Смерть бессмертных

— Мы отвоюем Марию! Титаны будут изгнаны из наших земель! Мы, люди, величайшие существа на планете и мы будем править миром, потому что с нами…       Томико слушала искусного оратора, хорошо владеющего языком и даром убеждения. Вот только в его речь поверят только полоумные дебилы, а людям, что сидят сейчас на лошадях, совсем плевать на их миссию и признание. Кто-то дрожал в седле, нервно теребя уздечку, кто-то смирился со своей судьбой и тупо пялился вперёд. В толпе матери и дети тихо плакали, последний раз прощаясь с родными. Ни у кого не было шанса вернуться и Томико была одной из тех, кто это допустил. Она поправила зелёный платок на голове и краем ткани вытерла катящуюся по щеке слезу. — Простите, — губами произнесла Меркель, когда ворота стали медленно подниматься. Звон цепей и грохот неприятно отдавались в голове и заставляли сердце биться чаще. Сейчас всё выглядит совсем иначе. Томико чувствовала огромную ответственность за этих людей и за допущенную ошибку. Ведь матери сейчас бы не плакали, если бы Меркель заметила те маникюрные ножницы или же была более убедительной с Такеши, а может она прокололась ещё когда они встретились с «китами» и Томико не могла ничего поделать с эмоциями, когда погиб тот парень. Промахов было слишком много и каждый из них стоил несколько сотен жизней.       Мягкая рука опустилась на томиково правое плечо и поправила съехавший платок. — Мы сделали всё, что могли, — тихо произнёс спокойный, уже родной голос. Ханджи. Она тоже пришла.       Томико смотрела вперёд себя, наблюдая за провожающими. Исхудалая блондинка, держа младенца на руках, глазами отдавала всю свою любовь молодому солдату. Он бросил короткий взгляд на них, улыбнулся краем губ и уставился перед собой, ожидая команды. Он выглядел храбрым и сильным, чтобы таким и запомнила его семья. Вот только парня выдавали дрожащие руки и бегающие глаза. Он уже знает, что умрет, но ещё только догадывается насколько ужасной будет его смерть. Возможно ему повезёт и ему сразу откусят голову, после чего он незамедлительно умрёт, а возможно парень останется без ног и ему доведётся ещё несколько минут мучится от боли и смотреть, как вокруг него летают человеческие остатки. Где-то пролетит ещё тёплая рука его соседа, из которой быстро будет вытекать вся кровь. На земле он сможет увидеть безжизненные лица со стеклянными глазами, пугающими до мурашек по спине.       Под боевой клич в ворота рванула вся колонна, неумело пытаясь собрать что-то похожее на строй ещё до выезда из города. Сотни лошадиных ног стучали по брусчатке и поднимали пыль над целой площадью, скрывая пеленой отчаянные лица людей. Почти никто не плакал и это, блять, ужасно, потому что сейчас Томико чувствовала боль каждой провожающей женщины и каждого провожающего мужчины, ведь «письма счастья» мог получить каждый, это чёртова лотерея. — Сожаления о смертях не приведут ни к чему хорошему, а только притупят ясность мыслей, — медовым голосом пытался поддержать девушку Эрвин. — Ты уже вернулся? — не поворачивая к нему голову, спросила Томико. — Около часа назад. Я не смог связаться с вами вовремя, но, уверен, вы действительно сделали всё, что могли. Пойдём, — он аккуратно потянул Томи за плечо, когда ворота начали опускаться, пропустив через себя последнего бойца, — выпьем по чашке чая.       Каждый из них пришёл сюда сам по себе, желая извиниться перед людьми и успокоить свою душу. Вот только, сколько бы смертей они не пережили, сколько бы правильных слов не услышали, всё равно чувствуют горячую, свеже пролитую кровь на своих руках. Не важно кто ты: главнокомандующий, майор или простой солдат, смерть людей, за которых ты отдаёшь своё сердце, остается шрамом в груди. Эрвин винил себя за то, что так не вовремя уехал. Ханджи за то, что не смогла придумать лучший план, а Томико из-за того, что не смогла переубедить отца и допустила столько ошибок, стоящих в несколько раз больше жизней. Все это — дело случая и удачи, но никому из них не повезло.       