Отпечатки сновидений

      Больно — это как? Когда режут ножом по венам? Или когда сыпят соль на открытые раны, тем самым заставляя все внутри сокращаться от бешеной боли? А, быть может, это когда тебя заживо поджигают, потом опускают в леденящую воду, обливают бензином и заново поджигают. И так до бесконечности. Больно… Нет, ей не больно. Отвратно. Ужасно. Все ломается, кружится, вертится, горит и каждую секунду хочется задохнуться. Пищащие аппараты вокруг лишь раздражают. Любой, кто сюда приходит и пытается ей улыбнуться, сказать что-то ободряющее, как-нибудь поддержать, взять за руку — сделать все, чтобы она чувствовала себя не такой разбитой. Любой ее раздражает. Она даже говорить с ними нормально не может. И не хочет. Все болит, и сказать хотя бы одно слово все равно, что тебе оттягивают язык и втыкают в него иголки. Да и соображать трудно. Все плывет перед глазами.       Сара не знает, сколько прошло времени. Она давно потеряла ему счёт. Она просто лежит тут и изредка просыпается, когда сил хватает. Их очень мало. В голове каша из видений. Какие-то голоса постоянно что-то бубнят. И могила. Каждый день она видит могилу. Но уже не с именем Сара О’Нил, а Сара Хилл. Ничего не изменилось. Все осталось таким же, как и было. Ей суждено умереть. Она это знала, но все равно впустила в свою жизнь Аарона, что полюбил ее безумно сильно, отдал ей всего себя, а теперь он мучается. Она практически не различает лиц. Видит силуэты, ощущает запахи и слышит голоса, но абсолютно точно знает, что Хилл постоянно рядом. Он в прямом смысле слова поселился рядом с ней. Она не знает, как он уговорил врачей поставить тут вторую кровать, сколько им заплатил, чтобы просто постоянно находиться с ней и видеть, как она медленно умирает и тихо плачет. Потому что и плакать тоже не получается. Ничего не получается. Тупо лежать и сгорать.       Ей стыдно перед Аароном. Он делает для нее слишком многое. Любит так сильно, что не отходит ни на шаг. Проверяет ее каждые несколько минут, проверяет ее температуру, слушает приборы, гладит ее руку и лоб. Целует ласково и нежно, старается ей улыбаться. Она его не видит. Его черт лица, но знает, какой болезненной выходит эта улыбка. Не живой, пусть он и старается показаться другим. Он сейчас умирает с ней, и блондинка ощущает это каждыми клеточками своего организма. Ей паршиво, стыдно, неприятно, что он делает это, что он, черт бы его побрал, кормит ее из ложечки, подобно маленькому ребенку. Шепчет слова любви, убирает за ней, все ещё старается ласкать ее своей нежностью и любовью. А она лишь молчит. Ей стыдно с ним говорить. Больно. Боится, что даже если и хватит сил, а для него точно хватит, то она не сможет ему сказать хоть что-то, кроме «прости меня» или «уходи, ты должен быть счастлив, отпусти меня», а потом «я люблю тебя». Любит. Жалеет, что все произошло именно так, что она не выдержала, сдалась. Быть может, если бы у нее была бы хотя бы капелька силы воли, то все было бы иначе. Но она сама позволила себе это сделать. Сама сдалась. Устала. Только вот теперь жалеет.       Жалеет, что мучает его. Слышит, каждый день, как тихо он плачет, думая, что она спит. Как разбивает что-то в коридоре, как плачется Вишне. Как изнывает от боли, когда ложится рядом с ней на пару минут, чтобы не тревожить, чтобы подарить миг любви, нежности, себя. Они оба прекрасно понимают: это конец. Скоропостижный или медленный. Не важно. Конец. Конец красивой истории с болью и ложкой меда. С борьбой друг с другом, с обстоятельствами, с жизненными трудностями. С нежными поцелуями, ласковыми словами, признаниями в любви, ревностью и собственничеством. Конец их истории. Истории прекрасной любви, которая так и не имела никогда счастливого конца. И оба это понимали, но надеялись. Надеялись на счастье, на любовь, длиною в жизнь. Он верил, а она слепо следовала его вере. Он и до сих пор верит, но она больше нет. Только лишь вспоминает их моменты единения и счастья, мысленно плача. Только так. Он не должен видеть ее слез.       За окном летают снежинки, а весь двор замело огромными сугробами. Прекрасный зимний вечер. Сара не видела такой снежной погоды уже больше трёх лет. Калифорния никогда не отличалась обилием снега. Он выпадал и тут же таял. А тут целая гора, как в детстве. Хочется выйти и кидаться снегом в любимого. А почему, собственно, нет? Кто ей запретит? Это ведь весело.       — Любимый, пойдем поиграем в снежки?       Сара зарывается носом в шею мужчины, игриво прикусывая мягкую кожу на открытой части. Она встречается с удивлением в его глазах, тихо посмеиваясь.       — Снежки? Такая большая девочка и хочет поиграть в детскую игру? — Аарон оттягивает ворот ее свитера, оставляя пылкий поцелуй на сонной артерии.       — Пожалуйста, я очень хочу. Ты ведь не откажешь своей любимой жене? — блондинка устраивается на коленях мужчины, изящно выгибается, подаваясь вперёд и открывая ему вид на свои голубые бездны. Запрещённый прием. Он не может отказать ее красивым глазам.       — Надевай куртку, перчатки и сапоги и пойдем, так уж и быть, любимой жене я точно не откажу. Поиграем немного. Иногда ведь можно почувствовать себя детьми, верно?       Они одеваются в теплые вещи, хорошенько укутываясь. Аарон завязывает шарф, пока Сара надевает любимые варежки. Они смотрят друг на друга упорно несколько секунд, а потом Сара выбегает из дома, набирает в ладошки снега, лепит небольшой комочек и швыряет в любимого, как только он выходит за ней. Хилл стирает с лица остатки снега, играючи подмигивая жене. Она объявила ему войну, а он никогда не проигрывает. Даже своей любимой женщине.       Снежки летят повсюду, иногда достигая своей цели, а иногда опадая на землю и разбиваясь. Девушка убегает от мужчины по всему двору, прячется за различными постройками, громко смеётся и чувствует себя лучше всего. Аарон гоняется за Сарой, закидывает ее снегом и не может унять своей улыбки, что так и просится наружу от такого прекрасного действия. Вот оно — счастье, когда можешь делать все, что душе угодно и не думать о последствиях. Когда тебе больше тридцати, а ты ощущаешь себя маленьким ребенком рядом с любимой женщиной, отдаешь ей себя, а в ответ получаешь самые настоящие чувства. Всю ее любовь, улыбку и радость.       — Все-все, сдаюсь! — Сара падает в сугроб, а Аарон наваливается сверху, опаляя своим горячим дыханием холодные щеки.       — Да? Так быстро? Я думал, мы ещё немного побалуемся, — он ложится рядом, берет ее ладонь в свою.       Они несколько минут молча смотрят на медленно плывущие облака, совсем не замечая мокрого и холодного снега под своими телами. Когда они рядом, даже снег кажется горячим.       — Красиво, да? Небо такое синее, а облачка создают причудливые фигурки, укрывают своими воздушными ручками голубое пространство, не давая ему замёрзнуть. Как ты меня своей любовью, — блондинка перекатывается, закадивая ногу на мужчину, а руку ставит на грудь.       — Так сильно грею, что тебе ни капельки не холодно? — Аарон смахивает с волос любимой снежинки.       — Моя бабушка говорила, что когда я выйду замуж, то мой муж будет греть меня своей любовью, и я никогда не буду чувствовать холода. Знаешь, она была права. Вот мы лежим на снегу. Он, вроде, такой холодный, а мне совсем тепло, потому что ты рядом, — Сара глупо улыбается, перебираясь и садясь верхом на своего мужчину, — мой любимый мужчина. Мое все. Я чувствую себя такой влюбленной дурочкой, но это так классно. Никогда бы не подумала, что буду замужем за таким прекрасным мужчиной, который будет готов весь мир положить к моим ногам.       Хилл складывает руки на ягодицы жены, садится, чуть перемещая девушку на себе, и томно целует ее в мочку уха.       — Если потребуется, я и космос к твоим ногам принесу, маленькая, — изящная улыбка счастья, которая принадлежит только ей. Только ей одной он улыбается так добро, тепло и счастливо одновременно.       — Это как?       Выгибает бровь, осматривая местность позади Аарона. Коварный план рождается в голове буквально за одну секунду.       — Я найду способ, — уверенно бросает он.       — Ну, ищи-ищи, — толкает его в грудь, засыпает лицо снегом, встаёт и убегает прочь, крича в догонку, — только догони сначала!       — Вот догоню и обязательно накажу, ой, как накажу. Ходить не сможешь!       Главарь драконов отряхивается от снега, встаёт и забегает в дом за девушкой, что громко смеётся и прячется от него по всевозможным комнатам, пока не оказывается прижатой к стене в кладовой. Импульс, вспышка и искра.       — Ой, кажется, я в ловушке, — Сара продолжает звонко смеяться, ощущая горячие ладони Аарона на своих бедрах.       — Ещё в какой, — задирает вверх ее шерстяное платье-свитер, окидывая бедра похотливым взглядом, — сейчас кое-кто будет кричать от удовольствия и просить меня не останавливаться. Тебе точно будет не до смеха, маленькая.       