Предчувствуя сказку

30 декабря 2019

      Стас, распугивая грохотом зимних ботинок поздних жильцов и прочую нечисть, обыкновенно прятавшуюся в подъездном мраке, взлетел на восьмой этаж и в пару широких шагов оказался у двери последней квартиры. Цифры «5» и «6», приклеенные им пару лет назад, чуть покривились и выцвели, но держались из последних сил. Натянув капюшон по самый кончик носа, Стасик вжал кнопку звонка. За дверью послышался топот мелких ног тяжёлого Живоглота, а затем невнятные споры, заглушаемые металлическим грохотом. «Опять поделить не могут, кто пойдёт открывать дверь. Занятые!» — хихикнул Стас.       — Кто? — утомлённо взвыла за дверью сводная сестра.       Стасик откашлялся, стараясь максимально исказить голос, и потряс чуть заиндевевшим веником жёлтых хризантем (больше похожих на подсолнухи), заранее заготовленным для Эли, перед самым глазком:       — Доставка цветов. Гоняют в Новый год к вам.       — Новый год завтра, — буркнула Элька, замок щёлкнул.       — У кого как, да, Лёнька? — хмыкнул Стас, лёгким взмахом головы сбрасывая капюшон.       Эля, раскрывшая дверь ровно для букета, замерла с приоткрытым ртом. Стас ни разу не наблюдал мыслительный процесс в замедленной съёмке, но сегодня, похоже, сестрица решила доставить ему такое удовольствие: сначала она хмурила тёмные брови и морщила веснушчатый носик, припорошённый мукой; а потом просияла, широко распахнув светло-карие глаза.       Маленькая и вёрткая Элька, прокричав имя братца, пожалуй, на весь огромный подъезд, с разбега запрыгнула ему на шею. Грохнула о стену дверь. А Стас только и успел крякнуть да спасти от безжалостных объятий букет белых роз для матери. Непослушные медовые волосы щекотали нос ароматами имбиря и корицы, а на одежде от прикосновений оставались мучные отпечатки пальцев — все признаки, что семья готовится к празднованию Нового года. Как всегда, раньше торжественной ночи.       — Может, не будешь душить, а отпустишь меня всё-таки? — придирчиво оглядывая мучные следы на куртке, подмигнул Стас. — Два года не виделись как-никак. Дай мне на остальных посмотреть!       — А ты уверен, что тебя хотят видеть? — прищурилась Элька.       — Не умеешь ты блефовать.       Стас осклабился и, впихнув в руки сестры веник из хризантемоподсолнухов, бесцеремонно прошёл в квартиру. Повсюду витали запахи кухни: терпкие ароматы приправ, сладковатые цитрусы и сочные стейки с кровью и зеленью (коронное блюдо отчима). Пустой желудок дал о себе знать жалобным урчанием, на которое незамедлительно требовательным воплем отозвался рыжий перс. Осторожно отложив мамин букет под зеркало и небрежно скинув рюкзак с курткой в угол за дверью, Стас поднял на руки кота.       За то время, пока они не виделись, он из котёнка вымахал в матёрого котяру, который, впрочем, по-прежнему задиристо шлёпал Стасика по лицу пушистым хвостом и норовил впиться когтями в кожу. Элька вприпрыжку ускакала в кухню, зарывшись носом в букет, и её голос уже раздавался оттуда. Стас смеялся, чуть подбрасывая кота, и почёсывал его, вполголоса нахваливая толстые бока.       — Оставь животину, — беззлобно буркнул отчим, оттиравший руки белым полотенцем. — Тебя каким ветром занесло? Попутным али как?       — Целенаправленным, дядь Серёж, — хохотнул Стасик и мягко отпустил Живоглота на пол.       Когда Стас протянул руку для обычного рукопожатия, отчим вдруг по-отечески небрежно приобнял его и хлопнул по плечу и тут же, не разжимая руки, придирчиво оглядел геометрическую татуировку на месте кривого рубца на предплечье. Многозначительно приподнял бровь:       — Что-то новенькое.       — Доработал немного дизайн, — неловко передёрнул плечами Стас и кивнул в сторону букета. — Мама?..       — Сейчас, — Сергей направился в кухню, на ходу провозглашая: — Катерина! Твой блудный сын вернулся!       Пока мама раздавала команды на кухне, подбираясь к сыну, Стас успел небрежным взмахом зачесать назад некрасиво топорщившиеся волосы и расправить крафтовую бумагу, в которую были укутаны цветы. Когда мама показалась на пороге прихожей, Стасик качнулся на пятках, переполняемый детским воодушевлением.       Мама вроде бы совершенно не изменилась, но при этом было в её образе что-то неуловимое. «Так… Быстро: волосы? Да не, всё те же высветленные. Всё тот же пучок. О! чёлка, точно», — Стасик кашлянул в сторону и торжественно на одном дыхании выпалил, что маме — её любимые цветы, как в её любимой песне, и что ей невероятно идёт новая причёска.       — Ста-асик, — качнула головой мама, принимая букет из его тощих пальцев и плавно откладывая в сторону. — Иди сюда!       Она развела руки, всё те же, мягкие, тёплые, с аккуратным французским маникюром с блёстками (в самом деле, как будто и не расставались!), и Стасика дважды приглашать не пришлось. Было странно не обнимать кого-то, а кутаться в объятия, нежные, пахнущие домом и сладкими сливками. Мамины руки скользнули по его влажным волосам, гладко выбритым щекам, плечам и телу.       — Ты меня обыскиваешь, что ли? Пашка так обычно задержанных досматривает, — хрюкнул Стас в мамино плечо.       — Нет, пытаюсь вычислить новые татуировки, — отстранилась от него мама и приподняла за подбородок. — Компас остался, вижу. Ну колись, что нового?       — Язык проколол! — мамины глаза широко распахнулись, а рука потянулась к лицу (видимо, проверить). — Шутка. Только уши. Но это так, побаловаться.       — Двадцать два года человеку, а ему всё баловаться… Когда ты уже… Повзрослеешь? — мама потрепала Стасика по щеке.       В родном взгляде на мгновение проскользнуло разочарование, которое мама тут же скрыла за благодарной улыбкой. Приняв букет, словно он состоял из хрустальных роз, она позвала сына к столу. Стас ещё раз потрепал Живоглота, уютно свернувшегося на его куртке, по шее и небрежно за шкирку откинул в сторону. Кот обиженно зашипел, но Стас был уверен, что он, на самом деле, не в обиде. Просто характер был такой — сварливый.       «Прям как у Алики!» — хмыкнул Стасик, осторожными шагами обходя квартиру, где его нога не ступала вот уже больше полутора лет. Просторная, четырёхкомнатная. Стасик заглянул в каждую. В маминой с отчимом спальне, освещённой лунным сиянием, на прикроватной тумбе стояла маленькая декоративная ёлочка, на низкой кровати лежало синее праздничное платье мамы. Дверь в Элькину комнату была приоткрыта, свет горел, и грех было не заглянуть. «Ой, Лёнька, нич-чего не меняется, — беззвучно хохотнул Стасик, разглядывая три праздничных платья, аккуратно разложенных на кровати, и целую полку плюшевых котов. — Как будто живого мало».       Прикрыв дверь, Стас нырнул в свою. По правде говоря, он ожидал увидеть здесь или слой пыли, или склад — это было бы заслуженно: в конце концов, в доме надо появляться хотя бы раз в полгода, особенно если есть возможности (а возможности у него были всегда), особенно в е г о доме. Стас осторожно поставил рюкзак к письменному столу и, не включая свет, наощупь прошёлся по нему пальцами. Всё осталось таким же, каким он оставлял. Недоделанная моделька машины, армиллярная сфера и наброски татуировок. Правда, их чья-то хозяйственная рука аккуратно сложила в стопку.       Стас хмыкнул.       — Переодевайся и иди к столу. Будем праздник праздновать, — тепло улыбнулась Эля, материализуясь в дверном проёме.       — Вы тут вообще появлялись? Или дом-музей организовали имени меня?       — Па сказал, что это твоя комната. И порядки тут твои, и не нам их менять, — и добавила, уже с нескрываемой завистью: — Он вообще тебя больше любит.       — Не, это просто мужская солидарность, — отмахнулся Стас, стягивая через голову уже изрядно поднадоевший джемпер, Элька тактично отвернулась. — Ой, да ладно тебе. Я ж не без трусов тут стою.       — А я просто воспитанная, — самолюбиво хмыкнула Эля и обернулась: — Ладно. Уговорил!       Стас фыркнул и распахнул шкаф, изучая многообразие чёрно-белых футболок. А Эля изучала его. Боковым зрением Стас заметил, как она покусала большой палец и протяжно вздохнула, задержав взгляд на относительно свежей татуировке грача в полёте на рёбрах. Обычно она так вздыхала, когда на языке у неё крутился какой-нибудь ядовитый, но очень опасный для отношений вопрос.       — Ну, спрашивай, Лёнька, — подмигнул ей Стас, одеваясь. — Чего хочешь знать?       — Ты правда нашёл сестру? — смешно наморщилась и, потерев переносицу, сочла нужным добавить: — Родную.       Стас расплылся в улыбке. Ещё в Пашиной квартире, собираясь под чутким руководством лучшего друга и новоявленной сестры Алики, он готов был дать руку на отсечение, что сводная сестрица первым делом поинтересуется вскользь упомянутой Аликой Мельниковой. И сейчас Эля стояла, как маленькая обиженная девочка, и ждала ответа. Стас немногословно кивнул и пообещал рассказать обо всём за ужином.       — Но ты такая одна, систр, — с усмешкой заверил он её, захлопывая двери шкафа. — Идём.       — Хочешь знать? — Эля не пропустила его на пороге: ткнулась грудью в его грудь и испытующе прищурилась, силясь не то заглянуть в самую душу, не то опьянить своими светло-карими глазами. — Если б ты не приехал сегодня — я б под куранты загадала, чтобы ты приехал. Хотя бы на один день. Без тебя… Не так.       Стасик склонил к плечу и невесело усмехнулся. На языке крутились обещания больше так не покидать семью и дурацкий вопрос: «Как?» Разумеется, вопрос победил. Элька фыркнула, натягивая рукава свитера по самые кончики пальцев и пряча руки подмышки. «Обиделась, что ли? Молодец ты, Стасик! Алика бы сказала, что ты болван самолюбивый», — озадаченно взъерошил волосы Стас, и сестра вдруг, смилостившись, пояснила.       — Скучно. И тихо.       Когда он рассмеялся, пытаясь заграбастать невысокую сестру в объятия и перекинуть через плечо (как они любили баловаться, ещё когда не семьёй были — соседями), Элька вывернулась, больно ущипнув его под рёбра, и унеслась в кухню. Только гетры и мелькали.       В просторной кухне, совмещённой с гостиной, всё было готово к Новому году. Благородным золотом переливались огни на ёлке, настоящей, живой, источавшей невероятно крепкие ароматы хвои и мороза (Стасу даже на мгновение показалось, что это не мишура на лапах — снег), стол между диваном и телевизором был заставлен салатами и тарелками с сочными стейками, вышедшими из-под умелой золотой руки отчима. Мама уже успела переодеться в платье и собрать волосы в пучок. Элька с ногами забралась на диван в платье-свитере и схватила бокал шампанского. Сергей её одёрнул, заменяя бокал на глинтвейн:       — Приготовила — пей.       — Па, ты ничего не понимаешь, — закатила глаза Элька. — Глинтвейн к печенькам. А шампусик к тусе.       — Кстати, как там печеньки, — как бы невзначай кивнула на духовку мама и, едва Эльку сдуло с места, присела рядом со Стасом. — Что будешь?       — Всё! — с азартом облизнулся Стас.       