Эрвин протянул Томико бумажный пакет, через который уже пробивался сладковатый запах свежей булочки. Меркель взглянула на содержимое и вновь перед глазами ужасные смерти. Тот самый солдат, которого провожала блондинка с ребёнком… Остался ли ещё хоть кто-то живой? — Этот хлеб стоит несколько тысяч людских жизней? — тихо спросила Томико, боясь прикоснуться к угощению. Ещё вчера разведкорпус с трудом мог позволить себе двухразовое питание, а теперь балуются сладкой выпечкой с чаем. — Да перестань, — жалобно протянула Ханджи, — мы не можем уже ничего сделать, а жалеть о неизменном — самое бессмысленное занятие. Лучше поешь нормально, а то исхудала вся. На лице Томико и вправду появились более выразительные скулы. Запястья, как и пальцы, стали намного тоньше, придавая болезненный вид рукам. Весьма старое бежевое платье, которое Томи не носила с падения стены, теперь висит на ней, словно на размер больше, и лишь зелёный платок смотрелся гармонично, скрывая под собой выпирающие ключицы. — Как скажешь, — неформально ответила Томико. Они с Ханджи уже давно перестали относиться друг к другу как начальник к подчиненному и наоборот, а всё благодаря неудержимой разговорчивости майора. Томи знала наверняка, что на Зое она всегда сможет положиться, как и на Эрвина. Однако, специфика их работы в том, что они должны уметь пожертвовать любым человеком. Если так будет требовать ситуация, то Смит практически без сожалений отправит Томико умирать во имя человечества. И это будет верным решением, если рассматривать ситуацию в глобальном плане. Меркель уже начала по-доброму завидовать способности отбросить от себя всё человеческое и оставить лишь холодный рассудок. Наверняка именно благодаря этому Эрвин может держать на себе весь разведкорпус. Даже спустя столько лет он оставался для Томико героем, что спасает сотни, нет, тысячи людей каждый день. Он — свет, снизошедший к ней ещё в детстве, благодаря которому она смогла продолжить жить вместе с матерью, а затем с отчимом и братом. И ведь именно Эрвин рассказал о том, что за стенами есть ещё целый мир, который они обязаны увидеть своими собственными глазами. Тогда же он сказал, что за стенами могут быть и другие живые существа, например, люди. В тот день Томико задавала слишком много вопросов: «А почему мы тогда прячемся от них? Почему все говорят, что мы — единственные оставшиеся люди? Как они справляются с титанами?». Ни на один из них Смит не мог ответить, но поклялся, что обязательно расскажет об этом до того, как умрёт.       Томи улыбнулась краешком губ, вспомнив тёплые вечера. Неуверенно достав булочку из пакета, она надкусила горбушку и стала медленно жевать, наслаждаясь приторно-сладким, тающим на языке изделием. — Другое дело, — широко улыбнулась Ханджи. — Надо будет и Леви взять булочку, ему же нравились раньше. — Да он сладкоежка, только скрывает. Схомячил же полторта в свой День рождения. Кстати о Леви, — Эрвин повернулся к Томико, — он уже сделал тебя главной помощницей? — Чего? — улыбнулась Меркель, — он только начал нормально разговаривать со мной. Я вообще не уверена, что капитан может назначить кого-то своей правой рукой, — продолжая улыбаться, Томико сделала глоток чая. Разве Эрвин плохо знает своих подчиненных? — Вот как, — немного нахмурился командор, — мне поговорить с ним? Он тебя обижает? — Что ты, нет, конечно, — Томико помотала головой, — всё в порядке. — И что всё-таки случилось с твоей одеждой позавчера? — Ханджи наклонилась к девушке. Томико подавилась чаем. — Что? — с интересом спросил Эрвин. — Не рассказывай ему! — Эти двое вернулись спустя три часа после того, как Леви раздал всем приказы. Томико где-то потеряла свою рубашку и пиджак, поэтому поверх спортивного топа надела пиджак Аккермана, — Ханджи подмигнула. — Вот как, — кивнул Смит, поглаживая пальцами подбородок, — интересно. Расскажешь детальнее, Томи? — Мне надо в штаб, — оставив на столе недопитый чай, Томико, прикрывая руками покрасневшие щеки, встала со стула, — у меня там… дела… надо убраться, — она быстрыми шагами ушла с площади.

