Сквозь тернии к счастью

«Здравствуй, дневник. Жизнь – странная штука. Мне всего тридцать с хвостиком, а выгляжу на все шестьдесят. Нет, вы не подумайте, я не оброс жиром, как был худой и жилистый в двадцать лет, так и остался, но морщины, дряблость кожи и общая усталость присутствуют. Даже в зеркало на себя лишний раз смотреть не хочется. Да я и не смотрю. В последний год жизнь вообще потеряла всякий смысл, превратившись в тусклое и серое одиночество. Особенно тошно по вечерам, так бы и завыл на луну, подражая местным собакам, только я даже выть не умею. Хочешь сказать, что я ною и жалуюсь? Да, именно так, я ною и жалуюсь. Это ведь мой рассказ, имею право, а ты на то и дневник, чтобы все это выслушивать. А можно вообще про написанное сказать – выслушивать? Хотя я не о том хотел сказать… написать. Почему я одинок? Потому что родителей никогда не знал, как и иных родственников, любовь свою так и не встретил, а быть лишь бы с кем, только бы не быть одному – не для меня. Я вообще людей не особо люблю, потому и предпочел посвятить свою жизнь растениям, став одним из лучших ландшафтных дизайнеров области, а может, и страны. Я могу это сказать без ложной скромности. С доказательствами, увы, сложнее. Я не очень люблю путешествовать, особенно на север. Не терплю холода. Даже летом иногда мерзну, поэтому дом с огромным камином – наилюбимейшее место в мире. После сада, естественно. Не могу не похвастаться, но у меня принимается то, что вянет и сохнет у других. Можно сказать, что у меня золотые руки! Или касаемо растений нужно говорить зеленые? Впрочем, не важно. Важно то, что растения меня любят, я люблю их, но счастья это приносит очень немного, а так хочется…» Арсений на мгновение задумался над фразой, а потом, вздохнув, закрыл новоявленный дневник, не дописав даже первую страницу. — Глупо это. И совет глупый. И я — дурак, что занялся этим, — он отодвинулся от стола и развернул кресло так, чтобы видеть сад за окном. Осень красила все в багрянец и золото, но радости на душе не было. Осень он не любил так же, как и зиму, хотя нет, зиму он ненавидел. Может, потому что холод терпеть не мог, а может, потому что зимой его подбросили на порог больницы, ясно дав понять, что этот ребенок родителям был не нужен. Не замерз он тем вечером только чудом. Медсестра вышла по какой-то надобности на крыльцо центрального корпуса (скорее всего, покурить) и увидела ребенка, дремавшего на ступеньках. Взрослых рядом не было и она, покричав немного для порядка, отнесла найденыша в ординаторскую. Врачи, осмотрев малыша, решили, что ему лет пять отроду, но внятно говорить и ходить ребенок не мог, только гукал что-то и ползал на четвереньках. Поэтому все решили, что перед ними так называемый «ребенок-маугли», которым родители совершенно не занимались, и так в его личном деле появилась запись, поставившая клеймо на всю его дальнейшую жизнь: «задержка развития». И его отправили в детский дом для неполноценных детей, как теперь модно говорить — детей с особенностями развития. И в этом, как теперь считал Арсений, ему повезло. У него действительно были некоторые особенности, и если бы не начало девяностых, когда каждый думал о том, как ему выжить, а не оглядывался на окружающих, и не воспитатели, которым хватало забот с другими детьми, так что на него, тихого ребенка, внимания никто не обращал, неизвестно как сложилась бы судьба. Может, он сейчас бы прозябал в каком-нибудь НИИ в качестве подопытного кролика, или вообще разобрали бы уже на «запчасти». Арсений (такое имя, кстати, ему дала та самая медсестра, а фамилию он получил Зимин) и сам не сразу понял, что он не такой как все. Первая странность касалась его волос. В их интернате всех брили под ноль, чтобы не возиться лишний раз со вшами. Тихий ребенок, быстро выучившийся говорить и даже читать, заходился криком, когда наступала пора брить голову, так что держать его приходилось вдвоем, иначе он убегал и прятался. Потом он и сам понял, что сопротивление бесполезно, все равно обкорнают, так еще попадет за то, что прятался, и сладкого на месяц лишат, а сладкое он любил безумно. Много