Минуту на объятья.

— Блядь, я тебя захуярю. — Да пожалуйста. Утро началось, как обычно, ужасно: Ваня же просто готовил еду детям и вожатым, исполняя свой долг, нет нахуй, этот придурок пришел и доебался, и теперь вместо приятный атмосферы по кухне летают помидоры и только вымытые старые вилки. Вообще, Роман сам не хотел раздражаться, это вышло само собой, и, возможно, если бы не его злость, они с Ваней могли быть хорошими приятелями. Но, как только повар пытается делать что-то хорошее, Рома, друг одного из вожатых, сразу начинает искать подвох, и уверенный в том, что он есть, ругается на Ивана, на себя, на всех. Порой ему казалось, что единственный человек, который его понимает — Андрей, его лучший друг, знающий, чем вызвано такое поведение в сторону работников лагеря 'Комета', а особенно ебаного Ивана, любимца всех сотрудников. За что его вообще любят? Такой себе, смазливый добряк, да к тому же пидор, мерзость. Если женщин ещё можно как-то понять, ну они же такие девочки-девочки, что с них, то мужиков он не понимал вообще, ну честно. И, кидая горячую тарелку каши прямо в ебало противнику, он все же понимает, что на размышления нет времени, надо же помогать Андрею будить детишек, чтоб их, лучше бы не просыпались вообще. –Если ты думаешь, что мне тебя жаль–пососи, я оставляю тебя в покое, лишь потому что уже девять часов и мне нужно к детям. –Похуй вообще, вали уже. — нихуя не похуй. Ваня сам от себя не скрывал, что ему нравились такие разборки, это хотя бы весело и можно скоротать время за готовкой, правда, веселье заканчивается ровно на том моменте, когда в него летят еда и острые вещи. Ну ничего, осталось подождать всего смену, и все закончится. — Ты это, на каком месте сидишь? В чай тебе харкнуть больно хочется. –Да иди ты нахуй. Обменявшись напоследок парой ласковых, парни все же оторвались от перепалки и приступили к своим делам. Роман, конечно, до сих пор не был в восторге от сегодняшнего дня, но все же пошел будить своего друга-сову. –Блять, вставать собираешься? — спокойно проговорил парень, войдя в вожатскую комнату. Сам он вожатым, конечно, не был, но просто не мог упустить такую возможность, так что иногда он даже заменял их. –Ага, доброе. Хули злой такой опять? — Андрей, судя по всему, даже не собирался просыпаться раньше обеда, но зная, что его друг может вытворить в злости, решил потакать его желаниям. –Ай. — вытряхивая из рюкзака металлические банки пива, отмахнулся от ответа. –Повар твой опять, да? –Да пошёл он нахуй, а? Заебал уже, 'О, Рома-хуема', 'Как дела, гомогей', 'О, спать пошел? С Андрюшкой спишь, да? Удачи'. Он реально долбаёб или забывает, что я не пидор? — Блять, Ромашка, успокойся. Тебя бесит то, что он по мужикам, да? Чем-то твоему, гомо-люди отличаются от гетеро? –Нахуй иди со своими ромашками. Дети твои там не переебались ещё? — не желая разводить новый пиздеж, 'цветочек' сменил тему, и вовремя. –Блять, дети. — иногда Рома думает, как бы его друг был без него? Он, конечно, дохуя умный, но иногда со своим толерантным помешательством так бесит. Нахуя пытаться любить всех, даже если человек–долбоеб? Это ему было невъебически непонятно. Направившись в мужской коридор, с полной готовностью разъебашить всех за минуту Роман открывает первую попавшуюся дверь и рявкает что-то похожее на «дброе, на зрядку». Закончив с детьми, он опять отправился в вожатскую комнату пить пиво, временами думая над своими чувствами. Он, конечно, ненавидит Ивана, презирает его, но в сердце зарождалось что-то ещё, помимо желания въебать. — Зависть. — когда-то подсказал ему друг. Ну конечно, ему же дохуя чем гордиться. Смазливый педик, готовящий за женщин, так миленько улыбающийся всем, кого видит. Мерзость. — Бля, чел, я с тебя хуею. Как можно одновременно презирать женщин и быть натуралом? Проблема в том, что он презирал не женщин, а влечение к ним: проще говоря, любовь. Он ненавидел все эти милые штуки и вообще не понимал, как люди могут сосаться, обниматься, ебаться по любви? Впрочем, он не понимал вообще ничего, что так боготворят другие, чтоб их, развелись тут любовнички. Сквозь стенку послышались громкие стоны четвертого отряда, по которым сразу можно было понять, что сегодня от хуевой тучи спортивных мероприятий не отвяжется никто. Роман усмехнулся через банку и мысленно посочувствовал ненавистным детям: спортивный вожатый, это, конечно, хорошо, но если этот вожатый ещё и физрук в школе–это пиздец. *** Проснулся этот кулёма ближе к семи вечера, когда мальчики ещё ужинали, а девочки сбегали со столовой, чтобы успеть подобрать наряд и макияж на дискотеку. Разбудил его не мобильный телефон, не крики и даже не 'Блять, да ты заебал на моей кровати целыми днями дрыхнуть', а одна из таких девочек, забирающая телефон с зарядки. Почувствовав, что она разбудила взрослого парня, она медленно с испугом повернулась, и, не увидев отрицательных эмоций, затараторила: –Ой, Роман, здравствуйте! Извините, пожалуйста, что разбудила, мне нужно было забрать телефон с зарядки. А не хотели бы вы… –Я не хочу знакомиться. Заметно погрустнев и выкинув смущенное 'ладно' девочка тихо ушла из вожатской, а Роман злодарно улыбнулся, чувствуя себя самым беспощадным существом на земле. Что же, ему выпал прекрасный шанс посмотреть