Пока-пока, Кихёни!

1. Минхёк как кот растягивается на диване, кладя голову Кихёну на колени и не видя ничего за недавно покрашенными волосами. — И всё равно это самая идиотская идея, которую я когда-либо слышал. Тупой и ещё тупее. — Эй, что ты хочешь этим сказать? Чангюн, сидящий на полу и занятый намазыванием чёрного лака на ногти, поднимает на него глаза, полные притворной обиды. Минхёк, даже не обратив на него внимания, упирается ногами в мягкий живот Кихёна. — Это было тупо как в том году, так и в этом. И в следующем году будет так же тупо. — Кажется, я понял. Кихён сгребает ноги Минхёка и, сбросив с себя, притягивает колени к груди. Друг просто приподнимается и суёт замёрзшие ноги ему под задницу — удобно, как ни странно. Кихён вдруг вспоминает, что они собирались сделать что-то прежде, чем уселись вокруг примятого дивана. Им хорошо вот так, из окна льётся дневной свет, и обогреватель работает на полную. Снег, может, где-то и падает, но у них в гостиной прямо сейчас настоящее лето, и Кихёну так хорошо. Или было бы хорошо, если б Минхёк не старался испортить его настроение. — Не думаю. Пока что ты не отказался от этого идиотизма. Кихён закатывает глаза, думая, помог бы Чангюн спрятать тело, если Кихён задушит Минхёка той самой подушкой, на которой тот сидит. — Что такого ужасного в том, чтоб целовать кого-то на Новый год? — Да ничего. Ужасно то, то это его бывший. — Мы друзья. Мы договорились. — Звучит так, будто вы мафиозники. Никто не дружит со своими бывшими. Ты не можешь дружить с тем, кто до этого тебе сосал и пердел в твоей кровати. Это просто отговорка, которую ты придумал, чтоб не признаваться себе, что всё ещё влюблён в него. — Я не влюблён. — Ещё как влюблён. Это ж Хосок. В него все немножечко влюблены. Это сложно отрицать. Все хоть немножечко влюблены в Ли Хосока, и это факт. Либо влюблён, либо хочет его, либо всё сразу — Кихён думает, что это из-за его огромных мышц, но что-то подсказывает, что дело немного в другом. Хосок слишком милый. Слишком хороший, и ненавидеть его это словно бить щенка. — Ладно, я всё ещё люблю его, но только как друга. Минхёк открывает рот, и Кихён готов уложить его независимо от того, что сейчас вылетит из его зияющей пасти, но его прерывает входная дверь, впустившая замёрзшего Чжухона. Он сбрасывает ботинки, стряхивает с себя пальто и невозмутимо смотрит в их сторону. — Ребят, чё за хуйня? Мы собирались всё украшать. Ах, точно, думает Кихён. Точно. Праздник. Их главная проблема. — Мы украшаем. Минхёк указывает себе за спину, на буквы, которые он прилепил к стене, и полусдутые печальные шарики по бокам. — С Новым годо.? А что произошло с М? Вы нахуй надо мной издеваетесь? Вытянув шею, Минхёк окидывает взглядом свой шедевр. — А я без понятия. Клянусь, она была там. — И что случилось? Она отрастила маленькие ножки и спланировала побег? Чангюн фыркает, отрываясь от работы, растопыривает пальцы и машет ими как веером. — Всё нормально, Чжухон, никто не заметит. — Никто не заметит «С Новым годо», эти огромные блестящие буквы? И почему шарики такие странные? — Потому что мы с Минхёком пожрали гелия. — Вы что сделали?.. — Покушали гелия. Ну, понимаешь… чтобы были голоса как у хомячков. — Но зачем… — Потому что весело? Я только что сказал. Чжухон отправляет страдальческий взгляд в сторону Кихёна, а тот безнадёжно пожимает плечами. Его-то не было при крушении шариков. Но он видел видосики. Чангюн прав — это довольно смешно. Никакой реакции не последовало, и ссора началась заново. Кихён окидывает друзей взглядом, и слова Минхёка опять проносятся в его голове. «Ты всё ещё влюблён в него». Кихён потратил столько драгоценных часов, чтобы доказать себе, что он уже действительно не влюблён в своего бывшего и что ничего не изменится из-за каких-то идиотов, которые