позже, став достаточно взрослым, чтобы ухаживать за собой самому, он начал избегать парикмахерских дней, и волосы пошли в рост. Их цвет, не так бросавшийся в глаза, когда на голове был короткий ёжик, оказался весьма примечательным. Самому Арсению он напоминал цветом тень, падающую на снег в яркий солнечный день. Этакий серо-голубой оттенок, сложно поддающийся описанию. Когда волосы отросли, взрослые стали подозревать, что Арсений их втихаря чем-то красит, ругали его, как-то даже пытались наказать, но доказать нарушение дисциплины не смогли и оставили в покое. Волосы, кстати, отросли до лопаток и на этом рост остановился. Он исправно завязывал их в низкий хвост, втихаря радуясь, что стричься больше не заставляют. И еще одна странность была связана с волосами: на теле они не росли. Вообще. Нигде. Но это он тоже быстро научился скрывать, когда мылся в общих душевых, а потом не перед кем было демонстрировать гладкое тело. Да и Арсения только радовало, что бриться каждый день не приходится. Вторую странность Арсений открыл в себе в четырнадцать лет. Его перевели в школу-интернат, поскольку психиатры признали в нем здорового ребенка. Новичка встретили плохо, а узнав из какого интерната его перевели, начали травить, называя, в лучшем случае, дебилом. Были и драки, и темную ему устраивали, тут и проявилась быстрая регенерация. Синяки сходили в два раза быстрее, чем у других ребят. Царапины и ушибы заживали буквально за одну ночь, а сломанный нос сросся сам всего за несколько часов, и даже никакого искривления не осталось. Арсений, конечно, поизображал из себя побитого и больного, иначе ему еще всыпали бы, но выводы сделал, и как только кто-то из школьных учителей придумал заниматься с сиротами самбо, записался на курсы в первых рядах. Увы, кружок по самбо просуществовал чуть больше года, и многому научить не успели, но все же некоторые полезные навыки Арсений получил, и уже не так боялся вступать с противником в схватку, даже если он, противник, был не один. Третья особенность проявилась в выпускном классе, когда их, старшеклассников, начали выгонять на «полевые работы». Нужно было обкапывать деревья вокруг школы, косить траву, подрезать кусты, сажать цветы. Все ребята буквально стонали, беря в руки инструменты, а вот Арсений душой отдыхал среди растений. И те цветы, что высаживал он, росли и расцветали намного быстрее. Кроме него этого никто не заметил, но свои выводы Арсений сделал. По окончании интерната ему выделили маленькую комнатку в коммуналке, но Арсений в ней не задержался, продал и использовал эти деньги на учебу, о чем никогда не пожалел. Да, было тяжело, он учился и работал в ночные смены, берясь за все, что бы ему ни предложили, кроме криминала, но к концу учебы его заметили. Дипломная работа по проектированию парка не пропала даром, её Арсений воплотил в жизнь на приусадебном участке одного из местных нуворишей, за что получил солидное вознаграждение и рекомендации среди таких же богатых снобов, изображавших приличных людей и пытающихся отмазаться от мира криминала. Вскоре Арсений перестал считать копейки, начал нормально питаться, а потом и квартиру смог себе купить в самом южном городе страны. Здесь зимы не были тропическим раем, но все же таких морозов, как в центральной части, не случалось. Заимев небольшую квартирку, требующую ремонта, Арсений был счастлив. Он считал это только началом, так оно и получилось. Среди своего окружения он вскоре прослыл человеком экстраординарным, в первую очередь из-за волос, с возрастом еще немного посветлевших, и теперь они были скорее голубые, чем серые. Кое-кто называл его метросексуалом, кое-кто поговаривал о его нетрадиционной ориентации, но на все намеки от мужиков он отвечал неизменным ударом в челюсть или глаз (куда доставал), ни с кем шашни на людях не крутил, и все разговоры о его «голубизне» постепенно утихли. К счастью, девяностые и нулевые благополучно минули, нетрадиционщики стали появляться все чаще, в некоторых профессиях это было даже модно, и Арсений в их ряды вполне вписывался. Он проектировал сады, мини парки, зимние