Недомолвки двух юных гениев

Когда да Винчи пришёл в первый раз, Микеланджело казалось, что это какая-то глупая шутка. Он вальяжно, даже по-хозяйски, обходил церковь и с раздражающим цоканьем подмечал, насколько же здесь грязно, и ему, живущему здесь скульптору, явно не помешало бы сделать уборку. Буонарроти лишь хмурил густые брови и огрызался в ответ, спрашивая о том, как скоро он избавится от общества надоедливого мальчишки. «Жаль тебя огорчать, но нескоро» — таков был его ответ. И он Микеланджело совершенно не устроил. Когда да Винчи пришёл в третий раз, Микеланджело в очередной раз задался вопросом, зачем. Он — преступник, вероятно, совершивший тяжёлое, жестокое преступление по собственной глупости. Так с чего бы ему, всеобщему любимчику, чьё имя известно каждой птахе на дереве, приходить к нему? Почему мальчик так интересуется Буонарроти, да и действительно ли интересуется— он не знал. И всё же, думал он, безучастно смотря на уходящего после небольшого одностороннего разговора художника, гордость сковывала его слишком сильно, чтобы позволить себе спросить его об этом напрямую. Когда да Винчи пришёл в седьмой раз, он принёс ему пакет с продуктами. Микеланджело был удивлён такой заботой со стороны надоедливого мальчишки, который ещё до того, как произошла катастрофа, обещался разбить его в пух и прах. Фрукты и овощи, молочные продукты, вода — всё, что было необходимо для здорового питания, и Буонарроти был готов простить даже отсутствие мясных продуктов, ведь среди купленного Леонардо добра был сырный пирог. Было неловко отказываться и говорить да Винчи о том, что питанием его обеспечивает Муха, но мальчика это, похоже, ничуть не смутило. «Зато от голода не умрёшь, разве не плюс?» — вот что он сказал в ответ. Когда да Винчи пришёл в одиннадцатый раз, Микеланджело попросил его рассказать о том, что происходит в городе. Удивлённый этой просьбе, мальчик всё же не отказал. Он говорил о прошедшем на днях уличном концерте, об открытии новой кондитерской в торговом районе, о том, что в последнее время на улицах уж очень немноголюдно. И ни слова о конкурсах живописи. В Палетт-сити порой бывало очень скучно. У Микеланджело скрипели зубы от постоянных подколок и упрёков — «с чего бы затворнику интересоваться этим?» — и всё же, ему становилось спокойнее от мысли о хлипком мостике, связывающем его с городской жизнью, теперь проходящей мимо него. Не то чтобы если он рухнет, скульптор будет сильно переживать. Но всё же... Когда да Винчи пришёл в пятнадцатый раз, Микеланджело впервые узнал о том, что происходит с художниками Палетт-сити. Он не мог поверить в то, что кто-то действительно может совершать такие кошмарные вещи, и всё из-за него одного. Из-за глупого Микеланджело, не умеющего следить за языком и, наверное, кулаками тоже. «Ну ничего, когда ты вернёшься в город...» — говорил да Винчи, и зубы скульптора скрипели от досады. Что за наивные идеи. Теперь, после всего произошедшего, он точно не вернётся, а если ему и придётся сделать это, то уж наверняка нескоро. Мальчик продолжал без умолку болтать, но скульптор уже не слушал его. Ему не хочется больше слушать. Хочется вернуться к работе и побыть одному. «Уходи». Единственное слово, которое он сказал в ответ, прервав Леонардо. Тот покорно замолчал, и взгляд его был таким серьёзным и понимающим, что Микеланджело хотелось спрятаться, лишь бы не чувствовать его на себе. Да Винчи и правда ушёл, пообещав, что он придёт ещё. И он сдержал слово. Пришёл в церковь к Микеланджело и продолжил вести себя как ни в чём не бывало. Будто бы там, в городе, и не происходило ничего такого, что должно волновать их умы. Он пытался защитить его, Микеланджело? Что смущало его, так это то, что в глазах мальчика всегда мелькала какая-то неясная надежда, немая просьба, которую скульптор не мог понять. Лишь когда он встретил Аой, Буонарроти заметил, что мальчик перестал захаживать к нему. Наступили долгожданные дни спокойствия без постоянных визитов шумного Леонардо, пытающегося нарушить его личное пространство. Однако теперь Микеланджело казалось, что без него в церкви стало... Тихо. И пусто. Неужели тут всегда стояла такая гробовая тишина? И всё же, он был удивлён, когда увидел да Винчи, мирно спящего рядом с Аой на стуле. Который это был раз, он уже и не знал. Микеланджело хотелось ударить себя собственным молотком для работы после слов, которые он сказал Леонардо. «Иди домой сегодня. Нет... Больше не приходи сюда», — слова, пропитанные ложью. Он не хотел. Но понимал, что так было лучше. Рядом с ним опасно, и если, лишившись его и Аой, Микеланджело сможет спасти их от себя же, то... Что ж, да будет так. На следующую встречу он не рассчитывал. Не при таких обстоятельствах. Не в горящем здании, не под завалами каменного потолка, не на волоске от смерти. Он хотел встретиться снова. Но не так. Бойся желаний своих, Микеланджело. Никогда не льющий слёз, ни от боли, ни от слабости, ни от злости, он вдруг проронил слезу, потушившую всю эту ложь. Да и плевать. Он не знает, как нашёл в себе силы, которых практически нет, но быстро хватает да Винчи за руку своей здоровой рукой и тянет изо всех сил, пока Аой поднимает каменную плиту. Да Винчи приходил так много раз, что Микеланджело сбился со счёта. И каждый раз, обещая, что он ещё придёт, не обманывал и возвращался. К нему, к человеку, чьи руки, возможно, испачканы в крови, а совесть была запятнана и вряд ли теперь когда-нибудь очистится. Но, думал он, если грешнику послано Божье благословение, он должен всеми силами его сохранить. Из горящей церкви они выбираются втроём. А Микеланджело, прежде чем свалиться без чувств, думает о том, что хочет увидеть да Винчи ещё раз.