Дом Уродов

В кабинете Симоны никогда не бывает светло. Царица тьмы, правительница самоконтроля и подавлений эмоций, королева промывания мозгов. Ее речь спокойная, как воды озер; ласковая, словно ладонь матери, гипнотическая. Ей веришь, ей доверяешь. Смотришь на нее и видишь перед собой мирного зверька, но глаза до жути замылены, что ты не понимаешь: перед тобой сидит настоящий монстр. Рик не будет врать: он восхищается феноменальной способности Симоны. Сам он состоит из одной большой эмоции и не может ее контролировать. Что чувствует, то и показывает. Не важно грусть это или ярость. Веки его всегда будут чуть прикрыты и губы чуть раскрыты, когда он печален; брови опушены и сведены к переносице и губы плотно сжаты, когда он зол. Открытая, простая картинка. Рисунок малолетнего ребенка, когда Симона загадочностью ассоциируется с Черным квадратом. Рик сидит на удобном стуле напротив рабочего стола Симоны, за которым восседает, собственно, она. Поза первого крайне вальяжная: нога на ноге, скрещенные руки на груди; у второй же сплетенные пальцы, голова облокочена на руки. Но Симона не выглядит уставшей. Немного задумчивая.  — Может ты уже наконец-то расскажешь причину своего агрессивного поведения? — перебивает долгую тишину, что застыла в ее кабинете. Рик молчит. Прожигает ее ненавистным взглядом, будто она сделала больно его ненаглядной и неповторимой Кери. — Какая пчела тебя укусила? — Немой отказ признаваться. Симона обводит взглядом четкие черты лица Рика. Она не понимает, что происходит с ним в последнее время, что творится в его голове, что делают тараканы в его черепной коробке. Его агрессия повсюду. Она почти ее видит, ощущает на собственной шее, сжимающую в тисках. Рик все больше походит на озлобленного бешенного дворового пса, который отчаянно кидается на всех с глубокой ненавистью. Ему кажется, что все настроены против него. Он всегда был таким, но не в такой выраженной форме. Симона выпрямляется в спине. Ей хочется подойти к Рику, заглянуть в его чистые глаза, прикоснутся к щеке и разделить любую боль, которую он сейчас испытывает, но она себя останавливает. По крайней мере, не сейчас. Пока он не загнан в угол, а значит, является опасным. — Если ты не хочешь со мной говорить, пусть так и будет. Значит мы переведем тебя на четвертый этаж без выяснений обстоятельств. Лицо Рика вытягивает от удивления. Глаза округляются, становятся совсем похожи на две огромные блюдца. Воздух застревает в горле. Сам Рик теперь сидит словно на иголках. Симона же делает вид, что заполняет приказ о переселении. Достает определенный бланк, берет в руки ручку и начинает медленно, каллиграфическим почерком выводит имя пациента. Рик Уокер… Четвертый этаж… Агрессивное поведение, психическое отклонение… Он видит эти слова. Начинает морозить изнутри. Тело покрывается гусиной кожей, дрожь проходится по рукам и ногам. — Остановись! — кричит он и подрывается с места. — Ты сейчас серьезно? — Ты крайне опасен, Рик, для остальных постояльцев. Не следовало мне тебя спускать на третий, но Тинн Фаллов настоял на этом. — Ты сама понимаешь, что говоришь! — бьет сильно ладонью по столу. Его глаза чернеют от неконтролируемой злости. Он не даст себя запереть, как озверевшего зверя, когда у него уже готов план побега. Когда появился шанс спасти задницу, он не перед чем ни остановится. Но вот Симона… Она даже не шевельнулась на месте, будто ничего не произошло. Уголок ее губ плывет вверх. Симона демонстративно опускается всем телом на спинку кресла и сползает вниз. — Посмотрите на себя, Рик Уокер. Черт! Что он делает? Камера пишет все, что происходит в кабинете Симоны. Когда она хотела остаться с ним наедине в другой жизни, она отключала ее, чтобы Тинн Фаллов не видел их сношения. Несовершенный ген передается половым путем, и Симона уже как три года носит в себе этот ген, и Тинн Фаллов прекрасно об этом знает. Но Симону это не особо волнует. Что Рик может сделать против нее? Она самая сильная фигура в шахматах. Нет, она не королева, как многие могли бы подумать. Ее никто не будет защищать в случае опасностей в реальной жизни. Симона — обычная пешка. Одинокая. Иногда жертвенная в боях. Но Симона не даст себя в обиду. Эта сучка дойдет до вражеской границы и переродится в ферзя. В этом Рик не сомневается. — Я готов проходит все твои психологические и психиатрические беседы. Пить горькие зеленые пилюлю. Ты называешь их успокоительными. Можешь превращать меня в безэмоционального овоща, только не переселяй. — И что тебя так держит на третьем этаже? — вопрошает, усмехаясь. — А точнее кто? — Если я окажусь на четвертом этаже, ты… — Что я, Рик? — Ты никогда не прикоснешься ко мне. Симона смеется. Но в этом смехе нет звонкости и скренности. Он тщательно контролируется. Но такая реакция Рика не радует. — Как смешно это прозвучало с твоих уст. Ляпнул, как девчонка. Совсем, как твоя глупая подружка. — Не трогай Кери, — сердито, но сдержанно говорит Рик. — Я давно переболела тобой, — заявляет Симона, вздергивает подбородок вверх. Теперь очередь усмехаться Рику. Она ведь нагло врет. Если он действительно ей был бы безразличен, то она бы без колебаний подписала бумажку по переселению, но она тянет время. Ей что-то нужно. — Что ты хочешь? — вздыхает Рик. Как бы ему не было гадко, придется играть по ее правилам и согласится на любое ее пожелание. — Ты начинаешь говорить правильные вещи. Я думаю, что постоялец