не могут даже нормально прилепить «С Новым годом». — Можем просто вырезать М из фольги. Чжухон отрывается от попытки задушить Чангюна, и его лицо озаряется. — Если в этом доме и остался кто-то умный, то это ты. Кихён не уверен в этом. Кихён в последнее время не считает себя умным. С недавних пор. Но он пожимает плечами, поднимаясь на поиски фольги для буквы М. 2. Как Кихён не отнекивается, такое всё же иногда происходит. Он потягивает дрянное пиво, прислонившись к стене, и разговаривает с удивительно интересным первокурсником, у которого глаза загораются, лишь только открывается дверь. Кихён тоже глядит в ту сторону, потому что почему нет, и в помещение входит Хосок. Хосок собственной персоной, в тонких джинсах и обтягивающем свитере, прилипающем к торсу. И да, он хорош — это просто бесполезно отрицать. Кихён разрешает себе поглядеть пару секунд, но у него ещё есть компания, и он вообще-то хороший мальчик, поэтому снова переводит взгляд на первокурсника и смеётся вместе с ним над глупой шуткой. Так всё и тянется до тех пор, пока Кихён не замечает Минхёка, идущего от входа прямо к ним, — все вымученные жесты и улыбки, и что-то наверняка не так, раз блондин старательно делает вид, что всё замечательно.Поэтому Кихён снова смотрит туда и замечает его, высокого благоухающего парня, висящего у Хосока на руке. — Кихён! Ты мне срочно нужен на кухне, пошли, двигайся! — Минхёк, что… Рука сжимает его запястье как тиски, и Кихён волей-неволей волочится на кухню, где растрёпанный Чжухон пытается отобрать у Чангюна все бутылки, которые тот хватает своими хваткими эмовскими руками. — Ну что! Классная туса. Кихён переглядывается с Минхёком, который уже оставил на его запястье красные пятна своей клешнёй. — Я его видел, Минхёк. Их. Минхёк замечает, как друг сразу сдулся, и это почти смешно — то, как его плечи опускаются и улыбка исчезает. — И… как ты? — А как я должен быть? — Ну, у вас же… у вас же договор. Поцелуй в полночь и всё вот это. Редко увидишь Минхёка таким взволнованным и неуверенным, и Кихён думает, что же будет, если он оторвётся от своего одинокого, жалкого, грустного друга, который вцепился в своего бывшего, будто он последний мужчина на Земле. Может, Минхёки оторвётся. — Мне же не может быть всё равно? У него все классно, он это заслужил. И, думаю, наш договор работал до тех пор, пока кто-нибудь не нашёл бы себе пару. Я рад за него. Я хотел просто поздороваться. Всё нормально. И, выйдя из кухни, Кихён думает, что стоит хоть когда-нибудь начать верить в свои же слова. Но ему нужно жить как-то, иначе он просто не вывезет, и он это прекрасно понимает, поэтому продолжает это шоу и оглядывает толпу в поисках Хосока и кого бы там ни было, с кем он пришёл. Всё нормально. Реально, было нормально до какого-то момента. Пока он не увидел их, обнимающихся на старом примятом диване, на котором Кихён три часа назад сам сидел, наблюдая за тем, как Чангюн красит ногти, чувствуя замёрзшие ноги Минхёка под своей жопой. Кихён пялится на уродливую надпись с М из фольги и вдруг начинает смеяться. Это уже походит на истерику, но он е может остановиться, правда не может, пока Хосок не поднимает на него глаза. Тогда Кихён ухмыляется и машет ему рукой как идиот, зная, что сейчас он подойдёт познакомить его со своим парнем, потому что друзья, лучшие друзья, и Кихён должен быть рад за него. Но Кихён устал, так устал, и он готов сейчас заплакать, но машет рукой и выдавливает улыбку, прекрасно понимая, что Хосок знает его слишком хорошо и увидит в ней фальшь. Но Кихён старается изо всех сил, пусть этого и недостаточно. Он сбегает прежде, чем Хосок успевает поднять задницу с дивана. 3. На крыше, к счастью, никого. Наверное, потому что здесь пипец как холодно, и Кихён рукавами расчищает снег с ящиков, что лежат возле двери. Он садится, стукнув головой об стену, и дрожь проходится вдоль позвоночника.