Ради тебя я стану богом

      Адам опёрся локтями о колени и обхватил склонённую голову руками. За несколько часов он повторял жест уже столько раз, что давно сбился со счёта. Желаемого облегчения предсказуемо не последовало. Чуть судорожный протяжный вздох прозвучал в тишине комнаты слишком шумно. Адам зажмурился, сдерживая далеко не первый порыв позорно заплакать.       Холод, поселившийся в груди, который, казалось, не исчезнет уже никогда, словно распространялся тонким слоем инея по всему телу изнутри. Адам прикусил губу и открыл глаза. Осмотрелся, в сотый или тысячный раз убеждаясь, что комната остаётся комнатой. Светло-зеленые обои с чуть более ярким по тону рисунком бескомпромиссно свидетельствовали в пользу того, что он не в клетке.       Сознание вновь прояснилось, и жестокая иллюзия поблёкла, становясь временно лишь навязанной картинкой, которая не имела к настоящему никакого отношения. Адам вдохнул спокойнее, даже понимая, что передышка лишь временная. Но промежутки увеличивались с каждым разом осознания себя в реальности, и одно это толкало оставаться в комнате.       Тоска, оживляющаяся каждый раз, когда отступал страх, обожгла кислотой. Адам скривил губы, отчаянно стараясь не думать о Михаиле. Потребность хотя бы просто его видеть ожесточенно воевала с желанием держаться как можно дальше до конца жизни. Едва не взвыв от отчаяния, Адам отбросил мысль, что жизнь в таком случае будет абсолютно пустой и вряд ли долгой.       Реальность словно в насмешку воспринималась по-прежнему без сбоев. Понимание, что рьяное желание отстраниться от Михаила продиктовано не только страхом, но и чем-то ещё, толкало разобраться. Адам бездумно запустил пальцы в волосы, и честно признал, что пока что иллюзия кажется только иллюзией. Жестокой, но нереальной. Поиск подлинных причин это не упрощало.       Настойчивый стук в дверь, прозвучавший намного громче, чем в предыдущие разы, заставил вздрогнуть. Адам сглотнул и с изрядной долей паники попытался собраться достаточно, чтобы заверения в том, что он в порядке прозвучали хотя бы частично убедительно. Дверь распахнулась раньше, чем он успел произнести хоть слово, и Адам вскочил на ноги, чувствуя зарождающуюся злость.        — За бесцеремонность я извинюсь в другой раз, — Руби схватила его за запястье и потянула к двери. Адам моргнул. — А сейчас ты идёшь со мной.        — Что?.. — сознание, настроенное на одиночество, слишком медленно адаптировалось к перемене. Адам попытался притормозить ногами, но Руби только дёрнула его сильнее. — Куда ты меня тащишь? — сдался Адам, понимая, что на этот раз его так просто в покое не оставят.        — Вниз, — лаконично бросила Руби и, видимо, убедившись, что Адам идёт уже добровольно, ослабила хватку пальцев.        — Зачем? — настороженно уточнил Адам, послушно спускаясь по лестнице. С кухни доносился оживлённый разговор, и Адам мгновенно напряг слух, но расслабился, узнавая голос Сэма. — Слушай, если ты хочешь… — Адам умолк, когда Руби подвела его к окну гостиной и остановилась. Один взгляд на Михаила, от которого будто бы волнами расходилось напряжение, заставил нервно дёрнуться. Адам сжал свободную руку в кулак, и только потом рассмотрел, что Михаил гладит собаку, лежащую на траве у его ног. Сердце ёкнуло. — Зачем ты меня сюда привела? — собственный голос показался Адаму незнакомым, прозвучав глухо и с нотами отчаяния.        — Чтобы ты ответил на один вопрос, — Руби явно не собиралась его хоть как-то жалеть, и Адам неожиданно почувствовал, что дышать стало почему-то легче. — Мне необязательно, но ответь самому себе. Ты действительно считаешь, что он чудовище настолько, что с ним нельзя даже поговорить?        — Я не… — Адам моргнул, понимая, что его собственное поведение давало железобетонную основу для подобного вопроса. — Дело не в этом.        — Адам, послушай меня, — Руби глубоко вздохнула, и Адам, машинально переведя взгляд на неё, заметил чуть размазанную тушь в уголках глаз. Неожиданно проснувшаяся совесть больно уколола, когда пришло осознание, что он даже не вспомнил о Сэме и бросил Руби одну. — Я не видела и не переживала того кошмара, что навеяли тебе эти твари. Но я видела твой взгляд, когда Михаил пытался с тобой заговорить. Ты отчаянно хочешь к нему. Он единственный, от кого ты сейчас готов принять помощь. Возможно, он наломал дров вчера. И ты был прав, когда сказал, что он не даёт тебе шанса. Но сейчас ты делаешь то же самое. Неужели усилий нескольких мерзких тварей достаточно, чтобы ты навсегда отвернулся от дорогого тебе человека?        — Нет, — резкий ответ вырвался протестом сразу же, но Адам быстро прикусил губу. Собственные размышления, безжалостно озвученные Руби в конкретном вопросе, ощущались как удар под дых. Вновь повернувшись к окну, Адам прикрыл глаза, но картинку, на которой Михаил выглядел откровенно несчастным и каким-то потерянным стереть это не помогло. — Он уже отказался от меня, Руби. Это сделали не твари.        — Да ты что? — тон у Руби стал откровенно недобрый, и Адам невольно повернулся к ней. — Слушай. Любовь — это не таблица умножения. Её нельзя просто выучить, Адам. Ошибки совершают все. Но я видела, что сегодня сделал Михаил ради того, чтобы спасти тебя. И, поверь, он был готов абсолютно на всё.        — Тот человек, — Адам сглотнул, понимая, что каждое слово Руби достигает своей цели и цепляет что-то глубоко внутри. — Которого пытал Михаил, когда я очнулся. Кто он? Или он не чел?..        — Или, — жестко отрезала Руби, перебив явно умышленно. — Альфа джиннов. Главарь, проще говоря. Отец той джинн, которую вы убили вчера с Михаилом. Он хотел отомстить за гибель дочурки.        — Ясно, — Адам кивнул, чувствуя, как вспыхивает досада на себя от понимания, что стоило подумать о том, что человека среди монстров быть просто не могло. — Чёрт. Я… Это сложно. Я хочу к нему, но…        — Стоп, — Руби вскинула палец в предупреждающем жесте, и Адам моргнул. — Остановись на этой мысли. А все остальные ты определённо должен озвучить, но уже не мне. Ему, — Руби кивнула в сторону окна головой. Адам невольно почувствовал, что заражается её уверенностью. — Адам, неважно, что ты скажешь или сможешь сказать. Просто поговори с ним. Или хотя бы дай ему возможность поговорить с тобой.        — Я… — в горле пересохло. Напомнившая о себе ярко иллюзия вновь поблёкла, но противоречивые желания продолжали раздирать. — Да, — наконец твёрдо произнёс Адам, сделав глубокий вдох. Понимание, что бегать от самого себя и Михаила вечность всё равно не получится, добавляло решимости. — Ты права. Мне, наверное, стоит хотя бы попытаться.        — Убери слово «наверное» и вперёд, — Руби махнула рукой, указывая на входную дверь. — Я сейчас иду на кухню есть суп. Ты идёшь на улицу разговаривать с Михаилом. И просто к слову, на кухне Люц и Сэм. Оба рвались с тобой поболтать. Так что если решишь передумать через пару шагов, сначала оцени альтернативу.        — Боже, — Адам нервно рассмеялся, но стал серьёзным, едва совесть кольнула новым укором. — Слушай, я просто… Они в порядке? Ты в порядке?        — Они определённо да, — Руби странно усмехнулась. — Я на пути к тому, чтобы быть. И если вы не хотите плестись в хвосте и быть самыми отстающими, то… — Руби бросила выразительный взгляд в окно и, не дожидаясь ответа, зашагала к двери, ведущей на кухню.       Адам машинально проводил её взглядом и провёл рукой по лицу. Едва притихшие сомнения вспыхнули с новой силой. Двойной дозой страха ударило понимание, что внятного ответа на вопрос, почему он избегал общения, если Михаил решит его задать, у него нет. Иллюзия выглядела более чем удобным объяснением, но признав для себя, что едва ли дело было только в ней, Адам понимал, что не хочет врать.       Осознание, что если он позволит размышлениям одолевать его и дальше, то от решимости, которая и без того шаталась, не останется ничего, кроме воспоминания, заставило направиться к выходу. Радуясь, что дверь открылась и закрылась не издав даже тихого скрипа, Адам быстрыми размашистыми шагами двинулся вперёд и успел преодолеть две трети расстояния, когда Михаил вскинул голову.        — Адам? — неподдельное удивление, смешанное с неверящей радостью и ещё целой палитрой эмоций, которые Адам не успел распознать, промелькнуло в глазах Михаила вспышкой. Он быстро выпрямился и сделал шаг навстречу, но замер. — Я могу не подходить, если это вызывает у тебя напряжение, — осторожным тоном, который Адам слышал от него не более пары раз за все годы знакомства, предложил Михаил. — Только ответь мне, как ты себя чувствуешь?        — Эмм, привет, — запоздало и невпопад поздоровался Адам, и стиснул зубы на миг, понимая, что желание сбежать становится нестерпимым. — Нормально, наверное. У меня ничего не болит, что даже странно.        — Хорошо. Но это не всё, Адам, — выдерживая всё тот же тон, Михаил нахмурился и, казалось, заставлял себя оставаться на месте лишь волевым усилием. — Если ты расскажешь мне о реальности, которую создали для тебя джинны, то, возможно, я смогу помочь хоть чем-то. Вероятно, я прошу слишком многого, но…        — Я не могу, — Адам неосознанно отступил на шаг, но заметив, как напряглись скулы на лице Михаила, заставил себя остановиться и собраться с силами. — Если тебе так важно это знать, то я могу тебя впустить, и ты всё увидишь сам. Ну, или ты можешь просто посмотреть, наверное. Что угодно из этого будет проще для меня, чем рассказ, — чуть поспешно пояснил Адам, не оставляя себе возможности одуматься. — Но… Я достаточно осознаю, что это была лишь иллюзия, Михаил.        — Мне так не кажется, — Михаил нахмурился сильнее прежнего, почти сделал шаг, но явно заставил себя остановиться. — Я предпочёл бы знать, Адам. Даже если я не уверен, что смогу помочь. Но это твоё решение.        — Конечно, — Адам сглотнул, выражая согласие куда увереннее, чем ощущал его на самом деле. Нервы напряглись до предела, когда Михаил всё-таки шагнул ближе к нему. Мысли разлетелись в голове подобно вспугнутой стаи птиц. Заметив, что Михаил вскидывает руку, явно собираясь применить силу на расстоянии, избегая прикосновения, Адам судорожно дёрнулся и, не раздумывая, выпалил: — Лучше трогай. То есть я имею в виду, что вы же обычно, чтобы считать память или как там это называется, прикасаетесь ко лбу или что-нибудь такое.        — Адам, это необязательно, — Михаил глянул с изрядным недоумением и какой-то растерянностью, словно не понимал, что ему делать. — Просто жест для удобства направления силы. Я могу увидеть всё, что нужно, не сходя с этого места.        — Я просто… — Адам прикрыл глаза, отчаянно отгоняя вновь ожившие воспоминания из иллюзии, в которых Михаил ни разу не подходил близко, но успешно причинял боль. — Лучше, как обычно. Правда, — наконец выдавил Адам, понимая, что Михаил ждёт хоть какого-то ответа.        — Хорошо, — согласие прозвучало слишком поспешно. Движение воздуха подсказало, что Михаил приблизился. Адам попытался заставить себя открыть глаза, но невыносимый стыд, внезапно вспыхнувший внутри быстрее, чем занимается лесной пожар, заставил зажмуриться. Пальцы Михаила, коснувшиеся лба легче, чем могло бы перо, и на миг, короче, чем срабатывает осознание, исчезли. Адам едва не застонал, когда очередные противоречивые порывы столкнулись между собой. Хотелось одновременно податься следом и сбежать в дом. — Адам, — в голосе Михаила прозвучало такое отчаяние, что глаза распахнулись сами по себе.        — Всё нормально, — тут же попытался заверить Адам, когда заметил, как сильно побледнел Михаил, на лбу которого залегла складка, всегда обозначавшая горечь. — То есть не совсем, — исправился Адам, понимая, что попытка обмануть то ли Михаила, то ли самого себя вышла откровенно жалкой. — Но будет. Серьёзно, я ещё не совсем сошёл с ума. Я понимаю, что это просто…        — Ты закрылся в комнате, выбрав самый жестокий способ доказательства себе, что ты в реальности. Убеждаться раз за разом, что кошмар не произойдёт наяву, — рассуждения Михаила звучали потеряно, а каждое слово было пропитано сожалением. — Зачем? Я понимаю теперь, что ты не мог прийти ко мне. Но есть…        — Не поэтому, — как Адам ни старался, но слова сорвались с языка, будто бы желая быть произнесёнными настолько, что выиграли даже у силы воли. Заметив уже абсолютно непонимающий взгляд Михаила, Адам обречённым жестом закрыл лицо руками и глухо пояснил: — Я и сам не до конца понимаю, Михаил. Но к тебе… Дело не только в иллюзии. Ты не поступил бы так со мной. Мне кажется, что я знал это, даже находясь в ней. И в конце, когда ты… то есть иллюзия пришла меня наказать за то, что я доставлял слишком много хлопот, это… Мне показалось, что там я снова вспомнил об этом, но потом всё просто провалилось в темноту и я… В общем, я пытаюсь сказать, что я понимал, что реальность другая, здесь, с вами. И я не думаю… Я не знаю. Сейчас очень сложно мыслить здраво. Прости.        — Ты не должен извиняться, Адам, — что-то не до конца понятное, но бесконечно необходимое в тоне Михаила расположило Адама отнять руки от лица.       Заметив, что Михаил вскинул руку, похоже, намереваясь взять его за плечо, но мгновенно отдёрнул себя, Адам не выдержал. Коктейль эмоций, бурлящий внутри подобно смеси из адского котла, хотелось если не погасить, то хотя бы разбавить. Шаг к Михаилу показался одновременно шагом в пропасть и к оазису. Запрещая себе сомневаться, Адам прижался к Михаилу, смыкая руки за его спиной.       Что-то внутри сжалось при мысли, что его сейчас оттолкнут, которая неожиданно пугала больше, чем потенциально возможная перспектива пыток. Но Михаил мгновенно опустил руки на его спину и легко, без нажима, принялся её гладить. Осторожность, которая сквозила в каждом его движении, неожиданно помогла расслабиться больше, чем любые доводы рассудка.       Адам рассеянно подумал, что Михаилу, вероятно, решиться на какой-либо контакт было даже сложнее, чем ему самому. Руки невольно сжались крепче, и Адам неожиданно осознал, что это их первое полноценное объятие со времён клетки. В горле пересохло от последовавшего осознания, что реальность дарит совершенно иные ощущения. Момент отчаянно не хотелось испортить.        — Я… Прости меня, — шёпот получился каким-то надрывным. Адам, пользуясь возможностью, опустил голову, утыкаясь носом в плечо Михаила, и вдруг осознал, что хочет говорить, пока мгновение ощущается хоть сколько-нибудь подходящим. — Мне жаль. Я ведь частично понимал, что обрекаю тебя на пытку, отталкивая, но справиться с собой не мог. Мне стыдно, но я просто… Прости. Я хотел, чтобы ты был рядом. Хотел этого больше всего на свете, но не мог… Я не знаю, Михаил. У меня в голове такая каша. Я очнулся, ничего толком не понимал, и ты… Ты пытал этого человека, как мне тогда показалось, с такой…        — Это был не человек, — Михаил перебил резковато, а в его голосе скользнули металлические ноты. Адам едва справился с мгновенно вспыхнувшим желанием отшатнуться. — Прости, — виновато и намного более мягким тоном быстро добавил Михаил, словно почувствовав его состояние. — Это был Альфа джиннов. Он соизволил заняться тобой лично, Адам. А когда ему понадобилось отлучиться по делам, оставил присмотр за тобой на джиннов, которые отравили Сэма. Они должны были продолжать впрыскивать яд, чтобы поддерживать бессознательное состояние. Но ты сопротивлялся рьяно, и они применили слишком большую дозу. За то, что я сделал с этим ублюдком, я извиняться не стану.        — Погоди, что? — сожаление о всё-таки разрушенном моменте накрыло удушающей волной, но услышанная информация вызвала бурю в мыслях, и Адам отстранился. — Слишком большую дозу? — машинально переспросил он. — Но это значит…        — Ты был мёртв, — фраза прозвучала очень сухо, констатацией, но лицо Михаила исказила гримаса, а он закрыл глаза, словно желая не видеть того, что теперь имело силу лишь в словах.        — Вау, — растерянное восклицание не отражало и сотой доли реакции, но Адам просто не мог собрать панически мечущиеся мысли в слова. — Но… Я ведь… То есть ты?..        — Не я, — глухо отозвался Михаил, который так и не открыл глаза. — Когда я добрался до этого момента в мыслях этого ублюдка, ты уже… Организм уже активно боролся с ядом.        — Но как?.. — Адам заставил себя сделать глубокий вдох. — Погоди. Я ничего не понимаю. Если ты меня не воскрешал, то почему я жив?        — Полагаю, я задолжал благодарность брату, — слабая тень усмешки, недостаточно уверенная, чтобы смягчить хоть что-то, всё же промелькнула на лице Михаила.        — Ты серьёзно? — Адам моргнул. — Люцифер меня воскресил? Но… О. Ладно. Ладно, — Адам машинально запустил пальцы в волосы, как будто это могло помочь хоть немного упорядочить мысли. — Я… Не знаю, сделал он это ради тебя или Сэма, или у него случился приступ доброты, но, видимо, с меня бутылка пива, — нервная шутка прозвучала явно слишком, судя по исказившемуся лицу Михаила, и Адам поспешно добавил: — Прости. Я не особо думаю, что говорю. Много информации, и мне чуть-чуть сложновато в целом.        — Всё хорошо, Адам, — выражение лица Михаила мгновенно сменилось и теперь выражало спокойствие. — В том смысле, что ты можешь говорить абсолютно всё, что угодно и не должен за это извиняться.        — Я… Да, спасибо, — Адам помотал головой, отгоняя часть мыслей, которые могли быть осмыслены позже, в сторону и огляделся, пытаясь подобрать хотя бы относительно нейтральную тему. Взгляд зацепился за собаку, которая так и не тронулась с места, после того, как Михаил отошёл от неё и, казалось, вообще не испытывала желания шевелиться. — Мм, откуда она? — улыбка вышла немного натянутой, но достаточно искренней, и Адам ощутил мимолётное облегчение, получая доказательства, что всё ещё может говорить с Михаилом хоть как-то свободно. — В смысле, она просто приблудилась? Или я что-то пропустил?        — Я пытался собраться с мыслями, — Михаил, поначалу явно не понимающий о чём вообще речь, быстро сориентировался и обернулся к овчарке. — На прогулке мне повстречались зомби. Очевидно, никого кроме животного на обед они найти не смогли.        — Боже, — Адам поморщился и невольно сделал несколько шагов вперёд. Собака посмотрела на него умными карими глазами, но агрессии не проявила. Казалось, ей вообще безразлична её дальнейшая судьба. — Но они же не успели? То есть она вроде в порядке. А ты?..        — Я цел, Адам, — заверил Михаил. — У неё были серьёзные травмы, но я их исцелил. Однако мне никогда не доводилось лечить животных. Возможно, я что-то упустил в процессе. Она не выглядит здоровой.        — Нет, вряд ли, — Адам покачал головой. — Она скорее… просто очень грустная? Поверь, животным доступны эмоции, Михаил. Есть множество доказательств этому даже с точки зрения науки. Может, хотя бы заберём её в дом? — неуверенно предложил Адам, присел на корточки и робко огладил бок собаки, на что та только издала странный звук, напоминающий вздох. — То есть я понятия не имею, куда нам девать собаку, но она уже есть. В смысле, ты её спас и если мы её отпустим, то она может снова попасть в лапы монстров, и это как-то глупо, и…        — Адам, мы можем забрать её в дом, — твёрдо перебил Михаил, когда речь стала настолько сбивчивой, что Адам мысленно панически начал искать способ остановить сам себя. — Это просто животное. Не монстр, в этом я убедился сразу же. Не вижу, чем оно может помешать.        — Хорошо, — глубокий вдох перед ответом всё-таки помог вернуть нормальную скорость речь. — Да, хорошо. Только её, наверное, надо как-то называть, — Адам нерешительно взял собаку за лапу. Та глянула на него почти по-человечески устало, но не попыталась воспротивиться. — Эй, — тихо позвал Адам, чувствуя себя глупо, но и отдавая себе отчёт, что фокус с отвлечением внимания оправдывал себя. — У тебя, может, была кличка. И хозяева. Но если ты теперь одна, то можешь остаться с нами. И мы не можем звать тебя «эй». Эмм, может, Хоуп? — Адам повернулся к Михаилу, который наблюдал за ним странным взглядом. — То есть глупо, конечно, но это девочка. А я понятия не имею, как должны звать собак в мире, где в разгаре апокалипсис. И я, наверное, веду себя совсем как идиот, но…        — По-моему, ей нравится, — мягко перебил его Михаил. Адам моргнул, повернул голову обратно и сообразил, что собака успела подняться на лапы и теперь лизнула его ладонь. В груди неожиданно потеплело. — Вернуться в дом — это разумная идея, — продолжил Михаил. Адам сглотнул, читая в его взгляде что-то сильно похожее на нежность. Здравый смысл ядовито напомнил, что самообман — это безнадёжная затея, и Адам тряхнул головой, а затем выпрямился. — Защиту Руби монстрам, может, и не преодолеть, но это не помешает им устроить осаду, если нас заметят, — предложил, очевидно, объяснения Михаил.        — Да, — Адам выдавил улыбку, получившуюся откровенно кривой. — Нам… да. Идём. Хоуп, — позвал он на пробу. Собака, явно больше отреагировавшая на его голос, чем на новообретённую кличку, подняла голову. — Пойдём. Ты, наверное, голодная.       С долей сомнения Адам всё-таки зашагал к входной двери, и немного расслабился, когда понял, что Михаил, сохраняя совсем незначительную дистанцию, не отстаёт от него ни на шаг, а Хоуп устало трусит следом. Гостиная встретила тишиной, но из кухни доносился приглушённый разговор, периодически прерываемый смехом. Адам прикусил губу.       В голове вроде бы отложилась мысль, что они с Михаилом вновь разговаривают, но никакой уверенности, что это хоть что-то решает, не принесла. Эмоции путались всё сильнее, раскалялись, словно порох, готовящийся к взрыву, и Адам чувствовал, как накатывает паника от понимания, что он не знает, как это остановить. Слепо двинувшись к дивану, он задел ногой столик.       Ваза со свежими цветами, очевидно, поставленными кем-то утром, зашаталась, не устояла и ударилась о стекло столешницы. Выплеснувшаяся вода по большей части залила ковёр и ноги Михаила, и Адам открыл рот, лихорадочно подбирая подходящие слова извинения. Дверь, отделяющая гостиную от кухни, резко распахнулась, привлекая внимание.       Боковым зрением отметив, что даже Хоуп повернула морду в ту сторону, Адам вздохнул и попытался улыбнуться Руби, которая заглянула в гостиную. Кисть винограда в её руке и в разы более расслабленное выражение лица, чем во время их разговора, принесли немного успокоения, говоря о том, что она в порядке. Быстро оглядев упавшую вазу и собаку, Руби приподняла брови.        — Ну и как зовут наше приобретение? — с нотами веселья поинтересовалась она и закинула в рот виноградину.        — Хоуп. Наверное, — Адам оставил попытки выдавить очередную улыбку и чуть пожал плечами. — Она вроде не возражает. Ты не будешь против, если она поживёт здесь? Просто бросить её на улице — это как-то неправильно.        — Шутишь? — Руби фыркнула и оторвала ещё одну виноградину от грозди. Закинула в рот следом за предыдущей и пожала плечами. — В моём доме живёт дьявол, и ты думаешь, что я после этого стану возражать против собаки?        — И впрямь, — пробормотал Адам, оставляя мысленную галочку поблагодарить Люцифера за спасение, как только выпадет подходящий момент. — Я… Здорово. В смысле спасибо. Только она… Не уверен, что она полностью здорова. То есть, у неё нет повреждений, но она очень грустная. И собаки, они ведь вроде могут скучать по хозяевам. Или стресс после нападения. Я не очень в этом разбираюсь.        — Я тоже, — Руби чуть нахмурилась, а затем выудила телефон из заднего кармана джинс свободной рукой и бросила ему. Адам поймал его скорее машинально, чем осознанно. — Есть идея. Я пока соображу, чем попытаться её покормить, а ты позвони Джулии, номер забит в телефонной книге. Она, может, и не получила диплом, но училась старательно и очень любит животных. Возможно, сможет что-то подсказать. И, кстати, если вы голодные, то еды у нас полно.        — Спасибо, — Адам кивнул, отвечая на всё разом, и скользнул взглядом по лицу Михаила, на котором застыло непонятное выражение и по Хоуп, пристроившейся возле кресла на полу. — Я не подумал, — добавил он уже больше в пространство: Руби успела скрыться на кухне, откуда послышался звон тарелок.       Пролистав список имён в телефоне, Адам остановился, когда наткнулся на нужное, и быстро нажал кнопку вызова. Взгляд Михаила, который, похоже, решил вообще не выпускать его из вида почему-то начал напрягать, и Адам невольно шагнул в сторону. Слушая гудки, Адам прижал телефон к уху плечом и легко погладил Хоуп по голове, делая вид, что это и было изначальной целью.        — Руби? — голос Джулии звучал встревожено. — Что-то ещё случилось?        — Нет, это Адам. Прости. То есть привет, — немного сумбурно выдал Адам, не сразу сообразив, что ему уже ответили. — Ничего не случилось, — быстро заверил он, немного упорядочив мысли. — И мне неловко, но мне снова нужна помощь.        — О, без проблем, — уже более расслабленно и жизнерадостно отозвалась Джулия. — Я же говорила, что в любое время. Только от меня вряд ли будет много толку, если речь о монстрах, но, наверное, нет. Или…        — О собаке, — быстро перебил Адам, невольно улыбаясь, когда Джулия вернулась к явно привычной для неё манере говорить быстро, много и всё подряд. — У нас тут собака. Ей пытались закусить зомби. Михаил её исцелил, но она вялая и очень грустная. Я понимаю, что, возможно, это стресс. Но не знаю, чем можно помочь. Руби предложила спросить тебя.        — О, это ко мне, — оживилась Джулия больше прежнего. — И ты меня, конечно, прости, но ты бы тоже вряд ли веселился после того, как чёртовы зомбаки отгрызли пару частей твоего тела, а ангел потом приделал их обратно. Или я не знаю, как правильно происходит это исцеление. В общем, неважно. Ты щупал её нос? Он сухой, мокрый? Она как-то реагирует на еду?        — Я… — Адам споткнулся на начале фразы, когда помимо всё более напрягающего взгляда Михаила, заметил, как в гостиную стремительным шагом вошёл Люцифер. Его широкая улыбка не сулила ничего хорошего, и напряжение внутри разом достигло апогея. — Слушай, Джулия, я сейчас…        — Дай-ка сюда, — бесцеремонно перебил Люцифер и выхватил телефон у него из руки. Адам моргнул, когда тот как ни в чём ни бывало поднёс его к уху и с преувеличенной жизнерадостностью выдал: — Приветики. Надеюсь, обезьянка, ты успела соскучиться по дьяволу? Нет? Я огорчён до глубины души. Впрочем, прощу тебе эту маленькую обиду. Я сегодня сама доброта.        — Что?.. — растерянный вопрос Джулии, раздавшийся из трубки, Адам услышал и только подумал, что солидарен с ней полностью. Действия Люцифера он не понимал абсолютно. — То есть я сейчас типа болтаю по телефону с чёртом? Это немного слишком, пожалуй.        — Не дрефь, всё бывает в первый раз, — жизнерадостности в голосе Люцифера, казалось, ещё прибавилось, хотя больше было определённо некуда. — Я уже говорил, что сегодня в хорошем расположении духа?        — Вроде, — по звучанию голоса складывалось впечатление, что Джулия уже не на шутку ошарашена происходящим.       Адам растерянно пожал плечами в ответ на непонимающий взгляд Михаила и покачал головой. Идеи, зачем Люциферу понадобилась Джулия, в голове появляться не желали. Руби вошла в гостиную с железной миской, в которой аппетитно лежала горкой каша с кусками мяса, и спокойно направилась к Хоуп. Люцифер чуть посторонился, позволяя ей пройти, но разговор прерывать и не подумал.        — Чудно, — казалось, ещё чуть-чуть и Люцифер захлопает в ладоши как ребёнок или довольный своей проделкой фокусник. — Исключительно по доброте душевной я решил помочь обезьянке, с которой ты только что так трогательно болтала. Мы тут решили запилить вечеринку. Этому мирку сильно не хватает развлечений. Робкая обезьянка по имени Адам так отчаянно сокрушалась, что не может набраться смелости, чтобы пригласить на неё тебя, что моё сердце не выдержало страданий за него.       Адам едва не подавился воздухом, открыл рот, собираясь выпалить, что понятия не имел ни о каких вечеринках, и тем более не собирался на них никого приглашать, но замер под обжигающим взглядом Михаила, который словно окаменел. Ответ Джулии прошёл мимо ушей, как и последовавшая болтовня Люцифера в прежнем ключе. Совесть взвилась, требуя не поддерживать затеянный цирк.       Но что-то куда менее правильное, резко оживившееся, подталкивало сделать вид, что всё было именно так, как говорит Люцифер. Адам открыл рот, закрыл, и едва подавил желание закричать в голос, продиктованное абсолютной потерянностью. Люцифер неожиданно ткнул его пальцем в плечо, протянул телефон и чуть развёл руками, как только Адам его взял.        — Что?.. — Адам моргнул, машинально отмечая боковым зрением, что Руби села прямо на пол рядом с Хоуп и пытается кормить её с рук, а в дверном проёме стоит Сэм.        — Не благодари, — Люцифер поиграл бровями и с наигранным ужасом добавил, выразительно глядя на телефон: — И не заставляй эту милую обезьянку ждать.        — Боже, — едва слышно пробормотал Адам, сообразив, что Люцифер не сбросил звонок. — Я… — воцарившаяся в комнате предгрозовая атмосфера неожиданно показалась нестерпимо удушливой. — Я закончу разговор на улице, — быстро проговорил Адам, почти бегом добрался до двери и вздохнул с облегчением, оказавшись на крыльце. — Чёрт, — он быстро поднёс трубку к уху. — Джулия, я… Слушай, Люцифер… Всё не так, как ты подумала.        — Я много чего подумала, — из трубки донёсся чуть нервный смех. — Но, полагаю, что ты меня никуда приглашать не собирался. И было бы здорово, если нет, потому что я не хочу терять друга, не успев его обрести, и…        — Джулия, я сейчас всё объясню, — поспешно перебил Адам, но умолк, когда неожиданно чётко услышал разговор, происходящий в гостиной. Быстро обернувшись и убедившись, что дверь он притворил плотно, Адам качнул головой, когда интуитивная уверенность, что и в этом не обошлось без Люцифера, пришла сама по себе. — Только повиси минутку, пожалуйста, — быстро проговорил Адам в трубку и прислушался.        — И с каких пор ты обеспокоен устройством отношений обезьян, Люцифер? — в голосе Михаила слышалась тщательно контролируемая и сдерживаемая ярость.        — Нет, Мишель, определённо, тебе не угодишь, — Адаму показалось, что он наяву видит, как Люцифер привычно всплеснул руками и скорчил гримасу, неизменно появляющуюся, когда он говорил таким тоном. — Я вернул твою забавную обезьянку к жизни. Мартышка придала ей ускорения, отправив поболтать с тобой. А умница Сэм придумал для неё развлечение на вечер, которое поможет ей быстрее забыть об истязаниях страшных и ужасных монстров. И что взамен? Никакой благодарности, — тон Люцифера к концу прозвучал сокрушённо.       Адам с трудом сдержал желание побиться головой о ближайшую твёрдую поверхность. Плохо понимая, что будет дальше, Адам отчаянно попытался заставить себя собраться, осознав, что хоть что-то объяснить Джулии всё ещё надо. Из гостиной неожиданно раздался грохот, вызывающий мысли о как минимум перевёрнутом диване, и только страх остановил от того, чтобы броситься туда немедленно.        — Зачем ты это делаешь, Люцифер? — теперь ярость в голосе Михаила разбавилась отчаянием. — Ты действительно ненавидишь меня настолько сильно?        — Да что с тобой не так, Мишель? — в голосе Люцифера отразилось почти настоящее возмущение. — Я пытаюсь тебе помочь, забочусь о твоей драгоценной обезьянке, а ты швыряешься в меня мебелью? Тебе не кажется, что… — Люцифер неожиданно умолк, а Адам чётко услышал тяжёлые сейчас шаги. — Куда это ты собрался, дорогой братец? Я с тобой…        — Эмм, Джулия, — Адам мгновенно абстрагировался от чужого разговора и сжал телефон в руке. Внутри крепла уверенность, что собрался Михаил как раз к нему. — Слушай, прости. Тут… Я всё объясню потом, ладно? Это не то, что сказал Люцифер. И я тоже буду рад такому другу, как ты, но другу и… — Адам резко умолк, когда услышал щелчок дверной ручки. — Прости, мне пора.        — Конечно. Но теперь я точно жду объяснений. И с тебя пиво, — Джулия попрощалась легко, умудрившись интонациями дать понять, что всё достаточно в порядке, и Адам не сдержал облегчённый вздох.        — Я помешал? — Михаил на удивление выдержал спокойный тон. Адам резко обернулся, машинально продолжая сжимать телефон в пальцах уже опущенной руки до лёгкого хруста, и напряжённо сглотнул. Глаза Михаила напоминали грозовое небо. — Или моё присутствие неуместно в принципе?        — Нет, — быстро отозвался Адам, пытаясь понять, почему страх развеивается вдруг быстрее, чем дым от порыва сильного ветра.       Недоброе нечто внутри услужливо подсказало, что поведение Михаила может выражать только одну эмоцию, которая называется ревность. Здравый смысл мгновенно напомнил в качестве контраргумента, что ревность бывает разная. Адам сделал очень глубокий вдох, понимая, что ещё немного внутренних терзаний, принимающих всё более странный формат, и он всё-таки сойдёт с ума.        — Беседа сложилась удачно? — всё ещё спокойно, умудрившись даже вложить в слова нейтральный интерес, осведомился Михаил.        — Мм, — неопределённо откликнулся Адам, понимая, что если он собирается объясняться честно, то делать это надо сейчас. Совесть требовала не играть в опасную игру, которая может закончиться непредсказуемо. Адам с силой прикусил губу, пытаясь определиться. Почти угасшая, но ожившая сейчас уверенность, что бороться ему всё ещё есть за что, оказалась решающим фактором. — Весьма неплохо, — наконец добавил Адам, умышленно выбрав относительно подходящую формулировку, которая могла истрактована по-разному, но не являлась прямой ложью.        — Значит, ты в порядке? — Михаил сделал шаг к нему, и Адам с трудом заставил себя оставаться на месте. — Вот так просто? Перспективы развлечения вечером тебе достаточно, чтобы прийти в себя?        — Нет, — Адам приложил усилие, чтобы ответ, очевидный даже в том случае, если бы всё предполагалось на самом деле, прозвучал спокойно.       Внутри творилось что-то уже совсем не поддающееся ни контролю, ни объяснениям. Отведя взгляд, Адам развернулся и пошёл по газону, незначительно удаляясь от дома. Даже с осознанием, что это может выглядеть для Михаила как попытка уйти от разговора или от него самого, Адам уже не мог остановиться. Отчаянная потребность найти хоть какую-то опору для себя перевешивала всё.       Душащее чувство, что у него нет времени, чтобы подумать о собственных реакциях и желаниях, сдавливало горло. На мгновение Адаму показалось, что воздуха не хватает вполне физически. Молнией пронеслась мысль, что, возможно, второго такого шанса поговорить с Михаилом, который явно умышленно создал Люцифер, может не быть вообще. Адам сжал кулаки до боли, остановился и закрыл глаза.       Иллюзия вспомнилась ярко, но в обстоятельствах настоящего показалась лишь ужасным происшествием. Пересилив желание закричать, Адам твёрдо сказал себе, что ему необходимо как-то собраться для разговора, к которому он, очевидно, оказался совершенно не готов. Неожиданно волной накрыло отвращение к себе. Адам стиснул зубы, не понимая его причин.        — Адам, — голос Михаила раздался достаточно близко, чтобы заставить резко обернуться. Адам сглотнул, осознав, что Михаил последовал за ним, хотя и сохранил определённую дистанцию. — Я не хочу причинять тебе вред. Я лишь хочу понять. Десять минут назад мне показалось, что ты крайне расстроен, очень растерян и напуган. Но это, очевидно, не помешало тебе обсуждать грядущее развлечение и свидание. Я действительно не понимаю. Ты на самом деле хочешь именно этого?        — Я… — Адам нервно сглотнул, отчётливо понимая, что если он сейчас ответит утвердительно и сделает это достаточно убедительно, то Михаил отступит.       Настойчивое ощущение, что это поставит окончательную точку между ними, которую уже невозможно будет превратить в запятую, обожгло. Порох внутри вдруг раскалился до предела и взорвался. Резко стало всё равно, насколько напряжённо сложится разговор и чем он закончится. Нестерпимое желание высказать всё, что мучило и отравляло, перестало поддаваться контролю.        — Адам? — Михаил говорил даже уравновешеннее, чем прежде, но в его глазах, казалось, в любое мгновение засверкают молнии. — Я задал тебе простой вопрос.        — Нет, — Адам упрямо вздёрнул подбородок. — Это не то, чего я хочу на самом деле, Михаил. И мне казалось, я вчера предельно ясно выразил свои настоящие желания. Если быть точнее — оно одно. Но ты не менее ясно дал понять, что оно неосуществимо. Более того, ты утверждал, что мне нужна нормальная жизнь.        — Я подразумевал не это, — Михаил сверкнул глазами, а в его голосе теперь отчётливо проскользнули ноты злости. Адам прищурился, с долей ужаса понимая, что сейчас ему неподдельно всё равно насколько Михаила разозлит или заденет разговор. — Не так.        — Серьёзно? — раздражение прорвалось в вопросе чёткой интонацией. — Тогда мне, видимо, нужен переводчик с ангельского языка, Михаил. Потому что мне показалось, что там фигурировали слова «девушки» и «развлечения». Так чем ты недоволен теперь, когда я пытаюсь последовать твоему совету, данному, без сомнения, из лучших побуждений? Или я что-то не так понял?        — Речь шла о возвращении домой, — начал говорить Михаил, который явно стремительно терял остатки спокойствия. — Когда мы…        — Не когда, а если, Михаил, — резко перебил Адам, и стойко проигнорировал злость, словно волной распространившуюся от Михаила. — Очнись уже в конце-концов. Я понятия не имею, откуда у тебя такая уверенность, что мы когда-нибудь вообще окажемся дома. Из клетки мы выбрались случайно, хотя случайность и казалась странной тебе самому. Из мира этого отморозка — с помощью ещё более странного пророка или кто он там был. Но здесь пророков нет. Небес нет. Благодати для ритуала тоже нет. И не будет, Михаил. Если бы в колдовских книгах были заклинания для путешествия между мирами, полагаю, путешественников бы хватало. Но их нет. И это значит, что нам нужно чудо. Впрочем, если я глупая обезьянка, которая просто чего-то не знает, то просвети меня.        — Адам, что с тобой происходит? — Михаил сжал губы так сильно, что они побелели и превратились в тонкую нить.        — Я трезво смотрю на вещи? — Адам мимолётно прикрыл глаза, когда почувствовал, как губы кривятся в горькой и вызывающей усмешке. — Но пусть даже мы каким-то образом вернёмся. Я не понимаю, почему мне нужна нормальная жизнь дома, но не нужна здесь. Да, разумеется, в нашем мире нет апокалипсиса. Но монстров, демонов и даже ангелов там в избытке. И нет никаких гарантий, что пойдя в клуб, к примеру, который ты вчера упоминал как один из вариантов времяпровождения, я с ними не столкнусь. Ты можешь быть хоть трижды архангелом, но едва ли защитишь меня от всего. Так какая разница, где я буду пытаться строить нормальную жизнь, которая на самом деле мне нужна, как оказалось? Или настоящая проблема в том, что рассуждать об этом в будущем времени, которое вообще может не наступить, намного проще, чем примерить это на настоящее?        — То, что ты пытаешься сделать, это не нормальная жизнь, Адам. Это попытка сбежать от иллюзии…        — Да оставь ты в покое чёртову иллюзию, — Адам сорвался на крик и только упрямо мотнул головой, когда в глазах Михаила полыхнуло почти бешенство. Терпение, которое и без того продержалось дольше всех остальных тормозов, лопнуло с оглушительным внутренним звоном. — Посмотри правде в глаза, Михаил. Мы говорим уже не об иллюзии. Это было отвратительно, да. Для меня намного хуже, чем даже поедание гулями заживо. Но знаешь, что хуже любой иллюзии? Наш вчерашний разговор.        — Адам, ты не понимаешь, что говоришь, — процедил Михаил сквозь стиснутые зубы.        — Да нет, я как раз очень хорошо понимаю, — отрезал Адам, с удивлением понимая, что страх так и не вернулся. — А ты пытаешься увести разговор куда угодно уже не потому, что беспокоишься о моём психологическом состоянии. Тебе не нравится то, что я говорю, Михаил. Тебе не нравится, что ты больше не чувствуешь себя непререкаемым авторитетом для меня. И ещё больше тебе не нравится, что тебе нечего возразить. Ведь я попытался сделать ровно то, что ты озвучил как предпочтительное для меня.        — Ты делаешь это мне назло, — слова Михаил практически выплюнул, и на секунду Адаму показалось, что он не справится с собой и схватит его за плечи, чтобы встряхнуть. — Я подразумевал совершенно иное.        — Ты подразумевал красивую утопию, Михаил, — даже отдавая себе отчёт, что его крик уже, наверное, слышно и в доме Джулии, Адам не пытался сдерживаться, чувствуя горькую как полынь свободу после каждого озвученного слова. — Если ты действительно верил в ту сказку, которую вчера нарисовал словами, мне тебя жаль. Обезьянки не роботы, Михаил. Они не переключаются при нажатии кнопочки. Я не смогу наслаждаться какой-то там нормальной жизнью так искренне, как ты себе придумал. Это. Так. Не работает. Попробуй хотя бы этот факт уложить в своей упрямой голове.        — И зачем же ты тогда пытаешься? — Михаил всё-таки сделал шаг к нему, и Адам стиснул зубы, замечая сжатые до побелевших костяшек кулаки. — Это попытка отомстить мне за нашу вчерашнюю беседу? Так, может, будешь так любезен и разъяснишь мне, что настолько страшного я сделал, высказав своё мнение?        — Ты заставил меня почувствовать себя виноватым за любовь, — слова сорвались с языка, который Адам тут же прикусил. Сожаление остро кольнуло в груди и пригасило даже злость. Михаил вздрогнул. — Чёрт, — Адам прикрыл глаза рукой, а затем с силой провёл ей по лицу. Понимание, что Михаил и без того предполагал чувства с его стороны всё равно не искупало разочарование от того, что признание прозвучало таким образом. — Ладно, уже всё равно…        — Всё равно? — каким-то странным эхом повторил Михаил, всё-таки подчеркнув вопросительной интонацией, что это уточнение.        — Так я говорить это точно не хотел, — предельно честно пояснил Адам, понимая, что лукавить или уклоняться от ответа больше не хочется совсем. — В общем, да, я понимаю, что это не совсем твоя вина. Наверное, это вообще моя проблема. Но вчера… У меня было сорок лет, Михаил. Сорок лет на то, чтобы собрать себя заново. И у меня был ты. А вчера тебя просто не стало. И рухнуло всё. Но мне некого было винить. Если бы не моя попытка, всё оставалось бы по-прежнему. И винить я мог только себя, да. Но чувствовать себя виноватым за самое светлое, что может испытывать человек, — это дерьмово, Михаил. Понимать, что то, что должно дарить радость и счастье разрушило твою жизнь, дерьмово не меньше. Я даже не удивляюсь, что джинны построили чёртову иллюзию так, как построили. Зерна упали в подходящую почву. Я не про пытки. В иллюзии я был тебе не нужен. Совсем. Просто костюм. Надоедливый.        — Адам, ты не можешь думать так на самом деле, — Михаил смотрел на него со странной смесью недоверия, растерянности и явно не утихшей до конца злости. — Я не понимаю…        — Да чего на этот раз? — не выдержал Адам, когда Михаил запнулся, будто пытаясь подобрать слова. — Серьёзно, Михаил, ну что ещё тут можно как-то не понять?        — Ты говоришь о годах в клетке, но там у тебя не было выбора. Ты был ограничен компанией…        — Да что с тобой не так, Михаил? — Адам даже не сразу понял, что повторяет фразу, брошенную ранее Люцифером. Вот только прозвучала она на несколько порядков искреннее и с куда большей обидой. — Я только надеюсь, что ты хотя бы не собирался сказать, что теперь у меня есть выбор. И ты не понимаешь, почему я снова выбрал тебя. Потому что в таком случае я за себя уже не ручаюсь, Михаил.        — Но это логично, Адам. Разумеется, в этом мире обстоятельства не располагают…        — Замолчи, — злость переплавилась в горькое, безнадёжное отчаяние, выплеснувшееся в резком окрике. Уже не видя реакции Михаила, Адам зажмурился, понимая, что слёзы грозят хлынуть потоком. — Пожалуйста. Хватит. И знаешь, Михаил, с меня, наверное, вообще хватит. Ты веришь, что я должен стать счастливым без тебя? Что я смогу, что мне нужно это? Хорошо.        — Адам, — голос Михаила прозвучал как-то совершенно иначе, но Адам уже не чувствовал никаких сил даже пытаться понять перемену.        — Перестань. Просто перестань постоянно повторять моё имя так, словно то, как оно произнесено, должно что-то объяснить или, может, изменить. Я не знаю. А что касается остального, я попробую, Михаил. И я буду очень стараться. Я забуду. Обезьянки не могут это сделать буквально, если, конечно, им на голову не упадёт кирпич, который вызовет травму и амнезию как следствие. Кстати, не уверен, что не был бы ему благодарен. Но всё же мы тоже как-то приспосабливаемся. Новые воспоминания и впечатления, новые знакомства, новое хобби. И ещё много разного, что помогает забывать что-то не буквально, но эмоционально. Рано или поздно это сработает.        — Адам, не надо, — отчётливое предупреждение и какой-то отчаянный надрыв, прозвучавшие в словах Михаила, скрывали за собой что-то ещё, но разбираться уже действительно не осталось сил.        — Что именно не надо? — умышленно не дав Михаилу продолжить, Адам открыл глаза, но посмотрел в пространство. — Забывать? Да нет, надо. Потому что мне надо как-то жить. Чёртовой нормальной жизнью, Михаил. Так что я забуду. Клянусь, однажды я забуду. И незабудки. И рай альпиниста. И вечер на Луне. И вершину, на которой я тебе поверил раз и навсегда. И крылья. И откровенность. И ответное доверие. И обещание. Что-то из этого забывать не надо? Или что, чёрт тебя возьми, не надо, Михаил?        — Адам, остановись, — просьба прозвучала сродни последнему желанию обречённого человека, и Адам с удивлением осознал, что, казалось, полностью угасшая злость вспыхнула вдруг едва ли не ярче прежнего. — Остановись сейчас.        — Иначе что? — вопрос прозвучал откровенным вызовом, а Адам, уже не размышляя, встретился взглядом с Михаилом. Резкая фраза, готовившаяся сорваться с языка, застряла в горле. Такого выражения в глазах Михаила он не видел никогда. Но что-то дёргало изнутри, не давая замолчать и хотя бы попытаться успокоиться. — Что ты сделаешь, если я не остановлюсь, Михаил? Сотрёшь мне воспоминания сам? Ты ведь можешь. Только знаешь что? Чувства тебе стереть не под силу. Будь ты хоть…       Осознание, что Михаил преодолел расстояние между ними, похоже, перелётом и безжалостно смял его губы поцелуем, пришло с опозданием на пару секунд. Адам неверяще замер, но уже через мгновение почти судорожно обхватил Михаила рукой за шею. Глаза закрылись сами по себе, а мысли словно испарились. Здоровое сомнение, что всё происходит на самом деле, блёкло с каждым мигом.       Михаил целовал, увлекая в какую-то иную плоскость мироздания. Опасения, что ему помешает недостаток опыта, не раз терзавшие Адама ранее, испарялись по мере того, как Михаил реагировал на любое его робкое движение, превращая его в часть чего-то, что безумно хотелось назвать чудом. Ощущение, что они то ли создавали, то ли рождали его вместе, вызывало эйфорию.       Не отдавая себе отчёта, Адам переместил ладонь на затылок Михаила, вцепился свободной рукой в его плечо и застонал, ощущая, как плавятся не только нервы, но и, казалось, всё тело. Отравляющая мысль, что это лишь проявление жалости, растворилась. Михаил целовал, поглощая, но и отдавая. Что-то настолько яркое и тёплое, что Адаму казалось, будто их осыпает невидимая золотая пыль.       Запоздалое понимание, что голова кружится сильнее, чем на самой экстремальной карусели, а ноги отказываются держать в самом буквальном смысле, отозвалось чуть истеричным смешком где-то внутри. Вспомнились бульварные романы, которые обожала мать, где такие описания казались литературным преувеличением. Потянув носом воздух, Адам осознал, что это не первая попытка вдохнуть.        — Адам, — имя прозвучало хриплым выдохом, с такой всепоглощающей нежностью и чем-то подозрительно смахивающим на благоговение, что в горле разом пересохло.        — Боже, — пробормотал Адам, понимая, что не держи его Михаил, на ногах, которые так и не желали слушаться, он бы не устоял. Зрение фокусировалось с трудом, а про напряжение, родившееся в паху и отдающееся по всему телу слабыми электрическими зарядами, Адам отчаянно старался не думать. — Боже.        — Немного не дотягиваю, — Михаил чуть прикусил губу, но тёплую улыбку, сияющую в глазах и притаившуюся в каждой незначительной морщинке возле них, это не скрыло.        — Превосходишь, — жалобно почти простонал Адам и с уверенностью, которой сам от себя не ожидал, приник к губам Михаила.       Здравая мысль, что разговор не окончен, улетучилась, едва Михаил ответил. Адам легко уступил инициативу, позволяя жадному, настойчивому и одновременно удивительно нежному и пленяющему поцелую увлечь его в иное измерение, где без остатка растворялась робость, и легко стирались горечь и злость. Обида утихла, изжила себя, проиграв согревающему свету, подаренному Михаилом.       Раненое не раз за последние сутки, но ничуть не потускневшее солнце словно вспыхнуло в груди с новой силой и засияло, стремясь разослать лучи счастья в каждую клеточку организма. Мягкая насмешка над самим собой за представление любви столь банально и образно промелькнула в голове, но растворилась вслед за робостью в неосязаемом мерцающем тумане.        — Адам, — Михаил отстранился с заметной неохотой. — Тебе необходимо нормально дышать.        — Тебе тоже, — Адам расплылся в улыбке, ловя ласкающий взгляд и прикосновение пальцев Михаила, которые пробежались по его щеке, не задерживаясь, но оставляя обжигающие следы. — Ты сейчас достаточно человек, чтобы тебе требовался кислород.        — Хорошо, — Михаил слабо усмехнулся и слегка кивнул головой, выражая согласие. — Нам, — он выделил слово интонацией, — необходимо нормально дышать.        — Зачем? — лукавство само вползло в вопрос, заданный умышленно невинным тоном. Адам едва удержался от смеха, когда в глазах Михаила промелькнуло неподдельное недоумение. — Я имею в виду, — стараясь выдерживать ровный тон начал объяснять он, — что меня вполне устраивает и неритмичное, учащённое дыхание… — фраза повисла неоконченной под пристальным взглядом Михаила, в котором жаркое обещание определённо перевешивало укоризну. — Или я просто могу замолчать, — Адам закрыл лицо ладонями. — Боже, я веду себя как идиот.        — Предпочитаю Михаил, — поправка, произнесённая шутливым и мягким тоном, располагающим расслабиться, заставила Адама отнять руки от лица. — По крайней мере, в твоём исполнении, — понимание, что Михаил умышленно ждал, прежде чем добавить фразу, сказанную так, что Адам вновь ощутил, как низ живота сводит судорогой, вызвало бессильный почти стон. Но один взгляд на Михаила, который резко стал серьёзным, заставил встряхнуться. — Адам, нам нужно поговорить.        — Да, — по спине пробежали мурашки страха, но Адам только сжал руку в кулак. В голове прояснилось достаточно, чтобы собственное поведение отзывалось сожалением. Раскаяние накрыло яркой вспышкой, но не за то, что было сказано, а за то как. — Я хотел изви…        — Но, думаю, продолжать разговор нам лучше не здесь, — Михаил, не оборачиваясь, странно скосил взгляд, а затем едва заметно шевельнул пальцами.       Адам помотал головой, когда перед глазами всё поплыло. Зрение восстановилось уже через миг, и Адам заморгал, не понимая, почему перед глазами оказалась часть гостиной. Первая мысль, что Михаил перенёс их в дом, показалась в корне неверной: свежий ветерок по-прежнему обдувал кожу. Вторая отозвалась интуитивным согласием: Михаил просто позволил ему видеть происходящее в гостиной.        — Мы ужасные люди, — Сэм с вполне искренним сожалением качнул головой, а Адам сообразил, что он вместе с остальными стоит у окна и, похоже, наблюдал весь их разговор.        — Отвратительные братья, — с наигранной сокрушённостью поддакнул Люцифер, стоящий к Сэму так близко, что касался его бедра своим, со скрещенными руками на груди.        — Подлые подстрекатели, — поддержала заданный тон Руби и закусила губу, пряча улыбку.        — Господи, — тихо простонал Адам, обессилено рассмеялся и спрятал лицо у Михаила на плече. — Мы можем просто куда-нибудь отсюда?.. — едва слышно поинтересовался он, понимая, что как минимум Люцифер обладает абсолютным слухом.        — Разумеется, — почти неслышно отозвался Михаил. — Только дай мне минутку. Адам, — он неожиданно вновь заговорил громко и даже слегка повысил голос, — что нужно делать с младшими братьями, которые застают тебя за неприличным занятием?        — Понятия не имею, — поддержал игру Адам, не понимая, к чему фраза произнесена именно так, но понимая, что она является некой отсылкой. Смех стало сдерживать сложнее, когда Люцифер неуловимо изменился в лице. — Я сам младший брат, помнишь? И не то чтобы у меня было время обвыкнуться в роли. Но, возможно, им дают подзатыльник?        — Какая хорошая идея, — оживился Михаил, и если бы Адам не видел его смеющихся глаз, то решил бы, что он и вправду размышляет о её воплощении.        — Сэмми, — слишком бодро вдруг позвал Люцифер. — Ты же помнишь, что я обещал тебе показать Эверест в реальности? Да брось, что значит, не обещал? Уверен, ты просто запамятовал. Мартышка, если желаешь сохранить уши и глаза, могу закинуть на любую соседнюю гору.        — Они невыносимы, — с новым приступом смеха простонал Адам. — Серьёзно, давай просто… куда угодно.        — У тебя действительно нет предпочтений? — Михаил наградил его внимательным взглядом, прежде чем взять за плечо.        — Это что, теперь постоянно так будет работать? — вопрос вырвался невольно, когда Адам осознал, что обычное прикосновение сейчас пробивает тело дрожью возбуждения. — Прости, — мгновенно опомнился он. — И нет. Ты всё-таки не понимаешь. С тобой куда угодно. На небеса. В Ад. В любой мир. Но прямо сейчас просто подальше от нашей заботливой семьи, — уже с обречённой усмешкой закончил Адам.        — Хорошо, — лаконичное согласие ещё звучало в воздухе, а их уже утянула невесомость.       Сильный ветер, несравнимый с лёгким ветерком возле дома, моментально взлохматил волосы и надул куртку. Адам поежился, порадовался, что решил её надеть и быстро осмотрелся. Дыхание перехватило, когда он осознал, что место более чем знакомо. Михаил, казалось, вообще не шевелился, и Адам вздрогнул, ощутив волну тепла, которая окутала, надёжно защищая от холодных порывов.        — Ты… — Адам честно пытался сказать что-то внятное, но получалось плохо. — Это та самая вершина.        — Аконкагуа, — едва заметно кивнул Михаил в знак согласия и, казалось, с неподдельным любопытством поинтересовался: — Это название действительно так сложно запомнить? Между прочим, имя горе присвоили люди.        — Нет, несложно. Я… — Адам сглотнул и запрокинул голову, рассматривая облака. — Я просто хотел помнить отсюда другое, — наконец не особо внятно пояснил Адам и криво улыбнулся. Отогнал глупую мысль, что если подпрыгнуть, то он сможет оторвать от облака кусок, навеянную иллюзорной близостью, и заставил себя сосредоточиться на Михаиле. — Я действительно хотел извиниться. Я кричал. И столько всего наговорил, — сильно запоздалый страх накрыл вдруг целиком, отдаваясь в руках и ногах противными уколами игл. Адам судорожно втянул в себя воздух. На миг показалось, что не было ни газона, ни поцелуев. — Я не должен был… — слова вылетели из головы, когда Михаил в два размашистых шага оказался рядом.        — Тише, — Михаил осторожно обхватил руками его лицо, смотря так, словно нашёл редкую драгоценность, и Адам неожиданно понял, что дыхание выровнялось. — Ты, — лёгкий поцелуй пришёлся куда-то в висок, — глупый, — губы Михаила скользнули по скуле, — упрямый, — оставили россыпь едва ощутимых поцелуев на щеке, — храбрый, — мягко прихватили кончик носа, — котёнок.       Адаму показалось, что скалистая порода под ногами зашаталась, когда Михаил наконец-то коснулся его губ, увлекая в очень целомудренный, но невыносимо чувственный поцелуй. Эмоции взметнулись с новой силой, закручиваясь в тугую пружину, которая сжималась, грозя рано или поздно распрямиться обратно. Очередной вдох, едва Михаил отстранился, получился подобием всхлипа.        — А ты — дракон, — дрогнувшим голосом неожиданно для себя выдал Адам вслух случайную мысль, промелькнувшую, когда неуместно вспомнилась снесённая дверь на кухне, а следом и слова Люцифера о мебели.        — Меня зовут Михаил, — в зелёных глазах полыхнуло пламя, но не злости, а чего-то, что Адам понимал интуитивно, но набраться смелости поверить не мог. — И ты не будешь называть меня иначе, — в противовес содержанию фразы, похожей на требование, в интонациях Михаила скользнула едва ли не мольба.        — Напомни мне об этом, — Адам споткнулся на миг, пытаясь озвучить дерзкую фразу, которая настойчиво просилась быть произнесённой, но упрямо договорил, стараясь не обращать внимания на щеки, вспыхнувшие жаром, — когда я окажусь в твоей постели.        — Я подумаю, — неуловимая пауза и заметно дёрнувшийся кадык Михаила, зрачки которого расширились, неожиданно ободрили.        — О том, чтобы я там оказался? — выдержать настолько провокационный тон, как ему хотелось у Адама не вышло, но резкое движение Михаила, который, казалось, хотел прижать его к себе и сменить их местоположение немедленно, отозвалось ощущением маленькой победы над самим собой.        — О том, чтобы напомнить, — всё-таки ответил Михаил прежде, чем втянуть его в теперь неистовый поцелуй.       Адам с силой вцепился в плечи Михаила. Мысль, что он причиняет боль почти судорожной хваткой, улетучилась вместе с другими, когда ощущение обрушившегося урагана заставило потерять любые ориентиры. Понимание, что изобилие ощущений грозит свести с ума, мешалось с потребностью получить больше, продиктованной нарастающим возбуждением, звенящим в каждом нерве.        — Боже, — почти беспомощно проговорил Адам, не считаясь с досадой на себя за неимение более внятных слов, когда Михаил как-то очень резко отпустил его и отошёл на шаг назад.        — Видимо, мне придётся подумать и о том, чтобы согласиться быть драконом, — хрипота и странная вибрация смазали шутливый тон фразы. Адам с промедлением сообразил, что комментарий относится к сказанному им, прозвучавшему обращением. — Полагаю, если мы хотим продолжить разговор, нам лучше сохранять дистанцию, — с оттенком удивления констатировал Михаил.        — Я… да. Наверное, — Адам заставил себя встряхнуться, но неутихающее желание прикасаться, вплоть до слияния воедино, это унять не помогло. — Эмм, да. Я… Михаил, мне действительно очень жаль. Я не должен был…        — Ты сказал достаточно, чтобы до одного глупого и упрямого архангела дошла степень его заблуждений. Ты уверен, что хочешь продолжать извиняться за это? — Михаил сделал ещё пару шагов назад, явно взял себя в руки и теперь только его взгляд выдавал, что пламя лишь укрощено, но не потушено.        — О, — Адам моргнул, не понимая как реагировать на самокритику Михаила, прозвучавшую так легко и обыденно. — То есть… Это же не означает, что ты просто меня пожалел или?..        — А похоже? — Михаил приподнял брови, и Адам неожиданно расслабился, необъяснимым образом уверяясь, что его сомнения беспочвенны. — Адам, произошедший разговор лишь подчеркнул, что нам будет непросто верно понимать друг друга. Во вчерашней беседе я не имел намерения выставить тебя неразумным ребёнком, желающим игрушку. Но, очевидно, что для тебя по итогу всё выглядело именно так.        — Выглядело, — не стал спорить Адам. Упоминание о разговоре, который он считал одним из худших моментов в своей жизни, резко отрезвило. — Михаил, я… Нам необязательно об этом разговаривать сейчас. То есть я имею в виду, что тема вряд ли приятна хоть одному из нас. И она осталась в прошлом. Так что…        — Нет, Адам, обязательно, — Михаил отрицательно качнул головой, словно желая подкрепить свои слова и жестом, и чуть нахмурился. — И не только об этом.        — Ладно, — отгоняя недовольство, согласился Адам вслух. Отвратительное ощущение, что ссора разгорится с новой силой, вспыхнуло в груди, не уничтожая, но сильно заглушая радость и притупляя уверенность, что всё будет хорошо. — Окей. Ты не имел озвученного намерения. Но тогда зачем было вообще всё это говорить?        — Потому что я действительно считаю, что ты не понимаешь, чего добивался, — спокойно отозвался Михаил.        — Это одно и то же, — поначалу твёрдо намереваясь держать себя в руках, что бы он ни услышал, Адам вспылил, едва осознал, что Михаил, похоже, поменял своё поведение, но не убеждения.        — Это не одно и то же, Адам. Я не считаю, что я твоя прихоть. Я считаю, что ты ослеплён чувствами в моменте достаточно сильно, чтобы не задумываться о том, что принесут тебе наши отношения.        — Погоди, — Адам мотнул головой, окончательно настраиваясь на серьёзный лад, к чему ситуация располагала бескомпромиссно. — Но я не смогу это узнать, если их не будет, Михаил. Я не пророк, но и не должен им быть. Чёрт, это нормально, что люди, которые симпатичны друг другу с чего-то начинают. Разумеется, по мере развития отношений они могут столкнуться с множеством проблем, но предусмотреть всё заранее невозможно. И я понимаю, что у меня практически нет опыта в этой сфере, но… — Адам прикусил язык, когда резкая фраза едва не вырвалась продолжением, понимая, что невольно начинает злиться.        — В нашем случае это не вопрос опыта, — Михаил странно вздохнул и начал мерить пространство шагами, периодически возвращаясь в исходную точку. — Будь у тебя за плечами орда девушек, едва ли это что-то бы поменяло. Ты не знаешь, как любят ангелы.        — Но, видимо, именно это я и пытаюсь узнать, — раздражение всё-таки вырвалось на свободу. — Михаил, я не хочу ссориться, — практически взмолился Адам, мгновенно одёрнув себя. — Но да, теперь не понимаю я. И мне начинает казаться, что ты уже жалеешь о том, что как-то сорвался, что ты сделал это не из-за чувств, а в порыве момента, ну или я не знаю, но это всё меня изрядно пугает. Я не понимаю, почему мы не можем быть здесь и сейчас. Завтра может и не наступить. Но если и наступит, что оно нам принесёт, мы узнаем тогда, когда оно случится.        — И ты готов жить с таким подходом, даже осознавая, что принести оно может нечто непоправимое? Или, предположим, боль? Разочарование? — Михаил остановился и пристально посмотрел ему в глаза. — Ты не пожалеешь впоследствии о том, что если бы ты знал и думал заранее, то смог бы это предотвратить?        — Ты… Чёрт. Ты говоришь так, словно наши отношения способны вызывать апокалипсис, — Адам провёл рукой по лицу и прикрыл глаза на мгновение.        — Я всегда учитываю худший возможный вариант, Адам. Потому что уверен, что это лучший стимул для того, чтобы его не допустить.        — Ты серьёзно, — медленно констатировал Адам, по мере обретения понимания, что Михаил не возразил его фразе, которую он сам применил в качестве глобального преувеличения. — Эмм. Я… Ладно, я просто… О чём ты говоришь?        — Я не хочу причинить тебе какой-либо вред, Адам, — с уловимой горечью отозвался Михаил, своеобразно отвечая на вопрос. — Ты и представить себе не можешь, насколько сильно я этого не хочу.        — Так не причиняй? — ответ прозвучал с вопросительной интонацией, когда Адам отчётливо понял, что он что-то явно упускает. — Михаил, клянусь, я не издеваюсь, но это сложно. Ты не хочешь причинять вред. Хорошо. Обычно, люди не делают то, чего не хотят. Я не вижу, в чём тут может быть проблема. А если ты говоришь это к тому, что называл себя чудовищем, то с этим я не могу согласиться тем более. Ты не такой, Михаил. И я верю, слышишь, я абсолютно уверен, что ты меня не обидишь.        — Я любил Люцифера, Адам, — Михаил отвёл взгляд и устремил его куда-то вдаль. Адам вздрогнул. — Разумеется, я подразумеваю братскую любовь, но для ангелов само чувство одной природы. Впрочем, для людей весьма часто тоже. Но в тот миг, когда я уверился, что он меня предал, моя любовь превратилась в разрушение. Спустя тысячелетия я задался вопросом, а было ли предательство? Тогда я смотрел глазами послушного сына. И я увидел, что брат, мой любимый брат, идёт против воли отца, предавая тем самым его, меня и всю нашу семью. Но вся вина Люцифера в том, что он посмел проявить индивидуальность, которой ангелы не должны были обладать априори. Люцифер любил меня. Но после моего поступка его любовь обернулась во зло. Наш конфликт оплачен жизнями миллионов людей, Адам. За прошедшее время это даже не полная цифра. Тех, кто пострадал от рук демонов, а порой, и ангелов, тех, кто стал демонами. Не останови нас твои братья, и в нашем мире сейчас было бы немногим лучше, чем в этом.        — Михаил, — Адам нервно сглотнул, пытаясь подобрать подходящие слова. Фраза о любви ангелов неожиданно предстала в новом свете, а в голове забрезжило понимание, что именно пытается донести до него Михаил. — Слушай, я… Ты был верен отцу. Это не преступление само по себе. Да, ты не понимал, что он не прав. Возможно. В таком случае, ты совершил ошибку. Но не ты убивал людей. И выбор Люцифера на его совести.        — Он не был таким, — Михаил качнул головой, словно выражая сожаление или безнадёжность. — Всё, совершённое Люцифером, так или иначе, и моя ответственность. Но я говорил не к тому, чтобы акцентировать внимание на моих взаимоотношениях с братом.        — Я понимаю, — Адам до боли прикусил губу. — Я понимаю, что ты хочешь сказать, Михаил. Отношения — непредсказуемая вещь. И непонимания возможны. Но я не согласен… Чёрт, — Адам запустил пальцы в волосы, пытаясь найти, как выразить мысли, которых разом вспыхнуло слишком много. — Слушай, люди делают ошибки. Но если они осознают, что ошиблись, то обычно это и есть гарантия того, что они их не повторят. Михаил, я не… Ты не поступишь со мной так, как с Люцифером. Да, я не могу знать это наверняка, но я уверен в этом. Ты не причинишь мне вреда. Я понимаю, что ты говоришь о заблуждении что ли, я не знаю, как назвать точнее, и последствиях к которым оно привело, но это лишь повод впредь сначала разбираться. До тех пор, пока ты не будешь уверен, что всё так, как кажется.        — Я был тогда, — Михаил дёрнул щекой. — Был уверен в своей правоте, Адам. И жил с ней долгие тысячелетия.        — Отлично, — тлеющая злость, которая сильно приглушилась сочувствием, вспыхнула с новой силой, когда здравый смысл подбросил единственное логичное объяснение, зачем Михаил затеял этот разговор вообще. — И что тогда из этого следует? Потому что даже сейчас это выглядит попыткой отговорить меня даже попробовать, Михаил. И я не понимаю, зачем ты в таком случае вообще позволил произойти всему, что… Всему.        — Это не попытка тебя от чего-то отговорить, Адам. Это попытка предупредить. Ты должен понимать возможные риски. Это честно.        — Только вот то, как ты это говоришь, превращает это всё в какую-то сделку, — в сердцах выпалил Адам. Сознание упрямо твердило, что к словам Михаила надо прислушаться, но чувства бунтовали, не желая терять едва обретённое счастье, которое по ощущениям рушилось. — Михаил, я не могу тебе пообещать, что трудностей не будет. Мы не можем предусмотреть всё, как бы нам этого ни хотелось. Никто не даст нам гарантий, что мы не поссоримся, не разойдёмся во мнениях рано или поздно, и бог знает, что ещё. Вопрос в том, захотим ли мы это преодолеть. В этом смысл любых отношений. Если люди хотят понять друг друга и быть счастливыми, они преодолевают разногласия, идут на уступки, находят компромиссы. В конце-концов вы с Люцифером больше не враги. Неужели тебе это ни о чём не говорит? Да, ты совершил ошибку. Но ты осознал её и исправил.        — Если Люцифер когда-нибудь меня простит, это сделает честь ему. Но не мне, Адам. И раны это не залечит.        — Неправда, — теперь слова рвались на волю потоком, но Адам и не пытался их сдержать, чувствуя всё удивительно правильным. — Вам обоим. Потому что возможность простить ему дал ты. Это не менее важно, Михаил. А раны исцеляет время, проведённое вместе. Если между людьми не висит вина и непрощение, то новые впечатления удивительно быстро исцеляют. Да, вы не люди. Но это работает также. Возможно, Люцифер и не простил тебя до конца, но посмотри на вас. Жесты. Разговоры. Вы уже исправляете то, что когда-то разрушили. Да, ваша ссора затянулась. И мне жаль, что всё вообще так сложилось. И я сделаю всё, чтобы не допустить подобного между нами.        — Ты для меня порой настоящая загадка, — с отчётливыми нотами восхищения неожиданно произнёс Михаил. Адам вздрогнул, ожидая какого угодно ответа, но не резкой смены темы. — Каждый раз, когда я считаю, что узнал о тебе всё, ты умудряешься меня удивлять. Сейчас — своими словами, — лаконично пояснил Михаил, очевидно, заметив растерянный взгляд. — Кажется, люди называют это мудростью.        — Эмм, спасибо, — Адам моргнул, чувствуя, как к щекам приливает краска, и разом понимая, что похвала от Михаила по-прежнему воспринимается чем-то из области чудес. — Я так и не знаю, насколько ты разбирался в моей жизни, когда смотрел, но у меня были свои сложности в отношениях с отцом. А мама была очень мудрой женщиной и всегда старалась объяснять мне как свои поступки и поведение, так и его. Иногда примеры касались и других людей. Видимо, чего-то нахвататься я всё-таки успел, — скомкано закончил Адам, тушуясь под пристальным взглядом.        — Я просто не хотел взваливать на тебя эту ответственность, — Михаил внезапно подошёл ближе и обхватил его лицо руками. — Я не хотел причинять тебе боль, Адам. Я только хотел уберечь. Я не мыслю категорией одного дня или даже года. А ты живёшь настоящим. Для тебя есть счастье сегодня. И ты не думаешь о том, что будет через годы. Я хотел сохранить для тебя это. Ты так юн. И сколько бы ты ни успел увидеть для своих лет, мне казалось, что у тебя действительно есть шанс на жизнь, где тебе не придётся задаваться вопросом, пострадает ли часть планеты, если ты поссоришься со своим парнем.        — Ты несерьёзно, — растерянно пробормотал Адам. От близости Михаила голова кружилась, а мозг упрямо отказывался выдавать связные мысли. — О боже. Ладно, ты серьёзно. Михаил, слушай, ты не поступишь так, понимаешь? Я стараюсь понять тебя и твои страхи. И не буду врать, пока мне это немного сложно. Но это не значит, что у меня не должно быть шанса. И я просто… Чёрт, если ты так уверен, что всё неизбежно закончится плохо, то зачем сегодня?..        — Твоя боль, Адам. Да, в случае наших отношений есть немало рисков. Но сегодня я осознал, что без меня тебе хуже, чем со мной при самом плохом раскладе. Я мог бороться со своими чувствами, сдерживать их. Но я никогда не желал бороться с тобой.        — Погоди, — Адам с трудом подавил желание попросить Михаила отойти хотя бы на пару шагов. Горячие ладони, по-прежнему сжимающие его лицо, располагали к чему угодно, но только не к ясности размышлений. — Мне было больно и вчера. Не то чтобы тебя хоть как-то это… Прости. Я просто не понимаю. Что успело измениться настолько?        — Не думаю, что это так уж важно, — Михаил неожиданно убрал руки и отошёл сам. Адам прикрыл глаза, понимая, что это упрощает дальнейший разговор, но усложняет всё остальное чувством потери. — Сегодня я понял, насколько недооценил глубину твоих чувств. И за это я готов извиняться вечность. Мне жаль, Адам.        — Стоп. Вечность не надо, — поспешно отозвался Адам, машинально вскидывая руки в жесте то ли отрицания, то ли капитуляции. — Вообще не надо. Я… Не то чтобы я могу представить, но попытаться мне никто не мешает. Мне не приходило в голову посмотреть на всё с твоей точки зрения. И я… Я, наверное, понимаю, от чего ты пытаешься меня оградить. Или скорее пытался. Но почему сегодня?.. — голос оборвался, когда Адам осознал, что повторяется, не в силах игнорировать мучащий его вопрос, а Михаил уже дал понять, что не особо расположен отвечать. — Прости.        — Полагаю, тебе не понравится, — неожиданно предупредил Михаил и открыто встретил его взгляд. — Но в отношениях есть смысл только тогда, когда в них есть честность. Кажется, именно это ты настойчиво пытался мне объяснить на Монблане?        — Да, — осторожно согласился Адам, напрягаясь всё больше. — Я просто… Что случилось?        — Есть разница между ядом рядового джинна и ядом Альфы джиннов, Адам. Будь мы с Люцифером в полной силе, проблемы бы не возникло вообще. Но в теперешних обстоятельствах у нас было ограничено количество вариантов, как вас исцелить. Время также играло против нас. Мы воспользовались тем, который сочли оптимальным в ситуации.        — А какое отношение это имеет к моему вопросу? — Адам моргнул. — И что за вариант?        — Кровь архангела является универсальным антидотом к яду любого монстра, созданного после него, — Михаил сцепил пальцы в замок, и Адам дёрнулся, наблюдая, как он сжимает их до побелевших костяшек. — Она усваивается за несколько минут, исцеляет комплексно и не имеет последствий для человека, к которому была применена.        — О, — Адам свёл брови, быстро обдумывая новую информацию. — То есть вы напоили нас своей кровью? Звучит, конечно, так себе, но это помогло и я не вижу, что мне должно не понравиться, — Михаил странно отвёл взгляд. Адам напрягся, прокручивая фразы в голове ещё раз. — Погоди-ка. Не имеет последствий для человека… А для ангела?        — Создаёт в некотором роде связь с человеком. Одностороннюю, — уточнение прозвучало слишком поспешно. — Она эмпатического характера. Для рядового ангела не является проблемой прочесть мысли любого человека. Но ощущать ваши эмоции ангелы не могут. За исключением класса Рит Зиен. Архангелам доступна сама возможность, но в силу разницы эмоциональных спектров она позволяет лишь считать эмоцию, но не испытать её.        — Подожди, — Адам тряхнул головой и машинально вскинул руку, жестом прося паузу. — Допустим, мне грустно. Я думаю о том, что мне грустно. Значит, абсолютно любой ангел, даже рядовой, который не обладает эмпатией, но обладает телепатией, может просто прочесть мои мысли, что будет равносильно.        — Не будет, Адам. В приведённом тобой примере ангел констатирует, что ты испытываешь грусть, поскольку ты сам её осознаешь и размышляешь о ней. Ни ощутить эмоцию, ни понять её, ни пережить её ангелу это возможности не даст. Рит Зиен…        — Медики, я помню, — Адам с опозданием понял, что перебил, но Михаил, казалось, не возражал. — Ты говорил, что в силу предназначения они заточены ощущать боль. Так они могли найти тех, кому нужна их помощь.        — Верно, — Михаил кивнул. — Урезанная эмпатия. Архангелы же, как ты знаешь, в возможностях практически не ограничены. И в рамках твоего примера, мне не нужно, чтобы ты осознавал свою грусть или размышлял о ней. Я смогу ощутить любую эмоцию. Понять те, которые ясны мне в силу аналогии или имеющегося знания. Но пережить её я уже не могу, за весьма редким исключением.        — Ладно. Это звучит вполне понятно, — тревожное ощущение, только нарастающее в груди, Адаму не нравилось. — А что делает кровь, Михаил?        — Полный эмпатический контакт для архангела. Возможность прожить любую человеческую эмоцию в её оригинальном виде. Когда-то эта информация имела частичное распространение. Я и Рафаэль потратили немало сил, что стереть любые упоминания об этом из различных источников, — в глазах Михаила настолько легко читалось опасение, что Адам едва подавил желание его обнять, а уже после разбираться с собственной реакцией на неожиданные новости. — Но до того как мы это сделали, именно это зерно истины легло в основу многочисленных мифов людей об ангелах-хранителях.        — Вау, — восклицание просто вырвалось, и Адам, заметив, как Михаил растерянно прищурился, быстро пояснил: — Прости. Иногда я правда забываю, что вы участвовали в сотворении мира. Ну, или наблюдали это своими глазами. И да, я… не знаю, что сказать. То есть пока мы занимали одно тело, — фраза прозвучала неожиданно двусмысленно, и Адам едва не застонал в голос, понимая, что не успевает за переменами, которые словно бы загружались в сознании по мере усвоения им нового статуса их отношений. — Чёрт. Я… да. Я пытался сказать, что мы многое делили на двоих, и я привык. То есть если ты ждал возмущений, то нет. Наверное. Я всегда знал, что ты можешь прочесть мои мысли, и ты обычно знал, что я чувствую, если хотел. То есть я понимаю, что прожить и просто знать это совсем не равноценные понятия, но… В общем, мне кажется проблемой скорее то, что, если я всё так понял, то ты теперь будешь чувствовать все мелочи, вроде радости от того, что у меня есть вкусный кусок торта, ну или…        — Адам, остановись, — Михаил усмехнулся, но быстро стал серьёзным, словно давая понять, что разговор ещё не окончен. — Это фон, который легко поддаётся контролю. При желании я могу не разбирать его на отдельные составляющие. Но яркие и сильные эмоции из него выбиваются.        — Так вот почему ты только сегодня начал понимать, насколько мне… — Адам оборвал себя, не желая, чтобы констатация прозвучала обвинением. — Это… — промелькнувшее раздражение едва не толкнуло к очередной словесной дерзости. Сделав глубокий вздох, Адам заставил себя быть максимально честным. Понимание, что за возможность разделять эмоции Михаила он бы отдал немало, резко примирило с действительностью. — Видимо, мне пора задуматься о том, чтобы поблагодарить джиннов, — кривоватая улыбка наползла на губы неуверенно, но, не встретив яркого осуждения сомнительного юмора со стороны Михаила, Адам выдохнул и почувствовал себя свободнее. — Слушай, насчёт сегодня и того, что сделал Люцифер. Михаил, никакого разговора между нами не было. Джулия вообще не имела отношения к ситуации и просто попалась под руку. Она хорошая девушка, и ей уже досталось от жизни, и я просто… Нет, я не думаю, что ты, но… В общем, я не знаю, что именно хотел сделать Люцифер, но не хочу, чтобы за наши разборки расплачивался кто-то ещё.        — Он использовал нашу слабость и сделал это талантливо, — Михаил неожиданно усмехнулся с теплотой. — Он знал наверняка, что я не причиню вред тебе. Как и то, что я не трону девушку, которая после попытки Люцифера её убить, обладая знанием, кто мы такие, всё равно помогла нам вас спасти. Но контролировать ангелы могут не всё, Адам. И Люцифер понимает это как никто другой. Я мог сдерживать ревность и гнев, но уже не мог сдерживать любовь. В своей манере, но Люцифер пытался помочь.        — Список наших благодарностей растёт с каждой минутой, — чуть фыркнул Адам, ощущая изрядное облегчение от исчерпанной ситуации, которая, несмотря на то, что принесла пользу, висела горьковатым осадком обмана. — Окей. Не то чтобы я мог представить дьявола в роли сводника, но всё бывает в первый раз, да?        — Да, — на лице Михаила тенью промелькнула улыбка, но уже через мгновение появилось странное выражение, которое Адам оценил как напряжённую осторожность. — Адам, я мог бы не продолжать сейчас, но я хочу, чтобы ты мог мне доверять безоговорочно. Вряд ли я добьюсь этого, если буду прибегать не ко лжи, но к умалчиванию. О связи ты понял не всё.        — Осталась та часть, которая мне не понравится? — усмешка вышла нервной. — То есть связь подразумевает что-то ещё, кроме эмпатии?        — Нет. Но полная эмпатия включает не только эмоциональный аспект, — коротко пояснил Михаил и подошёл почти вплотную.       В его руке сверкнул клинок, и Адам вздрогнул, не понимая, что происходит. Короткая вспышка острой боли пронзила, когда Михаил неожиданно взял его за руку и провёл лезвием по раскрытой ладони. Слова возмущения застряли в горле вместе с обидой и непониманием, когда Адам заметил, что идентичный порез появился на ладони Михаила, а через мгновение исчез у обоих.        — Твою мать, — ошарашенное восклицание вырвалось раньше, чем разбежавшиеся мысли сложились хотя бы в одну связную фразу. — Ты не… Это… — Адам честно пытался сдержать эмоции, но получалось хуже с каждой секундой. Почти укрепившаяся уверенность, что разговор не перерастёт в ссору, рассыпалась легче, чем карточный домик. — Ты сошёл с ума?! Да как тебе в голову пришло сделать такое, просто не оставляя мне ни выбора, ни права голоса? Михаил, черт тебя возьми, это… — заметив почти загнанное выражение, промелькнувшее в глазах Михаила, Адам резко заставил себя замолчать.        — Это физический аспект эмпатии, — преувеличенно спокойным тоном дал пояснение Михаил. — Адам, пожалуйста. Раньше, чем ты потребуешь вернуть тебя домой и оставить в покое, просто ответь себе на вопрос: что сделал бы ты, если бы помощь нужна была мне?        — Что угодно, — без раздумий выдал Адам, тут же поджал губы, понимая, что легко угодил в расставленную ловушку, а затем горько добавил: — Это нечестно, Михаил.        — Почему? Потому что это сделал я для тебя, а не наоборот? Или ты сейчас не думал о том, что отдал бы жизнь за меня?        — Лишать меня сейчас возможности злиться, это нечестно, Михаил, — усталый вздох прозвучал шумно, а Адам провёл рукой по лицу. — Так нельзя. Я не хочу, чтобы ты чувствовал боль. Я не хочу её, пусть и невольно, но причинять. Это жестоко.        — Котёнок, — Михаил сжал его плечи с такой осторожностью, что Адам ощутил, как сердце пропускает удар. — Вспомни, что архангелов не так просто убить. Наша временная слабость накладывает вето на ряд действий, но не меняет нашей сути. Даже смертельное ранение не причинит нам особого ущерба. Лишь несколько неприятных минут, которые сохранят жизнь вам, если случатся непредвиденные обстоятельства.        — Чёрт, — слабое бормотание уже не отражало даже раздражение, которое оставила после себя стремительно утихшая злость. — Михаил, когда ты говоришь об этом так, я начинаю чувствовать себя идиотом. Потому что всё звучит безопасно, а физическая боль теряется, как незначительная мелочь. Но это не мелочь.        — Адам, поверь мне, — Михаил нахмурился, но его пальцы скользнули по шее, стремясь к щеке, с лишающей сил спорить нежностью. — Действительно боль я буду чувствовать, если потеряю тебя. Мой двойник покажется настоящим ангелом на фоне того, кем стану я, если утрачу контроль над болью.        — Но это же не повод решать возможную проблему так, Михаил, — Адам едва не застонал, понимая, что аргументов находится всё меньше, а желание прижаться к Михаилу становится нестерпимым.        — Это не было главной целью. Но не стану лукавить, сыграло не последнюю роль в выборе способа вас исцелить, — Михаил нерешительно притянул его в объятие, и Адам мгновенно вжался в него всем телом, самым понятным образом заверяя, что он не возражает. — Котёнок, пожалуйста. С высокой вероятностью, это не будет срабатывать, если ты порежешь палец во время приготовления пищи. Фон. Но в критической ситуации это гарантия, что ты выживешь. Самоисцеление полностью не отключается, пока сила хотя бы едва теплится в нас. Но даже если её не будет, нас это не убьёт.        — Ты не помогаешь, Михаил, — с долей обречённости пробормотал Адам куда-то в чужое плечо, а затем резко отстранился, не разрывая объятие, озарённый очевидным пониманием. — Стоп. Люцифер сделал это для Сэма? Ты шутишь, — серьёзный кивок Михаила утверждение опровергал, и Адам широко распахнул глаза. — Это… То есть только слепой не заметил бы засосы на шее Сэма, после того, как они ввалились на кухню вместе, сияя как отчеканенные монеты, но… это совсем другое.        — Значит, ты знаешь об отношениях Люцифера и Сэма уже какое-то время, — констатировал Михаил. Очевидно, заметил удивлённый взгляд и слегка пожал плечами. — Мне, видимо, требуются очки. Я узнал только сегодня утром. И ты относишься к этому спокойно?        — Ну, знаешь, если я, притом что вешаюсь на тебя, начну осуждать за отношения их, то это будет лицемерие, — Адам устало прикрыл глаза на мгновение, а затем слабо усмехнулся. — Но пару статей о стокгольмском синдроме Сэму я бы подсунул. На всякий случай.        — Адам, ты на меня не вешаешься, — Михаил резко нахмурился. Адам сглотнул, понимая, что с лица исчез даже намёк на улыбку, и не до конца отдавая себе отчёт, попытался освободиться из объятий. Михаил не отпустил, а его взгляд стал требовательным. — Адам, о чём, по-твоему, мы разговариваем?        — О потенциальном апокалипсисе, если ты меня к кому-нибудь приревнуешь? — выдал Адам, уже не слишком считаясь с тем, насколько дико звучит фраза и что она может испортить. — Прости. Я понимаю, что ты хочешь как лучше. Действительно понимаю, что ты только пытаешься учесть те риски, которые учесть можно. И это правильно. Наверное. И я… Слушай, я… Чёрт, прости. Это важно.        — Мне становится интересно, — Михаил не прекратил хмуриться, но в его глазах вспыхнула странная смесь эмоций. — С точки зрения человека я на самом деле слишком правильный, что для людей обычно равносильно скучный? Ты никогда не говорил раньше.        — Боже, нет, — Адам тут же замотал головой. — Михаил, я не имел в виду… — голос оборвался, когда чувство невесомости поглотило собой. Невидимые, но ощущаемые крылья бережно обняли, словно пряча от всего мира. Забытое со времён клетки чувство защищённости и разделённого тепла мгновенно окутало и заиграло новыми красками в условиях реальности. Отчаянно желая лишь утонуть в нём, Адам всё-таки заставил себя быстро осмотреться в попытке понять, где они теперь находятся. — Эмм, Михаил… — растерянно начал он, выхватывая взглядом нечто, очень похожее на плотный туман под ногами и по сторонам. — Скажи мне, что мы не стоим на облаке в окружении других облаков.        — Мы не стоим на облаке, Адам, — каким-то преувеличенно серьёзным тоном отозвался Михаил. Крылья сжались чуть крепче, и Адам поймал себя на глупом желании ластиться, оправдывая нечаянное или умышленное прозвище, неожиданно данное Михаилом. — Облако слишком неплотное образование, чтобы на нём можно было стоять. Но мы парим над его поверхностью менее чем в футе.        — Ты ненормальный, — какая-то странная, удивительно желанная беспомощность в собственном голосе заставила Адама рассмеяться. Совесть кольнула пониманием, что стоило бы напомнить Михаилу о неразумном расходовании и без того немногочисленных сил, но умолкла, перекрытая невыразимым чувством лёгкости, стремительно разрастающимся внутри. — И зачем мы тут? — ноты надежды в голосе удивили самого Адама.        — Мне хотелось поцеловать тебя на облаке? — всё ещё сохраняющий привычную сдержанность тон Михаила придал риторическому поясняющему вопросу налёт серьёзности.        — О боже мой, — сбившись на вдохе, выдал Адам, понимая, что контраст между тем, как был озвучен ответ и огнём, разгорающимся в глазах Михаила, заставил пульс подскочить, а тело вздрогнуть, наполняясь электрическими зарядами.        — Звание личного бога лестно, — пальцы Михаила скользнули по скуле и неторопливо пробрались в волосы. Адам забыл выдохнуть, замирая от ласкового, но уверенного прикосновения. — Но, думаю, его необходимо оправдывать?       Раньше, чем Адам сумел придумать хотя бы подобие внятного ответа, который на этот раз и не требовался, Михаил прихватил его губы своими, но тут же слегка отстранился, что выглядело скорее приглашением. Адам, не раздумывая, подался навстречу, целуя сам. Паника вспыхнула внутри, когда Михаил не стал перехватывать инициативу, но быстро поглотилась желанием.       Удивляясь тому, как быстро стирается неуверенность, Адам обхватил Михаила руками за шею и толкнулся языком, побуждая чужие губы разомкнуться. Сердце ухнуло куда-то в живот, едва поцелуй стал чуть хаотичным, но страстным. Михаил прижал его к себе с такой силой, что рёбра отозвались слабой болью. Голова уже привычно закружилась.       Не отдавая себе отчёта и пользуясь тем, что они практически вжимались друг в друга, Адам потёрся бёдрами, и слабо вздрогнул, ощутив возбуждение Михаила. Тепло, уверенно наполняющее всё тело, превратилось в жар, обративший кровь в жидкое пламя. Адам разжал руки, запрещая себе анализировать своё поведение, чуть отодвинулся и просунул ладони под футболку Михаила.        — Адам, — негромко окликнул Михаил словно бы севшим голосом, после того как с заметной неохотой разорвал дурманящий поцелуй. — Будет…        — Нет, — отчаянная просьба вырвалась, не оставляя Михаилу возможности закончить предложение, и прозвучала стоном. — Чёрт, Михаил, не делай это снова. Есть разница между тем, чтобы слышать о любви и чувствовать её. Я не могу постоянно выводить тебя из себя, чтобы хотя бы урывками ловить чувство, которое не понимаю, как вернуть. Пожалуйста. Я просто… Я сам не знаю, на что готов сейчас, хотя мне и кажется, что с тобой абсолютно на всё и где угодно, но точно не останавливаться снова. Я не могу… — конец сумбурного монолога прозвучал почти беспомощно, и Адам прикрыл глаза, ощущая, как возвращается ненавистный стыд.        — Котёнок, — практически шёпот обжёг ухо, губы Михаила прижались к шее где-то за ним, а руки скользнули по спине, то ли успокаивая, то ли дразня ещё больше. Адам от неожиданности распахнул глаза. — Я хотел предупредить, что перенесу нас туда, где нам будет удобнее. Я не собирался ничего прекращать.        — Оу, — Адам моргнул и напряжённо сглотнул, когда Михаил потёрся носом о его щёку. — Чёрт, я… Прости. Это было глупо.        — Это было важно, — возразил Михаил. Крылья вновь сжались чуть сильнее, и часть мыслей мгновенно испарилась из головы. — Ты не знаешь, как любят ангелы. Но это не означает, что я не хочу тебе рассказать.        — Лучше покажи, — налёт дерзости, сейчас добавившийся абсолютно естественным флёром, удивил самого Адама, но потемневший взгляд Михаила он встретил решительно. — Я хочу знать.       Невесомость захватила равноценно неожиданно и ожидаемо. Чувствуя крепко удерживающие его руки Михаила и по-прежнему будто бы укрывающие от всего мира и любых бед крылья, Адам запрокинул голову, пытаясь сдержать резко подступившие слёзы. Забытое чувство надёжности даже там, где опоры нет и быть не может, словно расставило всё внутри на свои места.       Машинально отметив, что под ногами ощущается песок, Адам оставил выяснение деталей местоположения на потом, и прижался к Михаилу всем телом, втягивая его в очередной поцелуй. Желание поделиться тем, что разливалось внутри эйфорией, перекрывало всё. Михаил ответил, и неожиданно вернувшееся чувство невесомости на мгновение заставило подумать о том, что они снова в полёте.       Сознание, которое настойчиво норовило самоустраниться, всё же нехотя напомнило, что под ногами всё ещё песок. Судорожно вдохнув, когда Михаил отстранился и потянул его куда-то вниз, побуждая сесть, Адам быстро осмотрелся. Мозг с секундным опозданием обрабатывал открывшуюся картину. Залитый солнцем безлюдный пляж не обладал никакими отличительными особенностями.       Почти белый песок резко констатировал с синевой воды, которая даже с расстояния выглядела кристально прозрачной. Зависнув взглядом на невысоких, но мощных волнах, которые заворачивались с пеной и с характерным шумом омывали берег, Адам не сразу понял, что они успели сесть. Тряхнув головой, Адам сосредоточился на упрямо ускользающей реальности.       В горле пересохло, когда ладони Михаила уверенно скользнули под футболку. Адам сжал пальцы на его колене и мысленно подосадовал, что жест вышел слишком нервным. Попытка собраться с мыслями, которые метались в голове как шары, раскатившиеся по гладкой поверхности, привела к пониманию, что Михаил умудрился усадить его между своих раскинутых в стороны ног.       Вжавшись спиной в торс, Адам запрокинул голову, и закрыл глаза. Михаил, казалось, не испытывал ни малейшего неудобства, сидя с идеально ровной спиной. Настойчивые губы прихватили кожу на шее, чуть всасывая, и Адам застонал. Отчаянное желание получить всё, здесь и сейчас, мешалось со страхом, рождённым пониманием, что он имеет более чем смутное подозрение о том, что может произойти.        — Адам, — Михаил словно уловил его настроение. Руки, медленно, но дразняще гладящие грудь, замерли. Адам сглотнул, вспоминая о связи, которая позволяла Михаилу легко его чувствовать. — Я не собираюсь делать ничего, чего ты не хотел бы.        — Я хочу, — запальчивое возражение прозвучало с долей отчаяния, и Адам мимолётно стиснул зубы. — Чёрт. Я просто… — любые слова разом показались не подходящими, а паника взметнулась почти неконтролируемым порывом.        — Доверься мне, — обжигающий шёпот достиг слуха будто бы с секундным опозданием.       Адам едва заметно кивнул, понимая, что на большее выражение согласия его не хватит. Абсолютная уверенность, что если он не может доверять Михаилу, то не может вообще никому, смыла скованность, и Адам повернул голову, ища желанные губы. Михаил отреагировал мгновенно, начиная поцелуй медленно, словно желая подчеркнуть, что в их распоряжении всё время вселенной.       Ощущение, что мир сейчас принадлежит только им, уверенно зарождалось в груди. Захлёбываясь в какой-то щемящей нежности, одновременно успокаивающей и толкающей желать большего, Адам почти всхлипнул. Куртка незаметно исчезла, но это показалось мелочью, лишь по недоразумению отмеченной сознанием. Глаза закрылись, и происходящее стало восприниматься острее.       Раствориться в настойчивых ласках, перемеживающихся поцелуями, постепенно, но уверенно уничтожающих любые страхи, оказалось легко. Адам вскрикнул, когда Михаил прикусил его надплечье, параллельно с силой сжав пальцами сосок. Понимание, что свободной рукой Михаил успел расстегнуть его джинсы и теперь уверенно оглаживает низ живота, пришло неожиданно.       Адам судорожно сглотнул и заполошно попытался вдохнуть и выдохнуть одновременно, когда горячие губы прижались к сильно дёрнувшемуся кадыку. Желание, которое и без того грозило поглотить без остатка подобно тёмной и бесконечной бездне, приобрело почти ранящую остроту. Пальцы Михаила уверенно и удивительно ловко пробрались под резинку боксёров, оттягивая и сдвигая их.       Остатки контроля, помогающие воспринимать реальность хотя бы посредством ощущения бушующего океана эмоций, разлетелись на осколки. Последняя связная мысль о том, что всё происходит с ними и на самом деле, добавила возбуждения уже за пределом и исчезла в неизвестном направлении. Сиплый всхлип вырвался из горла, когда сильная рука уверенно сжала его изнывающий от возбуждения член.        — Михаил, — простонал Адам на сорванном выдохе, пытаясь справиться с наплывом ощущений. Прикосновения губ и пальцев свободной руки Михаила, следовавшие с такой скоростью, что ощущались одновременно везде, жалили, толкая к пропасти, в которую хотелось рухнуть. Нервы звенели от болезненного, но желанного до каждой доли секунды напряжения. — Боже…        — Ты хотел знать, как любят драконы? — в хриплом голосе Михаила прозвучали настолько отчётливые ноты порочности, что Адам заметался, ища одновременно удовлетворения и единения. — Они любят жадно, — большой палец ладони, продолжающей ритмично скользить по члену, с нажимом прошёлся по головке и огладил уздечку. Адам сорвался на протяжный крик, который утонул в обжигающем поцелуе. — Яростно, — продолжил Михаил, проходясь короткими поцелуями-укусами от уха до плеча. Адам с силой сжал веки, когда тело пронзила уже невыносимая дрожь. — Всепоглощающе, — движения ладони стали резче, не теряя ритмичности, и Адаму показалось, что они парят в какой-то обособленной плоскости мироздания, сотканной из чистого, пьянящего до беспомощности и желанного до боли удовольствия. — Драконы любят навсегда.        — Михаил, — севший голос отказался подчиняться в полной мере и получился неистовый шёпот.       Адам забился в полуобъятии, когда судорога, похожая на удар тока, свела низ живота, и отправила по телу наслаждение, вспрыскивающееся в вены требующимся больше воздуха наркотиком. Михаил, будто бы лениво покусывающий его загривок, издал странный звук, похожий на задушенный стон, но руку с его члена не убрал, невольно или умышленно продлевая мгновения удовольствия.       Перед внутренним зрением, где и раньше расстилалась не привычная тьма, а красноватая пелена, объяснимая солнечным светом, который попадал на закрытые веки, неожиданно возникла россыпь мелких желтоватых звёзд. На неуловимую долю секунды Адаму показалось, что сознание провалилось в пустоту, но ощущение исчезло, как только губы Михаила нашли его в бережном поцелуе.       Солнце внутри, отличное от внешнего настолько, насколько и схожее с ним, раскалилось. Вспышка особенного тепла, которая не могла быть измерена никакими приборами, придала сил. Неслушающимися руками, которые медленно наливались той же истомой, что охватывала и всё тело, Адам потянулся к шее Михаила, желая обнять и притянуть ближе.       Расплывчатое, но всё-таки выраженное намерение явно не осталось без внимания со стороны Михаила, который легко пересадил его так, что Адам, не напрягаясь, обхватил его за плечи. Крылья, промелькнувшие в воздухе едва различённой медленно восстанавливающимся зрением тенью, коснулись спины. Адам мысленно отбросил сомнения и потёрся щекой о ключицу Михаила.        — Котёнок, — мягкая насмешка только оттенила безграничную нежность, и воздуха неожиданно стало мало.        — Навсегда — это звучит здорово, — пробормотал Адам невнятно, глотая рвущийся комментарий о том, что дышать без Михаила он уже не сможет. — Как обещанная вечность.        — На меньшее я не согласен, — обыденно отозвался Михаил и прижался губами к его виску.        — Это… — сложить слова в предложения неожиданно показалось невыполнимой миссией, и Адам почти потянулся за очередным поцелуем, надеясь хотя бы так выразить всё то, что пока ещё сложно было произнести, но замер. Осознание, насколько эгоистично было просто принять происходящее, заботясь только о себе, отозвалось всплеском стыда. — Чёрт. Я… Ты не…        — Тише, — быстро перебил Михаил успокаивающим тоном, когда споткнувшись на очередном слове, Адам нервно дёрнулся. — Котёнок, ты действительно не понимаешь, что для меня значишь. И как соблазнительно сейчас выглядел, — короткая усмешка потерялась в новом невесомом поцелуе, пришедшимся куда-то в бровь. Адам прижмурился, не в силах отказаться от возможности купаться в ласке, которая слишком быстро залечивала прежние раны. — К тому же, — Михаил провёл носом по его волосам, замер в районе уха, и Адам с силой втянул в себя воздух, — полная эмпатия может иметь… различное применение.        — О, — Адам моргнул, не в силах выдать что-либо более внятное. Вполне проснувшаяся фантазия подбросила пару таких сцен, что щёки мгновенно вспыхнули. Адам откашлялся. — Эмм, ладно. То есть… да, ладно. А где мы вообще? — наконец поинтересовался он, усилием воли отгоняя соблазнительные картины и пытаясь сосредоточиться хоть на чём-то, кроме желания, которое ощущалось удовлетворённым лишь частично. Мелькнула мысль, что удовлетворено абсолютно оно не будет никогда. Михаила было отчаянно мало. — И почему пляж?        — Побережье Атлантического океана, — Михаил чуть отодвинулся, но обнимать его не перестал, и Адам перевёл дыхание, устраиваясь удобнее. — Во всяком случае, так люди называют этот водоём в нашем мире. А конкретно это место я выбирал, руководствуясь соображением об отсутствии на милю-другую людей и монстров в округе. Так что если тебе нужны точные географические координаты, мне придётся сосредоточиться, — странные ноты в голосе Михаила прозвучали будто бы дразняще. Адам сглотнул и накрыл своей ладонью ладонь Михаила, неспешно бродящую по его груди. Пальцы переплелись так естественно, словно и не забывали, как это делается. — Что касается твоего последнего вопроса, — продолжил Михаил, сохраняя изрядную долю присущей невозмутимости, — повернись, — неожиданно закончил фразу он.       Адам с недоумением моргнул, но послушно сменил позу, садясь спиной к Михаилу, как и после их появления. Тот мягко освободил свои пальцы и обнял его, скрещивая руки на животе. Адам прикрыл глаза на мгновение, ощущая слабую дрожь, волной пронзившую тело. Понимание, что он должен сосредоточиться заставило встряхнуться. Взгляд остановился на солнце, клонящемуся к горизонту.        — Закат, — Адам сглотнул, понимая, что до явления считанные минуты. Взгляд зацепился за ещё почти невидимые, но уже существующие розоватые полосы над линией горизонта. — Он обещает быть красивым.        — На земле инков ты сказал, что из обычных радостей больше всего скучаешь по закатам и фейерверкам, — Михаил прижался щекой к его волосам где-то в районе затылка. — Я подумал, что неплохо начать хотя бы с одного пункта.        — Я… Да. И спасибо, — Адам прикрыл глаза на миг, повёл головой, не сдержав очередной порыв непроходящего желания ластиться, и вновь перевёл взгляд на солнце. — Закаты очень любила мама. Одно из моих первых чётких воспоминаний: мы стоим на невысоком холме и любуемся плавящимся солнцем. Мне было около двух лет, и я всей красоты не понимал, но мама в закатном свете казалась сказочной феей. Самой красивой на свете. А фейерверки связаны уже с отцом. Он приехал на мой двенадцатый день рождения. Первый, после которого он их не пропускал. И привёз с собой коробку. Мы запускали их вместе. Тогда я ещё верил, что в жизни есть место чудесам.        — Ты не рассказывал, — тихо заметил Михаил, когда Адам умолк. — Котёнок, я не просматривал каждое твоё воспоминание, хотя и видел их все. Не потому, что они не представляют для меня интереса. Я не хочу лишать тебя возможности самому выбирать, чем бы ты хотел поделиться.        — Всем, — без раздумий отозвался Адам, борясь с накатывающей сонливостью. Ущипнув себя за предплечье, что резко прибавило бодрости, Адам сделал глубокий вдох. — Слушай, я… Прости. Ты пытался поговорить, а я… — интуитивное понимание, что он говорит что-то совершенно не то, заставило остановиться, не завершив фразу.        — Адам, — Михаил неожиданно уложил подбородок ему на надплечье и спокойно продолжил, явно не беспокоясь о том, что его речь стала чуть невнятной. — Даже если ты будешь заверять меня, что тебе сейчас плохо, я тебе не поверю. Потому что чувствую, что тебе хорошо, как и мне. Зачем и за что ты извиняешься?        — Разговор был важен, — уже не чувствуя никакой уверенности отозвался Адам. — И я не хочу, чтобы ты думал, что я этого не понимаю, или что хуже, игнорирую. Просто, Михаил, я… Последние годы в клетке я постоянно чувствовал тепло. Особенное тепло, которое мне даже в мыслях было страшно называть любовью, потому что… Ну, ты же великий архангел и всё такое. Для этого не нужна никакая эмпатия. Или она присуща всем людям. Потому что они обычно чувствуют, как к ним относятся.        — Адам…        — Нет, я… Пожалуйста, мне надо это сказать. А второй раз я с духом, наверное, не соберусь. В общем, клетка, да. И мы разговаривали немного о том, что реальность, если мы когда-нибудь в ней окажемся, изменит многое, но я всё равно оказался не готов к тому, как именно. Тебя забрал этот ублюдок, я застрял в лагере. Тот наш разговор. Я понимал, что обстоятельства не располагают, но мне казалось, что вернувшись в реальность, пусть и не свою вообще, мы вдруг потеряли всё, что успели построить. Долгие недели и почти несуществующая надежда, что я смогу вас спасти. Здесь вроде стало лучше, но оно всё равно ощущалось пропастью. И мне было страшно и горько. Ты в этом не виноват. Обманутые ожидания обычно проблема того, кто ждал. Я даже не понимал, что меня гложет разочарование в самом себе и в том, что я успел себе придумать, как мне уже казалось, пока не попытался вчера и…        — Адам, — Михаил перебил на этот раз уверенно, разжал руки и побудительно потянул его за запястье, заставляя вновь повернуться. — В том, как сложился наш вчерашний разговор, виноват только я. Я был ослеплён уверенностью в своей правоте, и не желал видеть иного, повторяя свою же ошибку. Мне нечем гордиться. Но ты всё ещё здесь. И это больше, чем я заслуживаю.        — Михаил, я не понимаю, — Адам сжал губы, пытаясь упорядочить мысли, завертевшиеся в голове подобно смерчу. Вспоминались слова Михаила о выборе в реальности, и утверждения, что он чудовище. Озарение оказалось равноценным удару под дых. — Боже, — пробормотал Адам, отмахиваясь от резонного довода сознания, что он может ошибаться. — Ты действительно считаешь, что тебя нельзя любить. Михаил, — вся неуверенность исчезла без следа, а Адам обхватил лицо Михаила ладонями, чувствуя, как тот вздрогнул. — Михаил, посмотри на меня. Я никуда не уйду, слышишь? Даже если мы поссоримся или не поймём друг друга, я никуда не уйду. Я останусь, и мы со всем разберёмся. Если ты совершишь ошибку, это не станет концом любых отношений между нами, понимаешь? Мы просто её исправим. Вместе. Я люблю тебя. И мне наплевать, что я слишком юн для серьёзных чувств или что там ещё обычно говорят в таких случаях. И я буду выбирать тебя, потому что своей жизни без тебя я уже не представляю. Я не создавал себе идеал. Мне он и не нужен. Мне нужен ты, Михаил. Как воздух. Всегда. С недостатками и твоим прошлым. С ошибками. Любой.        — Я действительно тебя не заслуживаю, Адам, — дрожь и ноты отчаяния в голосе Михаила лучше многого сказали Адаму, что на этот раз он добрался до истины. Непреодолимая нежность и сумасшедшая по силе потребность убедить Михаила, что он любим, толкнули прижаться к чужим, но уже таким родным губам, пытаясь выразить любовь, но не страсть. Руки самовольно переместились на спину, гладя бережно, но и стремясь прижать ближе. — Адам, — глухой шёпот, сорвавшийся с губ Михаила, который чуть откинул голову назад, казалось, проник куда-то в сердце. — Я никогда не подозревал, что можно любить так, как я люблю тебя. И это не ультиматум, а просьба. Если я когда-нибудь потеряю контроль, не в отношении тебя, и не остановлюсь, если ты попросишь, то…        — Не заканчивай эту фразу, Михаил, — Адам быстро переместил одну руку и приложил сжатые пальцы к губам Михаила. — Потому что я не уйду. Я не собираюсь убегать из проблем. И если ты не остановишься, я попрошу ещё раз. Я позову всех, кого придёт в голову, кто может тебя остановить. А потом мы сядем где-нибудь… хм, мы же будем где-то жить, и просто спокойно обсудим ситуацию. Или не совсем спокойно, но я не уйду, — Адам чуть качнул головой, когда память услужливо подкинула беседу на повышенных тонах, случившуюся немногим более часа назад.        — Полагаю, в самом крайнем случае, ты можешь взять металлическую трубу и ударить меня ей по голове, — Михаил улыбнулся неуверенно, но так искренне, открыто и почти беспомощно, что Адам почувствовал, как сжимается горло. — Это был прекрасный удар.        — Эмм, спасибо. Наверное, — голос прозвучал чуть сдавленно, и Адам сделал глубокий вдох. Пальцы скользнули по щеке Михаила, а сердце отбилось где-то в животе, когда тот подался им навстречу, словно бы ища ласки. — Ты же, когда так шутишь, понимаешь, что если вдруг Люцифер прав, то тот пророк… В общем он мог быть… типа вашим отцом?        — Разумеется, — невозмутимо кивнул Михаил, но настоящая живая улыбка проказливо переползла в его глаза, разом преображая облик. — Это как-то должно мне мешать гордиться тобой?        — А ты мной гордишься? — в вопросе, заданном со страхом перед ответом, неожиданно для самого Адама отразились откровенно провокационные ноты.        — Даже не представляешь насколько, — тихо и очень серьёзно отозвался Михаил, поддался вперёд и увлёк его в нежный медленный поцелуй.       Сердце слишком быстро сбилось с ритма и заколотилось как сумасшедшее, словно желало вырваться из грудной клетки, устремиться в полёт, подобно вольной птице, и рассказать всему миру о своём счастье. Нежность отдавала силу страсти всё стремительнее, и поцелуй разгорался, подобно пламени, раздуваемому ветром. Возбуждение вспыхнуло ярче прежнего.       Адам, не до конца отдавая себе отчёт, но опираясь на теперь глубинную, хотя и не до конца объяснимую уверенность, что ему можно, вцепился в волосы Михаила одной рукой, тогда как вторая уверенно пробралась под куртку. Пальцы двинулись по спине, царапая тонкую ткань футболки. Михаил неожиданно издал подобие глухого рыка, перешедшего в стон.        — Михаил? — Адам всё же решил убедиться, что всё в порядке, и ценой приложения невероятного усилия воли прервал поцелуй и заглянул Михаилу в глаза. Целая гамма эмоций, среди которых ярко читались обожание и страсть, быстро убедила, что волноваться не о чем. Оглянувшись через плечо, Адам прищурился, глядя на солнце, которое намеревалось коснуться горизонта вот-вот. Смелая идея родилась в голове и уже не пожелала её покидать. Адам повернул голову обратно и чуть нервно облизал губы. — Давай искупаемся. Океан круче любого душа, а я почти забыл, как это здорово. Тут всё равно никого нет, и мы могли бы…       Продолжение потерялось в поцелуе, который заставил любые мысли улетучиться из головы. Сознание машинально всё-таки зафиксировало, что Михаил, похоже, одним движением руки избавил их от одежды, а привычная невесомость, означающая полёт, на это раз не исчезла совсем, а сменилась несколько иной. Адам рассмеялся, едва Михаил отошёл на шаг, чувствуя себя в воде, как в колыбели.       Детское желание плескаться и сделать пару-тройку кувырков, которые с высокой вероятностью смотрелись бы нелепо, Адам подавил с трудом. Бездумно прокатившись на набегающей волне, Адам решительно нырнул, пытаясь вспомнить, когда он последний раз купался в океане. Память любезно подбросила несколько случаев со времён клетки, но это только заставило Адама стиснуть зубы.       Даже понимание, что Михаил создавал своеобразное подобие реальности, не помогало считать всё происходящее настоящим до конца. Воздух заканчивался, и Адам с сожалением устремился к поверхности, пообещав себе нырнуть ещё хотя бы пару раз и рассмотреть выхваченные взглядом кораллы на дне. Едва вынырнув, Адам зацепился взглядом за солнце, наконец достигнувшее горизонта.       Неповторимая картина, которая, казалось, отдельным видом волшебства, резко настроила на совершенно иной лад. Желание дурачиться отступило, не исчезая полностью, но устраиваясь в отведённом ему уголке. В несколько размашистых гребков преодолев расстояние до Михаила, который с горькой задумчивостью и странной тоской смотрел на начавшийся закат, Адам нащупал ногами дно.        — Люцифер любил закаты, как и ты, — неожиданно негромко произнёс Михаил, не отводя пристального взгляда от солнца. — Однажды он исчез. По земным меркам где-то на пару месяцев. Он и в целом никогда не отличался послушанием, но всё же подобное было впервые. Я терзался отчаянным страхом за него и не ждал ничего хорошего от объяснений с отцом. Он любил Люцифера до беспамятства или так это виделось тогда, и доверил присмотр за ним мне, как самому правильному и послушному сыну. Я искал. Мне казалось, я успел перевернуть вселенную несколько раз. А он просто объявился как ни в чём ни бывало, схватил меня и потащил на Венеру. Оказалось, что он успел испещрить пространство и даже время вдоль и поперёк, желая увидеть закат из каждой точки вселенной, из которой это возможно сделать.        — Наверное, закаты ты теперь ненавидишь, — осторожно предположил Адам, подошёл совсем близко и сжал плечо Михаила рукой. — Ты испугался за него. А причина выглядит не особо уважительной. Наверное.        — Отнюдь, — Михаил качнул головой, перевёл взгляд на него и слабо улыбнулся. — Я не ненавижу закаты. Злость улеглась, как только я понял, что Люцифер в порядке. Он выглядел увлечённым и счастливым. Это толкнуло меня попытаться понять, что так сильно захватило его внимание. Исследование вселенной пошло по кругу, — улыбка Михаила стала увереннее, а взгляд потеплел. — Гид из Люцифера вышел хороший. Но во мнениях мы разошлись. Он настаивал, что синие закаты Марса не сравняться ни с чем, а я считал, что лучший вид на садящееся солнце на Земле. Мои взгляды не изменились. И я рад, что у меня есть возможность теперь разделить это с тобой.        — Михаил, — Адам решительно притянул его в объятие, совершенно упуская из виду, что они полностью обнажены, и заглянул в глаза, где тенью висела горечь. — Я уверен, что Люцифер тебя простит. Или уже. Ты ведь тоже понимаешь, что он не стал бы воскрешать меня ради меня? Но это мало что изменит, если ты не простишь сам себя, понимаешь? У тебя будет столько закатов, сколько захочешь. И не только со мной, но и с Люцифером. По отдельности. С нами обоими. Думаю, что и Сэм и Руби не останутся дома, если мы втроем отправимся на пляж. Так что мы просто выберемся сюда все вместе, хорошо? Руби что-нибудь придумает с защитой, и мы просто отдохнём от монстров и всего этого кошмара. Хоть завтра, если все будут живы и согласны.        — Ты делаешь это так легко, — Михаил странно дёрнул щекой и вскинул руку, но пальцы так и не коснулись лица.        — Что? — Адам моргнул, понимая, что неуловимо упустил нить размышлений Михаила.        — Меняешь всё. Взгляды. Убеждения. Меня. Стираешь отчаяние, возвращаешь надежду, возрождаешь веру. Рядом с тобой мне небезразлична судьба любого мира. И хотя я, не раздумывая, убью любого, кто будет угрожать тебе даже потенциально, также я знаю, что спасу любого, кому ты хочешь или хотел бы помочь. Ангелам дано исцелить тело, но не душу или то, что заменяет её. Но последнее дано людям.        — Михаил, — слёзы застряли где-то в горле, и Адам почти физически ощущал, как переворачивается всё внутри. — Боже. Иди сюда, — безотчётно позвал он, сжимая руки, которые пустились в самостоятельное путешествие по спине Михаила, крепче.       Поцелуй, кажущийся более необходимым, чем очередной вдох, получился совершенно иным. Нежность, рвущаяся к Михаилу и отчаянное желание поделиться самой сутью, душой, давая почувствовать переполняющую любовь, безвозвратно стёрло границы, страхи и сомнения. Солнце продолжало плавиться, окрашивая всё вокруг в разнообразные оттенки красного.        — Тебя действительно не пугает вечность со мной? — Михаил отстранился резковато, а Адаму захотелось иметь волшебный ластик, чтобы раз и навсегда стереть страх потери.        — Ну, — Адам сглотнул, не в силах изгнать мысленную улыбку, рождённую пониманием, что некогда пригрезившаяся внешне золотая пыль теперь наполняла изнутри до последней клетки. — На меньшее я не согласен.       Михаил судорожно вздохнул, а затем прижался к его губам с настолько отчаянной жаждой, что Адам едва не вздрогнул. Осознание, что если какие-то барьеры и оставались, то они были разрушены сейчас, наполнило каким-то новым и ещё незнакомым чувством. Накатившая волна, заметно сильнее прежних, накрыла их почти с головой, словно желая продемонстрировать поддержку и одобрение.       Чувства определённо достигли нового пика, и на миг Адаму показалось, что они разорвут его буквально. Грудную клетку словно сдавили невидимые обручи. Отчаянно впившись пальцами в лопатки Михаила, Адам попытался вспомнить, что такое дышать воздухом, а не любимым человеком. Получалось плохо. Мысли путались, сознание туманилось, но желания продолжали рваться к Михаилу.       Его хотелось ласкать до тех пор, пока от суровой сдержанности не останется и следа. Целовать, пока реальность не исчезнет для обоих, превращаясь во что-то ненужное, далёкое и не имеющее значения. Подарить мир так, как не увидеть его глазами, пока не разделишь это с кем-то настолько, что видение смешается, рождая что-то несуществующее, но единое.       Поцелуй, который они едва прерывали для того, чтобы глотнуть побольше необходимого воздуха, постепенно превратился в лихорадочный. Прикосновений рук, скользящих везде и всё равно не успевающих за лишь нарастающей потребностью раствориться без остатка, казалось недопустимо мало. Океан виделся фиолетовым, словно пропитавшись закатным сиянием.       Михаил едва ли не зарычал, и Адам резко встряхнулся. Мгновенный анализ собственных действий, категорически упущенных сознанием, привёл к пониманию, что он почти царапал успевшими чуть отрасти ногтями лопатки Михаила. Ассоциативно подгрузилось воспоминание о похожем стоне, когда его руки находились примерно там же. Адам чуть прищурился.       Раньше, чем Михаил успел опомниться, Адам ловко переместился, оказываясь за его спиной, покрыл быстрыми поцелуями всё ещё немного напряжённые плечи и, склонив голову, проложил дорожку вдоль позвоночника, умышленно прихватывая кожу губами. Вскрик Михаила, спугнувший несколько устроившихся на поверхности воды чаек, отключил остатки здравого смысла.       Желание подарить удовольствие перешагнуло разумные пределы. Очередная волна накрыла собой и неожиданно подбросила идею. Михаил попытался обернуться, но Адам уверенно сжал его плечи, не позволяя это сделать, прикусил кожу на лопатке, получая в награду очередной яростный, но полный наслаждения стон, и нырнул с места, набрав максимально допустимое количество воздуха.       В голове крутились все желания, испытанные когда-либо им самим и многочисленные ролики, найденные на просторах интернета и выступающие своеобразным спасательным кругом для множества подростков. Решительности неожиданно было больше, чем Адам полагал у него найдётся, если придётся спасать мир. Ладонь самовольно и уверенно обхватила стоящий колом член Михаила.       Тот вздрогнул как от разряда электрического тока и явно вслепую зашарил руками под водой. Адам легко уклонился от ищущих пальцев и приоткрыл рот, позволяя ему заполниться водой и отбрасывая в сторону опасение, что эксперимент может оказаться слишком смелым. Губы сомкнулись, чтобы осторожно и почти невесомо коснуться головки, а затем разомкнулись вновь, вбирая напряжённую плоть.       