~.+.~

— Капитан, я принёс последнюю, — Гюнтер бросил посреди кабинета заполненную бумагами коробку. — Спасибо, — Леви завязал платок на шее и натянул его на нос. Поставив одну из коробок на диван, он поочередно доставал стопки бумаг, ища нужную фамилию. Перед ним — список всех жертв в Шиганшине и уцелевшие документы, покрытые слоем пыли и грязи, да ещё и разложенные не в алфавитном порядке. — Зачем Вам это? — решил наконец спросить Эрд, — появились новые проблемы? — Нет, это моё лично дело, — немного грубо ответил капитан, — вы можете быть свободны. До следующего месяца мы не выйдем на разведку, так что отдохните. — До следующего месяца?! Но разве на следующей неделе не должна была состояться вылазка? — Работа разведкорпуса временно приостановлена. Наше месячное финансирование ушло на сегодняшнюю экспедицию, — невозмутимо произнёс Леви, — считайте, что это отпуск. А теперь свалите уже отсюда.       Не успели парни выйти, как в дверь кабинета вновь постучали. — Извините? — неуверенно спросила Томико, приоткрыв дверь, — можно? — Чего тебе? — спокойно ответил Леви, продолжая перебирать бумаги. Толкнув дверь ногой, девушка, держа в руках горшок с цветком, зашла внутрь и неловко улыбнулась зубами. — Этот цветок… я забрала его из своей старой комнаты, но у нас в казарме слишком мало света для него. — И чем я могу ему помочь? — равнодушно спросил капитан. — У Вас на подоконнике как раз есть свободное местечко, — Меркель отвела взгляд, — может он… — Хочешь всучить мне свой пылесборник? — перебил Леви. — Я буду каждый день протирать его! Честно-честно! И буду сама поливать! Леви закатил глаза и хрустнул шеей. — Ставь, — кивнул он в сторону подоконника. — Спасибо, спасибо, спасибо! — мелкими шагами Томико добралась до окна и поставила на подоконник белый горшок. Достав из кармана заранее приготовленный платок, девушка аккуратно стала протирать упругие листья, избавляясь от остатков пыли. — И как он называется? — с пренебрежением спросил Леви. — Это алоэ, — улыбнулась Томико, протирая короткие шипы, — мне его подарила мама, когда я уезжала на службу. Она сказала, что цветок будет оберегать меня и что он приносит счастье. Вам как раз не помешает немного счастья, — усмехнулась девушка. — Как звали твою маму, говоришь? — заглядывая в документ, капитан немного нахмурился. — Харука Меркель. Она не брала фамилию ни Такеши, ни второго мужа.       Аккерман открыл личное дело женщины. Информации о ней было не так уж и много: дочь Джиро и Марико Меркель, родилась в 803 году в городе Шиганшина, где и пробыла всю жизнь. По окончанию средней школы работала официанткой, а после забеременела и вышла замуж за Такеши Хаттори. От него первого января 824 года родила дочь — Томико Хаттори-Меркель. В 831 была засужена за умышленное тяжкое телесное повреждение, нанесённое мужу во время самообороны, но была оправдана благодаря Эрвину Смиту. В том же году развелась с супругом и стала швеёй. В 837 году второй раз вышла замуж за Тору Микато и в 839 родила от него ребёнка — Юки Микато с врожденным диагнозом «буллёзный эпидермолиз» или же «синдром бабочки». В 845 погибла со своей семьей при вторжении гигантов на территорию Шиганшины.       Прочитав краткие сведения, Леви неожиданно понял почему Эрвин с Томико знакомы и почему Меркель сначала вступила в полицию. Все её действия наконец обрели смысл, чему Аккерман был несомненно рад. Под пристальным взглядом заинтересованной Томико он ещё раз перерыл коробки, ища документы Микаты, но здесь их не оказалось. Впрочем, ему и так повезло найти здесь мать Томико. — Теперь Вы всё узнали? — спокойно спросила Меркель, сидя на подоконнике. Всё это время она с интересом наблюдала за выражением лица Аккермана, когда тот перечитывал документы. — Ты знаешь что я читал? — удивлённо спросил мужчина. — Ну конечно, — она спрыгнула с подоконника, — я не такая уж и глупая, как Вы думаете, капитан. До завтра, — она улыбнулась кончиком