Письма красавицам

Всю жизнь Гу Юнь был невероятным бесстыдником. В народе говорят: если три человека скажут, что в городе есть тигры, им поверят. Гу Юнь полагал, что один стоил троих, поэтому люди обязаны заглядывать ему в рот и безоговорочно верить в любую его брехню с первого раза. Многие и верили. Особенно трепетные девицы и впечатлительные новобранцы. Не все ведь знали его настолько хорошо, как Шэнь И. Ах, молодой Аньдинхоу хорош собой настолько, будто его покойная матушка, старшая принцесса, была лисицей-оборотнем. Когда я гляжу на нашего командира, воздух сразу наполняется весенним ароматом цветов. Нередко солдаты действительно хранили у сердца его портрет рядом, а то и вместо портрета возлюбленной. С какими целями они это делали, Шэнь И предпочитал не думать — просто выдворил всех горячих поклонников из личной охраны маршала. Один клялся в вассальной верности, но на вопрос, что ж тогда не хранит портрет отца-Императора смутился и промолчал. Шэнь И подобных нелепых порывов не разделял. Лицо Гу Юня и без всяких рисунков калёным железом выжгли у него в памяти. Хотя... в поместье семьи Шэнь хранился один их общий портрет. Не понятно, какая муха укусила тогда отца, но он решил запечатлеть «очарование их уходящей юности». Шэнь И не выкидывал эту картину лишь потому, что не хотел расстраивать старика. Да и нарисовано было вполне сносно, чего уж. У старого генерала Чжуна имелся портрет Аньдинхоу, но Шэнь И подозревал, что это для того, чтобы кидать в него ножи, когда ученик его разочаровывал. Ходил одно время слух, что великий маршал и не менее великий отставной генерал повздорили. Когда Гу Юнь невозмутимо соврал ему, что пишет всего лишь доклад для императора, Шэнь И ни капли ему не поверил. Во-первых, Гу Юнь добровольно просидел над ним уже несколько часов, а не свалил, как обычно, на Шэнь И, а во-вторых, явно получал от составления письма огромное удовольствие. Кончик его носа был испачкан в чернилах — они успели высохнуть темной кляксой, но погруженный в свои мечты Гу Юнь не замечал ничего вокруг. Нельзя было обвинить Аньдинхоу Гу в том, что все его доклады императору были написаны рукой его подчиненных. Просто переделывать их он терпеть не мог и с радостью взвалил этот труд на чужие плечи. Правда, это новое мечтательное выражение, проглядывающее сквозь маску невозмутимости, внушало сильную тревогу. Шэнь И прекрасно помнил, что подобное ещё ни разу не заканчивалось ничем хорошим. — Ты опять за свое?! — с интонациями обеспокоенной матушки взвыл Шэнь И и попытался прочесть написанное, но Гу Юнь ловко накрыл лист рукой. — И не стыдно тебе... — Верный слуга императора должен любой ценой защищать тайну их переписки, — снова соврал Гу Юнь. — Осторожно! Будешь совать везде свой нос и люди подумают, что ты варварский шпион! — Ты не Императору пишешь. — Откуда тебе знать, кому я пишу? — Последний твой доклад государю ушел с гонцом в столицу всего час назад. Ты даже перечитать его отказался. — Самое время придумывать нов... Ы-ы-ы! — взвыл Гу Юнь, когда Шэнь И защекотал его. С самого детства великий маршал ужасно боялся щекотки. — Чего привязался? Кому хочу, тому пишу! — Мой долг как человека порядочного и твоего подчиненного, убедиться, что в письмах нет ничего предосудительного. — А если есть? — ухмыльнулся Гу Юнь и облизал губы. — Шпионишь на цензорат? Шэнь И пожал плечами. — Ты прекрасно помнишь, чем всё закончилось в прошлый раз. Вряд ли стоит бросать тень на репутацию девушки, если намерения твои несерьёзны. Да и в императорской тюрьме довольно прохладно в это время года. — Иногда я думаю, почему мой благочестивый друг до сих пор не женат, а это он все за мою репутацию печется. Где уж личную жизнь устроить. Лучше бы сам первым написал какой-нибудь красавице! — Негоже холостяку первым писать незнакомой незамужней девушке, — чопорно ответил Шэнь И. Да он и не знал, что и кому хотел бы