Разворачивает ее спиной к себе, собирая руки в одну хватку и поднимает вверх, опуская вниз колготки совместно с бельем. Девушка тут же выпячивает попу, подставляясь. Тихий смешок и довольная улыбка. Горячие ласки, теплые объятия, голые тела и много шлепков. Звуки любви и похоти. Разврата и страсти. Громкие, приятные, ласкающие слух, заставляющие раствориться в волшебном оргазме и выкрикивать имена друг друга наперебой. Кладовка становится маленьким раем для них, соединяет их, сближает, делает единым целым. Каждый уголок в этом доме постепенно становится местом их райского наслаждения. Им плевать, где и как заниматься любовью. Им просто слишком хорошо вместе.       Слезинка скатывается по щеке Сары, и она сильно зажмуривает глаза. Она больше никогда не ощутит себя такой счастливой, как в тот день. Не сыграет с ним в снежки, не ляжет с ним спать на одной кровати, не поцелует любимых губ и даже не увидит родного лица. Это невыносимо. Почему нельзя все вернуть назад и не приезжать в Сентфор, чтобы не ощущать всего этого ужаса? Она бы вернулась. Она бы не стала заводить с ним отношений. Не стала бы его мучить. Это ужасно. Получить счастье, быть на седьмом небе от его воздействия и потерять все в один момент, пролеживая бока на больничной койке. Быть подключенной к каким-то аппаратам и мучительно умирать, чувствуя, как каждая клеточка твоего организма ежесекундно разрушается внутри тебя.       — Аарон… — она кое-как присаживается, сильно трёт кулачками глаза и пытается разглядеть хоть что-то.       Вот силуэт любимого мужа подходит к ней и наклоняется, но она не видит его глаз. Ей так хочется взглянуть в них хотя бы в последний раз. В два любимых янтарных омута. Никак. Не получается.       — Что, маленькая? Что тебе дать? Попить? Может, есть хочешь? Укрыть получше?       Он берет ее ладонь, практически мгновенно выпуская ее. Ледяная. Слишком холодная. Снова берет. Целует любимые пальцы, гладит по ладони. Ждёт. Ждёт, пока она скажет ещё хоть что-то. Она совсем с ним не говорит. И от этого ему ещё хуже. Двенадцатый день. Сегодня двенадцатый день такого ее состояния, и это первое слово, которое она произносит с ним за это время. Сара говорила с Вишней, с Майклом, но не с ним. Как только он пытается с ней заговорить, она просто ложится спать. Мужчина не понимает, почему. Он вообще уже ничего не понимает. Просто смотрит на нее и чувствует, как силы ее оставляют. Сегодня тридцатое декабря, а они, вместо того, чтобы готовить праздничные блюда, находятся здесь и умирают. Она телом, физически, а он — морально.       — Я тебя совсем не вижу… Знаешь, только силуэт. Что на тебе сейчас? — блондинка протягивается рукой, ощупывая грудь любимого, — Шерстяное. Свитер? Какой? Не молчи, поговори со мной.       Через силу, через невыносимую боль, с трудом и практически надрывно. Не своим голосом, каким-то чужим. Болезненным. Но говорит. Она чувствует. Сегодня все закончится. Через час или через несколько, но это произойдет сегодня. Сегодня ей по-особенному холодно, больнее, чем до этого, а в голове не просто каша, а вата. Ей хочется насладиться его голосом напоследок. Услышать, раз увидеть не получается.       — Тот с оленем, который ты мне купила, — некоторое время помолчав, мужчина всё-таки отвечает на вопрос.       Не видит. Ему сложно представить себя на ее месте. Он бы сошел с ума, если бы не смог ее видеть. А голос… Она явно говорит с трудом. Только почему именно сегодня? Почему молчала все остальное время? Что-то почувствовала? Или стало легче? Или прощается? Понимает, что, возможно, скоро, больше не будет такой возможности. Пытается с ним поговорить в последний раз. В последний раз… Как это ужасно звучит.       Сара вслепую двигает рукой вверх, касаясь щек главаря драконов. Влажные. Снова плакал. Уже не скрывает этого от нее. Стирает пальчиками слезинки, проходясь по губам. Сухие, потрескавшиеся. Пытается потянуться телом, но сил просто нет. Все настолько слабое, что ей даже не двинуться грудью вперёд. Она хочет его поцеловать. Ещё разок. Хотя бы разочек. Хоть на на минуточку.       — Ты все ещё его носишь… — попытка улыбнуться. Криво, практически незаметно, но хотя бы так, — поцелуй меня, пожалуйста.       — Конечно, — он быстро утирает лицо локтем, стирая все мокрые дорожки.       Придвигается чуть ближе, берет лицо любимой в свои руки. Смотрит несколько секунд. Отводит взгляд. Ему не противно. Нисколько. Просто слишком больно видеть ее такой мертвецки бледной, с синими кругами под глазами и болезненным видом. Она все равно красивая, хотя сейчас больше выглядит, как живой мертвец. Он понял. Понял, зачем все эти слова. Перед смертью человек ощущает некий прилив сил, наслаждается последними мгновениями, а потом тихо умирает. Она сейчас делает также. Он все понял. Только вот ещё не принял. Никогда не примет. Накрывает ее губы своими, сладостно целуя, терзая ее уста, проникая в рот языком, пытаясь вложить в поцелуй все свои чувства, хотя сейчас он не ощущает практически ничего. Кроме всепоглощающей боли. Она отвечает. Практически незаметно, слишком слабо, стараясь принять его напор. Так проходит несколько минут. Странный поцелуй. Их последний поцелуй. Теперь он это ощущает. Он отстраняется. Кажется, его слезы залили все ее лицо. Да и плевать. Пусть он будет слабым, но тут нельзя не плакать. Тут бы любой заплакал.       — Не надо, любимый. Не пл… — откашливается, набирая в лёгкие ещё немного воздуха, — не плачь. Мне не страшно. Я готова.       Блондинка и правда готова. Она столько раз пыталась умереть, но ее постоянно возвращали к жизни каким-нибудь способом. На этот раз она умирает по-настоящему. Навсегда. И ей не страшно. Ни капельки. С ним ей ничего не страшно. Ей только стыдно перед ним. Стыдно, что он видит ее такой, что испытывает эту боль. Не стоило им начинать отношений. Не стоило. Но время не вернуть вспять. Все теперь именно так.       — Я не готов, маленькая. Совсем не готов. Как я могу тебя отпустить туда? Как я могу отпустить тебя от себя? — сильно сжимает ее руку, что безжизненно отзывается лёгкой дрожью и леденящим холодом пальцев, — давай, оживай. Попроси там те силы, что тебя постоянно оживляли, сделать это ещё разок. Что это за проклятие такое, почему из него нет выхода? Мы убили всех. Мы все решили. Альфредо мертв. Эрик тоже. Нет никакой сделки. Ничего не будет. Никто из нас не умрет. Почему же умираешь тогда ты? Все решилось. Проклятие должно было тебя отпустить. Почему не отпустило? Почему оно отбирает у меня тебя? Сара, я так больше не могу. Не могу… Ты мне нужна. Очень сильно нужна. Не покидай меня, пожалуйста. Пожалуйста. Маленькая, я прошу тебя, найти в себе силы, хотя бы каплю, схватись за них и борись. Ты ведь Хилл. Хиллы не сдаются так просто. Не оставляй меня, прошу…       Аарон кладет голову ей на колени и бесшумно кричит. Просто открывает рот и кричит в теплое одеяло. Без голоса. Без слов. Просто открывает рот и выдыхает горячий воздух. Сара зарывается пальцами в его волосы, слабо подергивая их. Он снова плачет. Слезы безостановочно стекают вниз. Лицо уже давно стянуло от мокрых дорожек, а в некоторых местах все щиплет и горит адским пламенем от частых вытираний грубой тканью. Он больше так не может. Больше не может быть сильным. Устал. Это не просто больно. У него такое ощущение, будто бы у него заживо вырезают сердце каждую секунду, пришивают его обратно и так по кругу. Как можно спокойно смотреть на то, как твоя любимая жена умирает прямо у тебя на глазах? Как ей каждый день становится хуже. Как она содрогается от боли. Как тихо плачет каждую секунду, думая, что он этого не замечает. Как не впускает сюда лучшую подругу, потому что знает, что та больше отсюда не уйдет. Он и сам отсюда не отходит. Только в туалет и поговорить с доктором.       Вчера он ему сказал, что она практически мертва. Живой лишь мозг, и то пару процентов, и сердце. Сказал, что умрет на днях, и Хилл чуть в ту же секунду не разбил ему лицо своим кулаком. Майкл вовремя оказался рядом. Тёрнер приходил вчера к Саре, и они о чем-то говорили целый час, не впуская его. Он знает, она просила его что-то сделать. Что-то после ее смерти. Она бы доверила такую просьбу только ему или Майклу. Но выбрала рыжеволосого, потому что Хилл бы в ту же секунду на нее накричал. Он все ещё не верит, что она может умереть сегодня или завтра. Через час или через десять минут. Это так страшно. Сидеть рядом с ней и ждать ее смерти. Как все это глупо. Он помнит, как встретил ее впервые в своей лавке. Как она смотрела на него своими испуганными глазами, что-то спрашивая о их возможной до этого встрече. Говорила ему про то, что он ей снится, а он решил, что это какой-то глупый подкат. Помнит, как она чуть не разбила кассовый аппарат.       Или как он подарил ей те самые мармеладки, которые были найдены ей в его бардачке, как он подумал тогда по случайности. Как они сидели в ресторане, и она смотрела на него изучающим взглядом. Или как глупо он себя ощущал, когда она в его кабинете нашла на его груди татуировку. Он же реально думал тогда, что она ее как-то разглядела. Но Сара знала. Помнит свое разбитое состояние в тот момент, когда она на него просто так налетела, наговорила ни с того ни с чего столько разных гадостей. А потом пришла извиняться в том сексуальном боди. Как ему сильно хотелось трахнуть ее в ту же секунду. Но он сдержался. Они потом прекрасно провели вечер втроём в его гостиной, и он снова чуть не сорвался, когда застилал ей постель. Как он тогда сорвался на ее крик посреди ночи, стирая капельки пота с ее лба, хотя она ещё не была его девушкой. Но стала. Согласилась после умопомрачительного секса в его кабинете на следующий день. Как они спалились перед Вишней своими слишком сильными намеками. Это было настолько давно, но так, словно сейчас. Он помнит все. Каждый момент с ней. И как теперь ему ее отпустить? Вся его жизнь состоит лишь из нее. Из их моментов. Он просто не сможет после этого вернуться в их дом.       — Я хочу спать, любимый, — Сара сглатывает, тяжело вздыхая. И вздох этот похож на какой-то полустон или полукрик. Он поднимает голову, помогая ей лечь. Она сдавленно и через боль ему улыбается очень широко, а потом закрывает глаза, — я люблю тебя.       Она засыпает, проваливаясь в сладкий сон. Она сказала ему все, что хотела, а остальное расскажет ее записка, которую обещал передать Майкл, когда она умрет. Он обещал ей и проследить за Стефани, любить ее и сделать счастливой. Вишня же обещал блондинке, что будет счастлив и женится на своей девушке, потому что они созданы друг для друга. Обещал проследить за Аароном после ее смерти, не дать ему спиться или сойти с ума. Она попрощалась со всеми лично, кроме Аарона. С ним просто не смогла. Это было бы невыносимо. Она и так видит его слезы, если бы она прощалась с ним лично, то расплакалась бы от боли. Не от своей. А от его боли. С ним попрощается ее записка. Она многое ему скажет, но там. А сейчас можно спокойно выспаться перед смертью. Вдруг там, куда она попадет, не будет возможности спать? Надо использовать последний шанс. Да и любимый рядом. Никуда не отошёл.       — Я тоже тебя люблю, маленькая, — целует ее ладонь.       Сара слышит его признание. Мысленно улыбается. Так странно. Вроде бы спит, а все слышит. Абсолютно все. Какое непонятное ощущение. Секунда, и все чернеет. Теперь она не слышит ничего. Просто спит. Ей хорошо. Тепло. Ничего не болит. Совсем ничего. Какое-то волшебное ощущение. Боль постепенно покидает ее тело, оставляя за собой приятные покалывания и тепло. Такое уютное. Будто бы мама укутывает ее в пеленку или Аарон крепко обнимает, шепча слова о любви. Красиво. Какие-то красивые картинки перед глазами. Что-то яркое и голубое. Там розовое, а тут зелёное. Она видит радугу. Единорогов. Совсем не страшно. Ощущает, как все тело летит куда-то вниз. Но не так, когда хочется кричать, а так, когда хочется смеяться и улыбаться. Мягкое падение на перину из цветов. Из ее любимых роз. Алых. Вкусно пахнет. Свежестью, розами и кофе. Совсем как Аарон. Светит солнышко, тепло. Нет никакого снега, ни боли. Все ушло. Осталась пустота и лёгкость. Облегчение.       Аарон прилёг на свою койку. Он устал. Он просидел перед ней около восьми часов. Дождался наступления полуночи, выпил чуть виски и загадал желание. Ее жизнь. Он загадал ее жизнь. Пусть она будет жить. Калекой или инвалидом, с каким-нибудь отклонением. Неважно. Абсолютно нет разницы. Пусть просто будет жить. Он загадывает это желание каждую ночь. Новогодняя наступит лишь сегодня, но что мешает желанию исполниться сейчас? Он больше ничего и никогда не попросит. Только пусть ему подарят ее жизнь. Большего не нужно. Все остальное он перетерпит. Ему важно, чтобы она жила. Без нее мужчина не сможет. Сойдёт с ума. Умрет. Сопьется. Никто и ничто не смогут его остановить разрушать себя, если она умрет. А он обязательно разрушит. Смысл его жизни, если рядом не будет ее? Никакого. Он только с ней сможет увидеть смысл. Плевать, что она больше не может иметь детей. Они возьмут из детского дома, спасут чью-нибудь судьбу. Подарят шанс на нормальную жизнь бедному ребенку. Просто пусть Сара останется жива. Счастье он соорудит для них сам.       Сладостный сон утягивает его в свои объятия. Спокойный, крепкий. Он просто отдается чувству усталости. Ещё бы. Каждую ночь сидеть возле ее кровати и трогать ее руки, живот, лоб. Ласково и любовно гладить каждый сантиметр кожи. Целовать. Вдыхать аромат ее волос. Шоколадный. Его любимый аромат. Аарон ворочается на кровати. Сон оказывается спокойным и таким приятным, однако все его нутро ощущает что-то неладное. Все переворачивается, а сердце просто не на месте. Не зря ведь говорят, что любимые и родные души могут ощущать все, что происходит с их половинками, невзирая на свое состояние. Хилл ощущает. Сердце в миг ёкает. Практически останавливается, а внутри все замирает. Он просыпается от резкого пищащего звука над своим ухом. Аппарат показывает остановку сердца. Четыре утра сорок четыре минуты.       