на танцы маленьких детишек, на девичьи слёзы, когда на медляк их никто не приглашал, на Андрея, приглашающего тех самых одиноких девочек, и просто попить пива, любуясь на звёзды под уёбищную музыку. Подойдя к зеркалу, он попытался расчесать свои прекрасные кудри (пиздецки невыносимые кудри, никому, блять, таких бы не пожелал), завязал хвостик, решив, что нахуй все это, накинул свой любимый полосатый свитер, налил пива в бутылку из-под колы и пошел на свое любимое место около бордюра, где сохранялся баланс тихой/громкой музыки и обычно-то никого не было: ты видишь всех, а тебя не видит никто. Ну, кроме маленьких девочек, желающих познакомиться. Что же, Дискотека Не состоялась. Пошел ужаснейший ливень, хотя весь день вроде как светило солнце. Люди посыпались в корпуса, диджеи заносили колонки в столовую, кто-то застрял на выходе из главного здания, а было, впрочем, не так уж и тепло. Ужасно, мокро, мерзость. Как Иван. Блять, при чем тут Иван? А сам Рома, в общем-то, и не собирался никуда бежать: целый день он проспал, а ночью-то что делать? Правильно, гулять по ночному лагерю, думать мысли и пить пиво. В общем-то, так оно и получилось: дождь закончился почти что вровень после отбоя, и можно было отправиться на прогулку, к бассейну, например. Сев там на бортик и открыв наконец-то пиво, он решил додумать утренние размышления. С одной стороны, да, он ненавидит повара и это вроде как взаимно: он же баба, готовит, любит мужиков, миленько общается с детьми. Но с другой стороны, если посудить правильно, возможно, он не так уж и сильно его ненавидел: при его виде в сердце зарождалась не только ненависть, а, что ли… Восхищение? Да, ведь он не стесняется себя, его любит весь лагерь, он постоянно всем улыбается, и, в конце концов, не такой злой, как сам Роман. Иногда в голове мелькало даже то, что он бы хотел дружить с Ваней, но он быстро отвергал эти мысли. За те десять дней, что он тут пробыл, он пиздецки привязался к повару, но лишь как к врагу. Ему нравилось с ним ругаться, нравилось закидывать его едой и посудой, но вместе с этим просыпалась какая-то блядская жалость, словно бы не хотелось этого делать. Но эти мысли тоже были успешно отвержены и он пришёл к выводу, что Иван ему никто, кроме как игрушки для ругани. А вот, кстати, и он. Так, стоп. –Пиздец, ты тут что забыл? Ночь на дворе, иди спать, ало. –Мгм, и тебе добрый вечер. — Иван сел на бортик, метра на два от Ромы. — Если честно, я не хочу сейчас с тобой ругаться, я вообще гулял. –Я вообще-то тоже, — 'но благодаря тебе прогулка испорчена' почему-то не было сказано. — Пиво будешь? –Опять ты со своим пивом. — Иван тряхнул своими уродскими (божественными, прекрасными, ошеломительными!) кудряшками и недоверчиво смерил взглядом бутылку. — Там отрава? Роман громко рассмеялся, так, что, если бы тут были дети, они бы собрались вокруг него и уже не предлагали познакомиться, а вызывали бы психбольницу. Впервые Иван видел его таким: смеющимся правда, от души, по-доброму, и от этого его самого тянуло улыбаться. –Нету там отравы, пей уже. — всё ещё посмеиваясь, предложил друг. Друг? –Спасибо, хах. Так они и сидели, пили пиво из одной бутылки, разговаривали, смотрели на звёзды, опять разговаривали и громко смеялись. Всё ещё Рома ловил себя на мысли, что это как-то по пидорски, но ему уже было всё равно. Он правда был рад наладившимся отношениям, и тому, что он мог появляться в столовой не с летящим в ебло овощем, а с доброй улыбкой. В один момент показалось даже, что ему нравится такая компания: Иван оказался не таким уж плохим человеком, он умел шутить, слушал mcr, носил объемные свитера и, что главное — он совсем не смазливый гей, а нормальный пацан, точно такой же, как сам Роман: все чаще и чаще он замечал, что их мнения и вкусы сходятся, поэтому почти все это время они трындели о музыке, фильмах, знаменитостях и пиве. Но наступило ебаное утро, и всем нужно было расходиться по своим работам. Сраные дети. –Андрюш, доброе утро, как дела? Вставай и буди своих прекрасных детей! — с этими словами Рома упал на кровать (свою кровать! достижение), закрыл глаза и расплылся в улыбке. –Ты пьян? –Не знаю, но настроение просто такое хорошее. Я половину банки всего выпил, честно. — так же улыбаясь и глядя в потолок, произнес кудряш. –Ты пьян. –уверенно заявил он, –Давай-ка проспись, друг мой ночной, вечером расскажешь, что случилось. — Андрей правда не верил, что у Романа хорошее настроение просто так, что-то по-любому случилось. И это не от пива. Пропала всего одна банка. Проверял. Встретили его счастливые визги счастливых детей, знающих, что сегодня воскресенье, а значит, спортивных мероприятий не будет вообще никаких. Ну, может совсем немножко. –Андрей Васильевич, а мы точно сегодня никуда не пойдем? Ну, на улицу, в волейбол? –А ты поиграть хочешь, да? Ну, может, сходим, сыграем на выбор с кем-нибудь. –Ура! Спасибо вам! — с этими словами девочка убежала к себе в комнату. Вожатый подошёл поближе к комнате подтвердить свои догадки. Визжит. Хах, понятно, сегодня точно будет весело. Проверив ещё раз спящего друга, он искренне за него радовался: его уже давно не было видно таким счастливым в, можно сказать, трезвом состоянии, после того, что произошло относительно недавно.