Twenty ways to say I love you

      1. Они занимаются тем, что на открытом рынке антикваров выискивают всё подозрительное, что может иметь отношение к их делу, где люди были убиты своей недавно купленной старинной мебелью. Сэм подозревал, что тот, кто продает эти вещи, наложил на них какое-то заклятье. Дин предположил о кучке полтергейстов, но Кас уверен, что это просто потому, что ему понравилась аллитерация. Дин где-то среди больших, стоящих вдалеке друг от друга предметов — гардеробов, книжных шкафов, столов разных размеров — тычет в старые часы, которые, как клянётся продавец, преследуют её всю жизнь. Мужчина вытягивает из неё эту абсурдную историю больше ради забавы, чем ради зацепки, но это делает его счастливым, так что Кас не вмешивается. Охотник бродит вдоль двух рядов прилавков, окидывая взглядом товары, но не сосредотачиваясь ни на одном из них. Здесь все продавцы хотят выгрузить барахло двадцатого века, но нет ничего достаточно старого, что могло бы вызвать интерес. На мгновенье его привлекает прилавок со старинными книгами, но сопротивляется мысли о том, что у него уже есть стопка, к которой едва прикоснулся, и Дин продолжает делать резкие замечания о том, что хочет использовать свой стол для чего-то ещё, кроме их хранения. Ближе к концу ряда Кас улавливает запах чего-то жаренного, отчего его желудок урчит. С завтрака прошло довольно много времени, и он даже не успел перехватить ничего в Импале, пока Дин вёл машину. Может быть, он сможет купить что-нибудь на обед. Чем бы ни пахла готовящаяся еда, она должна быть достаточно жирной и вредной, чтобы Дин был в хорошем настроении. Он представляет себе благодарную улыбку Дина, морщинки на краях его глаз, и ноги сами поворачиваются к прилавкам с едой раньше окончательного решения. На полпути к соблазнительно насыщенному запаху жареной еды, он проходит большую часть пути мимо прилавка, прежде чем замечает, что на нём. Растения. Кас замирает, делает шаг назад, чтобы посмотреть. Он пытается разбить сад на крыше бункера, но в последнее время не было возможности купить растения, пригодные для пчёл. Сейчас там беспорядок, в основном из кустарников и многолетников. Ему бы очень хотелось чего-нибудь яркого. Женщина за стойкой замечает его взгляд, подходит ближе и улыбается. — Привет, милый, чем я могу помочь? — она смотрит на него странно пристально, и это выбивает Каса из его и без того слабого понимания социального взаимодействия людей. — Я хочу держать пчел, — говорит Кас. Это полная непоследовательность, но продавщица тут же загорается. — О, вы хотите какие-нибудь растения, подходящие для пчёл? У меня тут есть лаванда и немного магонии. Или, может быть, немного колокольчиков и огуречника? — она подмигивает ему, и Кас смущённо моргает, — они бы хорошо подошли к твоим глазам. Кас внезапно понимает, что женщина пытается флиртовать с ним. — Лаванда хорошая? — он спрашивает осторожно, не совсем уверенный в том, как продолжать разговор сейчас, не доходя до: извини, ты милая, но ты не Дин. Но ему нравятся колокольчики. А огуречник такой красивый, синий. — Кас, пошли. Сэм ждёт нас. Дин оказывается рядом с ним внезапно, так неожиданно близко, что Кас подпрыгивает. Он хватает Каса за руку и сразу же шагает на улицу, где они оставили машину. — Сэм хочет встретиться с нами в городской библиотеке, — говорит Дин, увлекая ангела за собой, — он думает, что нашёл что-то важное в газетных архивах. Если мы поторопимся, то по дороге сможем взять еду на вынос и выпить кофе. Он нам понадобится, я могу почувствовать один из исследовательских запоев Сэма за милю. Дин продолжает говорить, пока они идут. Кас слушает, послушно следуя за рукой Дина, конечно, он слушает, но не может удержаться от одного тоскующего взгляда через плечо, когда они уходят.