написать. — Давай я за тебя напишу, — охотно предложил Гу Юнь, глаза его смеялись. — Всего пара возвышенных строк и любая знатная девица будет твоя. Самое возмутительное, что Гу Юнь действительно мог парой строк завоевать чужое сердце и расположить к себе человека совершенно незнакомого. — Нет, никаких больше писем красавицам, — отрезал Шэнь И. — Ли Фэн, в отличие от покойного Императора, юмора точно не оценит. — Неужели тебе не понравилось управлять за меня Черным Железным Лагерем? — поддел его Гу Юнь. От воспоминаний Шэнь И вздрогнул. — Ты поклялся больше не делать подобных глупостей. — Больше никаких неприличных писем незамужним барышням. Но я совершенно не понимаю, что предосудительного в том, что я делился с ними поэзией? Заметь, я не сознался в том, что книжка со стихами принадлежала именно тебе. История с письмами красавицам действительно вышла крайне неловкая. Аньдинхоу тогда был довольно молод, чрезвычайно хорош собой и уже успел покрыть себя славой. И главное не имел ни стыда, ни совести. Никто точно не помнил, когда и от кого пришло первое письмо. Писали великому маршалу в основном девушки — молоденькие дурочки, ещё не связанные узами брака, мечтающие растопить его холодное сердце. Хвати им ума сначала связаться с Шэнь И, тот бы охотно поделился, что сердце маршала отлито из чугуна и возлагать сердечные чаяния на этого прохвоста ни в коем случае не стоит. Довольно долго письма летели сразу в огонь. Пока однажды Гу Юню не взбрело голову от скуки прочесть парочку — варвары затаились и заняться в приграничном гарнизоне было решительно нечем — и дать ответ неравнодушным к его чарам красавицам. Приличия были бы соблюдены, ответь он кому-то одному — мужчине дозволялось писать даме сердца в период ухаживаний, но Гу Юнь не признавал полумер и дал ответ сразу всем. Одинаковый. Это были строчки из сентиментальной поэмы, что ему накануне дал почитать Шэнь И. Тогда, к своему стыду, Шэнь И от души посмеялся над его выходкой и решил, что если оскорблённые в лучших чувствах девицы перестанут забрасывать их письмами, то и к лучшему. Его другу будет полезно, если кто-то утрет ему нос. В итоге шутка затянулась на несколько месяцев и совершенно вышла из-под контроля. Эти мечтательные незамужние красотки все до единой решили, что стихи предназначались для них одних, более того, Аньдинхоу самолично их написал. Шэнь И в следующий раз мстительно подсунул Гу Юню чрезвычайно нудную поэму о сборе урожая, но и там всем мерещились чувственные намеки. Очарование Аньдинхоу было столь велико, что по нему продолжили бы вздыхать, рассылай он цитаты из воинского устава. Небесная кара была неминуема. Сначала о переписке одной из наследниц знатных родов с незнакомым мужчиной прознал ее старший брат, а потом двое подружек сравнили письма и скандал прогремел на всю столицу. Император приказал Аньдинхоу лично явиться во дворец, чтобы ответить по всей строгости закона. Помимо неподобающего поведения и почему-то лишения девичьей чести — повезло, что северная граница располагалась достаточно далеко и кишела варварами, ни одна из влюбленных девиц сюда не доехала — ему вменялась и кража чужих стихов. Тут Гу Юнь не выдержал и возразил, что если образование этих девушек оставляет желать лучшего и они не знакомы с современными поэтами, он-то тут при чем. Они всегда первыми ему писали и, дабы не оскорбить их грубым отказом, он делился с ними лучшими образцами поэзии. Совершенно бескорыстно. Император покачал головой и на несколько дней для восстановления морали в обществе все-таки бросил его в темницу. Хорошим наказанием было бы заставить беспутного Аньдинхоу жениться на одной из тех самых красавиц, но выбор был чересчур велик. Как бы не передрались. Вскоре пыль улеглась, столичные кумушки единогласно признали бесстыдника-маршала неподходящей партией, а Император выпустил его из темницы, взяв слово, что впредь Гу Юнь