Я подарю тебе надежду

Лестничные пролеты сменяют друг друга, отражаясь в глазах наспех запечатленной панорамой коридорных обрезков. Чун Юнь бежит, почти задержав дыхание — ноги спотыкаются о ступень, облаченную в неуместный ковер, но юноша быстро и с энтузиазмом возвращается на импровизированную дорожку для «легкоатлетов» студенческой жизни. От начала занятия его разделяют три минуты, нетерпеливо ожидающие своего выхода из бесконечного временного пространства, и один резкий поворот за угол. В аудитории, за стеклянными дверьми — шорох исписанных чернилами конспектов, запах быстрорастворимого кофе и томленое на «огне» скорой экзаменационной недели скупое ожидание получения необходимых знаний. Еще немного, и эта атмосфера поглотит; еще совсем немного, и Чун Юнь займет свое почетное место в этом выверенном механизме учебной рутины, станет шестеренкой, помогающей остальным, таким же как он, нести безмолвное бремя приобретения желаемой квалификации. Изрядно запыхавшись, он вваливается в комнату, беглым взглядом огибает ровные ряды парт и натыкается на знакомую синюю макушку. Син Цю он застает за выведением непонятных закорючек на девственно чистом листе блокнота, шедшего в комплекте вместе со студенческим билетом. Друг ведет ожесточенную полемику вместе со своим сознанием, отчего рука то и дело выписывает круги вокруг понятия «справедливость» — эта дихотомия добра и зла настолько сильно его увлекает, что он не сразу замечает чужое тяжелое дыхание. Чун Юнь пытается восстановиться, однако температура его тела не выдерживает внезапного спринта и справедливо напоминает хозяину о необходимости остудить пыл. Занятие начинается немного некстати, или, было бы разумнее сказать, немного некстати наступает недомогание. Но помощь приходит моментально. — Держи, Юнь-юнь. Син Цю вручает конфетку в мятно-блестящей обертке. «Блаженная прохлада во рту, разговор начистоту» — вспоминается вездесущая реклама подаренной сладости, и Чун Юнь решает довериться словам маркетолога. Хотя, скорее, доверяет он не фразе с телика, а своему другу, с кем отношения у них мгновенно стали похожи на жевательное драже из Гарри Поттера — умопомрачительно непредсказуемо, зато каждый день ощущается как невероятно любопытное приключение. Доверять Син Цю стало почти привычкой, неожиданным образом возникшей на фоне каждодневных авантюр. Чун Юнь и сам не всегда понимал, почему неизменно идет на поводу у своего друга. Быть может, это маленькая прихоть его внутренней бунтарской натуры. Быть может, желание найти стабильность там, где ее априори не существует. Так или иначе, доверие — это ключ к двери, ведущей к чему-то теплому и искреннему, и им нужно не только дорожить, но и уметь пользоваться — юный потомок экзорцистов давно глубоко уверовал в этот тонкий аспект социальных отношений, чтобы не обращать лишний раз внимание на причину отказа от слова «нет» в адрес своего дорогого лучшего друга. Конфета ожидаемо бодрит, дарит нужные силы и будто распространяет свежесть по всему телу. Чун Юнь облегченно вздыхает и наконец способен достать учебники из провалившегося под парту рюкзака. — Спасибо. — Не стоит. Син Цю продолжает записывать мысли в блокнот, задумчиво покусывая резиновый кончик ручки. Что всегда приятно поражало Чун Юня, так это рыцарство Син Цю — его доблестное желание помогать всегда и везде. Причем, совершает он свои добрые поступки зачастую бессознательно, продолжая выполнять четко заявленный алгоритм повседневных действий. Проявляться это может даже в мелочах: например, в прошлую среду они покупали молоко данго. Обыденная ситуация, не отличающаяся сверхъестественными условиями для геройских поступков. Однако Син Цю умудрился в очередной раз доказать окружению, что он не зря носит гордое звание местного «принца». Когда очередь в лавке дошла до них, кассирша нечаянно уронила стеклянную банку с кофе, которую собиралась порекомендовать как товар, идущий по акции. Син Цю, без всяких нареканий, нежно отодвинул ее бледную ручку от опасных остатков хрупкого стекла и со знанием дела быстро убрал упавшее в бархатный мешочек, в нужный момент оказавшийся в боковом кармане его объемного портфеля. Не иначе как благородный поступок. Чун Юнь дает слово, что угостит сегодня друга карри без моркови, и занимает свою позицию в беспрестанном шепоте учебной волокиты…

