* * *
Морису Джеральду было из-за чего испытывать досаду. Он прожил в Техасе уже несколько лет, и ни разу никто не спросил его, какая причина вынудила сына Ирландии покинуть свой изумрудный остров, переселившись в края не менее прекрасные, но далекие и чужие. В Техасе не задавали приезжим вопросов, пока обстоятельства не вынуждали к этому, предпочитая судить о людях не по их рассказам, а по их делам. У Мориса-мустангера здесь сложилась репутация отважного, добродушного и сдержанного человека, ценителя лошадей и хорошеньких девушек, которым он всегда был не прочь оказать услугу, не выходя, однако, за рамки приличий. Но эта репутация мгновенно обратилась бы в прах, узнай хоть кто-нибудь причину, по которой ему пришлось оставить графство Голуэй. Не потому ли Фелим О’Нил не умолкая твердил о некой голубоглазой красотке, якобы покинутой его хозяином средь зеленых холмов Ирландии, что хотел этим беспрестанным повторением стереть из своей и Мориса памяти того, кто в действительности вынудил наследника целого состояния оставить родину и лишиться всего? День за днем Морис Джеральд из Баллибаллаха принуждал себя помнить лишь о том, что он Морис-мустангер, приемный сын прекрасного штата Техас, в жизни которого не случилось ни постыдной тайны, ни запретных ласк. Все реже в его грезах и снах вставали, как наяву, поля родного острова, каменные стены старинного поместья, все реже вспоминал он юношеский блеск голубых глаз, мягкие, как шелк, волосы, опутывающие его пальцы, жаркие ночи — всего несколько, но каковы они были! Однако всему этому должно было остаться в прошлом. Ошибка не должна была быть повторена. Все эти годы Морис не только не давал ни малейшего намека на возможность ее повторения, но не позволял себе даже в одиночестве, в ночной тиши, погрузиться в сладость воспоминаний. Он даже подумывал ответить взаимностью своей случайной должнице, донье Исидоре Коварубио, хотя и не испытывал к ней иных чувств, кроме искреннего восхищения ее смелостью и широтой взглядов. Впрочем, немало браков годами стоят на куда менее прочной основе, не разваливаясь, однако, даже при сильных ураганах. Такова была ситуация, в которой находился Морис Джеральд, когда в недобрый час встретил посреди черной равнины Генри Пойндекстера, а встретив, почувствовал, как торнадо, вздыбивший пепел над сожженной прерией, сметает пепел и с его души. Всем сердцем потянулся он к этому воплощению молодости, благородства и душевной красоты, а когда опомнился, было уже поздно. Он видел взгляды Генри, видел его неприкрытое, простодушное восхищение и наслаждался им, как наслаждаются изысканным вином, позабыв о таящемся в хмеле коварстве. Он позволил своему сердцу забиться чаще рядом с Генри и теперь должен был пресечь все на корню, не позволив ядовитым цветам вырасти и распуститься. Задача была непростой — он не хотел быть груб с Генри, не хотел причинять ему страданий, но в то же время понимал, как трудно выбить из юной, горячей головы все, что связано с чувствами. Идеальным решением было бы оскорбить гордость Пойндекстеров, однако этот метод действий был чреват вызовом на дуэль, если бы Генри счел оскорбление слишком сильным. А дуэль с ним означала бы для Мориса верную смерть — ибо ни за что на свете не позволил бы он себе причинить даже малейший вред Генри. В итоге он выбрал иной, более долгий и сложный способ: убедить Генри, что образ, представший перед ним ранее, — лишь маска, скрывающая холодного, сухого и расчетливого человека, недостойного каких-либо нежных чувств. Таковы были причины, по которым Генри Пойндекстер в то утро увидел перед собой совершенно иного Мориса Джеральда, нежели тот, к которому успел привыкнуть и которого успел полюбить в своих мечтах.Глава I. Пламя и лед
6 декабря 2020 г. в 15:43
Благословен штат Техас, которому небеса даруют от двухсот до трехсот солнечных дней в году! Порой жара, царящая здесь в полуденный час, губительно сказывается на беспечных путниках, не позаботившихся о воде в дорогу и тенистом укрытии в разгар зноя. Но таких путешественников немного встречается на дорогах штата. Большинство его обитателей люди опытные, приученные жизнью к расчетам наперед, умеющие крепко и прочно держаться в седле, какие бы расстояния им не приходилось преодолевать. Ранчерос, мустангеры, регулярники, индейцы — все они чувствуют себя верхом порой увереннее, чем на своих двоих, и мало кого лошадь сможет выбросить из седла, словно мешок с зерном.
