Влечение

Побег из-под венца. Настолько эпично, будто сюжет украден из фильмов с начинкой, больше напоминающей сказку. Будто газетная вырезка с анекдотом, и от реальной жизни как-то далековато. По крайней мере, Алине всегда казалось именно так. «И с каждой ступенькой она все отчетливее понимала: помолвочное кольцо было ошибкой, его руки пахли совсем чужим теплом и с самого начала лишней заботой». Так, наверное, подобное описывают в романах? Но эта история другая. Прежде всего, необходимо поменять героев местами, потому что не явился на церемонию бракосочетания жених. Соня аккуратно прижимала девушку к себе, в ее свитшоте утопали, пачкая материю потекшей тушью, рыдания Алины. — Сладкая, — утешающе-мягко произнесла рыжеволосая, — он просто мудак, ладно? Не знаю, как можно было отказаться от того, чтобы просыпаться с тобой каждое долбанное утро и будить тебя на работу с помощью дрели или рупора. Или тяжелого рока в колонках. — Нет, под рок я сплю даже крепче, — чуть приостановив полуистерику, ответила Олешева. За фразой подоспели два всхлипа. — Ты его любишь? — Соня знала: этот вопрос всегда был под замком, тем не менее, сейчас она решилась его озвучить. И ответ определенно мог ее растерзать. Но даже в случае столкновения с собственным душевным кровотечением Сомусева не смогла бы уйти или спрятаться, потому что нужна была девушке, роняющей слезы на ее свитшот, прямо сейчас. — Сонь, у тебя ведь есть вино? ********************************************* Halsey на фоне, жадное скольжение языка по шее. Макс в командировке, и он не узнает, верно? Они скрыли только один поцелуй до этого. Ну, почти. Просто Соня действительно не может противиться соблазну связать и трахнуть девушку, а Алина уже сама не знает, как забрела в этот тупик. Но она хочет быть связанной. Поэтому Сомусева хватает ее за горло и прижимает к стене, надеясь увидеть в глазах девушки то, что отчаянно ищет, не выдавая себя при этом. Сладкое желание подчиниться пульсирует в зрачках розововолосой. Этого мало. Но похоть, учащенным дыханием и повышенным пульсом, берет свое. Условия приняты. Софья невесомо касается губами шеи Олешевой, нарочно ограничивая себя и воздействуя на девушку минимально. Только начав игру, она отстраняется от Алины и подходит к столу, чтобы взять с него открытую бутылку полусладкого. Содержимого где-то четверть. Футболка Сони уже на полу. Она в нижнем, как и девушка напротив. Под пронзительное пение на фоне рыжеволосая вручает Алине вино и позволяет ей наблюдает за тем, как сама избавляется от лифчика. Затем перехватывает бутылку, пьет неаккуратно, и в этом вся соль. — Слизывай, сучка, — произносит Соня, намекая на капли вина, стекающие по ее телу. И Алина проходится языком по ключицам девушки, по ее груди, заменяя красные дорожки влажными следами. Сперва старается ничего не упустить, но потом ловит себя мысли: «А что будет, если я слижу не все?». И подсознательно желая сониной злости, а вместе с ней и ужесточения наказания, она пропускает пару капель, уже становясь на колени, покрывая поцелуями живот девушки. — Ты ничего не забыла? Олешева продолжает спускаться, приближаясь к промежности Софьи. Контролировать себя становится сложнее, но Сомусева справляется, рывком поднимая девушку с колен. — Господи, ты не можешь справиться с простейшей задачей, — переходит на крик рыжеволосая, — Это так сложно? Ладно, знаешь, как мы поступим? Я буду трахать тебя как чертову шлюху, не надейся даже на капельку уважения, раз ты не проявляешь его по отношению ко мне. Охваченные страстью, они падают на кровать. Соня закусывает губу, рассматривая девушку под собой. Звук пощечины, покрасневшая щека Алины. Выражение лица рыжеволосой на пару секунд меняется на