дождя волосы одним движением, он перешагнул порог, подзывая к себе служащего пальцем. — Я с подружкой поссорился, она здесь остановилась. Каштановые волосы, карие глаза, фигуристая такая, не спутаешь её, куда она заселилась? — Прошу прощения, но я не имею права разглашать, в каком номере поселился гость. Правила, — служащий развёл руки в стороны, показывая свою участность к проблемам гостя. — Я уже просил «пожалуйста»? — вампир заглянул в глаза мальчишке, но тот снова пожал плечами. Он действительно ничего не знал. — Что же с вами всеми делать? Кажется, у меня есть один вариант. Ты же одолжишь мне свой универсальный ключ? — парень безвольной куклой вытащил из нагрудного кармана карточку и передал её в ледяные руки. — Прекрасно, а теперь пойдем в ближайший номер. Ты же устал? Иди поспи. Вампир учтиво приоткрыл дверь перед служащим в каморку со швабрами и впихнул его туда, закрывая дверь ключом администратора. Дальше дорога недальняя. Она рядом. Хищник внутри довольно замурчал, вдыхая полной грудью пыльный воздух далеко не пятизвездочного отеля. Дорожка из сладкого яда вела не хуже навигатора, подсказывала подняться на верхний этаж, пройти по коридору до самой дальней двери президентского номера и, прислушавшись к звукам за ней, приложить чудо-карту. Замок тихо пиликнул и зажужжал. Ручка поддалась напору, и дверь отворилась. Не забыв повесить на ручку с внешней стороны табличку «Не беспокоить», Деймон тихо закрыл за собой дверь на замок и проследовал в самый роскошный номер не самого роскошного отеля. За матовой стеной из стекла под душем передвигался силуэт. Воображение, верный друг и враг, подкинуло картинки округлых форм, от которых возбуждение тёплой волной прокатилось по телу. Чтобы отвлечься, Сальваторе принялся изучать комнату. Ничего необычного, шкаф, тумба («кровать вроде крепкая» — тут же промелькнула оценивающая мысль в горячей голове), стул и стол, на котором среди всего прочего женского барахла, сверкая серебром, кольцо приветствовало хозяина. Деймон любовно поднял фамильную ценность и вернул на законное место. Со стороны ванны послышалось мелодичное мурлыканье, напоминавшее какую-то смутно знакомую детскую песенку. После второго «My fair lady» не догадаться было невозможно, улыбка легла на уставшем лице, и Деймон плюхнулся на стул, подпевая «Лондонский мост падает» одними губами. Он почти задремал, но убаюкивающий плеск воды прекратился, зашелестела ванная штора, и на плитку ступили босые ноги. Песенка закончилась только когда вампирша отжала полотенцем волосы и встретилась с насмехающимся взглядом голубых глаз. Нет, она не смутилась, даже вида не подала, что ей стыдно за песенку или наготу. — Салют, my fair lady, — закончил начатый куплет вампир, поднимаясь с насиженного места. Кэтрин неосознанно отступила назад от ледянистых глаз подальше. Он словно телепортировался рядом с ней и перехватил запястье. — Убежишь от меня в таком виде, бесстыдница? — Только если ты ласково попросишь, — нападение всегда считалось хорошей защитой, так зачем отходить от жизнью проверенных практик? От пристального внимания стало даже зябко, но эту слабость принцесса предпочла скрыть и обдумать её как-нибудь на досуге с бокалом вина и другим мужчиной, но не сейчас, не при нём. Сальваторе сделал рваный вдох, слыша чистоту кожи с изысканными нотками дешёвого отельного шампуня и её первозданный запах, который не отбить ни одним мылом, — поэты бы сказали, «фруктовый аромат с мягкими нотками ванили и дуба», но здесь для него всё было проще. Bacardi 151. Семьдесят пять с половиной градусов. Восемь лет выдержки. Рядом с ней даже дышать нельзя, — отравишься — но он вдыхал судорожно и жадно, опрокидывал в себя шот за