Вода неожиданно не усложнила процесс, чего Адам серьёзно опасался, памятуя о не слишком удачных опытах самоудовлетворения в ванной, а облегчила. Легко взяв быстрый темп возвратно-поступательного движения головой, Адам старался полностью не потеряться в ощущении невесомости, теперь заполняющем настолько, что казалось, альтернативы не существует.       Пальцы Михаила вцепились в его волосы и плечо, до которого он дотянулся не иначе как чудом, но Адам не позволил потянуть себя на поверхность, рассчитанным движением упираясь ногами в дно. Новая порция воздуха требовалась всё критичнее, но хриплый сорванный крик Михаила, который исказила, но не заглушила вода, толкал оттянуть момент выныривания до последнего.       С сожалением отстранившись лишь тогда, когда голова отозвалась на очередное движение лёгким головокружением, Адам быстро рванулся к поверхности и тут же попытался отдышаться, чуть отфыркиваясь. Понимание, что у него есть секунды, пока Михаил не опомнился и не начал возражать, побуждало спешить. Глубокий вдох принёс необходимый запас кислорода, и Адам нырнул снова.       Обжигающий чуть безумный взгляд, который словно расплавил нервы подобно солнцу, плавящему горизонт, ощущался отпечатком. Легко повторяя уже удавшийся опыт, Адам попутно обхватил ладонями бёдра Михаила, отмечая, что тот напряжён как натянутая струна. Сильные руки ухватили за волосы до боли и потянули вверх, на этот раз оставляя весьма призрачный шанс на сопротивление.       С изрядным нежеланием, напоследок сделав несколько интенсивных движений, Адам выпрямился, выплюнул воду и не успел толком перевести дыхание, как Михаил сжал его в железном объятии и жадно поцеловал. В голове, которая кружилась и моментами казалась не частью тела, а образованием тумана, что-то взорвалось. На миг показалось, что сейчас, чтобы взлететь, не нужны крылья.       Оттолкнувшись от дна и легко перемещаясь в воде, которая сама поддерживала на плаву, Адам обхватил бёдра Михаила ногами и обвил руками его шею. Осознавая себя весьма условно, Адам прикусил губу Михаила, а затем двинулся беспорядочными поцелуями-укусами по линии челюсти, пытаясь добраться до шеи. Тело, казалось, звенело от напряжения.        — Котёнок, — в тихом обращении смешалась такая гамма эмоций, что Адаму захотелось закричать от невозможности выразить все чувства, которые обуревали его самого.        — Михаил… — скорее стон, чем шёпот оборвался, когда Адам, попытался прижаться ближе, что было невозможно, и их члены соприкоснулись. Разошедшиеся волны накрывали с головой одна за другой, заставляя реальность, воспринимающуюся и без того весьма туманно, размываться ещё больше. Солнце опускалось за горизонт всё ниже, раскрашивая пространство в бледный пурпур. — Ты меня с ума сведёшь.        — А мне показалось, что этой целью задался ты, — зубы Михаила чувствительно прикусили плечо, а пальцы сжались на ягодицах.        — Дракон, — выдохнул Адам, уже не разбирая, чего хочет больше, рассмеяться или жалобно умолять. — О господи, мне кажется, я просто взорвусь сейчас. Пожалуйста… Мне… Я хочу тебя, — слова неожиданно слетели с языка легко и так естественно, словно звучали не впервые.        — Адам, — в дрожащем голосе Михаила, словно поймавшего момент просветления, послышались почти умоляющие нотки. — Котёнок. Открытый водоём не лучшее…        — Всё равно, — Адам перебил, едва со скрипом соображающее сознание уловило попытку отрицания. — Я помню некоторые разговоры на студенческих вечеринках. Мне наплевать на боль или…        — Мне нет, — непреклонно оборвал его Михаил, явно невольно сжимая пальцы крепче. Адам едва сдержал отчаянный вой и поймал взгляд Михаила, в котором бушевала буря. Губы отказались подчиняться, но неслышное «пожалуйста», видимо, отразилось на лице немой просьбой. — Хотя бы попытайся мне не мешать несколько минут, — неожиданно попросил Михаил.       Ещё заметив, как нервно дёрнулся его кадык, Адам забылся в каком-то диком поцелуе. Пространство превратилось в набор отдельных кадров. Волны, по-прежнему периодически накрывающие с головой, казалось, ластились. Грубый затянувшийся поцелуй в шею отвлёк внимание настолько, заставляя рассеянно отметить, что засос останется неизбежно, что Адам упустил новое странное ощущение.       Хорошо знакомая сила, которая всегда ощущалась тёплым покалыванием, отдалённо похожим на щекотку, мягко, но уверенно пробралась между ягодиц и двинулась внутрь, прокладывая дорогу пальцам Михаила и оставляя странный след, ощущайся налётом чего-то скользкого, согревающего и на удивление несмываемого водой. Адам медленно втянул в себя воздух, вспоминая просьбу.       Пытаясь приглушить нестерпимое желание податься навстречу осторожно ласкающим пальцам, Адам вцепился в волосы Михаила, заставляя того поднять голову и впился в его губы. Контраст умышленной жесткости поцелуя и нежности ласки зародили внутри мелкую дрожь и толкнули к самой грани. Вспышка удовольствия, неожиданно пронзившая стрелой, заставила дёрнуться, изгибаясь.        — Прости, — шепнул Адам, не будучи уверенным, что буквы сложились в слово верно, когда осознал, что вцепился зубами в губу Михаила слишком сильно, пытаясь сдержать крик. — Что ты?..        — Тише, — Михаил неожиданно успокаивающим жестом провёл руками по его спине, и Адам удивился, когда дыхание стало незначительно, но ровнее. — Расслабься, — слишком сосредоточенный для ситуации шёпот проник в ухо.        — Это не то, что я сейчас могу… — Адам умолк и прикусил теперь свою губу, когда Михаил приподнял его, поддерживая под ягодицы и чуть раздвигая их.       Глаза широко распахнулись от понимания, что в него медленно проникают уже не пальцы, а член Михаила. Последний кусочек расплавленного солнца скрылся за горизонтом и будто бы отпечатался на сетчатке стоп-кадром, прекраснее которого Адам вспомнить не мог. Возбуждение свернулось в паху тугим жгутом, толкающим искать удовлетворения любой ценой.       Неосознанно Адам попытался съехать ниже, но руки Михаила, уже удерживающие его бёдра мёртвой хваткой, не позволили намерению сбыться. Шторм внутри достиг максимума. Смутно осознавая, что Михаил явно рассчитанными движениями приподнимает его и опускает, Адам впился пальцами в его лопатки и уронил голову, целуя плечо и шею, оказавшиеся в доступной близости.       Жар нарастал, практически испепеляя. Промелькнула удивительно здравая мысль, что долго никто из них не продержится, но потерялась, словно вплетаясь в нисколько не сдержанный стон Михаила. Хватка пальцев значительно ослабла, и Адам моментально воспользовался моментом, срываясь на быстрый неровный темп. Губы нашли друг друга так легко, словно иначе никогда и не было.       В неуловимый миг жар поглотил всё. Адам до боли сжал Михаила в объятиях. Уже не осознавая свои действия в полной мере, он лихорадочно целовал всё, до чего дотягивался и запрокинул голову только тогда, когда разрастающееся внутри ликование, отзывающееся на каждый рычащий стон Михаила, похоже, окончательно утратившего контроль, заполнило до предела.       Невольно прогнувшись в спине, Адам вжался в Михаила. Чувство единения, которое маячило рука об руку с удовлетворением в дразнящей, но всё ещё недосягаемой близости, манило к себе и требовало действий. Вода плеснулась в лицо, не остужая, но всё же отрезвляя на короткий миг. Адам подался наверх и с силой опустился обратно, вбирая член Михаила в себя до предела.       Рука переместилась с лопатки на шею, вдруг зажив отдельной жизнью, и надавила, побуждая Михаила чуть повернуть голову. От одного взгляда в глаза, которые казались сейчас почти чёрными, настолько потемневшая радужка слилась с расширенными зрачками, возбуждение скакнуло, преодолевая новый порог. Двигаясь резче прежнего, Адам расслабил пальцы, не желая оставлять на шее синяки.        — Котёнок, — почти беспомощность и абсолютная беззащитность, прозвучавшие сопровождением к тихому выдоху обращения, которое Адам воспринимал уже больше, чем собственное имя, что-то переключили в груди.        — Я люблю тебя, Михаил, — нежность, вдруг напомнившая о себе с такой силой, что потеснила даже страсть, прорвалась в каждом слове и водопаде бережных быстрых поцелуев, от которого Адам просто не смог заставить себя удержаться. — Люблю, люблю, люблю…        — Адам, — полувскрик ворвался прямо в губы и достиг, казалось, каждого нерва.       Руки Михаила вернулись на ягодицы и сжали до боли, явно стремясь прижать ближе. Собственный отчаянно-ликующий, надрывный стон, когда подрагивающий от перевозбуждения член оказался в очередной раз с силой зажат между их телами, Адам услышал откуда-то со стороны.       Михаил, которого колотила крупная дрожь, потянул его вверх, чуть сдвинул в сторону и задвигался яростно, не просто задевая что-то, что посылало невыносимое удовольствие по всему телу, но, похоже, целенаправленно попадая по нему. Мир взорвался. Сжимаемая слишком долго пружина внутри распрямилась и силой отдачи толкнула в пропасть, наполненную неизведанным удовольствием.       То ли стоны, то ли крики перемешались, стелясь над поверхностью воды и растворяясь в едва начавшихся сумерках. Цепляясь за шею Михаила, как утопающий за соломинку, Адам уткнулся лбом ему в плечо, уже не разбирая, чью дрожь ощущает больше. Первая робкая мысль почти заставила рассмеяться. Адам закусил губу, обдумывая, что если он умрёт прямо сейчас, то умрёт абсолютно счастливым.       Размышления растворились в золотой пыли, казалось, пропитавшей полностью. Тело ощущалось настолько наполненным истомой, что только мысль о том, что его держит Михаил, помешала позволить себе уснуть, не предпринимая попыток шевеления. В себя приходить не хотелось катастрофически, и Адам призвал на помощь всю свою волю, чтобы открыть глаза и выпрямиться.        — Михаил, — осторожно позвал он, нашёл ногами дно и переместил руку с шеи на щёку.        — Мм? — невнятный ответ, который больше походил на необходимость издать какой-то звук, чем выражение какой-либо мысли или эмоции, прозвучал нехотя, но руки Михаила сомкнулись за спиной, притягивая в умиротворённое объятие, а губы прошлись по шее, даря невесомые поцелуи и словно извиняясь за метки, оставленные ранее. — Котёнок.       Адам качнул головой, пытаясь отогнать глупую улыбку. Глаза Михаил так и не открыл, но его вид в целом безоговорочно свидетельствовал о расслабленности и той эйфории, которая может быть подарена только счастьем в квинтэссенции. Мгновение поколебавшись, Адам всё-таки сжал руку Михаила и потянул его, побуждая лечь на воду.        — Это здорово, — предупредил вопрос Адам, когда Михаил резко распахнул глаза, в которых отразилось недоумение. — Просто ляг и полностью расслабься. Вода будет держать тебя сама. Только волнение может немного укачать.        — Хм, — Михаил приподнял брови, выражая здоровое сомнение, но просьбу выполнил.       Адам раскинулся на водной поверхности рядом, быстро поймал нужное состояние расслабленности и зачарованно уставился на небо, где лёгкие облака приобрели розоватый оттенок. Слабый сиреневый отсвет мешался с дымкой пурпура, тянущейся от горизонта, и укрывал флёром нереальности. Волны, казалось, отражающие их состояние, значительно уменьшились и ласково покачивали, убаюкивая.       Нежность и неоспоримое чувство правильности разрослись в груди, когда Михаил нашёл его руку, переплёл их пальцы и, едва касаясь, принялся гладить большим тыльную сторону ладони. Ленивая расслабленность достигла апогея. Бездумно провожая взглядом медленно плывущее облако, которое напоминало по форме дракона, Адам сам не понял, как заговорил.        — Спасибо, — тихая благодарность явно была услышана Михаилом, пальцы которого сжались чуть нервно. Адам моргнул, мгновенно понимая, как прозвучала реплика. — Чёрт. Не за… Я не в плохом смысле, — с нотами отчаяния добавил он, ощущая напряжение даже в воздухе. — Я… Не то чтобы я понимал, чего именно хотел и, наверное, правда мог бы навредить. И хорошо, если только себе. Спасибо, что не позволил. И вообще, откуда ты?.. — Адам прикусил губу, отчаянно надеясь, что Михаил поймёт незаконченный вопрос.        — Местная версия твоего старшего брата не отличалась целомудрием, — в голосе Михаила послышалась странная усмешка, и Адам мгновенно расслабился. — Я хотел лучше разобраться в истории этого мира, и Руби любезно одолжила мне его компьютер. В закладках нашлось немало познавательного, хотя и не имеющего к истории никакого отношения.        — О боже, — Адам не сдержал усмешку, мгновенно вспоминая, что Дин в этом мире состоял в отношениях с парнем. Сюрреализм ситуации, в которой архангел просвещается человеческими аспектами жизни таким образом не желал укладываться в голове. — Если мы когда-нибудь окажемся дома, я не подойду к ноутбуку Дина на пушечный выстрел.        — Но всемирная паутина является действительно полезным изобретением человечества, — недоумевающий тон Михаила почему-то показался неправдоподобным. — С помощью неё можно найти ответ на любой интересующий вопрос. К примеру, на некоторых сайтах размещены весьма толковые статьи о видах сексуального удовлетворения и способах его получения, а на некоторых имеются практические…        — Господи, — со смехом застонал Адам, отказываясь дослушивать конец фразы и неожиданно чётко понимая, что Михаил сознательного его провоцирует. — Чёртом прозвали не того брата, — пробормотал Адам и, понимая, что равновесие всё равно безнадёжно утрачено, извернулся и навалился на Михаила сверху.       Вода сомкнулась над ними мгновенно, и Адам попытался найти ногами дно, но быстро убедился, что они успели отдалиться от берега. Михаил неожиданно притянул его к себе, не позволяя двинуться к поверхности, и настойчиво поцеловал. Ощущение невесомости охватило целиком. Солёный привкус воды, ловко проникающей всюду, ложился новым штрихом к удовольствию.       В голове чуть зашумело, когда нехватка кислорода стала ощутимее. Адам хотел жестом указать наверх, но невесомость неожиданно сменилась на иную, хорошо знакомую и привычную, и они оказались на берегу. Ноги утонули в песке, а Адам фыркнул, избавляясь от остатков воды. Михаил шевельнул пальцами, мгновенно высушивая обоих, и протянул ему одежду, оказавшуюся в его руке в секунду.        — Уже вечер. Здесь стремительно понижается температура. Ты, разумеется, не заболеешь, но можешь замёрзнуть, — с уловимой неуверенностью пояснил он свои действия.        — Дракон, — Адам шагнул к нему, перехватил вещи и, давая выход нежности, коротко прижался к губам.        — И хочу оберегать своё сокровище, — Михаил скользнул пальцами по его щеке, и с откровенной просьбой добавил: — Одевайся.        — Ладно, — Адам отступил на шаг и бросил куртку и джинсы на песок, намереваясь надеть их в последнюю очередь. — Но замёрзнуть тут могу не только я. И надеюсь, — он споткнулся на фразе, с удивлением понимая, что ещё способен краснеть, но заставил себя закончить под разом вопросительным взглядом Михаила, — надеюсь, что когда-нибудь я услышу от тебя противоположное.        — Адам, — тон у Михаила, который оказался одет в долю секунды, был странный. — Ты же понимаешь, что сегодня и в дальнейшем ночуешь на пару дверей дальше той комнаты, где ты обосновался?        — Да? — голос дрогнул под вновь обжигающим взглядом Михаила. Адам наспех застегнул джинсы, кое-как оправил футболку и шагнул к нему, неуместно вспоминая о загипнотизированных кроликах. — Или ты. Мы можем окончательно похоронить иллюзию, — смелость осваивалась внутри всё увереннее, явно собираясь остаться на постоянное место жительство. — Моя комната. Ты. Я. И никаких пыток. Если только…       Слишком смелое предложение, которое даже промелькнув в голове окрасило кончики ушей в ярко-красный цвет, так и повисло неопределённым до конца намёком, когда Михаил дёрнул его на себя и втянул в требовательный поцелуй. Адам застонал, когда буйная фантазия любезно подбросила понимание, что из комнаты им вообще выходить необязательно. Усилием воли Адам мягко отстранился.        — Договорились, — обещание, больше отразившееся во взгляде Михаила, чем прозвучавшее в его голосе, заставило кровь побежать по венам быстрее. — Но, полагаю, для начала нам стоит вернуться домой.        — Да, — поспешно кивнул Адам, подхватил куртку, быстро её натянул и тряхнул головой. — Наши, наверное, волнуются. Всё-таки тут монстры на каждом шагу. И мы их не поблагодарили. И Хоуп, — опомнился Адам, когда в памяти всплыла собака, брошенная на попечение остальных. — И ты, наверное, не хотел настолько задерживаться…        — Котёнок, — Михаил перебил чуть сбивчивую речь, мгновенно оказался рядом и обхватил его лицо ладонями. — Моя любовь к закатам теперь абсолютная. И это уже ничто не изменит.        — Не только твоя, — тут же отозвался Адам, чувствуя себя снегом, стремительно превращающимся в лужицу под яркими лучами солнца, сам подался вперёд, затевая новый поцелуй, и рассмеялся, когда Михаил увлёк их в полёт.