сокровище

Когда Сукуна просыпается спустя несколько столетий, первое, что он чувствует — это оглушительную свободу. За ней в лицо бьет прохладный вечерний ветер, пыль вперемешку с крошкой бетона от осыпавшихся стен здания и всепоглощающая сила тела. Она разливается по горлу, как дорогостоящий алкоголь, вкус которого яркой петардой оживает на мокром языке — его горечь как никогда желанна и сладка. — Наконец... — неверяще смотрит он на луну, стараясь успокоить хотя бы внутренне бурю чувств, рвущуюся изнутри. — Наконец! Как долго я этого ждал! Какая эта эра? Сколько лет... — он шатается, подходя к обломкам ограды, и одним мощным прыжком оказывается на неустойчивой поверхности. Обшарпанные кроссовки его нового сосуда противно скрипят, норовя соскользнуть с изогнутой местности. Рёмен улыбается и одним уверенным жестом когтистой руки срывает с себя спортивную легкую куртку. — Женщины и дети... Как чертовы букашки... Раздавлю! Раздавлю всех в Адово пек..! Рядом как-то невпопад тихо издают сдавленное "кхе", и Сукуна прерывает весь льющийся поток ненависти ко всему живому в радиусе нескольких километров и оборачивается, чтобы в поле его зрения попали двое: тощий побитый паренек, больше напоминающий оперившегося воробья, сунувшегося под дождь, и высокий мужчина с маской на глазах. Король зло брыкается — шаманы. Чертовы шаманы, какая бы ни была эра, они всегда его достают! У Сукуны режутся клыки. — Ой-ой, — с насмешкой проговаривает тот, что в повязке. Теперь Рёмен хорошо его видит, обернувшись полностью к шаману. В руке у него цветастый пакет, и Король гневается от того, насколько этот жалкий человечишка его недооценивает, — Мегуми-кун, красота же, да? Как знал, что ты за амулетом не просто так спешишь, вот как знал! Сукуна осекается. Что? О чем эти двое вообще? — Годжо-сенсей... — кашляет натужно второй, и Сукуна выпадает в осадок от увиденного лихорадочного румянца. Глаза у Мегуми бегают загнанной в клетку крысой, и демон не понимает, а в чем вообще дело. От чего этот ребенок так старательно не смотрит на него, когда ожидается крупная битва? Он вообще хоть понимает, кто перед ним? — Это не то, что Вы... Вы ведь и сами видели, что он... она... ээ, оно... Видели же! — Какой же ты бесстыдный, молодой человек, — смеется Сатору, кидая пакет в дрожащие руки подростка. Сукуна гнет спину назад, слыша, как хрустят позвонки, и вновь слышит пискнувшего Мегуми. Эй, пацан, ты припадочный, что ли? — Ладно, тобой займусь позже, а сейчас... Как ты сказал? Эта милая дама съела амулет, за которым тебя послали, и превратилась в это? — Годжо кивает на демона. Двуликий ухмыляется, растопыривает когти в ожидании нападения, а потом... глаза его расширяются сильнее. Шаман, этот сукин сын... что он только что сказал? Он насмехается над ним или что? По этой же сальной морде не скажешь, где правда, а где ложь. Глаза ведь зеркало души, а этот белобрысый их прячет под черной материей. — Эй, колдун! — грубо кликает своего оппонента демон. Желваки заходят, чистая и грубая сила плещется в кончиках пальцев. Сукуна грубо рявкает: — О чем ты вообще? Годжо улыбается, твою мать, и до Рёмена в ту секунду доходит, что он попал в какую-то вереницу крутого плана, но как из него драпать — понятия не имеет. Улыбка шамана как бельмо на глазу — мешается и не сулит ничегошеньки приятного. Рёмену хочется содрать когтями эту противную лыбу и изрезать на лоскуты мяса его донельзя довольное лицо. — Как о чем? — Сатору присаживается, наклоняясь сначала в одну сторону, потом в другую. — Неплохой сосуд ты себе подобрал, да, Двуликий? Только как-то не по своему непомерно большому эго, — шаман небрежно указывает рукой на тело демона, и Король проклятий хмурится, оскаливаясь. — Ха?! А потом кидает небрежный взгляд вниз и так и обмирает, забыв, как дышать. Сосуд... внутренне сосуд выше всяких похвал — сильный, невероятно выносливый и крепкий, хоть в каком-то смысле и бестолковый. Сукуна даже хвалит себя за то, что поможет своему новому телу взрасти в несколько раз, подогнуть весь этот прогнивший наглухо мир под себя, потонуть в непроглядной резне, а потом... — Чего ты так обмер? — сквозь вату слышит демон. — Никогда женскую грудь не видел, что ли? Чем вы там у себя в пекле вообще занимаетесь?