***

Два дня, три уничтоженных шкафа и один очень злой некромант с талантом связывать призраков и неодушевлённые предметы, после чего они, наконец, возвращаются в бункер. У Сэма (снова) вся спина в синяках от удара о стену, поэтому он сразу же идёт в душ и в постель, бормоча что-то о звонке Эйлин, которая сейчас в Техасе на собственной охоте. Касу хуже, потому что он влетел в старые напольные часы, и у него болит весь левый бок. Дин уже сделал первую оценку и объявил его просто ушибленным, чему Кас доверяет, потому что Дин склонен нервничать так, как будто Кас умирает от обычного чиха, но сейчас он всё равно чувствует боль глубоко в его плоти и не может дышать. Дин кружит вокруг него, даёт обезболивающее, помогает надеть пижаму и заворачивает в одеяло. — Я не ребёнок, Дин, — жалуется Кас, но Дин всё время гладит его плечи, целует в лоб, в висок, в щёки, и он действительно не хочет, чтобы Дин останавливался. — Ты не ел с самого завтрака, Кас. Ты не можешь принимать обезболивающее на пустой желудок, — Дин заставляет Каса съесть тост с мёдом, укладывает в постель. Матрас такой мягкий и уютный, что Кас засыпает ещё до того, как Дин выключает лампу. Когда Кас просыпается, на прикроватном столике стоят два маленьких растения. Один колокольчик и один огуречник. Кас смотрит на них, любуясь нежным завитком листьев и голубым цветом лепестков. Когда он протягивает руку и касается одного из них кончиком пальца, цветок мягко обвивается вокруг. Ангел замечает, что Дин сел на кровать рядом с ним, только когда тот включает ночник и наклоняется, чтобы поцеловать его в плечо. — Доброе утро, милый, — говорит Дин. Кас поворачивается, чтобы посмотреть на него, такого блистательного и красивого в свете лампы. — Ты купил мне растения, — выдыхает, и его лицо расплывается в улыбке, — как ты узнал, какие мне нужны? — Я слышал, как ты разговаривал с той женщиной на рынке, — Дин пожимает плечами. — Да, но… — Кас обернулся к цветам, — я не говорил, что хочу эти. Дин смущённо вздрагивает, разглядывая одеяло. — Я заметил, как ты смотришь. На них. И… — Дин замолкает, слегка краснея. Кас наклоняет голову в сторону, и Дин смотрит в потолок, отказываясь встречаться взглядом с Касом. — Что ж, она была права, — Дин краснеет сильнее, — они подходят к твоим глазам. Кас пристально смотрит на него, наблюдая, как лицо Дина смущённо вспыхивает, как его глаза бегают по сторонам, как его спина напрягается, а пальцы сжимаются на одеяле. Только когда Дин собирается отмахнуться от этого, взять себя в руки и уйти под предлогом приготовления завтрака, Кас, наконец, заставляет себя двигаться. Он наклоняется вперёд, обвивает руками шею Дина и яростно прижимает его к своей груди. — Спасибо, — шепчет он Дину в шею, крепко вцепившись пальцами в его футболку. Дин мгновенно тает рядом с ним, руки скользят по спине Каса. Он обнимает его нежно, осторожно, чтобы синяки не испачкали его кожу фиолетовым, но поцелуй, которым он прижимается к плечу Каса, явно намеренный. Ангел вздрагивает, хватая его за голову и притягивает к себе, чтобы поцеловать, как следует. Проходит много времени, прежде чем Дин встаёт, чтобы приготовить завтрак.       2. — С каких пор у нас есть вафельница? Дин оглядывается. Сэм косится на прибор сбоку, словно это невиданные ранее чары. Дин оборачивается назад, чтобы заглянуть в ящик. — Кас любит вафли, — бормочет он. Мужчина чувствует, как Сэм смотрит на него сверху вниз. Дин старательно заглядывает в шкаф, где якобы пытается найти муку. Она за сахаром на нижней полке, Дин знает, где находится каждый ингредиент у него на кухне, но будь он проклят, если сейчас повернётся и посмотрит на Сэма. Следует долгая пауза. — Удваивай порцию, Дин. Эйлин тоже любит вафли.       3. Его будит свет. Мягкий, бело-голубой. Мерцания было достаточно, чтобы окрасить комнату в тени и оттенки синего. Он поворачивается. Кас сидит, скрестив ноги на краю кровати, склонив голову на колени. Флакон с его благодатью покоится на ладонях, освещая черты лица. Он моргает более настороженно, чувствуя, как внутри поднимается беспокойство. — Я в порядке, Дин. Дин никогда не знает, как Кас всегда может сказать, что он проснулся. — Ты обещаешь? Это заставляет Каса взглянуть на него через плечо. Его лицо усталое, глаза полуоткрыты, но он не выглядит грустным. Может быть, немного задумчивым. — Обещаю, — он слабо улыбается, поворачиваясь, чтобы посмотреть, как благодать мягко кружится за стеклом, — мне просто нравится иногда быть рядом с этим. Приятно, когда она рядом. Дин наблюдает за ним, его грудь сжимается от чувства, которое он не знает, как назвать. — Ты когда-нибудь скучал по этому? Знаешь, — Дин сглатывает, — по тому, чтобы быть ангелом? Кас поворачивает флакон, и свет плывет вокруг них, как вода, окрашивая