Врачи в миг влетают в палату. Пытаются ее реанимировать, выгнать его, но он не сдвигается с места. Смотрит на прибор и земля уходит из-под ног. Прошло уже двадцать минут. Бессмысленно ее реанимировать. Это конец. Самый настоящий. Она умерла. Тридцать первого декабря. В четыре утра сорок четыре минуты. Все как и говорила она. Ее больше нет. Больше ее нет. Никогда не будет. Ничего больше не будет. Его тоже больше нет. Он даже не почувствовал последнего пульса ее тела в своей руке, не увидел последнего вздоха. Просто все проспал. А ведь больше не будет возможности ещё хоть раз на нее посмотреть. На нее живую. Ее больше нет. Как это так? Больше не будет ее голоса? Больше не будет ее улыбки? Ее глаз? Ничего не будет. Ничегошеньки. Как бы выразилась его Сара. Сара Хилл. Его жена. Его любимая женщина. Его маленькая. Маленькая, которая теперь ушла в небытие. Умерла. Так просто оставила его.       Дальше все как в тумане. Он совершенно не помнит, как оказывается в объятиях Вишни. Как плачется у него на груди, как рушит собственный дом. Как сгребает все вещи Сары в одну кучку и практически поджигает ее, но оказывается остановлен Майклом. Друзья пытаются его поддержать. Пытаются объяснить ему, что так ей будет легче. Но ему нихуя не легче. Он просто носится по дому, как угорелый, и скидывает со всех полок все вещи. Ломает, крушит и пьет. Много пьет. Закуривает все это уже двадцатой по счету папиросой. Через несколько часов дом превращается во что-то непонятное. В разрушенное. Повсюду стекло, разбитые и сломанные вещи. Все валяется на полу. Одежда Сары в ее чемодане лежит посреди комнаты, а в гостиной тихо сидят Майкл и Вишня. Они не вмешиваются. Дают ему возможность все выплеснуть.       Аарон обессиленно садится на кровать, берет в руки упавшую вниз их фотографию с полароида, где они гуляют по ночному Сентфору. Она держит его за руку. Улыбается. Они выглядят совершенно счастливыми и ничто не способно разрушить их счастье. Тогда. Тогда они ещё не знали, что все закончится так. Ещё верили в хороший исход. Обручальное кольцо поблескивает на свету, и Хилл громко вскрикивает на весь дом, а в сознание врезается воспоминание.       — Да-да, мы точно уверены и хотим расписаться прямо сейчас, — Аарон торопит женщину в местном ЗАГСе, крепко держа улыбающуюся Сару за руку.       — Хорошо, проходите в зал для регистрации через пять минут. Мы все подготовим. Только имена свои, пожалуйста, напишите в заявлении четко и разборчиво, чтобы мы свидетельство составили нормально. Безошибочно, — женщина-регистратор удивлённо моргает глазами так быстро, что парочка немного расплывается. Ей непонятен их такой порыв, но они заплатили, а значит, пусть делают, что хотят.       Аарон заполняет заявления за себя и за Сару, и они проходят в зал для регистрации ровно через пять минут. Он в своем любимом и самом дорогом смокинге. Черный. Черный ему к лицу. Полностью черный. И это совсем не траурный цвет для него. Саре понравилось. Она сказала, что он так похож на самого сексуального мужчину во вселенной. Черная рубашка, брюки и пиджак, а ещё белоснежная розочка слева и галстук. Отлично сидят на атлетичный фигуре главаря драконов, подчёркивая его мышцы, его природную красоту тела, выделяя лицо. Сара же в белоснежном укороченном платье А-силуэта с расклешенной атласной юбкой, собранной в аккуратные складки. Прозрачный лиф с глубоким декольте идеально подчеркивает красивую грудь девушки. Он выполнен из изысканной ткани с изящным узором. Талию подчеркивает атласная лента с бантом на спине. Она когда-то давно купила его себе просто так, не зная, что платье свадебное. А теперь есть повод его примерить и надеть.       — Согласны ли вы, Сара О’Нил, выйти замуж за Аарона Хилла? Жить в ним в горе и в радости, делить все на двоих и дарить свою любовь, пока смерть не разлучит вас?       — Согласна.       Ни секунды не раздумывая, отвечает блондинка, ощущая, как рука мужчины несильно сжимает ее ладонь.       — Согласны ли вы, Аарон Хилл, взять в свои жены Сару О’Нил? Жить в ней в горе и в радости, делить все на двоих и дарить свою любовь, пока смерть не разлучит вас?       — Согласен.       Такое же быстро согласие. Они не задумываются. Им давно все понятно. Они давно уже мысленно женились. Это лишь формальность.       — Объявляю вас мужем и женой. Можете расписаться, обменяться кольцами и поцеловаться, скрепив ваш союз, — регистратор протягивает им ручку, улыбаясь.       