***

Девчонка, к слову, ничего такая, боевая. В деле Сукуна её пока ещё не видел, но человек, сумевший подавить его внутри себя и забрать главенство над телом обратно, не может быть слабаком. Это выше всяких похвал, кстати. Но кроме "боевая" Рёмен даже не знает, что ещё "влить" в свой сосуд — на вид типичная пацанка, даже неудивительно, что сначала проклятие не почувствовало подвоха, пока острые когти не сжались на груди, облапывая в самых интимных местах. Сукуне до сих пор не верится, что единственное богатство, которое выдавало в Итадори Юджи женщину, та предпочла скрыть тусклым спортивным топиком и мужской безразмерной курткой. Это такое кощунство, вот в его эру женщины только и делали, что обнажались — раздевались догола или надевали такие короткие одеяния, что было даже неприлично назвать их одеждой. Женщины сотнями желали его — либо из-за страсти, либо из-за страха быстрой кончины. — Вот ты реально заноза в жопе, — недовольно говорит рыжая, сжимая виски. — Знала бы последствия, ни за что бы твои пальцы глотать не стала! Демон ухмыляется. Плотину прорвало спустя несколько дней бойкота, который эта упрямая деваха дала сама себе, смотря в зеркало. Сукуна в тот момент отдыхал на своем троне и не особо вслушивался. — Не учили всякую дрянь в рот не совать? — ехидно отозвался демон, принимая игру. Если девчонке хочется что-то сказать без страха сломать себе конечность, то пусть забудет об этом, как страшный сон. — Думаешь, сможешь обвинить меня ещё и в этом? Ну уж нет, дружочек, закатай губу. Итадори недовольно поджимает губы, с силой давя на болящую голову. Такое ощущение, что там не один демон, а весь Ад пир на весь мир разводит. Сукуна, по началу кажущийся не таким уж и назойливым соседом, за пару дней выбесил до белых пальцев рук и скрипа зубов — он назойливо комментировал все неугодное ему, мог появиться из щеки или ладони в многолюдном месте и отпустить такую пошлую шуточку, что у рядом стоящей Нобары падал молоток. Юджи краснела, прикрывая хохочущие места, и дома обещала убить. — Ты невыносим, ты же знаешь об этом? — решилась дерзнуть демону девчонка, и недовольный голос заскрежетал в голове, принося боль. — Приму за честь слышать такие лестные комментарии из такого поганого рта, — засмеялся Сукуна. — Ты бы спустилась сюда, дорогуша, да сказала бы всё, чем недовольна. А потом посмотрим, как ты кончишь свою недолгую жизнь. Юджи чуть не сплюнула с досады, какое же превосходство имел над ней демон. Казалось, что может быть лучше того, чтобы управлять Королем проклятий, заперев в собственном теле? А вон оно как обернулось всё... кроме контроля своим разумом, Итадори больше и похвастаться ничем не могла — Рёмен вил из нее не то что верёвки, а прочные стальные канаты. В особенности ночью, когда девушка проваливалась в глубокий сон, а душой попадала во владения Сукуны. Горы костей, хрустящих под гэта, мерещились ей потом утром, когда она в окружении ребят и иногда сенсея изгоняла проклятия. И этот звук вводил в непоколебимый страх. Потому что каждый раз девушка ожидала удар — Сукуна хватал свой сосуд за длинную косу, наматывал и дергал в сторону. Позвонки трещали, грохотали волны кровавой воды и костяные покои господина — начиналась битва. Рёмену не приходилось даже наполовину выпускать свою силу, это было излишним — он перерубал этой непоседливой девке голову одним точным захватом. Иногда, когда было настроение повеселиться — вспарывал её, запуская когтистые лапы в петли кишечника и... Итадори просыпалась, хваталась за живот, иногда бежала в туалет — блевала желчью и долго плакала. Через всю эту призму желания помогать всем людям и в итоге умереть в одиночестве, страх того, что без сожалений прожить всё же не получится, втискивал пальцы в мозг, и девушка рыдала навзрыд — затем слышалась возня, удары, дверь смежной ванной комнаты распахивалась, и туда залетали напарники, наперебой подхватывая дорогую подругу. Нобара скорее открывала воду из-под крана, убирала медно-рыжие локоны из выбившейся прически и старательно начинала умывать подругу, пока Мегуми, лохматый и засыпающий на ходу, крепко стискивал ее поперёк талии. — Этот урод! — рычала Кугисаки, прикладывая к опухшему от слёз лицу мягкое полотенце, стащенное на ходу из собственной спальни. — Это чертово проклятие! Да я его! На суку вздерну, пусть только покажется! Ух я ему! — Аккуратнее, чемпион, — зевнул Фушигуро, встряхивая затихшую девчонку. Она вздрогнула, слепо щурясь и подрагивая от холодной воды и такого же воздуха — на ночь Годжо всегда заглядывал к ученикам и открывал в общем коридоре окна для проветривания. — Как бы потом платить не пришлось по счетам. — Да без тебя знаю! Давай, полуночник фигов, тащи её в мою комнату. Мегуми фыркал, удобнее перехватывал затихшую Юджи и тащил в комнату к шаману. Итадори смеялась, неловко чесала мокрые кудри после недавней промывки желудка и торопилась к себе в комнату. Но её не пускали к себе ни Нобара, достающая из заначки молочные конфеты, купленные специально по такому случаю, ни тёмная гончая, оставленная Фушигуро "в подарок" — сам он чаще всего шёл дальше спать, завернувшись в уже остывшее одеяло с головой. Пёс покорно стоял на выходе, вилял пушистым хвостом и непонимающе качал головой, но пройти не давал — исполнял наказ хозяина. Спустя час, иногда полтора пёс послушно отходил от двери, провожал Итадори до её собственной комнаты, получал теплое поглаживание за ушами и шёл спать в комнату Мегуми, довольный, что сослужил опять верную службу. Но стоило Юджи закрыть дверь, комната давила собой. Из приоткрытой балконной двери вырывался холодный ветер, по углам ползли мерзкие чёрные тени, а насмехающийся голос вновь взрывался в голове. — Ну как тебе наше позднее рандеву, дружочек? И Итадори вновь начинала дрожать.