***

В столовой толпа студентов несет на подносах горячие супы, ароматные вторые блюда и легкие, питательные салаты. На кухне трудится Сян Лин, резво орудуя поварским черпаком и попутно рекламируя новинки этой недели. Син Цю и Чун Юнь садятся за одиночный столик, не скрепленный воедино с другими своими собратьями, кладут туда свои учебные принадлежности, в знак установления временной собственности, и направляются к витринам, сверкающим комплексными обедами. — Мне пожалуйста лапшу «Дары гор», — просит Чун Юнь, одной рукой задвигая к себе холодный апельсиновый сок. — Вот, юноша, — добрая женщина ставит перед парнем тарелку с аккуратно сложенной на ней собой и желает «приятного аппетита». Чун Юнь благодарно кивает и только сейчас замечает задумчивый взгляд Син Цю, бегающий от одного края ассортимента к другому. Видимо, он не может решиться между обжаренными креветками и бюджетной лепешкой «Мора». Финальную точку в этом выборе ставит Чун Юнь: — Будьте добры, карри. Син Цю предпринимает слабую попытку возразить, но осекается, когда слышит заветное примечание «без моркови», которое сходит с чужих уст. — «Хороший друг — это настоящий клад. Еще лучше тот, который делает выбор за своего друга». — Опять ты коверкаешь пословицы. Эх, если ты сердишься, не стоит. Просто считай, это моей платой за утреннюю помощь, — говорит Чун Юнь, когда они оба садятся за трапезу. Капельки масла сверкают на поверхности лапши, напоминая сияние утренних сугробов в лучах восходящего солнца, и выглядит это донельзя аппетитно. С самого детства парень обожал холодные блюда, выражая нетерпимость к горячей и острой еде. Хорошо, что в столовой можно найти практически все что угодно — вдобавок, дочь шеф-повара Мао, Сян Лин, с охотой согласится на любые кулинарные эксперименты, если все же столовая не сможет удовлетворить чей-то гурманский вкус. — О? Не стоило, мой дорогой друг. «Люди стремятся сблизиться с теми, у кого хорошая душа; рыбы стремятся в озеро, богатое водорослями». У тебя Чун Юнь, определенно, лучезарная душа, и я счастлив делить с тобой все радости и горести. — Звучит так, будто ты делаешь мне предложение. Син Цю смеется, склоняет голову набок, подпирая ладонью щеку, и полушутливо отмечает: — Я был бы не против.

