Я подарю тебе надежду

Они идут по длинному коридору друг за другом, в молчании собираясь с мыслями. Панорамные окна смотрят на послеполуденное солнце, заливая окружающее пространство белым, «простынным» светом. Чайлду приятен этот свет — он напоминает ему туманные дали, скрытые неистовой вьюгой, и белизну скрипучего снега. Чжун Ли же, напротив, внутренне съеживается — подобное освещение всегда ворошит нежеланные воспоминания. Например, образ мертвенно бледной девушки, изо рта которой сыплется соль. В ее пустых глазах нет места надежде — они потухли быстро, без промедления, с энтузиазмом отдав последнюю искорку жизни. «Моракс…» – все, что успевает задокументировать эхо. Ее последнее слово, последнее названное ею имя. Мужчина замедляет шаг, что не может укрыться от острого, наблюдательного взгляда Тартальи, с любопытством изучающего чужую напряженную спину. — Так, куда мы направляемся? – спрашивает Предвестник, пытаясь натянуть одеяло внимания на себя. Он не знает, что тревожит Чжун Ли. Он не знает и не хочет этого знать. Как-никак им движет отнюдь не беспокойство. Просто не его это удел — стоять в стороне, смиренно чего-то ожидая. — Хм… думаю, нам стоит обсудить детали нашего контракта в более приемлемом месте, — отвечает Чжун Ли, наконец расставаясь с мрачным оцепенением, секундной слабостью, которую он может себе позволить лишь в исключительных случаях. — Как насчет университетского кафе на первом этаже? Там как раз должна хозяйствовать Сян Лин. Чайлд замечает, как его собеседник особенно выделяет тот факт, что на кухне будет готовить некая Сян Лин, и спешит задать соответствующий вопрос: — А кто такая Сян Лин? — Когда на кухне главенствует Сян Лин, вкус любого ее блюда заставляет забыть, где ты находишься — на земле или на небесах. Ее кулинарное искусство воистину достойно похвалы, оно умудряется сочетать в себе практически все кухни мира и даже предпочтения районов Ли и Юэ — пространно отзывается Моракс, на что Тарталья только оптимистично вздыхает. Чжун Ли не удается ответить по существу, и почему-то Чайлд нисколько этому не удивлен. Они продолжают свой путь… …но вынуждены остановиться перед закрытой дверью. Чжун Ли тянет ручку на себя снова и снова, но все попытки оказываются безуспешными. — Не знал, что по вторникам они не работают… — озадаченно озвучивает свои мысли преподаватель, поднеся руку к подбородку в своем классическом, «размышляющем» жесте. — Сегодня четверг, — констатирует Чайлд, еле сдерживая прорывающийся наружу смех. — А? — произносит Чжун Ли, в умилительном изумлении расширив глаза. — Разве сегодня не день семинаров? — Пфхаха… на самом деле… нет? — Мгм… вот как… — многозначительно отвечает Моракс, отворачиваясь. Он скрещивает руки на груди, кивает, что-то про себя подтверждая, и терпеливо старается не замечать хихикающего студента за спиной. Что ж, утешает одно — атмосфера между ними сгладилась, потеряла свои броские очертания и тонкий, но весьма ощутимый шлейф враждебности. Подобная смена настроения — хорошее подспорье для переговоров. Ему ли не знать, мастеру заключения всевозможных сделок и контрактов. Теперь становится ясно, почему студенты были удивлены сегодняшнему занятию — по расписанию стоит лекция, но никак не семинары с танцами, конкурсами и прочими странностями эпохи Гео Архонта… Чжун Ли вздыхает. В последнее время он все чаще стал упускать из виду довольно важные вещи, о которых не стоило бы забывать. Или не в последнее время? — Не волнуйтесь, все подумали, что семинар был предусмотрен заранее, — утешает преподавателя Чайлд, скрывая за своими словами теплую, искренне веселящуюся улыбку. Господин Чжун Ли не перестает вызывать у него неопределенное чувство — это ни радость, ни счастье, ни гнев, ни разочарование. Это другое — что-то, что не может иметь собственного названия. Но в бесконечной палитре цветов, тонущей в своем многообразии, оно бы точно заняло почетный светлый градиент. — В самом деле? — Наверное? Раз даже примерная Кэ Цин сказала мне заткнуться, когда я спросил у нее, а что, собственно, происходит. Чжун Ли хмыкает, но этот хмык скорее походит на безобидный смешок, нежели на необоснованное пренебрежение. Тарталья улыбается, а вслед за ним улыбается и Моракс. В этой смиренной тишине они неожиданно находят взаимопонимание, отпечатавшееся в уголках губ; пробежавшее мирной тенью по лицу каждого. Кажется, что они почти друзья. Соратники или союзники на полставки. Что, впрочем, недалеко от правды. — В таком случае предлагаю отобедать в «Хорошем охотнике» у Сары. В этот раз Тарталья соглашается незамедлительно. Вопрос «А кто такая Сара?» так и остается не озвученным.

