***
Никакой магии — такое условие Самаэль поставил сам себе, отправляясь в Динь. Выполнить его оказалось куда сложнее, чем поставить, учитывая тот факт, что от использования магии демона удерживало только одно лишь его свободное, ничем не сдерживаемое решение. Не так-то просто было отделаться от мысли, что в любой момент он может отгрохать себе здесь Тадж-Махал, населить его бездной слуг и заполнить до отказа такими угощениями, о каких в этой эпохе и стране ещё даже не слыхали. Но вместо этого он вынужден трястись на козлах и погонять уставшую клячу, переезжая с фургончиком уличного фигляра с площади на площадь и давать довольно выматывающие по причине отсутствия всё той же магии представления. А почему, собственно, он вынужден? Этим вопросом было лучше не задаваться. Через неделю такой жизни Самаэль вдруг вспомнил, что ел последний раз на той самой прощальной вечеринке, которую устроил ещё в своей Академии, и теперь, если он не хочет откинуть копыта по такой тупой причине, ему нужно снова поесть. Самаэль уже не помнил, когда ел в последний раз по необходимости, а не ради удовольствия, но теперь настало именно такое время. «Забавно», — размышлял демон, пока его тряпичная кукла на правой руке лупила тряпичную куклу на левой, — «так вот, что чувствуют люди, когда голодны и шутят без желания шутить. Было ли у меня прежде что-то подобное?» Как ни странно, но профессия балаганного шута нисколько не уязвляла демонической гордости. Самаэль и прежде развлекался подобным образом, но никогда — без магии. Магия позволяла получить от зрителя нужную реакцию удивления и восхищения с помощью одного щелчка пальцами и, борясь с искушением использовать этот метод, Самаэлю, о ужас, приходилось прикладывать усилия! Неприятно, но любопытно. Демон будто ставил сам над собой извращённый эксперимент. «В конце концов, что есть моё ректорство и возглавление японского филиала, как не насмешка над обеими этими системами? И разве я не был шутом грегори, с которым ради смеха выдумали обращаться серьёзно?» — думал Самаэль, пока тканевый рыцарь его устами сокрушался от того, что прекрасная спасённая им дама оказалась ведьмой и, соблазнив сластолюбивого воина, сбежала, обратившись в кошку, в самый интересный момент; да не только сбежала, но и оставила своего несостоявшегося любовника без подштанников и без кошелька. Далее по сюжету рыцарь, представленный в начале сказки очень пафосно и манерно, с трудом выбрался из домика ведьмы и побежал искать портного, стыдливо прикрывая голый зад листком лопуха (растение Самаэль нарочно выбрал символичное). И на этом моменте произошло именно то, чего гордый демон сам от себя никак не ожидал — он напялил на голову рыцарский шлем из папье-маше, выскочил из-под ширмы, за которой прятался, чтобы руководить куклами инкогнито, стащил штаны и самолично продемонстрировал, как обманутый воин бежал через лесок к портному. Толпа хохотала, как припадочная.***
Сидя в конце дня на топчане и жуя честно заработанный кусок хлеба с кровяной колбасой, Самаэль наблюдал за медленно опускающимся солнцем и разбредающимися с площади людьми. Мирное зрелище навевало идеалистические настроения, окрашенные лёгкой гордостью. Всякий раз, когда Самаэль видел, как освещённый детской и грубой, но яркой, радостью мещанин вдруг мрачнел и буквально хирел за считанные секунды, демон ощущал собственную важность, яркость и необходимость. Самаэль начинал казаться сам себе единственным источником короткого забвения для простого, издёрганного повседневными заботами люда, и это давало чувство какой-то завершённости. Словно он — второй сын сатаны — был создан именно для этого. Может, это именно то, что он искал?.. Обдумать мысль как следует не удалось, поскольку руки что-то неожиданно скрутило, а на лицо опустился кусок грязной и вонючей ветоши. «Достаточный ли это повод для использования магии?» — размышлял Самаэль, пока двое неизвестных тащили его куда-то. — Господа, я, вероятно, должен поблагодарить вас за то, что вы не стали