шотом, как алкоголик, добравшийся до погреба с многочисленными бочками и бутылками, и умирал, сгорая, но тянул её с собой на дно. — Кажется, нас прервали, — стараясь снова разучиться дышать, выдохнул персональный дракон, огнём обжигая губы, и прижал свою принцессу к стенке. — Так свистни своим дружкам, они помогут. Один подержит, другой… — она осеклась под потемневшим вниманием, только проглотила вязкую слюну во рту и проследила за взглядом, полностью сконцентрированном на дрогнувшем от глотка кадыке. — Ну нет, с тобой я и сам расправлюсь, у меня на тебя грандиозные планы. Ты даже представить себе не можешь, какое будущее я для нас уготовил, — Сальваторе провёл холодной ладонью по талии, рёбрам, лопаткам, запустил пальцы в длинные мокрые волосы, свисающие сейчас, как спящие змеи Горгоны, намотал их на кулак, чтоб точно не посмела сбежать, и оттянул, подставляя шею под горячие поцелуи. — Ты сделал мне больно сегодня, — обиженно надула губки бесстыдница, даже не подавляя тихие стоны. — Ты был жесток и очень груб. — Зуб за зуб, но в свою защиту скажу, я не трогал твоё сердце, — небрежно бросил он, не желая отрываться от интересного занятия. — Ты это заслужила, да и связанной ты мне нравилась гораздо больше. Пирс вознамерилась обратить колкость против самого отправителя, только вот рот быстро заняли более полезным и приятным делом. Тёмные волосы змеями оплели пальцы, узлом заплелись вокруг кольца, точно угождая ужалить, отомстить за хозяйку. Только в этот раз он не проиграет. Намеренно сильно дёрнув, Деймон повёл ладонь обратно к талии, оставляя на распаренной коже красные полосы от ногтей. — Ты грязный, — прошептала в губы с тихим шипением. — А ты в своих стонах чиста? — Сальваторе почувствовал, как его карман опустел. Из него пропал шприц с вербеной, который он приготовил на случай крайних мер, но пока использовать не спешил. Меры ушли в другой край. — Брось бяку, и мы продолжим. От хлесткого удара по руке шприц выпал. Конечно, Деймон не ожидал покорности. Не от этой девицы. Притянув девушку ближе к себе за талию, вампир «телепортировал» их на пару метров левее и, отпустив не такую уж и драгоценную ношу, толкнул её в обнаженную грудь. Кэтрин успела схватиться за грудки футболки и утянула вампира за собой. Кровать со скрипом приняла два тела, но оказалась действительно крепкой.

***

— Подай мне халат, — восстанавливая дыхание совсем как живая, потребовала Пирс. — Уже бегу, мисс Кэтрин. Спотыкаюсь и падаю, — вампир расплылся в довольной ухмылке, переворачиваясь на спину, изучая пожелтевший потолок. — Ой, халата тут нет. Какая жалость. Ходи так, — Сальваторе перевёл взгляд на обнаженное тело, наслаждаясь видами. — Деймон, в этом отеле ещё десяток свободных номеров, иди в любой другой. Тебя слишком много за последние пару суток, — Кэтрин в презрении даже топнула босой ножкой. — Тебе надо, ты и уходи, — хищно оскалившись, дракон дополнил, — прямо так иди. — М-м… — задыхаясь в возмущении, заикнулась принцесса. — М..? — Сальваторе вопросительно приподнял бровь, требуя продолжения. — Мерзавец, — выдохнув из себя весь воздух, закончила ругательство Пирс. Целый день будет проведен в постели, и только ближе к заходу солнца тонкие ручки уверенно обхватят шприц и выгонят под кожу до самого основания иглы, выпуская яд. Сальваторе даже не удивился этой выходке. Снова сам виноват, вложил оружие в коварные руки. Удивительнее было другое: когда он очнулся, на прикроватной тумбе лежала записка «Не звони мне» с номером телефона. Ухмылка искривила губы. У Кэтрин Пирс было много марионеток по всему миру: Оскар из Кракова, Лукас из Мадрида, Якоб из Дании, и только в Мистик-Фолс у нее жили Стефан и Мерзавец, заставлявший её дышать.