***

В «Хорошем охотнике» людно, живо и пахнет жареным. Меж столиков порхает, словно бабочка, официантка в аутентичном наряде средневековой служанки. На стенах висят мечи, копья, дубовые щиты и прочий реквизит сериалов про династии. Чайлд с восторгом озирается по сторонам, вбирая в себя новую праздничную атмосферу, новое шумное окружение, новый эмоциональный спектр людей, хлещущих пиво и наслаждающихся сытной трапезой. Все это похоже на свадьбу — на костюмированную свадьбу. Веселье, смех, тосты со смыслом. В синеве глаз разгорается огонек азарта — быть может, и драки здесь не в новинку? Он бы померил силы, даже если он пришел сюда ради обеда. Отличная драка — залог не только здоровья, но и зверского аппетита. Помнится ему, об этом говорил какой-то древнегреческий философ. Наверное, его звали Архимед. Чжун Ли хмыкает снова. На сей раз выражая удовлетворение. Он берет взволнованного Тарталью за плечо и тащит в сторону редкого свободного столика у стены. Зона освещена плохо, перегорела одна из лампочек, оставив фонарный витраж блеклым и тусклым — скорее всего, поэтому этот столик оказывается никем не занятым. Стульчики жалобно скрипят, будучи отодвинутыми, и пара «студент-профессор» наконец садится, моментально погружаясь в игривый полумрак крайней стороны зала. — Здесь всегда так оживленно? — Только по вездесущим четвергам. Тарталья смеется. Смех его получается легким, коротким и освежающим — изящная, юношеская естественность во всей своей безграничной красоте. Чжун Ли не может вспомнить, смеялся ли он сам так же, будучи молодым. «Нет», — лихорадочно пробегает в мыслях, — «никогда». Рождение уже щедро одарило его мудростью неизвестных времен. К ним подбегает молоденькая, красивая девушка. В ее руках — испещренный чернилами блокнот, с нижнего края которого капает еще не засохший овощной соус. Смешинки в ее карих глазах располагают к приятной, оживленной беседе. И Чжун Ли, безусловно, к ней абсолютно готов. — Господин Чжун Ли! — весело приветствует она. — Как давно вас здесь не было! Моракс неловко кашляет. — Сара, добрый вечер. «Так вот какая она, Сара» — думает Чайлд, рассматривая девушку с ног до головы. Та замечает нежданное внимание сразу, краснеет, но видно — она не так проста. Румянец на ее щеках пропадает так же быстро, как и возник. Легкомысленное кокетство явно не ее конек, самодостаточная, умная девушка — приходит к выводу Тарталья, и добрая усмешка трогает его губы. — Что будете заказывать? — интересуется она, держа наготове блокнот. Профессор Чжун Ли вяло пробегает глазами лежащее перед ним меню, останавливается на третьей странице и тыкает в красочную картинку мяса, облепленного морковкой и кусочками поджаренного бекона. — Мне как обычно, — произносит он, по итогу не соизволив заглянуть в разноцветную карту бара. — Тогда… — подает голос Тарталья, — …мне то же самое, что и профессору. Подкинутый Чайлдом намек теряется, ускользает и разбивается о несокрушимое недоумение в очах, благословенных цветом корляписа. — Поняла, — говорит Сара и, подмигнув парню, убегает в сторону кухни. Они остаются вдвоем. Приходит время поговорить о делах насущных, но ни Чайлд, ни Чжун Ли не предпочитают спешить, по крайней мере, сейчас — в мягком полукружье неровного