четвертого этажа не смог этого сделать. — Она снова топчется на одном месте. — Ну! — требовательно. Но Симона не собирается торопиться. Ее уносит в былые времена, такие теплые и приветливые. Она готова на все, чтобы их вернуть. Но, к сожалению, на свете нет волшебников, которые готовы исполнить любое твое желание. Остается только согревать душу и сердце, прокручивая в голове прозрачную, но все равно любимую фотопленку. — Ты помнишь нашу первую встречу? — К сожалению, да! Рика привели на еженедельные консультации психолога. Симона совсем юна: семнадцать лет. Мария Уолтер готовила ее к этой работе в Доме Уродов, чтобы она достойна заняла ее место. Гордон не подходил на эту должность, хоть его уникальные способности помогали бы ему читать людей без малейших проблем. Он был мальчишкой-раздолбаем, которому не сиделось на месте. Симона усваивала все материалы быстро, но манипулировать людьми все никак не получалось. Эти пришли после долгих рабочих практик. Мама сидела в тени на отдельном стуле, словно ее не было, но Симона отчетливо чувствовала на себе ее требовательный взгляд. Рик не понравился Симоне, потому что он не шел на контакт от слова совсем. Мрачный, скрытный, вечно чем-то недовольный. После их встречи она по-настоящему невзлюбила его. Мария Уолтер вечно не была довольна ее подготовке после его визитов. — Ты усложнял мне жизнь, а я ненавидела трудности, пока… — Симона делает недолгую паузу, улыбается. — Пока я не привыкла к ним. Пока они не стали вдохновлять меня. Ты когда-нибудь испытывал чувство удовольствия, когда ты сделал что-то сверхтрудное, а может даже и не выполнимое? Рик не отвечает. Он всегда доводил дела до конца, но иногда приходил к другому итогу. Это можно заметить по его подделкам. Рик никогда ничего не исправлял, не возвращался к рисункам и статуэткам из глины, чтобы исправить недочеты. Он не перфекционист, а настоящий пофигист, результат дела которого его совсем не волнует. — Но после твоей попытки побега, когда тебя принесли в мой кабинет словно озверевшего, мокрого и холодного хищника, я наконец-то разглядела тебя. Ты отчаянно пытался вырваться, обзывался и не хотел ничего слышать. Ох, я помню прекрасно, как сегодняшний день, какими «прекрасными» словами ты награждал меня, стоит мне только с тобой заговорить. — Глаза Симоны сверкают в тусклом свете рабочей лампы, цвет которых изо дня в день меняется. Рик периодически называл ее хамелеоном, на что она обижалась. Сегодня они больше похожи на нержавеющую сталь, из которой обычно делается холодное оружие, которое оставляет глубокие раны на нежной белоснежной коже, но не смертельные. Таким оружием, как правило, не убивают, а оставляют фигуры на теле, отпечатки, издеваясь над жертвой. Симона встает с места. Рик напряженно садится на место. Он прекрасно знает этот взгляд. Теперь он понимает, что она хочет от него. Симона грустно улыбается. Ей правда, не хватает тех дней на четвертом этаже, в его отдельной комнате. Она заходила к нему каждый день после переселения, и каждый раз сердце сжималось до боли, но приятной. Она смотрела на него с рассеянным взглядом, когда он прожигал ненавистью. Рик отказывался как-то комментировать побег, молчал, как партизан, но однажды он не с того, не всего, спросил. Сколько ей лет. «Двадцать два» — ответила она. «В таком молодом возрасте ты работаешь в Доме Уродов? Ты высококачественная дура» — ляпнул он тогда, чем обидел Симону. Но обида быстро прошла, будто ее и не было, когда он начал немного общаться с ней. В какой-то момент ему стало скучно молчать и быть одиноким, и он стал проявлять к ней интерес. Она, как профессиональный психолог, понимала, что ею просто-напросто пользуются, но позволяла ему это проделывать с ней. Она создала вокруг него иллюзию, будто он являлся кровожадным зверем, но на самом деле Симона являлась голодной паучихой, а он — слепым мотыльком, что попал в ее сети. Симона останавливается напротив Рика совсем близко. Ее колени опираются об его. Наклоняется и оставляет горячий, мимолетный поцелуй на шее. Она прекрасно знает, что эта часть тела является уязвимой для поцелуев. Рик прикусывает губу и цепляется пальцами об бортики стула. Этот поцелуй не приносит ему удовольствия. Страх завладевает им, а совесть неумолимо грызет душу. Симона заглядывает ему прямо в глаза, устраивает руки на его ногах, после садится к нему на колени, подобно кошке, и страстно целует. Их языки сплетаются в серьезной борьбе. Рик отчаянно отвечает ей, несмотря на отвращение. Он закрывает глаза, потому что не может видеть коротких черных густых ресниц. Он до потери влюблен в белые, как снег, почти прозрачные. В пустые глаза. В ледяные бледные губы. Перед ним представляется Кери. Она горячо прижимается к его телу, зарывается пальцами в его волосы одной рукой, другой активно расстегивает пуговицы на черной рубашке. Она дрожит от нетерпения в его руках. Но неожиданно она отстраняется от него. Он не открывает глаза, чтобы образ Кери не расплылся перед глазами. — Вот, блять, чертовая камера. Забыла отключить. Она встает с него лишь на несколько секунд. Вновь устраивается поудобней на его коленях, горячо проводит ладонью по груди. — Я буду жить на третьем этаже, — твердо говорит Рик. — Как будет тебе угодно. Рик проводит весь вечер и всю ночь в кабинете Симоны, когда Кери дожидалась под его дверью, переживая за него. Ведь, по сути, из-за нее он попал в сети этой паучихи.