***

По истечении почти трёх месяцев, кажется, никто никого не убил. Был наготове, если честно, но ничего серьёзного не произошло. Хотя... с какой стороны посмотреть. Это была суббота, вполне себе свободный день, когда даже Годжо-сенсей затыкал свою кричалку, именуемую ртом, и ехал либо в Токио, либо в Киото, как он называл, веселиться. Иногда ему компанию составляли Кугисаки с второгодками, Фушигуро спал до самого обеда, Итадори обхаживала территорию колледжа, находила что-то новое и интересное и бежала, громко смеясь, будить соседа. Но сейчас... — Эй, дружочек, — послышался противный голос Сукуны в голове, — ну-ка, смена руля. Дай мне кое-что сделать. — Кое-что? — У меня проблемы с речью нынче? — огрызнулся демон. — Да, кое-что. Юджи не поверила своим... эээ... ушам. Он на серьезных щах просит дать право занять тело, чтобы сделать что-то, о чём даже говорить не хочет? Нашёл дуру. — Обойдешься, демонюга, — буркнула девушка, стаскивая темную ленту с вьющихся волос. В ванной стоял удушливый пар, горячая вода плескалась из лейки на кафельные стены просторной душевой. Итадори подвязала волосы в высокий пучок и расстегнула теплую кофту, вытаскивая из небольшого мягкого чемоданчика разноцветные бутыльки с разными гелями и маслами — по большей части их подгоняла ей Кугисаки, полюбившая бегать по разным косметическим магазинам. Часто она находила Юджи, вновь занявшуюся ерундой ("Это не ерунда! Может, мне нравится кормить лягушек?"), тащила её в комнату, а минут через двадцать они уже стояли на станции в ожидании поезда до Токио. — Если ты меня решила игнорировать, дорогуша, я сломаю тебе сегодня ночью ногу, — рот, как всегда, возник на ладони, держащей пеструю банку с кокосовым скрабом. — Давай быстренько! Раз, два — и ты уже у себя в теле! Юджи сконфуженно уставилась на запотевшее зеркало, протерла его холодной ладонью и недоверчиво глянула на свое лицо. Сукуна будто почувствовал настороженный взгляд и возник прямо на щеке, раскрывая один из шрамов в огненный глаз. — Для чего тебе это, черт возьми, когда я собираюсь, наконец-то, помыться? — Без лишних вопросов, дорогуша, давай-давай. Итадори вздохнула, закрывая глаза. Всего минута, только лишь минута... Девушка почувствовала легкое покалывание в кончиках пальцев, голые лодыжки обожгло холодным воздухом, голова закружилась, и, открыв глаза, Итадори поняла, что восседает на горе костей. Тех самых, которые не так уж и давно облюбовал Король проклятий. Сукуна придирчиво оглядел себя в зеркале, вновь очищая запотевшее стекло. Он быстро скинул с себя кофту и майку, стащил непомерно большие спортивные штаны с крепких женских бедер, зацепляя бархатную влажноватую кожу обломанными ногтями, и остался в нижнем белье. Вытянул руки, тщетно рассматривая каждую деталь в плохо видимой поверхности. — Ну дела, — выдохнул Сукуна, зацепляя резинку каких-то шортиков, служащих для Юджи нижним бельем. — Дорогуша, так-то с такими прелестями голой по улице надо ходить. Из какого древнего сундука ты достала эти дранные треники? Патлатый твой дружок подогнал? Итадори внутри насупилась, готовая разнести своего оскорбителя в пух и прах, с сожалением вспоминая, что ничего сделать ему не может. Даже слова сказать — и то тяжело. Они не настолько слиты воедино, чтобы быть абсолютным одним целым, поэтому только Рёмен мог доставать несчастную девчонку своими разговорами в час ночи. — Точно не та с молотком, — между делом продолжил демон, уперев руки в бока, — она слишком следит за собой. Или твой обожаемый сенсей постарался? Пусть себе затолкает в задницу и притащит нормальную юбку. Или кимоно. Дааа, — блаженно усмехнулся демон, стискивая когтистые пальцы на медленно вздымающейся груди, — кимоно без джубана смотрелось бы конфеткой. Я бы спустил этот дорогой шёлк вниз по твоей груди, запустил бы голову под подол и уткнулся бы прямо в... На секунду заглох свет, сердце, кажется, сделало кульбит и встало на место. Итадори недовольно уставилась на себя в зеркало, отмечая нездорово красный румянец по всему лицу. И это не от жара душевого пара. — Извращенец, — зашипела Юджи, обнимая себя. Она почувствовала себя такой грязной, хотя никто чуждый её не касался. — Ты просто чертов извращенец! В голове рокочуще рассмеялись. Сукуна закинул ногу на ногу, уперев ступню в одну из костяшек. — Я демон, дорогуша, — раскатисто расхохотался он. — К слову, очень жадный и очень честный. Так что про кимоно я не врал. Может, примеришь моё? Итадори с ненавистью выключила воду. Помоется как-нибудь попозже, пожалуй.