губ и коснулась пальцами ручки двери, но затем заинтересованно бросила взгляд за шкаф и прищурилась. — Что не так? — Это что, гитара? — Томико неаккуратно достала инструмент, стоявший между элементом мебели и стеной. Хоть по гитаре и видно, что на ней никто не играет, но на светлом корпусе не были ни единой пылинки. Вокруг резонаторного отверстия был старый узор, уже потрёпанный в некоторых местах. Лак тоже стерся, а на грифе блестели некоторые отпечатки. — Никакого уважения к старшим по званию и их личному пространству, — прохрипел Леви. — Вы умеете играть? — Меркель несколько раз провела по струнам и поморщилась от неприятного звука. Медленно проворачивая колки, она на слух настраивала гитару. — Пытался пару раз… Это Ханджи её как-то притащила, сказала, что мне пора найти какое-то хобби. Можешь забрать её себе, у меня пылесборников достаточно. Вскоре Томико ещё раз провела большим пальцем по струнам, зажав ля минор. Старые струны немного дребезжали, но Меркель уже ничего не могло остановить. Она на слух подбирала забывшиеся аккорды, вспоминая песню из детства. Даже спустя столько лет иногда по вечерам она вспоминает, как склонившись над ней, мама сладко напевала мелодию. В юном возрасте Томико не понимала почему она начинает плакать, но спустя столько лет и для неё песня обрела новый смысл. — Да какой там аккорд-то, — начинала злиться Меркель и сразу же подобрала нужные ноты. — Любовь моя Всегда выходила мне боком Ножом подставленным к горлу Еще не больно, но страшно выдохнуть Это беспомощность новорожденного Это табличка «нет выхода»       Меркель закрыла глаза, наслаждаясь пением, в Леви и вовсе моргать не хотел, наблюдая за мягкими движениями девичьих рук. Она легко меняла аккорды, гуляя по грифу, и нежно перебирала струны, вытаскивая из старой гитары всё что можно. А настолько сладкий и чистый голос стены этого кабинете слышали впервые. — Ну вот и всё, — открыла глаза Меркель, закончив играть. Она приставила гитару к стене и размяла спину, несколько раз хрустнув позвонками. — Не так ужасно, как я думал. — Буду считать это комплиментом, — Меркель открыла дверь и, повернувшись через плечо, ещё раз взглянула на Леви, — до завтра, капитан. — Ага. Кстати, будешь теперь моим старшим помощником, — бросил напоследок Аккерман, — с Эрвином я уже поговорил насчёт этого. — Ладно, — выйдя за дверь, Меркель на несколько секунды замерла в ступоре и, хмыкнув, вернулась в казарму.       Капитан сложил все документы в коробки и поставил их возле двери, а сам лёг на диван, закинув ноги на подлокотник. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул, посвящая свободное время рассуждениям. «Если мы здесь, то — почему?» — надоедливая мысль снова ворвалась в тяжелую голову, что происходит на постоянной основе каждый раз после сделанных ошибок. Но, как бы Леви не ненавидел промахи, их нельзя избежать. В отличии от Томико, Эрвина и Ханджи, он не пошёл провожать людей в экспедицию. Но не потому что ему всё равно, а потому что, будь он там, то перерезал бы глотки всему правительству, прибывшему к стенам. Наверняка там стоял какой-то клоун и рассказывал о благородстве людей, идущих на смерть, и важности миссии. Лучше бы засунул эти слова себе в задницу и придумал как спасти людей, а не себя.       Безудержная фантазия и горький опыт заставляли Леви думать о том, что придется снова совершать неведомые виражи и истреблять титанов, а возможно и ублюдков, обесценивших мораль и этичность в современном его представлении. Возможно, им стоило бы встретиться с такими же чудовищами, которые всем обликом походили на гигантов, и самим защищаться, чтобы остаться в этом, хоть немного, но уже знакомом мире. Любая капитанская безумная выдумка, после всех невероятных случаев, уже не казалась столь необычной и завлекающей. Нынче, все наоборот, чем более изощренная мысль в голове, тем более тошно становилось от нее. В любом случае, Леви ненавидит ошибаться.