***

У наследника корпорации «Фэйюнь» неприятно ломит спину, но он держится, пытаясь не сгибаться в три погибели — широкая толстовка точно стала одним из лучших решений за сегодняшнее утро, благодаря чему иногда (но лишь иногда) можно посвоевольничать в виде небольшой сутулости. «Надеюсь, завтра будет солнечно» — крутится в голове у Син Цю, когда тот берет из стойки малиновый зонт, стараясь не слишком нагибаться. — Разве сегодня дождь? — спрашивает Чун Юнь, удивляясь экипировке своего друга. — Вроде обещали ясный день. — Увы, у меня адски ломит спину, а это верный признак того, что надвигаются осадки. — Пфф, говоришь как старик. — Зато ты у нас, кажется, довольно юн и сознанием, и своим телом. Особенно, когда съедаешь перец чили, — ответ на провокацию получается еще более провокационным, и Чун Юнь мгновенно заливается краской, безусловно, больше не произнеся ни слова. Так, в безмолвном молчании, они идут к выходу. Им не впервой проводить время в таком режиме — все-таки шутки Син Цю иногда могут довести и не до таких последствий. Возможный сценарий в таких случаях обычно не отличается какой-либо сложностью: еще минут сорок, и Чун Юнь перестанет дуться, первым нарушая затянувшееся неловкое молчание, Син Цю подхватит мирный настрой, с легкостью превратит его в игривый и снова будет сыпать шутками, искрящимися исторической и культурной остротой. Однако не проходит и получаса, как о соглашении «ничего не говорить, пока кто-то из нас не сдастся» приходится временно забыть. — Оуууу, нет!!! — кричит девушка около входа, и парни подбегают к студентке, спеша предложить свою помощь: — С вами все в порядке? Янь Фэй, удивленно хлопая глазами, бодро отвечает: — Да, все отлично! Затем, чуть помедлив, все же меняет свое мнение. — Нет, на самом деле все очень отстойно. Юноши переглядываются между собой, и Син Цю первым, не скрывая своего любопытства, осведомляется у девушки: — Случилось что-то ужасное? Она тоскливо смотрит на ливень за окном и удручающе вздыхает. — Не ожидала, что сегодня дождь. Дело в том, что у меня нет с собой портфеля. Документы, что я держу, очень важны! Мега важны! Предельно важны! Вы понимаете? — Если честно, не то чтобы… — активная риторика Янь Фей, как и ее заразительная смесь меланхолии и выразительной экспрессии делают свое дело – из ее речи становится ничего не понятно, зато градус интереса становится только выше. — МОИ ДОКУМЕНТЫ! ОНИ НАМОКНУТ! НАМОКНУТ! — почти кричит юное дарование юриспруденции, разводит руками, из-за чего тщательно пропечатанный «кейс» хаотично взлетает и бумажным «снегопадом» ложится на новом кафеле. — Мне крышка. – Оууу, госпожа, не стоит так горячиться. Уверен, есть решение вашей проблемы, — вкрадчиво говорит Син Цю, протягивая малиновый зонтик наконечником вовнутрь. — Вы можете взять мой. — В-вы… серьезно? — спрашивает в изумлении Янь Фей, округляя глаза. Подобная доброжелательность не проходит зря, за все так или иначе нужно платить — Янь Фей знала это не понаслышке. Но что-то в юноше напротив вызывало доверие. Что-то, что было запрограммировано самой интуицией, вертелось на языке и никак не могло отпустить. — Мне точно можно его взять? — Абсолютно верно, госпожа, — кивает Син Цю и, взяв за руку Чун Юня, убегает в сторону местной маленькой парковки. – Увы, нам с моим милым другом нужно спешить, удачной работы, леди! — СПАСИБО! — кричит вслед Янь Фей. И наверняка энергично машет зонтиком.

***

— Ну и? К чему такая спешка? У нас с тобой разве что-то запланировано? — озадаченно спрашивает Чун Юнь, ощущая, как краска постепенно приливает к щекам, нанося на них прелестный алый оттенок. Все это — не только потому, что совместный бег был слишком неожиданным для стабилизации «хрупкого» кровообращения, но и потому, что Син Цю все еще держал его за руку, нежно обхватив чужую ладонь. Даже такой мелочи хватает для молодых людей, чтобы их сердца пропускали удар-другой, а учитывая врожденное состояние Чун Юня, мелочь перестает быть мелочью и перерастает в нечто большее — в нелинейную комбинацию беспорядочных стуков. — Нет, но если бы мы оттуда не ушли, эта девушка точно передумала бы и отдала зонт обратно. В ее глазах читается поразительная сила воли, знаешь… — Меня поражает твоя добродетель. Это, безусловно, хорошо, но что ты собираешься делать сам? На улице ливень, да и твоя спина… — Ну! На это у меня есть мой самый милый друг! — ехидная улыбка расцветает на лице Син Цю, и он стреляет взглядом в сторону «драгоценности» Чун Юня. — Подсобишь? «Тот самый милый друг» вздыхает, но не так тяжко, как Янь Фей, а скорее — с чувством облегчения и осознанием собственного поражения. Он усмехается и передает в изящные, аристократичные руки дополнительный мотошлем. — Естественно.