***

Чем больше Сукуна находился в теле несносной девчонки, несущейся напролом сквозь огонь и проклятия на помощь гражданским и напарникам, тем отчетливее понимал — она без остатка принадлежит ему и никак наоборот. Не он в полной власти Итадори Юджи, которая полгода назад в слепой надежде спасти дорогих ей друзей проглотила страшный артефакт, а она, маленькая лохматая лиса, в полном расположении Короля проклятий. Рёмен не считал нужным говорить ей об этом, как-то уведомить её, что больше жизнь принадлежит не ей одной, потому что считал излишним — когда-нибудь эта девчонка сама поймет. Поймет и примет свою судьбу. Когда-нибудь она поглотит достаточное количество его пальцев и других страшных проклятий, даст демону нужные силы, чтобы отделиться от своего сосуда. Тогда случится страшная резня, страна будет тонуть в кровавых банях, он подчинит себе каждую гадкую и прогнившую душонку, воссядет на трон из костей и удушающего запаха смерти, а рядом будет она, похорошевшая и светящаяся покорностью. Будет глотать все его слова, без лишних напоминаний подавать свою руку для нежного поглаживания, она будет покорна и желанна. Будет на ряду со всеми склонять свою милую головку с рыжими кудрями в почтительном поклоне, хотя Сукуна никогда не будет требовать от Итадори этого; будет служить его сосудом и партнером на всю жизнь; будет ждать его в одной из спален каждую ночь в его треклятом кимоно и, о да, черт возьми, Сукуна будет ползать в ногах и пробираться с головой под дорогие шелка и мягкие ткани, чтобы в очередной раз оклеймить эту женщину, чтобы никто в этой прогнившей войне не смел трогать его лакомый кусочек — ни другие проклятия, ни его верные воины, ни даже сам Годжо Сатору, которого Сукуна, конечно же, повесит первым на потеху остальным шаманам. Итадори Юджи перестанет существовать как личность, она станет принадлежать ему без остатка, это её судьба даже после смерти. — Эй, — зевает девушка, переворачивая страничку манги, — ты как-то подозрительно молчишь в последнее время. Опять занимаешься гадостями? Сукуна не смог подавить жадной улыбки. — Думаю о светлом будущем, дорогуша, — усмехается он, потирая подбородок пальцем. — Такой ответ тебя устроит, дружочек? — Меня бы устроило, если бы ты исчез без моей казни после того, как я съем все твои пальцы. — О, — "казнь". — И правда. Тебе, к слову, не страшно? Итадори уставилась в потолок. Там с правого угла шла неглубокая трещина, штукатурка сыпалась, но все же в этой комнате было что-то родное. Плюшевая собачка, купленная Фушигуро; красивое зеркальце в какой-то оправе в виде серебряной лозы от Нобары; тяжелая, но маленькая статуэтка лягушки от сенсея. Кугисаки не раз порывалась отправить все это барахло в мусорку, но Юджи с боем выгоняла ее. — Умирать — нет, — слышится честное и бесстрашное. — Но жаль оставлять их. Кто будет будить Мегуми, когда меня не станет? — она улыбается, но за этой улыбкой прячется вымученное принятие судьбы, своего конца. Она знала, на что шла, с самого начала. Сукуна ухмыляется. Сегодня этот патлатый с шикигами случайно обнаружил семнадцатый палец. Теперь он ждет ее у Сатору, и останется только три до конца всего. Рёмен облизывается. Этого вполне достаточно, чтобы забрать половину силы сосуда и перевоплотиться наяву со своим телом, хоть еще и немного зависеть от этой рыжей дурехи. Эта девчонка ещё даже не догадывается, какой сладостный момент её ожидает.