Пальцы уже подрагивают, и Кихён мечтает здесь умереть. «Слишком жалок, чтобы жить», будет написано на его надгробии. Он снова хохочет, прерываясь на кашель, когда лёгкие наполняются холодным воздухом. — У тебя уже туберкулёз? Кихён резко, с болью поворачивает голову к двери, которая открылась совсем не слышно, и Минхёк, укутанный так, что уже не похож на человека, бросает Кихёну его пальто. — Чё ты, блять, тут делаешь? Я думал, всё норм. — Я соврал. — Ага, я понял. Минхёк фыркает, но смотрит совсем беззлобно. Он шаркает как обдолбанный пингвин в поисках тепла и садится рядом с Кихёном, согревая руки у рта. — Не хочешь ли уточнить, почему мы морозим здесь жопы? — Ты был прав. Я всё ещё люблю его. Не как друга — это всё хуета. Люблю по-настоящему. Минхёк не злорадствует, как обычно делал, услышав что-то подобное. Что-то в его лице даёт Кихёну понять, что сейчас он готов сделать многое. Минхёк обвивает его плечи слишком тёплой цепкой рукой. Кихён не хочет, чтоб его жалели, он хочет избавиться от своего сердца. — Прости. — За что? По-моему, ты ничего не сделал. — Мы не должны были его пускать. Это так подло — приводить кого-то, зная, что ты будешь здесь… блядство. Петушиное представление. Пошли выбьем всю дурь из него и го тупого парня. Кихён фыркает, но присутствие Минхёка уже не так неприятно. — Он тебя переломит как тростинку. — Может быть. Это будет самая славная смерть, о которой можно только мечтать. — Ты пьяный? — Немножко разве что. Новый год ведь. А ведь действительно, думает Кихён, уже канун Нового года, а он дуется на крыше, замерзая до смерти, слушая ужасную музыку и смех, доносящийся снизу. Минхёк прижимается ближе, сплетая их пальцы, и Кихён кладёт голову на его плечо. — Всё будет хорошо? — Да. Всё в порядке. Ситуация не совсем безвыходная. — Мы можем вернуться и напиться. Ты не можешь позволить какому-то дебилу испортить свой праздник. — Хосок не дебил. — Одну ночь в году. Одну ночь в году Ли Хосока можно называть дебилом. Не запрещай мне. Кихён смеётся снова, и Минхёк сжимает его в руках. Всё оказалось не так уж плохо. Ночь ясная, и звёзды светят ярко, снежинки поблёскивают под луной. Минхёк тёплый, тёплый и бесконечно заботливый, и, несмотря на его отвратительный характер, Кихён правда любит его и, может, сможет сохранить своё сердце ещё на чуть-чуть. — Ладно, хорошо. Пошли танцевать. — Как бляди. Я хочу всё разнести. — Так и быть. Будем самыми ужасными. Минхёк подпрыгивает в победном жесте и бормочет что-то про мыльную оперу. Он не отпускает руки Кихёна, пока они не спускаются и не выпивают чего-то, сильно отдающего водкой. Кихён опустошает одним глотком, заказывает ещё, снова опустошает, и лишь потом позволяет Минхёку утащить себя на танцпол. Несложно было понять, что Минхёк имел ввиду под разносящим танцем. Всё как в приятном тумане, и Кихён хочет надеяться, что это Минхёк трётся о его член, а, впрочем, уже всё равно. Пускай. Кихён позволяет музыке и крепкому алкоголю наполнить душу. Он в порядке, в полном, он смеётся, когда кто-то целует его в щёку, он хватает руку с накрашенными ногтями и прижимает к своей груди, крича какой-то бред про сердце, спотыкается несколько раз и в конце концов падает на кого-то, кто хватает его и разворачивает к себе. Он слышит смех, и ему всё нравится, он замечает знакомые ямочки, и они нравятся ему тоже, раз он целует их и слышит визги. Кто-то ставит «Танцующую королеву», ему подходит эта песня, и он орёт слова вместе с остальными, пока кто-то не перекрикивает их — скоро полночь! Пять, четыре, кто-то берёт его за руку, три, он выпрямляется и смотрит в тёмные глаза, которые знают его слишком хорошо, два, голос, «У нас был договор», один, и поцелуй, все вокруг хлопают, поцелуй, кто-то целует его; кто-то, кого он хорошо знает, кого он любит, и он тает в сильных руках, углубляя поцелуй, зная, что на вкус он, наверное, отвратителен, он потный, пьяный и резкий, но это лучший поцелуй, лучший на свете, а потом, потом ничего. 