будет осмотрительнее и перестанет отвечать незамужним красавицам, если не желает заключить с ними брак. Впрочем письма Гу Юня к невесте, ныне покойной, были преисполнены такого достоинства и уважения, что Шэнь И диву давался. А потом думал, что накаркал — брак в итоге не состоялся. Вспомнив об этом, он как всегда смутился. Если Гу Юнь нашел в себе силы вновь впустить любовь в свое сердце, разве мог Шэнь И его за это укорять? Тем более его собственное сердце было ничуть не лучше чугунного. Заметив, что выражение его лица смягчилось, Гу Юнь попросил: — Не одолжишь мне книгу... Лучше что-нибудь потолще? — Только не пиши ей стихов, — взмолился Шэнь И. — Я уже одной ногой стою в могиле, — заверил его Гу Юнь. — Старикам вроде нас с тобой поздно изъясняться строками молодых поэтов. — Тогда что за книга тебе нужна? — Если осталась стопка наших прошлых ежегодных отчётов — тоже сойдёт, — Гу Юнь достал цветущую ветку абрикоса. С нее уже немного осыпались лепестки. — Думал отправить так, но подумал, что лучше сначала засушить. В отличие от Гу Юня, Шэнь И не разбирался в любовной переписке, но интуиция подсказывала ему, что это куда более откровенный жест, чем цитировать чужие стихи. — Поможешь? — с надеждой спросил Гу Юнь. — Я уже попросил трёх своих помощников, но кроме тебя никто не знает, где что найти. — Ты же сказал, что это не любовное письмо?! — Я обещал больше не докучать молодым незамужним девушкам. — Если ты решил соблазнить чью-то жену, я... — Шэнь И осекся, потому что правда не знал, что тогда делать. Жаловаться ее мужу? Как-то недостойно. — Пока я никого не соблазнил, — заверил его Гу Юнь. — Сам понимаешь, что проблематично предаваться разврату, тоскуя на границе. Три года назад, когда на границе установилось временное затишье, Гу Юнь спокойно распивал цветочное вино. Ярко-накрашенные красавицы ласково гладили его по руке и хихикали. Шэнь И тоже попытались. В отчёте по результатам инспекции соседнего гарнизона пришлось уклончиво писать, что мораль оставляет желать лучшего, хотя все бойцы крайне преданы Императору и Великой Лян. — Но хочешь? — Подобные вещи не принято упоминать прямо. Если ты не в весенний дом пишешь. Хотя даже там могут счесть тебя грубияном. — А ветка абрикоса не слишком грубо? Надеюсь, она найдет кого-нибудь получше такого бесстыдника, как ты. — Да мне не только девушки тогда писали, — отмахнулся Гу Юнь, — но и некоторые придворные чиновники... — Совершенно не мое дело, — сказал Шэнь И. — Пиши кому хочешь. — А книжку? — Сейчас за ней схожу. Взамен ты обещаешь больше не посвещать меня в тайны своей любовной переписки. — Ты всегда первым спрашиваешь, — возразил Гу Юнь. — Это явно говорит о том, что... Дальнейшее Шэнь И не слышал, потому что по примеру Гу Юня заткнул уши, сделав вид, что оглох, и поспешно удалился. Правда, по возвращению любопытство взяло верх. — Кому ты всё-таки пишешь? — Ты не поверишь, если я тебе расскажу. Шэнь И не зря имел репутацию добропорядочного ученого мужа и не стал расспрашивать. Кроме того именно через него проходила доставляемая корреспонденция. Чужих писем он не имел привычки читать, но заметил, что в последнее время Чан Гэн стал в шесть раз чаще писать в отдаленный приграничный гарнизон. Вариантов было всего два — или в столице за время их отсутствия успело случиться несколько мятежей и ожесточенных сражений, но Шэнь И ничего об этом не знал или... О некоторых вещах проще не думать. Чем меньше дней оставалось до наступления весны, тем мечтательнее становился вид Гу Юня и длиннее личные письма. Солдатам западных стран, решившим встать между Аньдинхоу и его победоносным возвращением в столицу, оставалось лишь посочувствовать. У них не было ни единого шанса. Еще через несколько десятков лет в питейном заведении Шэнь И услышал, что некий богатый господин через посредников скупил так называемые «Письма Аньдинхоу красавицам». Все до единого.