света. Звучит очаровательная музыка эпохи Людовика XIV, однако Тарталье она не совсем по вкусу — запыленные отцовские кассеты с «Ласковым маем» и то кажутся ему куда более зажигательными. Зато Моракс малость втягивается — он отстукивает незамысловатый ритм песни по дубовой поверхности (наверное, тоже из разряда «средневековых») и улетает мыслями далеко за пределы уютного ресторана. Обтянутый в черную перчатку палец похож на курицу, клюющую неуклюже рассыпанную крупу, и Тарталья не сразу осознает, что задерживает взгляд на чужой руке намного дольше, чем того требует тривиальное сравнение ее с несущей яйца птицей. Щелк! Что-то внутри него неожиданно щелкает, лопается, звенит, предположительно разбиваясь, и в воздухе звучит нелепый приказ: — Снимите их. Чжун Ли не понимает. Снова. — Прости? Чайлд не отрывает глаз от нее, от черной, местами потертой кожаной ткани, скрывающей красивые, изящные руки. — Снимите их, — повторяет он. И только сейчас Моракс замечает. Направление чужого взгляда, гипнотизирующего глубоким синим цветом — таким, что впору сказать, будто темная, тонкая, еле заметная кромка радужки поглотила всю небесную лазурь ранее невинных, кристально чистых глаз, превратив ее в беспощадный, холодный океан, где способны обитать любые подводные существа. Не всегда милые, не всегда приветливые подводные существа. Почти монстры. Чжун Ли непроизвольно сглатывает. Он решает послушаться, хотя бы ради столового этикета — в этом плане Тарталья прав. По крайней мере, в прошлые разы Венти советовал ему есть голыми руками, ибо так ощущения от «жареной, голенькой, купающейся в зелени, курочки», по его словам, намного крышесноснее. Естественно, такой способ трапезы для Чжун Ли все еще авантюра, но раз уж ему все равно не сложно снять свои перчатки, то почему бы и не попробовать. «Надеюсь, Сара не разделяет взглядов Барбатоса и принесет достаточно приборов» — надеется Моракс, берясь за кончик пальца. Ткань приятно шуршит, но ресторанный гул заглушает звук. Пальцы у профессора длинные, почти музыкальные, а ладони усыпаны следами от мозолей. Чайлд доволен. Его маленькая прихоть была исполнена. Не то чтобы он без ума от беспрекословного подчинения, но в отношении профессора Чжун Ли, который представился «союзником Царицы», подобное вызывает у него бабочки в животе. Глупую, беспричинную эйфорию. — Ты должен каждую неделю предоставлять мне отчет о своих действиях. Не вздумай причинить кому-нибудь вред. В твои обязанности это не входит. Их переговоры начались. — Откуда вам знать, что именно входит в мои обязанности? – парирует Чайлд. — И, что, теперь мне не нужно вас «сопровождать»? Чжун Ли откашливается. — Нет… тогда я неправильно выразился. Как бы это сказать… наверное твой вопрос об обеде «застал меня врасплох», — раздается тихий смешок. — Неплохая тактика, распознаю почерк японской группировки. Отчетность. Отчетность — вот что я имел в виду, на самом деле. «Как он смог…?» — Тарталье не составляет труда, в свою очередь, распознать легкую насмешку. Чжун Ли в очередной раз доказывает свою осведомленность, и, казалось бы, это еще одна причина ему верить, но Чайлд… …не хочет этого делать. — Что ж, удивлен. Передам вашу похвалу нашему шестому Предвестнику. Ох, или вы с ним тоже