***

— И Вы вот так просто всё оставите?! Да как Вы... — Мегуми-кун, — прерывает своего ученика Годжо, поднимая руку. — Так будет лучше. Да, возможно, не для нас, но для Юджи-чан... — За него! — на грани истерики прошипел Фушигуро, стискивая ладони в кулаки. — Вы ничего не сделали, когда Сукуна отделился! Почему Вы не убили его, пока могли?! Вы могли, Годжо-сенсей, Вы могли избавить нас всех от этого! Спасти её! Разве она заслужила?! — кричит парень. — Разве она заслужила... этого... Годжо хлопает Мегуми по плечу, стискивая в ладони куртку. Эх, такой взрослый ребёнок, не видит дальше собственного носа. Разве Итадори не научила его глядеть дальше, чем могут увидеть его собственные глаза? — Смерть Сукуны не дала бы преимуществ никому из нас, Мегуми-кун, — вкрадчиво говорит шаман. — Юджи-чан не отделилась полностью, она всё ещё его внешний сосуд, поэтому её смерть была бы неминуема. Но теперь у неё есть он, и мы можем помочь Итадори не закончить на плахе. Потом и кровью, говорю сразу. Но мы постараемся. Правда, Мегуми-кун? Фушигуро поднимает глаза на сенсея, и Годжо улыбается. Немое согласие. Достойно похвалы, Фушигуро Мегуми, пожалуйста, никогда не сворачивай с той дороги, по которой тебя ведут эти двое. — Она молодец, Мегуми-кун, — шепчет Сатору. — Она подчинила монстра. Шаман молчит, но слова и так излишни — этот ярый неоспоримый факт прохладным воздухом ещё будет месяц витать на территории колледжа. Уже ночью Годжо проводит свой обычный ритуал — навещает своих "детей". Открывает окна в коридоре, заглядывает к уже спящей Нобаре — одеяло, как всегда, на полу, а сама она пускает слюни на подушку. Дверь Мегуми закрыта на замок, сенсей аккуратно стучит по ровной поверхности и слышит тихий скрежет когтей по ту сторону комнаты — гончая честно выполняет свою работу, оберегая хозяина. Сатору улыбается, смотрит на последнюю дверь и всё же решается, приоткрывая. Глаза Сукуны, красные, как пролитая кровь, не моргая, смотрят на шамана, рот оскаливается в утробном рычании, только слюна не капает. Он озлобленно оберегает своё сокровище, лежащее рядом на кровати, сопящее сладко в грудь. Рёмен обнимает ее двумя руками, расположив третью на плоском животе, а четвёртой мягко поглаживая медные кудри. Демон в своей ипостаси ужасает ещё больше. Цербер, не меньше, преданный щенок, покорно сидящий на цепи. Прелесть, что сказать. — Я только проверить, не спеши рвать меня на части, — усмехается шаман, кидая в последний раз взгляд на свою ученицу. Он видит в комнате двоих, но его глаза обсмеивают хозяина, выдавая цифру три. Годжо смеряет живот Юджи ласковым взглядом и запирает дверь. Теперь казнь вряд ли состоится. Им стоит готовиться к войне. Ещё ничего не окончено, и Итадори Юджи придется вновь сделать выбор, решающий всё. Когда-нибудь она обязательно сможет, Годжо не сомневается, а пока... Стоит сообщить Мегуми о ближайшем будущем в роли няньки.