комнату волнами. — По некоторым вещам, — Кас кивает, — уметь лечить, уметь летать, — его взгляд немного напрягается, — я не скучаю по боли, которую начал испытывать в конце. Когда мои крылья были сломаны и благодать во мне не была моей. Дин садится, наклоняется вперёд, прислоняясь лбом к спине Каса и обнимая его за талию. Кас устраивается напротив, кладя свои руки поверх рук Дина, так, что его благодать оказывается зажатой между его ладонями и тыльной стороной чужих ладоней. — Насколько это было больно? — осторожно спрашивает Дин, наполовину желая понять боль Каса, наполовину ужасаясь даже мысли об этом. — Это не было… — Кас безнадёжно качает головой, — это трудно выразить словами, перевести в человеческие ощущения. Боль была в моей истинной форме, в моих крыльях. Это было совсем непохоже на боль человеческого тела, — он смотрит вниз, на сияние благодати, вырывающееся из их сцепленных рук, — есть болезнь, которой могут заразиться люди. Бактерия. Она выделяет токсины, которые заставляют человека чувствовать, будто его плоть едят заживо. Это самая близкая аналогия, которую я могу привести. Только медленнее. Это было постоянно, в течение долгого времени. Дин тихо шипит. Его тело дёргается от воображаемой боли, от непрекращающейся, скрежещущей агонии. — И как долго? Кас вздыхает почти неслышно. — Мне больно с того самого дня, как я упал. Но… Хуже после Метатрона. После украденной благодати. Иногда это было больше, чем я мог вынести. Дин не отвечает. Он притягивает Каса к себе сильнее, уткнувшись лицом в его шею. Он водит большим пальцем вверх и вниз по животу Каса под их соединёнными руками. Кас всем своим весом опирается на Дина и запрокидывает голову ему на плечо. Некоторое время они сидят, купаясь в тусклом мягком свете и друг друге. Наконец, Кас прерывает долгое молчание, поворачивая голову и выдыхая Дину в ухо. — Я скучаю по возможности видеть твою душу. — Мою… Что? — Дин хмурится. Он всегда думал, что его душа должна быть болезненной для созерцания вещью, испачканной жизнью, неправильными выборами и поступками, ошибками, эгоизмом и смертью. Но по тому, как Кас говорит о ней, можно подумать, что она соткана из звёздного света. — М-м-м, — хмыкает Кас, протягивая руку, чтобы погладить Дина по голове, — мне нравилось смотреть на неё, на краски, на твою яркость. У большинства людей душа — это тёплый свет в их груди, за глазами. Но твоя… Когда я смотрел на тебя, она всегда блистала как звезда. Цвета твоих эмоций сияли так ярко под твоей кожей, что невозможно было не быть ослеплённым. Дин рад, что здесь темно, потому что его лицо кажется горячее солнца. Что, чёрт возьми, он должен на это ответить? Кас сжимает пальцы на волосах Дина. — Как бы ты ни злился на меня, часть тебя всегда становилась золотой, когда ты видел меня. Ты всегда сиял немного ярче со мной, как делал это с Сэмом. Ты был таким тёплым. И иногда, когда прикасался ко мне, я слышал что-то внутри тебя, как будто душа пела для меня. Я действительно скучаю по этому. Дин давится дыханием. Он хватает Каса за лицо, притягивает к себе и целует, крепко и отчаянно. В отличие от Каса, у него не хватает слов для всего этого, но отчаянно надеется, что ангел понимает то, что Дину хочется сказать, если бы знал как. Судя по тому, как Кас вздыхает в поцелуй, как его рука цепляется за чужие волосы, Дин думает, что понимает. — Ты когда-нибудь вернёшь её? — шепчет Дин, когда отстраняется. Лицо Каса в тёмно-синих отблесках благодати возвращает призрак воина господнего, который вёл армии, сражался с дьяволом, вытащил Дина из ада, — снова станешь ангелом? — Да, — Кас, конечно, отвечает мгновенно, — но только в конце, чтобы я мог остаться с тобой, когда ты уйдёшь.       