Аарон ставит свою подпись под документом, передавая ручку Саре. Она несколько секунд думает, делая испуганный вид, пугая тем самым и Хилла, но потом ставит подпись, показывая ему язык. Он берет коробочку с кольцами, вытаскивает ее кольцо и надевает ей на безымянный палец, не сводя глаз со счастливого лица. Она повторяет за ним, улыбаясь при этом так восхитительно красиво, что он не выдерживает и тут же увлекает ее в свой пылкий, страстный и слишком значимый для них поцелуй. Поцелуй в статусе мужа и жены. Их первый такой поцелуй. Они нехотя отрываются друг от друга. Хилл крепко прижимает к себе теперь уже жену и сладко шепчет ей на ухо.       — Люблю тебя, Сара Хилл, — играется, красиво протягивая ее имя и его фамилию, пробуя на вкус, — отлично звучит. Мне нравится.       — Дурачок ты мой, я тоже тебя люблю, Хилл.       Они вновь целуются, громко смеясь. Теперь это их общая фамилия. Не его, а их. Одна на двоих. У них теперь все одно на двоих. И это прекрасно.       Бутылка виски в одной из рук летит в стену. Разбивается. Туда же летит и ваза, что чудом уцелела после его первого такого порыва эмоций боли, что теперь никогда не покинет его тело. Останется навсегда огромным рубцом на его сердце. В его груди. Он не снимет кольца. Нет. Он будет вечно женат только на ней. Плевать, что больше никогда не узнает счастья и любви. Ему не нужен никто другой. Она была для него всем. Он ее не предаст. Выбегает из спальни и подходит к друзьям. Они встречают его обеспокоенными и грустными взглядами. Сегодня все в трауре. Крепко хватает Майкла за руку. Случайно. Ослабевает хватку. Извиняется взглядом.       — Что она тебя отдала два дня назад? О чем вы говорили? Я хочу знать. Ее больше нет. Теперь это и моя тайна, — он практически кричит, хотя голос уже давно сорван.       Тёрнер выдыхает, вытаскивая из кармана белоснежный лист, заплывший в некоторых местах синими пятнышками. Видимо, от слез. Протягивает Аарону.       — Сара попросила передать тебе, когда… — не решается сказать слова о ее смерти вслух. Она нанесла ему большой удар в сердце. Его милашка О’Нил умерла. Ему больно. Тоже больно. Не так, как Хиллу, но тоже значительно, — в общем, там что-то типа прощания. Я не читал. Видел лишь, как она плакала, когда писала. И две последние строчки пришлось написать мне. Она слишком сильно устала, а в глазах все плыло.       Главарь драконов забирает записку, берет с собой новую бутылку виски и пепельницу, уходя наверх. Садится на кровати. Прислоняет лист к носу. Шоколад. Лёгкая, болезненная улыбка. Раскрывает. Ее почерк. Аккуратный с наклоном в левую сторону, хотя она правша. Такой вычурный, с необычными закруглениями. Начинает читать, время от времени останавливаясь из-за слез.       «Любимый, ты будешь читать это, когда меня уже не будет. Я знаю. Это больно. Но ты должен знать, что мне не страшно. Совсем не страшно. Я успела уже умереть несколько раз и к этому готова. Просто постарайся это принять. Это будет сложно. Очень сложно, но ты справишься. Я верю. Но я не об этом. Это должно быть моим прощанием и благодарностью.       Аарон, я не смогла сказать тебе всего лично, потому что знаю, что мы оба просто напросто будем реветь. Вот поэтому и пишу. Господи, как же это непривычно. Буквы расплываются, а текст из-за этого выглядит криво. Что я хотела сказать? Ты прости. Мои мысли очень спутаны, и я постоянно сбиваюсь. Тебе может это показаться глупой затеей, но я безумно хочу, чтобы ты знал. Ты ни в чем не виноват. Не вини себя. Я умерла не из-за тебя. Не из-за того, что ты допустил Эрика в наш дом. Нет. Это проклятие. Я врала тебе. Прости. Видения не ушли после нашей женитьбы. Остались. Могила мне снилась. Но уже с другой фамилией. Все должно было произойти именно так. Я врала, потому что хотела принести тебе несколько счастливых моментов. Согласись, это было лучше, чем если бы ты сидел надо мной и просил не умирать. Надеюсь, ты был счастлив эти две недели. И вообще все время наших отношений. За себя могу сказать, что я была и до сих пор счастлива. Ты сделал мою жизнь лучшим вариантом ее возможного исхода. Я безмерно благодарна тебе за все, что ты для меня сделал, а особенно за любовь и нежность, за заботу и за себя. Спасибо, что отдавался мне без остатка, любил меня, терпел мои выходки, делал для меня все. Ты и правда принес к моим ногам весь свой мир. Спасибо. Я же как любила тебя, так и буду любить вечно. Я пыталась отдаваться полностью, делать тебя счастливым. Не знаю, вышло ли, но я очень старалась.       