Следующие полчаса они провели, заедая вкуснейшим Новогодним ужином разговоры. Элька делилась успехами в учёбе и планами; мама с отчимом сетовали на завтрашнее дежурство (у мамы в пожарной части, у Сергея в хирургии) и на маячившее впереди колоссальное количество работы; а Стасик жадно внимал каждое слово, насыщаясь ими едва ли не сильнее, чем мясом. Когда дошла его очередь, Стас встряхнулся и хрустнул шеей… И заговорил.       А ему было, что рассказать! За два года он сменил три машины, перевёлся из одного универа в другой, поработал бариста, барменом и помощником механика на СТО; сменил несколько тусовок и нашёл друзей, девушку и единокровную сестру. Мама слушала не дыша. Подпёрла ладонью щёку и двигалась, лишь чтобы подложить Стасику в стремительно пустеющую тарелку добавки. Элька ела лениво и так и норовила вставить едкий комментарий, особенно досталось Алике. Стас шутливо отражал выпады и косился на отчима. Тот слушал внимательно, кивал, вздыхал и одобрительно хмыкал. А когда Стас развёл руками, отказываясь от очередной порции салата, и завершил свой рассказ, Сергей усмехнулся:       — А чего тебе не хватает, Стас? Вот прям колоссально.       — Мне?       Вопрос застал врасплох. Стас как-то привык хватать в жизни всё, что она даёт и приспосабливать куда-нибудь, даже если оно не сильно надо. «Дают — бери, бьют — беги!» — стало его жизненным кредо ещё с начальной школы. Вот он и бегал из города в город, от дома к дому, от человека к человеку, от девушки к девушке. Странно было отвечать на вопрос отчима, что у него есть всё — это не так: у Стаса не было своей квартиры (занимать жилплощадь друга, пусть и за совместную квартплату, становилось не круто), у него не было желаемой машины и хорошей работы.       Но это было не тем, это было приходящим и уходящим.       Стасу не хватало чего-то вечного. Он поочерёдно посмотрел на родню. Мамины глаза, тёмно-синие, как вода на глубине, твёрдые руки и звонкий голос, вплетённый в колыбельную; руки отчима, мягкие, твёрдые, поддерживающие его после аварии пять лет назад, чтобы сделать первый шаг после операции; Лёнька, смешливая, яркая и неугомонная, как огонёк — вот, что отдавалось в груди тягостным подёргиванием, щемящей тоской и заунывным словом «потом».       Потом напишет. Потом позвонит. Потом вышлет фото. Потом расскажет. И приедет тоже п о т о м.       Стас ощутил, как ему не хватало семьи, только когда снова утонул в мягком угловом диване напротив записи прошлогоднего боя курантов, только когда поочерёдно ощутил на своей спине ладони всех членов семьи. Он тихо выдохнул простое слово:       — Вас.       — Тогда выпьем за то, чтобы ты всегда знал: как бы далеко тебя ни занёс твой шальной ветер в голове, мы здесь тебя поймаем, укореним, поддержим, — приподнял бокал шампанского отчим и посмотрел на свою дочь: — И тебя, Элька, это тоже касается. Ты уже почти взрослая девчонка. Мы с Катериной не имеем права говорить, куда вам идти и что делать… — мама тихо вздохнула. — Даже если сильно хочется. Бейте татухи, колите пирсинг, гоняйте по улицам — это ваш выбор, ваша жизнь, вам за него отвечать. Но, пожалуйста, дети, возвращайтесь домой. Хоть иногда. Нам, старикам, это нужно.       — Па… — жалобно протянула Лёнька, глаза её подёрнулись пеленой слёз, а бокал дрогнул в пальцах. — Зачем ты… Так?       — Эля, ну ты чего? — мама с улыбкой (хотя в её глазах тоже стояли слёзы) притянула Эльку к себе и чмокнула в макушку.       Стас вздохнул и, подмигнув Эльке, торжественно поклялся, что будет регулярно приезжать к ним и, может, даже привезёт сварливую сестрицу к ним знакомиться. Ну и девушку с лучшим другом, разумеется.       Прошлогодние куранты пробили двенадцатый раз.