4. — Я даже не думал, что можно отрубиться во время поцелуя. Ты просто чемпион. Кихён открывает глаза и тут же жалеет об этом. Он взвывает, сжимая глаза руками. — Что произошло? — Ты упал в обморок как в средневековье. Прямо посреди гостиной. Пуф! — и всё! Пока-пока, Кихёни! Кихён выглядывает из-под рук одним глазом. На него смотрит Минхёк, ухмыляясь той ухмылкой, за которую ему надо бы отрезать голову. Кихён представляет, как его голова отрывается и катится под кровать, на которой он сейчас лежит. — Отлично. — Всё так и было. Ты заставил всех запаниковать. Особенно Чангюна. И Хосока. От одного упоминания о Хосоке Кихёна скручивает, и сердце сжимается. В груди словно сидела глупая собака и махала хвостом, хотя это и может его убить. А может, Кихён просто слишком драматичный. — Этот уебан поцеловал меня. — В точку. — На виду у всех. — Да. — На глазах у своего парня. — Похоже на то. — Чего? — Оказалось, это не его парень. Это заявление стоит того, чтобы открыть оба глаза, что Кихён и делает, приподнимаясь на локтях. Сердце от этого простого движения подпрыгивает к горлу, и это связано уже с алкоголем, плещущемся в желудке. — Но… они обнимались. — Ты имеешь в виду, Хосок обнял его в чувствах, потому что этот парень стоял рядом? — Ну да. — Ну да. Кихён уверен, что молчание между ними что-то значит, но он сконцентрирован только на том, чтобы удержаться и не блевануть. Он не хотел ничего расшифровывать и просто спросил: — И что сейчас творится? — Не знаю. Все ушли, потому что уже пиздец как поздно. Но он, наверное, не ушёл. — Хосок здесь? — Он волнуется. Немного сильнее остальных, как ты понял. Даже намного сильнее остальных, если тебе интересно. Даже чересчур. Прям совсем, если хочешь знать. Ну ты понял. Ты просто друг. — Минхёк. — Да? — Если бы я не старался не блевануть сейчас, то убил бы тебя. Минхёк поднимает руки вверх, когда Кихён замахивается на него подушкой, и уходит, пообещав принести еды и воды. Он не вернётся. Придёт Хосок. Кихёну хочется сдохнуть. 5. Хосок тихо сидит на кровати уже больше пяти минут, и Кихён сам отправил себя в ад. Он может говорить, но не доверяет сейчас ничему, что выходит из его рта. Даже выдохам. Он делает вид, что пьёт воду, и растягивает это ещё на минуту. Затем откидывается на подушки с видом полумёртвого, и ждёт дальше. Теперь не осталось ничего, кроме как говорить. — Ну так что, классная вечеринка? — Ты уверен, что всё в порядке? — Я как огурчик. — Ты никогда так не говорил. — Теперь сказал. Хосок кивает, словно бережно укладывая эту информацию в памяти, и Кихёну хочется ударить его. Или себя. Его кожа слишком натянулась, и, если бы никто не запрещал, он бы выл всё время. — Ну что, с Новым годом. Прости, что я отрубился. — Ах, да, с Новым годом! Всё нормально. — Что? Наверняка кровать сможет сожрать Кихёна, если он очень захочет. Его хотя бы больше не тошнит. — Ты можешь идти. Мне, кажется, уже лучше. — Можно кое-что спросить? Кихён вздрагивает. Эти слова всегда предвещают что-то нехорошее. Особенно если эти слова говорит Хосок. — Спроси моих парней. Хосок окидывает его усталым взглядом, и Кихён чуть не вздыхает, потому что он ещё не успел вырыть себе могилу. — Я просто… Почему ты убежал? Когда я помахал тебе. — Я не убегал. — Ты убежал. — У меня было срочное дело. — Не было никаких дел, я всё видел. Ты пошёл на крышу. Какое ещё неотложное дело? Я чуть не побежал за тобой, но Минхёк мне запретил. Кихён отметил в голове, что нужно сказать спасибо шумной и назойливой заднице Минхёка, а потом его