4. — Дин, сейчас три часа ночи. Дин не оборачивается. Просто смотрит, как его ноги висят в воздухе на краю крыши бункера. И чуть покачивает ими. — Я знаю. — Почему ты на крыше в три часа ночи? — Кас замолкает, и Дин слышит, как он дрожит, — в марте? Здесь, наверху, холодно. — Я знаю, — повторяет Дин, крепче цепляясь за бетонный край. Воцаряется тишина. Дин поднимает голову и смотрит на звёзды. Дышит так медленно, как только может. Вдыхает призрачные огонь и кровь. Затем раздаётся шарканье ног и глухой звук тела, приземлившегося рядом. Удивлённый, Дин резко поворачивает голову. Кас устраивается на краю, свесив свои ноги рядом с ногами Дина. Его глаза окружены усталыми синяками, а волосы в полном беспорядке. Он накинул на себя одеяло с их кровати поверх футболки и спортивных штанов Дина. Немного длинноватых, немного свободных. Ботинки у него развязаны, а носков нет. По какой-то причине этот крошечный факт задерживает взгляд Дина на долгое мгновение. Кас даже не нашёл времени, чтобы завязать шнурки, вместо этого пришёл и нашёл его. — Кас, ты не должен… Холодно, и ты устал. Кас прислоняется к руке Дина, натягивая одеяло на его плечи. — Я знаю, — это могло бы быть насмешкой, эхом слов Дина. Вместо этого он просто звучит мягко. Терпеливо. Дин смотрит вниз, на Каса, прислонившегося к нему, спутанные волосы щекочут его щеку. Он снова вдыхает, и на этот раз всё, что он чувствует — это шампунь, кондиционер для ткани и отголоски виски с ужина. Винчестер прижимается лбом к волосам Каса. В ответ ангел берёт его за руку, переплетая их пальцы. Кладёт их соединённые руки себе на бёдра и закрывает глаза. Сердце Дина колотится слишком быстро, слишком сильно бьётся о рёбра. Кас негромко напевает, тихо и неразборчиво, прижимается кончиками пальцев к пульсу на запястье Дина. И тот сильнее прижимается головой к волосам Каса. Вдох. Выдох. Совсем скоро он встанет, потянет Каса за собой. Поцелует его под звёздами, обнимет за талию и проводит в постель. Но пока не придёт в себя достаточно, чтобы сделать все эти вещи, он наклоняется к телу Каса и позволяет достаточно заземлить себя.       5. Кас едва чувствует свои пальцы. Его лицо кажется почти изрезанным. Как ветер может быть настолько холодным, что режет, как лезвие? И как ему всегда удаётся найти каждую щель в одежде, чтобы вонзиться в его кожу? Из всего, что человечность даровала ему, способность не страдать от температуры — это то, что он действительно хотел бы вернуть. Засовывает руки поглубже в карманы пальто, склоняя голову навстречу ужасному пронизывающему ветру, и мрачно тащится по углубляющемуся снегу вслед за Дином. В нескольких метрах впереди Дин шагает вперёд, как будто даже не чувствуя холода, ступает легко и уверенно по скользкой земле. Кас смотрит ему в спину. Даже отсюда он видит, как напряжены плечи Дина, как напряжена его спина. То, как он держит ружье у груди, вместо того, чтобы легко перекинуть через плечо. Конечно, он всё ещё злится. Учитывая все обстоятельства, ему не следовало надеяться на что-то ещё. Вместо этого Кас пристально смотрит на ботинки Дина и продолжает двигаться вперёд. Его ноги болят от подъёма в гору, жар боли является неприятным противовесом холодному воздуху, проникающему в лёгкие. Неужели это может быть так далеко? Более крутой склон холма заставляет его дышать тяжелее. С каждым шагом воздух ещё острее вонзается в грудь. Он несчастно кашляет. А потом врезается прямо в Дина. Кас отшатывается на шаг, вскидывая голову. Он даже не заметил, что Дин остановился. — Прости, — говорит рефлекторно. Дин не обращает на это внимания, просто хватая за плечи и притягивая его лицо чуть ближе. — Дин, что- Каса прерывает Дин, набрасывающий шарф на его голову, обматывает вокруг шеи быстрыми, грубыми движениями. Кас моргает и в изумлении смотрит на лицо Дина. Дин не поднимает глаз, уставившись на свои руки. Он хмурится, глаза всё ещё напряжены и сердиты в уголках, но его пальцы нежны, когда он заправляет концы шарфа в пальто Каса. Кас может только смотреть на него в течение долгого, висящего момента, горло сжимается, а сердце сильно бьётся о рёбра. — Разве тебе не нужно это? — наконец спрашивает он. Каким-то образом его голос становится ровным. Дин пожимает плечами, застёгивая дополнительную пуговицу, чтобы удержать шарф. Его пальцы задерживаются на мгновенье дольше, чем нужно, а затем его руки опускаются, чтобы поднять ружьё. Он снова начинает идти. — Мне не холодно, — наконец отвечает, не поворачивая головы. Кас наблюдает за Дином несколько шагов, замечая его покрасневшие пальцы, лёгкую сутулость его плеч, которые выдают ложь его слов. Кас бросает быстрый взгляд вниз, его лицо краснеет, и это не имеет ничего общего с порывом ветра. Он идёт за Дином по снегу, ступая по его следам.       