взволнованное, но она быстро одергивает себя и возвращается к прежней роли. Связывает Олешевой руки. Входит в девушку резко, жестокие толчки сопровождает быстрыми движениями языка. Не дает кончить, сбавляя обороты, когда та уже почти доходит до оргазма. Растворяется в стонах, приближенных не к просьбам, к мольбам. Насладившись отчаянием девушки, Соня наконец позволяет оргазму приглушенным криком и расфокусом добраться до Алины. Ощущение, будто девятиэтажка Олешевой сыпится вместе с ней, девушка сильнее хватается за плечи рыжеволосой, не желая потерять ее среди обломков. И теперь во взгляде Алины действительно мелькает нежность, а вместе с ней робкая необходимость в девушке, нависающей сверху. Соня хочет разрядки, а Алина снисхождения. Они меняются местами и, оказавшись на нужном уровне, розововолосая медленно проводит языком по клитору Сомусевой. ********************************************* Нет, Макс так ничего и не узнал об этих контактах, выходящих за рамки понятия дружбы. Не устраивал скандалов, не стоял ошарашенный в дверном проеме, не предлагал тройничок. Просто что-то пошло не так. Вероятно, испугался ответственности. Честно говоря, решение расписаться было достаточно спонтанным. Но ведь инициативу проявил он, соответственно, дурацкий свадебный побег наталкивал лишь на один вопрос: «Какого хуя?». Алина понимала, что разгребать последствия ей придется самостоятельно. Поэтому накидывать варианты того, как объяснить поступок жениха родителям и как не прослыть «той самой девкой с несостоявшейся свадьбой», нужно было начинать уже сейчас. Только аналитике мешали чувства. Алина любила его, на самом деле любила. Периодически чувствовала вину из-за того, что ее жалкие попытки устоять перед голубыми глазами Сони и ее сексуальным рвением к доминированию каждый раз не то что трещали по швам, они просто рвались. Подсознательно осуждала себя и все чаще шептала в одиноком полумраке комнаты, в одном белье, под ликёром, : «Макс этого не заслуживает». Только это ничего не меняло. Самоконтроль — хрупкая штука. А здравый смысл почти никогда не бывает за одно с желаниями. — Мне больно, — надломленным голосом произнесла Алина после того, как отпила немного из бокала. — Мне жаль, солнце, — отозвалась Софья. Рыжеволосая все же споймала это «люблю», о котором спрашивала три минуты назад, петлявшее между строк. Теперь ей тоже было больно. Страх перед ответом Алины уступил место рези и безнадежности в глазах. Олешева поставила бокал на столешницу, сократила расстояние между ними, коснувшись губ Сони своими. По дыхательным Сомусевой все еще проходился огонь, к глазам подступали слезы. «Она его любит». А Соня — это влечение, желание чувствовать и гореть, но не более того. Они целовались под треск в грудине рыжеволосой, под гимны несчастной и всепоглощающей любви. Все это — лишь способ переключения внимания. Алина не хотела думать о Максе, о проебаной свадебной церемонии, а запах волос Сони не давал тебе никакого выбора, кроме как находиться в настоящем моменте, где девушка проводит своим языком по твоему. И их история — бесконечные привилегии, ничего целостного, ошметки цветущих чувств, отделенных от похоти, вскрывающей грудину. Прозрачная жидкость все же покинула пределы глазницы, и по щеке Сони потекла слеза. Олешева отстранилась от девушки, почувствовав влагу. — Сонь, что такое? — чуть испуганно, непонимающе спросила Алина. Но ответа не было. Они же привыкли читать между строк и игнорировать вопросы. Уязвимость дрожала в глазах рыжеволосой еще примерно минуту, а после она опустила взгляд, чтобы, подняв его, пронзить Олешеву нарастающим животным желанием. Соня приподняла Алину, разместив свои руки на ее бедрах, и усадила девушку на барную стойку.