якобы на связи? — язвит Тарталья, выдавая самую милую улыбку из своего многочисленного арсенала лицевых выражений. — Нет. Как я уже сказал, я твой союзник. Если тебе понадобится помощь, можешь заходить ко мне в любое время. Если не веришь, спроси у своих. — Оууу, не волнуйтесь, обязательно спрошу. Воздух искрится невидимым напряжением, пузырится, словно хорошо встряхнутая газировка. Они сидят друг напротив друга, шипя намерениями, взаимными подозрениями и, как ни странно, невесомой симпатией. Непонятной, незаметной симпатией — их собственного кофеина в коле установленных взаимоотношений. В это время Сара приносит мясо. Оно разжигает аппетит, дразнит сияющим жиром, зеленью укропа и незабываемым ароматом. Отличный шанс для передышки. Чжун Ли берет в руки нож и вилку и аккуратными, точеными движениями начинает разрезать мягкую плоть. Макает отрезанный кусочек в соус, водит им по белоснежному блюдцу, нанизывает неровный кружок морковки и отправляет к себе в рот. Для Тартальи Чжун Ли — почти загадка. Его можно разгадать лишь наполовину. С одной стороны, вот он, странный милый препод с нелюбовью к кофе, нелепыми, веселыми семинарами, заторможенной реакцией и с замашками пенсионера. С другой стороны, Чжун Ли — абсолютно другая личность. Хитрая, сильная, дерзкая и упертая. Такая, что все равно настоит на своем. Чайлд решает проверить эту личность на прочность. — Вы сказали… что являетесь союзником Царицы, — Тарталья не притрагивается к блюду, обращая все свое внимание на собеседника. — Означает ли это, что вы придерживаетесь тех же взглядов, что и она? Моракс перестает жевать. «Он насторожен» — довольно замечает Чайлд и продолжает: — Она ненавидит Селестию, вы наверняка это знаете. Ее ненависть настолько глубока, что способна сжечь любые моральные предрассудки. Признаться честно, я понимаю ее. То ужасное событие невозможно забыть… Вилка и нож в руках Чжун Ли опасно дрожат, но он все равно пытается отрезать еще кусок. Не для того, чтобы насладиться обедом, а чтобы занять чем-нибудь себя. Для того, чтобы не сорваться, не думать… …не думать, не думать, не думать вообще. — Кхаэнрия… Дум! Приборы ударяются о фарфор тарелки. Красная струйка мешается с пряным, бурым соусом. Глубокая царапина около костяшки теперь сочится кровью. Чжун Ли даже не замечает порез. Тарталья берет чужой палец, оглядывает его с заботой со всех сторон. — Ай-яй, ну как же так… И медленно проводит языком по ране. Кровь Моракса соленая, но Чайлд находит в ней парадоксальную сладость. Чжун Ли сидит тихо, он размышляет о своем. Разговор пришелся ему не по душе, ибо взыграл на струнах запечатанных воспоминаний. Теперь его задача — запечатать их снова, на время забыть, надеть маску другого человека и снова жить, пытаясь исправить непоправимое. Становится немного влажно. Глаза широко раскрываются. Он в панике отдергивает руку, смотрит то на Чайлда, то на следы остановившейся крови и пытается сложить «2+2». Получается неплохо — осознание приходит моментально. Чжун Ли не знает, что сказать. Что почувствовать. Он просто встает из-за стола, быстренько протирает рот одиноко лежащей салфеткой и направляется к выходу, оставляя Тарталью одного. То, что ему снова придется платить за двоих, Чайлд понимает не сразу.