6. — Ты купил мне пирог. Кас отрывает взгляд от консервированных помидоров, которые клал в шкаф. Дин должен был выкладывать продукты из пакета на стол, чтобы Кас смог разложить их по полкам. Вместо этого он просто держит коробку и смотрит на неё с улыбкой на лице. — Конечно, я сделал это. Он возвращается к сортировке продуктов. Позади себя он слышит мягкий стук коробки с пирогом о столешницу. — Я не просил тебя об этом. Кас закатывает глаза, хватая пакет с макаронами, чтобы положить его на место рядом с банками. — Нет, но тебе всегда нужен пирог, Дин, — он выпрямляется, поворачивается с картошкой в руках, чтобы положить её на место. Его подталкивают назад, к стойке. Руки Дина обнимают его и прижимают. Кас судорожно втягивает воздух, прежде чем губы Дина оказываются на его губах, и он тает. Проходит пять секунд или пять жизней, прежде чем Дин отстраняется. Он оставляет ещё один короткий поцелуй на скуле Каса, а затем уходит, возвращаясь к выкладке продуктов с таким видом, как будто это не он только что вытащил весь воздух из лёгких Каса и не заставил его пошатнуться. Кас остаётся стоять, облокотившись о стойку, с широко раскрытыми глазами и прерывистым дыханием. И всё ещё сжимает пакет с картошкой. Дин смотрит на него с такой яркой улыбкой, что его глаза сияют. — Хочешь пирог на обед?       7. Ледяная вода каскадом обрушивается на голову Каса, и он, задыхаясь, приходит в сознание. На какое-то тошнотворное мгновение он не понимает, где находится. Чувства вялые, тело ноет, глаза слипаются. Всё, что он чувствует — это твёрдая поверхность, влажная и холодная, ледяная. Снова пустота, абсолютная тьма и боль. Затем тёплые руки опускаются ему на плечи. — Кас, Кас, всё в порядке! Он знает этот голос. Больной, ослеплённый, раненый, истекающий кровью на полу, его сущность всегда будет знать этот голос. Дин. Узнавание обвивает его запястье крепкой верёвкой, удерживая достаточно, чтобы понять, что он не мёртв, он не в пустоте. Грудь болит, как будто кто-то сломал ему рёбра, горло горит слишком сильно, как огонь Метатрона, высасывающий его благодать из шеи, но он жив. Кас с трудом открывает глаза. На секунду свет пронзает его голову, и он вздрагивает, скулит от вспышки боли в районе лба. Затем она тускнеет до терпимой пульсации, и он моргает; мир колеблется в фокусе. Он в ванне в одном из помещений бункера. В ванне, заполненной ледяной водой, которая вонзает игольчатые уколы холода в его кожу, когда плавающие ледяные осколки задевают его. В поле зрения появляется рука, мягко берущая его за подбородок, чтобы повернуть голову. Дин наклоняется через край ванны. — Кас? — спрашивает он осторожно и медленно, — ты действительно проснулся на этот раз? Кас растерянно моргает под его прикосновением. — Дин? При звуке его голоса Дин слегка оседает, напряжение в плечах спадает. — Привет, милый, — он проводит пальцами по мокрым волосам Каса, убирая их с лица, — как ты себя чувствуешь? Взгляд Каса медленно опускается вниз, чтобы осмотреть себя. Теперь он дрожит, отчего мелкая рябь пробегает по воде. — Я… — он пытается найти слово, любое слово в каше своей памяти, — в… Ванне? — Я должен был охладить тебя, Кас, ты был горячим, как печь, — Дин успокаивающе растирает круги на внутренней стороне запястья Каса, — Я знаю, что это неудобно, прости. Я уже начал думать, что лихорадка повредит твоё сознание. Кас слегка качает головой. Так трудно сосредоточиться. Дин звучит обеспокоенно, хрупко, но вялый мозг Каса не может следовать собственным мыслям достаточно, чтобы понять, почему это имеет значение. Он снова переводит взгляд на лицо Дина. — Что случилось? — в горле у него пересохло, слова с трудом вырываются наружу. — У тебя грипп, Кас, уже довольно долго, — голос Дина звучит грубее, чем обычно, глаза запали, а кожа восковая и бледная. Он произносит слова так устало, как мантру, отчего Кас задаётся вопросом, как часто он спрашивал об этом за последние несколько дней. У него нет понятия о времени, чтобы сосредоточиться. Его последние воспоминания расплывчаты, туманны, не более, чем смутные отголоски недомогания и растущее убеждение, что он умирает. Здесь, в ванной бункера, без окон, он мог бы с таким же успехом находиться в пустоте, хотя может судить, какой сегодня день. — Как долго? Глаза Дина на секунду затуманиваются, но он возвращается, чтобы встретиться взглядом