сады, получал за это хорошие деньги и вкладывал их в собственное дело. Сильно не наглел, цены не заламывал, но работал на совесть, что отмечали все работодатели, рекомендуя его своим знакомым, и клиентская база у Арсения была обширна и богата. Но «птица счастья» к нему так и не прилетела. На все попытки залезть в постель к богатому и красивому ландшафтному дизайнеру Арсений отвечал настоящим «пофигизмом», за ним закрепилась слава ледышки, обиженные распускали слухи об импотенции, только ему было все равно, кто и что о нем болтал. И все бы ничего, но Арсений заметил, что он начал стремительно стареть. В двадцать лет ему мало кто дал бы меньше тридцати, в двадцать пять выглядел на все сорок, а в тридцать начал напоминать шестидесятилетнего, пусть и спортивного, но все же… Это пугало. Арсений понимал, что если так пойдет и дальше, то в сорок он будет глубоким стариком, если вообще доживет до сорока. И тогда он начал искать информацию о раннем старении: как, от чего, чем лечить, и практически впал в уныние, так что ему порекомендовали обратиться к психологу. Арсений сначала пофыркал: «Хорошо хоть не к психиатру», а потом все же пошел. Пять раз ходил, пока не понял, что только деньги зря выбрасывает, потому что раскрыться полностью перед чужим человеком не может, да и не хочет. Единственный более-менее дельный совет психолога касался дневника, которому можно было излить свои беды, но едва начав, Арсений понял, что и это не для него. Глупо это, писать на тетрадном листике свои жалобы на жизнь, а потом трястись над ним, чтобы никто чужой не влез и не прочитал. Тогда спалить легче. А еще легче вообще не писать. Арсений еще немного поглазел на осенние деревья и осознал, что если срочно не отправится хоть куда-нибудь – точно завоет. Одевался он быстро, но тепло. Из дома вышел и… остановился, размышляя куда пойти. Мимо неспешно проехал соседский автомобиль и притормозил. Стекло с водительской стороны опустилось, и радостно улыбающийся сосед выглянул, поздоровавшись. — Подвезти? Мы в парк едем на ярмарку. Аттракционы и все такое… Оценив интересное предложение, Арсений с детства на аттракционах не был, и, подумав немного, согласился. Жена соседа сидела сзади с двумя детьми восьми и десяти лет, место рядом с водителем оказалось свободным. Машинально поблагодарив за предложение, Арсений сел в машину, и они поехали. Только прибыв на место, он понял, что явился на ярмарку без денег. Делать было нечего, просить в долг он не собирался, обратно сразу же ехать — глупо, Арсений пошел гулять просто так, поглядывая на веселящихся людей. Посреди парка располагалось небольшое озеро, по которому сновали маленькие лодочки. Арсений остановился у воды, прислонившись к невысокому заборчику, вдыхая запах осенних листьев и жарящихся неподалеку шашлыков. Он как раз думал, куда бы ему еще пойти, когда сзади раздался скрипучий старческий голос: — Ты не из этого мира, поэтому он тебя и высасывает. — Что? — Арсений оглянулся и застыл пораженный. Позади него стояла цыганка. Настоящая древняя цыганка с крючковатым носом, седыми волосами, выбившимися из-под черного платка, черное платье имело широкую юбку, яркий алый платок заменял пояс, а на шее и груди поблескивало многорядное монисто. Она курила трубку. Да, самую настоящую трубку. — Не твой, говорю, это мир. Уходить тебе отсюда надо, если жить хочешь. — Куда же мне уходить? — поинтересовался Арсений, не сводя с цыганки удивленного взгляда, а та попыхивала трубочкой и кривила рот в улыбке, сверкая черными, как крыло ворона глазами. Арсений даже поймал себя на мысли, что ворона на плече ей точно не хватает. Этакая классическая ведьма. — В свой мир. Лунный мост выведет, не сомневайся. Не всякий по нему пройти может, но ты пройдешь. — Эм, а что за мост? Где он? — Арсений от её пронзительного взгляда почувствовал холодок, пробежавший по спине, и сунул руки в карманы. — Завтра ночью иди на озеро, которое рядом с твоим домом. Как взойдет полная луна, на воде появится мост из лунного света. По нему и ступай. Да вещей с собой не бери, лишние они. Любой путь начинается с первого шага, главное, правильно