Ты прости, если что-то было не так. Прости за всю боль. Я знаю. Ее было очень много. Особенно последний месяц. И эти дни. Сколько их прошло? Ты не заслужил этой боли. Мне стыдно перед тобой. Но я, увы, не могу этого изменить. Просто прости за все. Ты лучшая часть моей жизни. Попрошу тебя лишь о немногом. Когда я умру, пожалуйста, постарайся быть спокойнее. Не порть свое здоровье и нервы. Я хочу, чтобы ты жил. Найди себе счастье. Я не против. Знай это. И вот еще. Сохрани, пожалуйста, ключик с цепочкой. Унеси его с собой в могилу или передай своему ребенку, если вдруг ты найдешь в себе силы завести семью. Я верю в это. Верю в твое счастье. Не живи мной. Живи настоящим. Люблю тебя. Вечно твоя Сара. Как же приятно осознавать, что я всё-таки стала Хилл. Вечно твоя Сара Хилл».       Он сохранит ключик с цепочкой, но другой семьи не заведет. Не станет. Ни за что. Она его семья. Он умрет одиноким драконом, но никогда не станет любить другую. Он будет любить только ее. Всю свою жизнь.

*** *Семь месяцев спустя*

      Они похоронили ее буквально на следующий день. Как и полагается. Со всеми почестями. С поминками. С тёплыми словами в ее адрес. Аарон тогда так и не смог взглянуть в глаза ее матери и отцу. Ни разу. Стыдно. Он не сохранил их дочь. Позволил ей умереть. А сам остался жив.       Он приходит к ней раз в месяц. Больше не может. Слишком больно. Чаще лишь приходит Майкл. Убирает весь мусор, следит за могилкой. В последнее время они приходят со Стефани. Та жутко злилась на всех, что узнала о смерти подруги лишь в день похорон. Они с Майклом счастливы. Он сделал все, как его и просила Сара. Осчастливил брюнетку. У них скоро будет ребенок. Уже третий месяц беременности пошел. Обещали Хиллу, что если родится девочка, то назовут Сарой. Обещали сделать его крёстным. Вишня тоже приходит реже Майкла. Но каждый раз с какими-нибудь байками, весёлыми и интересными. Он пытается ее веселить даже после смерти. Что касается его личной жизни, то там все прекрасно. Они с Валери съехались. Души друг в друге не чают. Живут счастливо, весело. Много спорят, иногда ругаются, зато потом очень громко мирятся. Пока ещё не дошли до уровня Майкла и Стефани, но все близится к скорому заключению ещё одной счастливой ячейки общества.       Хилл… Он честное слово пытался найти успокоение в работе. Первые несколько дней. Он даже спрятал от себя весь алкоголь, отдал Вишне ключи от бара. Запретил всем барменам ему наливать. Все равно не помогло. Куда бы он не шел и что бы он не делал, он везде видел Сару. Дома все просто пропитано ее ароматом и каждая комната напоминает о ее присутствии. И пусть многое он разрушил, пусть половину попросту разбил. Все равно все напоминало о ней. О его жене. О любви всей его жизни. И он не выдержал. Сорвался. Напился один разок, а где разок, там и два. Он глушил боль в алкоголе, а когда встречался с друзьями, то делал вид, что все хорошо. Зачем ему портить им жизнь своей кислой миной? И только лишь Вишня знал, где пропадет Аарон каждый вечер. И до сих пор знает, что он делает каждые вторник и четверг.       Сегодня как раз четверг.       Группа из пятнадцати человек уже собралась полукругом. Все расселись по своим местам. Люди разношёрстные. И женщины, и мужчины, и старики, и даже совсем юные молодые девушки и парни. Все выглядят убитыми, уставшими и разбитыми. Все борятся со своими внутренними демонами. Все пытаются найти свое успокоение в янтарной жидкости или в прозрачной, а кто-то в малиновой. Не важно в какой, главное, чтоб градус был повыше и потом ничего не помнить. Каждый представляется. Они делают так каждый раз. Ведущий, сидящий внутри своеобразного полукруга слушает внимательно каждого и хлопает в ладоши, поддерживает. Вот и очередь Аарона. Он как всегда встаёт. Оглядывает всех своим суровым, безжизненным, потухшим взглядом и произносит громко и четко, как их и просят:       — Здравствуйте, меня зовут Аарон Хилл, — делает многозначительную паузу, вспоминая, как его имя произносила Сара. Он так и не смог ее отпустить. До сих пор живёт ей. И его кольцо на безымянном пальце подтверждает этот факт. Набирает воздух в лёгкие и завершает свое приветствие-вступление, — и я алкоголик. Я не пил целых две недели, но вчера сорвался, когда вновь пришел к ней на могилку. И так каждый раз. Я до сих пор люблю ее. И мне ничего не помогает. Я безнадёжен.       Обессиленно садится на стул и слышит аплодисменты в свой адрес. Так принято в закрытом клубе анонимных алкоголиков, членом которого главарь драконов является уже пять месяцев. Он не живёт. Существует. Но не сдается. Обещал ведь ей. А Аарон Хилл привык сдерживать свои обещания.