с Касом. — Около недели, — отвечает он, — но в среду тебе стало ещё хуже, когда ты перестал со мной разговаривать. Сейчас субботний вечер. Его голос ломается на изгибах слов. Он улыбается Касу, но улыбка такая хрупкая, что края трескаются. Кас черпает немного энергии из бог знает какого запаса внутри и подносит дрожащую руку к щеке Дина. — … Ты в порядке? Дин смотрит на него, на какое-то время сжав губы, как будто сердится, но глаза тают от тепла. — Надеюсь, ты не будешь беспокоиться обо мне, когда три дня провёл в лихорадке, — Дин наклоняется вперёд и крепко, раздражённо целует Каса в лоб. Его рука на руке Каса дрожит, и вода капает на щеку Каса, когда Дин задерживается на его лбу. Он почти уверен, что она не из ванной. Глаза Дина оказываются покрасневшими, когда отстраняется, но он не даёт Касу времени прокомментировать это. — Как ты себя чувствуешь? — интересуется, прижимая тыльную сторону ладони ко лбу Каса, — ты стал гораздо разговорчивее, чем был в последнее время. Кас задумывается. Он прищуривает глаза, чтобы подумать, и это заставляет Дина улыбнуться. На этот раз искренне. — Голова болит, — шепчет он, тяжело опуская ту на край ванны, — и грудь… Это странно. Больно. Очень. Дин кивает, задумчиво хмурясь. — Звучит как раз как грипп. Ты ещё какое-то время будешь чувствовать себя дерьмово. Прости, милый. Кас тихо стонет, вздрагивает, прижимаясь к бортику, закрывает глаза. Дин решает, что Кас достаточно остыл, поэтому начинает вытаскивать его из ванны — пытается, потому что Кас устойчив, как вареные спагетти, — сажает его на удобный стул, который, Кас почти уверен, был в библиотеке, когда он видел его в последний раз, и вытирает полотенцем с головы до ног. В основном это проходит, как в тумане — Кас прислоняется головой к кафельной стене и слабо пытается поднять конечности, когда Дин начинает его одевать. Затем Дин обнимает за плечи Каса, и ведёт по коридору в их комнату. Пока они, пошатываясь идут, Кас оседает в сторону Дина. Дрожь отдаётся эхом в его груди, и в течение долгого, сонного мгновения он думает, что это от него, пока не моргает, открывая глаза, и не видит, что рука Дина, придерживающая его за рёбра, дрожит. Он устало поднимает голову и смотрит Дину в лицо. Наблюдает за решительной, измученной челюстью, за биением пульса на его шее. Беспокойство переворачивается у него в животе. Несмотря на усталость, он пытается отталкиваться ногами, заставляет себя немного приподняться, чтобы снять вес с Дина. Дин благополучно доставляет их в комнату и укладывает Каса на кровать. Он двигается быстро, натягивает на ноги Каса нелепые пушистые носки и измеряет его температуру термометром, который выглядит таким же старым как бункер. Винчестер, кажется, доволен результатом, так как его взгляд расслабляется в уголках глаз, и он не касается лба Каса с беспокойным давлением, как сделал это в ванной. Дин заворачивает Каса в одеяло, уговаривает его выпить немного воды и съесть несколько ложек супа. На вкус он домашний, с мягким куриным бульоном и овощами, которые любит Кас. Он косится на Дина поверх края миски, удивляясь, как тот ухитрился приготовить суп, когда его руки трясутся так сильно, что невозможно скрыть, и всё время потирает лицо, чтобы не заснуть. Дин избегает вопросительного взгляда Каса, доставая несколько таблеток и заставляя выпить их. Лекарства действуют быстро, и он погружается в облако спокойствия, прежде чем смог по-настоящему осознать, что происходит. Некоторое время он мягко дрейфует, уносимый волнами облегчения, когда головная боль утихает, а ноющие суставы успокаиваются. Затем Дин встаёт, чтобы подойти к стулу у кровати, и Кас резко возвращается к подобию бодрствования. Нет, он почти не может думать, но эта мысль ясна. Нет. С огромным усилием он перекатывается на спину и хватает Дина за локоть. Он так слаб, что Дин мог бы вырваться из его хватки без всяких усилий, но он этого не делает. Он снова садится на край кровати. — В чём дело? — Нужно поспать, — бормочет Кас. Его усталый язык заплетается на словах, отчего они наполовину превращаются в кашицу. Дин тихо смеётся. — Да, я знаю. Отпустишь мою руку, чтобы ты мог сделать это? Кас разочарованно рычит, борясь с усталостью. — Нет, ты, — он слабо дёргает Дина за рукав, — тебе нужно поспать. — Я