Но молодому Генри Пойндекстеру было недостаточно считаться хорошим наездником и наследником изрядно уменьшившегося, но все еще приличного состояния. Стремление научиться объезжать диких лошадей, вспыхнувшее в нем под влиянием порыва, поддерживалось в последующие дни нежеланием отказаться от данного слова и той силой, что тянула его снова увидеть Мориса-мустангера, — на сей раз не в толпе, не на глазах у публики, а в работе, там, где он, может быть, окажется проще, общительнее и ближе. Именно эта сила заставила Генри ответить «нет», когда наутро после пышного приема Вудли Пойндекстер спросил сына, не отказался ли тот от своей блажи — иначе, чем блажью, почтенный плантатор не желал именовать это начинание. Сразу после завтрака, провожаемый завистливым взглядом сестры, следившей за ним с асотеи, Генри на своем жеребце выехал из ворот асиенды навстречу техасскому утру. Редкие птицы взлетали из травы по обе стороны дороги, а вскоре роща приняла всадника в свои зеленые объятия. Но Генри не замечал раскинувшейся вокруг красоты. Взгляд его был обращен внутрь, к воспоминаниям о встречах с Морисом Джеральдом. Он совсем еще не знал этого человека, и хотя сердце, в унисон мнению многих окружающих, подсказывало, что тот честен и благороден, неизвестность предстоящего пугала обычно бесстрашного юношу. Что, если его усилия будут напрасны? А что, если они окажутся не напрасны? Генри и сам не знал, чего хочет: стать Морису близким другом или развеять те чары, которыми мустангер опутал его, словно своим лассо. Генри боялся подумать о том, что произойдет, если ему не показалось, если тот тайный, постыдный, жгучий интерес, который он испытывал к мустангеру, мелькнул и во взгляде Мориса во время их короткого разговора на приеме. И в то же время мысль о том, чтобы вести обычную жизнь, видеть мустангера раз в неделю или две и не пытаться сблизиться с ним, была совершенно невыносимой. «А если ему по душе Луиза?» — подумал вдруг Генри. Это соображение, которое должно было прийти в голову первым, осенило его только теперь, заставив сильнее сжать коленями бока лошади. Вороной, чутко ловивший каждое движение хозяина, ускорил шаг. Теперь Генри ехал не так, как принято на прогулке, а скорее так, как ездят люди, которых ждет довольно важное дело.
Но сам он не заметил этой перемены. Его мысли были обращены к сестре и к тем, может быть, незаметным остальным, но вполне ясным для него взглядам, которые она бросала на мустангера. Были ли ответные взгляды столь же красноречивы? Генри сомневался, что может верно ответить на этот вопрос, — его собственный взгляд был слишком затуманен внезапно вспыхнувшим чувством. Но кузен Кассий, кажется, опасался именно такого развития событий. Впрочем, кузен и сам не мог быть беспристрастен в этом деле. «Ах, если бы Луиза полюбила его! — воскликнул Генри про себя. — Насколько все было бы проще!» Но тут он вспомнил, что для него проще быть не может ни при каких обстоятельствах, и что самым лучшим было бы повернуть назад, въехать в ворота Каса-дель-Корво и запретить себе думать о взглядах и речах мустангера.
Однако молодость славна вовсе не рассудительностью и осторожностью. Генри не повернул обратно. Он продолжал ехать вперед и вскоре увидел большой кораль, в котором загонщики недавно заперли изрядное количество мустангов. Именно здесь ждал его Морис, чтобы преподать урок обращения с дикими лошадьми. Он хотел и это обратить в подарок, однако Колхаун решительно воспротивился и пожелал непременно внести плату за занятия своего кузена. Генри понимал, что крапчатый мустанг, столь изящно преподнесенный Луизе, ударил острым копытом прямо в сердце отставного капитана; да и ему самому жест Мориса не показался приятным. Однако это было право мустангера — решать, кому преподнести такой подарок, равно как и свое сердце, и Генри постарался заранее смириться со всем, что его еще ждет. Даже если счастье Мориса будет вершиться на глазах у Генри, что он сможет противопоставить этому? Порой до него доходили смутные слухи о тех противоестественных союзах, что время от времени все же случались на просторах Техаса и иных штатов. О них неизбежно говорили с брезгливостью и отвращением, умалчивая о кровавых подробностях разоблачения подобных связей. В мыслях Генри все эти случаи были неизмеримо далеки от того обжигающе сильного и чистого чувства, которое он испытывал к Морису. И, однако же, он не должен был выдать себя ни словом, ни взглядом, если хотел и дальше находиться рядом с мустангером. С этим намерением Генри подъехал к коралю и спешился. Сердце забилось сильнее, и кровь прилила к щекам, когда он заметил человека, направляющегося к нему от противоположного «крыла» кораля. Генри поспешил навстречу. Даже с такого расстояния он разглядел — или ему казалось, что разглядел, — гордую осанку, свойственную одному лишь Морису. Генри был неправ: множество джентльменов в Техасе могли похвастаться и статью, и выправкой; но влюбленным глазам свойственно наделять предмет страсти редкими, неповторимыми достоинствами, даже будь эти достоинства на деле самыми распространенными.
Генри не ошибся — это действительно был Морис, и чем ближе он подходил, тем менее Генри узнавал его. Казалось, это был совсем не тот человек, которого он видел посреди выжженной прерии, а позднее — в Каса-дель-Корво. Мустангер был любезен, но замкнут, сух и холоден. Генри показалось, что ослепительное солнце позднего техасского утра накрыла тень. Он не мог понять, что переменилось, и находил лишь одну причину — на его месте мустангер желал бы видеть Луизу. Генри едва не отказался от занятий, но гордость, столь свойственная всем Пойндекстерам, не позволила этого сделать. Плотно сжав губы, как это часто делал кузен Кассий, когда выходки Луизы вновь и вновь испытывали его терпение, он последовал за Морисом к коралю.
— Ваша одежда, мистер Пойндекстер, — заметил мустангер, пока они шли, взглянув на легкую полотняную блузу и панталоны Генри, — не годится для такой работы. В следующий раз, если вы приедете, наденьте что-нибудь попрочнее.
От Генри не ускользнуло это обидное «если приедете».
— Приеду, — бросил он. — Можете не сомневаться, мистер Джеральд.
Морис смотрел вперед, на лошадей в корале, и Генри не мог видеть, как омрачился его взгляд при этих словах.