надевать мне мешок на голову, а ограничились только тряпкой, но ещё более я был бы вам благодарен, если бы вы соизволили растолковать мне, что происходит и в чём я перед вами виноват. Ответ последовал не сразу, но, когда последовал, утешенным себя Самаэль не почувствовал. — Завали свою болтливую пасть, — порекомендовал глухой, совершенно пропитый голос, и пленник решил благоразумно последовать этому совету. Рано или поздно с него снимут повязку, а вот фургончика жаль. Лишённый возможности ориентироваться с помощью зрения, Самаэль возложил все свои надежды на слух. Где-то с час бедного узника волокли по довольно тихим улицам, но вот внезапно пространство вокруг взорвалось безумным гомоном, а в нос ударил настолько омерзительный запах, что даже по меркам средневекового города это была не более чем вонь. И именно в этот момент с демона сорвали повязку, и он смог увидеть своих похитителей. Их вид был страшен и вызывал брезгливость вперемешку с ужасом. Самаэль не смог сдержаться и поморщился, глядя на их грязные, красные и побитые лица. Хозяевам этих лиц очень не понравилась такая реакция. — Что, не по вкусу мы тебе, бычья задница? — прошамкал первый злоумышленник беззубым ртом, — а ты у нас, стало быть, маркиз или граф? Человек, сказавший это, принадлежал, очевидно, к честному сословию христорадников, маскирующихся под увечных. Его правая нога была перевязана чёрными от грязи и гноя бинтами, левая рука была отсохшей, а правая покрыта отвратительными смердящими язвами. Несмотря на это, нищий отлично пользовался всеми своими конечностями. Даже слишком отлично с точки зрения Самаэля. — О, я прошу прощения, я ничего такого не имел… Договорить Самаэль не успел, его голова, получив удар кулаком в скулу, метнулась в сторону, а из носа хлынула маленькая струйка крови. — Весьма красноречиво, — пробормотал демон, прикрыв глаза. Ему потребовалась вся его воля, чтобы не ответить на удар огненной сферой размером с голову обидчика. — Ты погляди, кто нам нынче попался, — сказал второй злодей, — интеллигентишка. Не иначе как из бывших школяров. Этот нищий выглядел довольно удобоваримо, не хуже Самаэля. Он специализировался, похоже, не на вызывании жалости у прохожих, а на чём-то более криминальном. Предположительно, на грабеже. Впрочем, оба преступника стоили друг друга, а, оглядевшись, Самаэль понял, что они очень даже гармонируют с окружающей действительностью. Место, куда они приволокли свою добычу, чем-то напоминало Геенну и лучше всего описывалось с помощью слова «вертеп». Кругом вертелась, кипела, бесновалась, напивалась и дралась бесконечная драная человеческая масса. Люди снимали повязки; отлепляли фальшивые раны; готовили на костре какое-то варево, несправедливо называвшееся едой; учились изображать эпилептический припадок, засовывая в рот кусок мыла; справляли нужду, ничуть не смущаясь публики; укачивали орды детей, орущих во всю глотку; напивались; тискали потаскух и яростно мутузили друг друга. И всё это происходило одновременно, рождая в результате какую-то уродливую симфонию. Самаэль давно такого не видел и был искренне удивлён. — Зубы-то подбери, — усмехнулся потенциальный грабитель, — а то растеряешь, а они у тебя, как я погляжу, все целые. Как уберёг только. Со знанием дела нищий вдруг вцепился Самаэлю в подбородок и заглянул в рот, оценивая состояние челюсти. Демон опешил от такой наглости, но быстро сориентировался, клацнув зубами на собачий манер. Нищий шустро отдёргнул руку, но нисколько не рассердился. — А знаешь что, — сказал он, — если наш король тебя не повесит, я думаю, мы с тобой сторгуемся. Твои зубы очень даже неплохи. Я дам тебе за каждый по десять франков. — Не интересует, — откликнулся демон, поморщившись от одной мысли о стоматологических услугах в исполнении этого типа. — Посмотрим, — не расстроился зубодёр, — скорее всего, виселицы тебе не избежать, а в этом случае всё будет намного проще. Мертвецу-то зубы ни к чему. — Ах, пойдём быстрее, — отмер христорадник, — отведём его к королю.