не хочу оставлять тебя одного, и если я буду спать здесь, то побеспокою тебя… — Дин качает головой. — Дин, — Кас вкладывает в это слово всё предостережение, какое только может. Собрав все оставшиеся силы, он тратит их на одно ясное, угрожающее предложение: «Иди сюда и ложись спать прямо сейчас, или, клянусь, я тебя ударю». Решимость Дина рушится. — Ладно, Господи, ладно. Он снимает ботинки, стягивает джинсы и рубашку, скользит под одеяло в футболке и боксёрах. Как только его тело касается матраса, Кас буквально чувствует, как он с облегчением расслабляется, проваливаясь в мягкость кровати. Кас схватил бы его за руку и крепко обнял, если бы хватило сил, но Дин словно читает его мысли, даже когда он не шевелится. Прижимается к спине Каса и обнимает, утыкаясь носом в его шею. Довольный, Кас наконец поддаётся песне сирены сна и позволяет глазам закрыться. Его сознание ускользает, когда Дин тяжело дышит ему в плечо. — Ты всё равно больше не смог бы меня ударить.       8. Официантка ставит тарелки на стол и уходит прочь быстрее, чем Дин успевает открыть рот. Дин хмуро смотрит на свою еду. Рядом с его гамбургером салат. Салат. Он втягивает воздух сквозь зубы. Появляется рука, хватает салат и убирает его. Оставляет бургер Дина незапятнанным, как и должно быть. Секундой позже рука возвращается и кладёт на край тарелки отвергнутый огурец. Дин поднимает голову. Кас даже не смотрит на него, он читает заднюю часть бутылки с кетчупом, сосредоточенный настолько, словно там могут содержаться ключи от всех тайн вселенной. Дин наблюдает за ним с минуту и чувствует, как раздражение уходит через подошву ног. — Хей, Кас. Кас прищуривается, наклоняя голову. — Передай соль, пожалуйста. Кас улыбается, прежде чем сделать это.       9. В январе в Канзасе чертовски холодно. Дин довёл отопление бункера до чего-то отвратительного, но всё ещё шаркает по полу в халате и одеяле, наброшенном поверх. Холод впивается в суставы, заставляет руки болеть, а пальцы дрожать, независимо от того, насколько он поворачивает выключатели обогревателя, или сколькими слоями укрывается. Иногда ему хочется, чтобы бункер был во Флориде, где никогда не придётся беспокоиться о том, как холод стягивает его старые боевые раны и напоминает резко и точно о возрасте, но потом Кас читает ему статью о том, что человек из Флориды признаётся виновным в убийстве рыбы-пилы, путем обрезания её вытянутого носа электропилой, и он внезапно благодарен Канзасу, грёбаному морозному утру и всему остальному. Но иногда утро может быть не таким уж плохим. Сегодня утром он проснулся и обнаружил на кровати новое тёплое одеяло. Оно было украшено узорами созвездий и было самой тёплой вещью, которую он когда-либо чувствовал. Мужчина едва успел ткнуть его и нахмуриться в замешательстве от внезапного, необъяснимого появления новой вещи, прежде чем Кас возник в дверном проёме с кофе в руках, и все мысли о таинственных одеялах вылетели из головы Дина. Кас протянул ему кофе и прижался, пока тот пил. Кофеин едва не разбудил настолько, чтобы он удивился, почему Кас встал раньше Дина, потому что для того, чтобы вытащить Каса из постели, обычно требовался лом, когда Кас взял кофейную кружку, поставил её на прикроватный столик, закинул ноги на талию Дина, засунул руки под его футболку и целовал его до тех пор, пока в голове Дина не осталось никаких мыслей, кроме «хочу, хочу, хочу сейчас». Когда они, наконец, вваливаются на кухню пару часов спустя, зрачки Дина всё ещё немного расширены, а Кас всё ещё держится за Дина, чтобы не упасть, Сэм просто закатывает глаза и передаёт Дину тарелку с яблочным пирогом, не делая никаких язвительных комментариев. Сэм даёт ему пирог на завтрак. Он действительно не может понять этого. Большую часть дня они возятся в бункере. На самом деле они ничего не делают, но Дин с удовольствием занимается мелкими домашними делами, которыми они обычно пренебрегают, когда погружаются в охоту. Полирует детку, проводит несколько часов, развалившись на диване с включенной пластинкой. Кас весь день ходит за ним, как тень, помогая прибраться на кухне, передавая Дину полировку и тряпки, пока он возится с машиной, или приземляется на живот Дина, подрёмывая под проигрывающуюся пластинку. Сэм в основном оставляет их наедине, но он