Сгоревшие сказки

Анжи открывает глаза, мгновение смотрит на потолок, чужой потолок, и закрывает их обратно, погружаясь затылком как можно глубже в подушку. Она честно не хочет знать, что происходило этой ночью, но она позволяет себе секундную слабость, прежде чем снова начать существовать на злобу дня. Садится она резко, до внезапной темноты в глазах и хруста спины, а так же бедер, лодыжек и всего остального, что в принципе могло хрустнуть. Одеяло сползает само, и Анж чувствует всей кожей, что из одежды на ней только костюм Евы. Некоторые участки покалывает, и ей требуется какое-то количество секунд, чтобы понять, что это засосы. Шею немного ломит, но это неудивительно, ни у кого из случайных любовников не было подушек нужной высоты. Ох уж эта старость. Анжела почти собрана и готова сползать к краю кровати, чтобы начать поиски одежды, внутренне молясь на отсутствие сильного похмелья, но когда чья-то (офигеть) женская (офигеть офигеть) рука вдруг шарит по её бедру и накидывает одеяло обратно, заставляя лечь, а в макушку утыкается мужская (офигеть офигеть офигеть) щетина, она не сопротивляется. Она не уверена, что у неё есть на это силы, и проверять точно не горит желанием. Явно не с утра, когда Мел (блять) так мягко обнимает её за талию, а Рик (блять блять) сопит в волосы, пуская по коже мурашки (блять блять блять). – Анжи? – хрипло тянет кто-то из них, она не вслушивается в тембры, а потом на нее вдруг разом наваливаются два теплых тела, и от этого так хорошо, что она тихо скулит. Мелисса тут же начинает спрашивать, что случилось, а Рик просто обнимает её так крепко, что она почти слышит хруст собственных ребер, позвонка, или вообще что там у неё. Она не хочет об этом думать. Не сейчас. Мел нежно шепчет ей на ухо, что сегодня суббота, у неё выходной, спешить никуда не надо, можно ещё поспать, только семь утра. Ричард, большая сова, только согласно что-то ворчит и касается лба губами так бережно, будто она - тот самый нерожденный ребенок Мелиссы, маленькая, хрупкая и хрустальная. От такой заботы хочется съежиться, укрыться с головой, убежать на другой конец страны и вопить несколько часов подряд в пустом кукурузном поле, вопрошая, зачем им это, зачем это ей, за что это ей. Ну так, в целом. Но это буквально меньшее, что Анжела может сделать. Она кое-как, не обращая внимания на боль в спине и как обычно ноющие с утра старые шрамы, переворачивается на бок, потирается плечами о грудь Рика и обнимает Мел, чуть подтаскивая её ближе. Она впервые лежит в центре кровати, до этого просто не позволяя себе быть в центре внимания, и от этого ей так хорошо-плохо-хорошо, что слова вдруг просто пропадают из головы, а картинка перед глазами теряет четкость не только из-за того, что мир сам по себе как-то очень подозрительно кружится. Она покрывает шею Мелиссы поцелуями, её кожа чуть солоноватая от пота и слёз Энж, но она просто не обращает на это внимания. Её гладят по голове и спине в четыре руки, и от этого что-то внутри скребётся и воет зверем. Это - уже не высказать, не выкричать и не выплакать, оно остаётся где-то глубоко внутри, но, засыпая вновь, укутанная любовью и заботой лучше любого одеяла, Анжела успешно глушит это в нежном голосе Мел и мягких руках Ричарда. Она не думает о новом деле или суде через несколько дней. Ей спокойно. Впервые за несколько лет.