мозг просто умер. Упал от изнемождения. — Всё верно. Я думал, что ты встречаешься с тем парнем, который с тобой пришёл. И я веселился, пока не увидел вас, и понял, что не смогу это сделать — ну, знаешь, сказать «привет», притворяясь, что в голове нет глупых мыслей. И поэтому я убежал. Хосок не отвечает, и Кихён продолжает сверлить его взглядом. Это несправедливо — то, что он такой красавчик. Ни одной ниточки не торчит из водолазки. Волосы немного растрёпаны с одной стороны, и Кихён так часто облизывает губы, что они, наверное, уже похожи на выброшенную на берег медузу. На его ключицах синяк от падения, Кихён смотрит ниже и понимает, что ещё и рубашка порвалась. Вид разбитый. А Хосок продолжает смотреть, не говоря ни слова. Кихён краснеет и теперь действительно готов провалиться. — Чего… Хосок замолкает и сглатывает, когда Кихён приглаживает волосы назад, стараясь придать себе хоть сколько-то презентабельный вид. Тихое «чёрт» вырывается изо рта у Хосока. А потом, потом Кихён задыхается, прижавшись к широкой груди. — Хосок, какого… — Мне нужно поцеловать тебя ещё раз. — Что? — Можно? — С каких пор ты спрашиваешь? — С тех, когда мы расстались. — Ты сейчас всё испортил. Хосок смеётся и обхватывает его лицо своими большими руками, и целует его. Теперь Кихён не хочет умереть. Но, наверное, он всё равно умрёт. Сердце бьётся чаще, но он углубляет поцелуй, залезает языком Хосоку в рот. Наверняка он до сих пор пьяный, или же голова кружится оттого, что воздуха не хватает. Хосок топит его, а ему всё мало, он хватает злосчастную водолазку и скользит под неё рукой, и Хосок рычит ему в рот, толкая на кровать и наваливаясь над Кихёном. И да, Кихён снова хочет умереть, хочет, чтобы Хосок его задушил, сходит с ума, выгибаясь и выпуская стоны. Ему плевать. Пока-пока, Кихёни, без мозгов ты справляешься лучше. 6. — Не могу поверить, что вы двое осквернили священную ночь. — Ебучий Новый год. Минхёк вздыхает, а Хосок гладит Кихёна по голове как непослушного ребёнка. Кихён такой непослушный. — Мы ничего не оскверняли. Просто какой-то поцелуй. — Мои уши покрылись шрамами. — Мои — тоже. Они опустили глаза на Чангюна, сидящего на полу и мажущего ногти чёрным лаком. — Разве вы не сделали это вчера? — Да, но потом они потрахались. Это меня успокаивает. Мне надо успокоиться. У меня травма. Кихён закатывает глаза, зарываясь в Хосока. — Знаешь, во что я до сих пор не могу поверить? Все оборачиваются к Минхёку, который с секунду наслаждается всеобщим вниманием прежде, чем ответить на собственный вопрос. — Вы убеждали нас целый год, что вы просто друзья, ныли, чтобы потом обосрать мою, сука, кровать в священную ночь. Какой ужас. — Это ты предложил вести себя ужасно. — На танцполе, Кихён. Только на танцполе. — Я захотел развить эту идею дальше. Их прерывает с грохотом открывшаяся дверь и Чжухон с улыбкой от уха до уха, который сбросил ботинки, но не потрудился снять пальто. — Я кое-что нашёл! Минхёк медленно хлопает, а Чангюн мотает в воздухе накрашенной рукой, ухмыляясь. — Кто-то у вас спрашивал, нахер вам гелий в девять утра? — Смешные голоса — это уже классика. Сдристни. — Вечером ты сказал по-другому. Минхёк пихает Чангюна пяткой и закатывает глаза. — Кто в этом доме ещё не успел потрахаться, Боже мой?! — Ты. — Однажды я не выдержу и зарежу вас. Кихён смеётся, брыкается, когда Минхёк начинает бить его подушкой, и визжит. Чангюн благоразумно двигается от дивана к Чжухону, который ноет про гелий лишь потому, что ему не дали пожрать тоже. Задыхаясь, Кихён валится на Хосока, который лишь улыбается и приглаживает его волосы заботливыми руками. Им хорошо вот так, из окна льётся дневной свет, и обогреватель работает на полную. Снег, может, где-то и падает, но у них в гостиной прямо сейчас настоящее лето, и Кихёну так хорошо.