улыбается Дину, когда они проходят по коридору, из ниоткуда вытаскивает жареный сыр для всех в обеденное время и приносит Дину пиво ближе к концу второй записи «Led Zeppelin», которую поставил. Эйлин наконец возвращается с охоты около трёх. Она влетает в бункер, здоровается с Сэмом там, где Дин не видит — слава Богу, Джеку, кому угодно — перегибается через подлокотник дивана, чтобы обнять Каса, который даже не потрудился сесть со своего бескостно распростёртого на большей части тела Дина положения, чтобы ответить, она обходит диван, чтобы обнять Дина сзади. Дин делает неуклюжий знак «привет, добро пожаловать домой», когда она направляется к выходу из комнаты, на что Эйлин улыбается так ярко, как будто он зажёг солнце. И только когда Дин случайно смотрит на часы около шести вечера, раздумывая, не пора ли ужинать, он, наконец, видит дату. 24-е января. Оу. Эти чёртовы ублюдки. Дин держит рот на замке. Он хочет узнать, не запланировали ли они ещё что-нибудь. Рассчитывает, как именно он должен реагировать. Но на самом деле ничего не происходит. Он готовит на ужин пиццу, бьёт по костяшкам пальцев лопаткой, когда Сэм пытается украсть кусочки пепперони, и почти позволяет еде сгореть, когда Кас толкает его к стойке и целует так, что он задыхается. Кас выбирает для них фильм, и его выбор падает на «Пригоршню долларов», который, как знает Дин, на самом деле неинтересен ничем, за исключением того факта, что нравится ему одному. Сэм даже не фыркает от недовольства, просто доливает пиво и садится на менее комфортное место с Эйлин, чтобы Кас и Дин могли занять весь удобный диван. Кас прижимается всем телом к боку Дина во время фильма. Он поворачивается к нему, просовывает ногу между его ног и скользит рукой под чужую рубашку на живот. Дин знает, что Сэм замечает это краем глаза, но даже не морщит нос. Он просто кладёт голову на плечо Эйлин и улыбается, тепло и удовлетворённо. Дин позволяет себе расслабиться. Он наслаждается тем, что его семья вместе, целая и невредимая в тишине тёплого бункера. Только когда Кас ложится спать рядом, Дин хватает его за запястья, толкает назад и прижимает к матрасу. Он опирается на руки, расставленные возле груди Каса, и хмуро смотрит на него. Кас моргает, голубые глаза широко открыты и невинны. У Дина нет времени притворяться. — Ты занимался всей этой ерундой, — решительно говорит он, — потому что сегодня мой день рождения. Кас сглатывает. Кивает один раз. Дин стонет, закатывая глаза. — Я чертовски ненавижу свой день рождения, Кас. Ты и Сэм должны знать- Кас прерывает его, прижимая ладонь ко рту Дина. — Я знаю, Дин. И Сэм тоже. Мы оба знаем, но… — Кас слегка поворачивает голову, взгляд его скользит вниз и в сторону, — не собирались праздновать. Мы знаем, что ты этого не хочешь. Но мы просто… Хотели, чтобы ты знал. Мы помним. И нам не всё равно, — он замолкает и снова переводит взгляд на Дина, мягко прижимаясь к его плечам, — мы просто хотели, чтобы у тебя был хороший день. Кас запускает пальцы в волосы Дина, тянет его вниз, чтобы поцеловать медленно, мягко и нежно. Когда они отстраняются, он проводит пальцами по волосам за ухом Дина, скребёт возле колена, чтобы натянуть звёздное одеяло на плечи Дина. — Ты хорошо провёл день, Дин? Дин моргает, глядя на него сверху вниз. Его сердце вдруг кажется в четыре раза больше, чем рёбра. Кас просто улыбается ему такой широкой, счастливой и тёплой улыбкой, выглядящей именно так, как Дин всегда хотел и никогда не знал, как попросить. Дин беспомощно улыбается в ответ. — Да, Кас, — он опускает голову на грудь ангела, — лучший.       10. — Не хочешь рассказать мне, почему ты флиртовал с тем официантом? — голос Дина звучит предостерегающе, но морщинки вокруг глаз и громкое постукивание пальцев по рулю скрывают притворность его раздражения. Кас всё ещё хмурится, глядя в окно машины. — Я не флиртовал. — В таком случае, как ты назовёшь то, что делал тогда? — Дин тычет в него пальцем, не отрывая взгляд от дороги, — многозначительный заказ? Кас закатывает глаза, наклоняется, опуская стекло, чтобы свежий воздух обдувал его лицо и заглушил глупый вопрос Дина. — Я не флиртую ни с кем, кроме тебя, — бунтарски бормочет он, — чёрт, я не знаю почему, когда ты так раздражаешь. Рядом с ним, как колокол, раздаётся смех Дина.