его сделать. Как под ногами почувствуешь твердую землю, так и шагай вперед, судьба тебя сама дальше поведет. Только запомни, — цыганка ткнула ему в грудь узловатым тонким пальцем с черным ногтем, — просто так ничего не дается. Путь к успеху не бывает легким, преодолеешь все трудности, получишь настоящую награду — любовь. Закончив говорить, цыганка так и осталась стоять, глядя на Арсения, пока тот не сообразил, чего она ждет. — Денег с собой нет, но вот, — он снял с себя дорогие часы и протянул цыганке, — возьмите. Та, ни слова не сказав, ловко выхватила часы из его пальцев и глянула за спину Арсению. Он оглянулся, ожидая увидеть кого-то подкрадывающегося к нему сзади, но там никого не оказалось, повернулся к цыганке, желая задать еще пару вопросов, – её уже не было. Маленькая набережная была пуста, и только ветер гнал листья к воде, словно желая смыть с них краски осени, раз дождям это не удалось. Арсений мог бы подумать, что все это бред, галлюцинация на фоне нервного расстройства, но часов на запястье не было. Домой он добрался на такси. Мужчина согласился подождать, пока ему вынесут деньги, и получив оплату, укатил, пожелав Арсению всего самого наилучшего. Тот махнул рукой в сторону отъезжавшего автомобиля, но домой возвращаться не стал, а направился к озеру. Озеро было маленькое, располагалось неподалеку от коттеджного поселка, в котором жил Арсений. Несколько раз его пытался приХватизировать кто-нибудь из местных богачей, запрудить рыбой и брать деньги за рыбалку, но все складывалось так, что озеро по-прежнему оставалось общим. Названия у него не было, озеро и озеро, но все знали, о чем идет речь. Вокруг было красиво, яркие деревья отражались в воде, радуя глаз красками. Арсений обошел озеро по берегу, разглядывая окрестности. Ничего нового он не увидел, но отчего-то в душе крепла уверенность в том, что слова цыганки не были ложью. Осталось только дождаться полнолуния и… — Любой путь начинается с первого шага, — повторял Арсений, бродя по берегу озера. Надо ли говорить, что на следующую ночь он был на месте, с нетерпением поглядывая вокруг. Он понятия не имел, что за лунный мост имела в виду цыганка, но с трепетом ожидал появления ночного светила. Когда луна появилась на небе, Арсений уже весь извелся, да и холод пробирал до самого нутра. — Лунный мост. Лунный мост, — бормотал Арсений, оглядываясь, его взгляд упал на воду. Дорожка из лунного света блестела серебром, соединяя берега. — Лунный мост! Арсений подошел к озеру, к месту, откуда начиналась лунная дорожка, и остановился, едва ботинки коснулись воды. Сделать следующий шаг было страшно. Страшно, что под ногами хлюпнет вода и потечет в ботинки, такая холодная, такая… Сделав глубокий вдох, Арсений закрыл глаза, вспоминая слова цыганки. — Получится. У меня получится. Он сделал первый шаг, помедлил, потом еще и еще один. Вода под ногами хлюпала, но не более того. С каждым шагом он шел все быстрее и быстрее, пока вдруг не понял, что шлепанья по воде больше не слышит, зато ноги начали увязать в чем-то, а еще в куртке с меховым воротником стало жарко. Арсений открыл глаза и зажмурился, настолько ярко светило солнце, заливая огненным сиянием желтые пески. Арсений огляделся, но насколько хватало глаз был только песок, золотые барханы вздымались до самого горизонта, а жаркое солнце пекло, повиснув огненным шаром над самой головой. — Песок, песок, кругом песок, — пробормотал Арсений, размышляя, что делать дальше. Теплые вещи бросать было нельзя, насколько он помнил из школьных уроков, ночью в пустыне бывали даже заморозки, да и ботинки снимать опасно, вдруг змеи или скорпионы, а вот раздеться стоило. — И как там говорила старая ведьма? Шагай вперед, судьба сама доведет? Арсений оглянулся, выискивая свои следы. Они, как ни странно, были. Всего десяток следов на песке, взявшихся словно из ниоткуда, да и те заметали песчинки, гонимые несильным ветром. Определившись с направлением, Арсений скинул лишнюю одежду, увязав её кое-как, закинул на плечо и пошагал вперед, сожалея только об одном: воды с собой не взял, а пить очень хотелось.