"Полицейские будни"

      Одри несмотря на редкие вредные привычки, нездоровое трудолюбие и манию к сладкому, всегда выглядела образцово и в школе, и в академии, и на работе.       На деле же Эванс вечно недоедала, частенько раздирала себе ногти в кровь, ненавидела дни стирки и совершенно точно не умела спать.       За долгие годы опасной, а зачастую и кровавой, работы, девушку перестали мучать кошмары, душевные терзания и страсть к милосердию.       Однако сон просто наотрез не желал дружить с Эванс. Она могла часами лежать на кровати, вперившись взглядом в потолок, уставшая, помятая, ленивая и вялая настолько, что до жути раздражающий съехавший носок, не казался таким великим кошмаром.       И как бы Одри не ворочалась, какой бы удобной не была её поза, а одеяло уютным, глаза слипающиеся от усталости, ни в какую не хотели отключаться окончательно.       Бессонница уже долгие годы была верной спутницей для Эванс, но в силу человеческой лени, безответственности и девиза: «А, да похуй.», ни попить травок, ни сходить к специалисту Одри не собиралась.       Раньше уснуть ей помогал Аллен. Крепкие медвежьи объятия убаюкивали лучше родной матери в детстве, а тихое сопение над ухом выключало быстрее, чем любые звуки природы.       Однако в постели Одри была одна. В жизни тоже. А из-за звуков природы казалось, что еще чуть-чуть и она сама скоро превратиться в птичку. В злую, невыспавшуюся птичку, готовую выклевать чьи-то глаза.       Раздраженно выдохнув, Эванс сбрасывает старые наушники, по безнадежному истерично дергает ногами под одеялом и уныло садится. Время на часах грустно мерцает неприятными цифрами, и Одри кажется, что даже сброшенное одеяло шуршит как-то беспомощно.       В голову как назло лезут воспоминания, как всего несколько месяцев назад сержант могла спокойно спать в чужих объятиях и после пиздеца на работе, и в грозу, и в холод, и в зной.       Аллен был прекрасен в постели. Во всех смыслах. Дикий в сексе и спокойный во сне, Джеймс был тихим, надежным и теплым. Не ворочался, не издавал никаких звуков, вставал точно по будильнику, а засыпал словно по сигналу.       Теперь же постель вечно холодная, вставать приходится самой, а Гэвин храпел так, что слышно было через несколько стенок.       Обреченно зажмурившись, Эванс бредет в коридор. За дверью Рида на удивление тихо этой ночью, но сержант не желая занимать голову еще и мыслями о внезапно вылечившимся от храпа напарнике, мерно шествует в гостиную, безразлично пожав плечами.       Пазл складывается, когда перед включенным тихо играющим телевизором, Одри видит развалившегося на диване напарника.       Гэвин выглядит странно уютно и даже мирно, несмотря на крепкие плечи и немалое количество шрамов, на голом торсе, пока постукивает пальцами по животу и внимательно смотрит старый мультик про оленя. — Бэмби?       Рид вздрагивает и крепко ругается, оборачиваясь на напарницу. Пульт забытый, но невиновный падает на пол, пока мужчина садится, приложив руку к сердцу. — Ты нормальная, нет? Чего подкрадываешься? — голос у напарника нервный, а движения дерганные, когда он тянется на пол за пультом.       Одри чувствует какое-то садистское удовольствие, наблюдая за мужчиной. Кто бы мог подумать, что главный засранец полицейского Департамента легко пугается ночью и любит детские мультики.       Вопросы кажутся риторическими, поэтому Эванс тихо присаживается рядом, устремляя взгляд на экран, но Рид видит, как иронично дергаются уголки её губ. — Как дать бы тебе, — Гэвин шуточно замахивается на нее пультом, раздраженно откинувшись на спинку.       Обычно напарники сидят на разных концах дивана, оставляя место посередине пустым, но сейчас Рид чувствует, как его плечо касается чужого, и думает всегда ли его диван был таким маленьким, или это он сам такой широкий.       Несколько минут проходят в тишине, пока крутые, матерые полицейские внимательно наблюдают за маленьким олененком.       Рид порывается сказать, что на спортивном канале просто была реклама, но Эванс кажется не против его выбора, поэтому он тихо спрашивает: — Чего не спишь?       Одри задумчиво моргает, пожимает плечами и отвечает самое очевидное, что можно сказать. — Не спится что-то.       Гэвин понимающе кивает, несколько секунд пялится в экран, а потом ехидно косится на напарницу и невозмутимо тянет: — Это нормально. Зло не дремлет.       Одри закатывает глаза и мягко бадает напарника плечом.       Разговоры кажутся лишними, да и придумывать в ответ ничего не хочется, поэтому Эванс фыркает одновременно с Гэвином и устраивается удобнее, подтянув к себе ноги.       Проходит еще несколько минут, прежде чем сержант также ехидно косится на напарника и, не меняясь в лице, кидает в отместку: — Трусы с мышонком мне нравились больше.       Губы сами тянутся в улыбке, пока Рид бросает взгляд на свои старые серые треники, которые давно перешли в раздел пижамных штанов. — Подарю такие же на Рождество.       Эванс тихо смеется, лениво повернув голову к мужчине. Гэвин выглядит внушительно со сложенными на груди руками и внимательным, цепким взглядом. Одри гадает, всегда ли у напарника такой взгляд, или к мультикам он относится также ответственно как и к работе.       Атмосфера вокруг становится настолько уютной и домашней, что в голову перестают лезть любые мысли.       Одри наконец удовлетворенно вздыхает и расслабляется, продолжая рассматривать мужчину, сидящего рядом.       Колкие шутки уже давно не трогают, мягкая ленивая улыбка говорит о добрых намерениях, а сильные, широкие плечи выглядят так надежно и привлекательно, что Эванс не думая, двигается и осторожно кладет на них свою голову.       Спокойное дыхание над ухом, легкие перекаты мышц под головой кажутся такими уютными и знакомыми, что глаза невольно закрываются, а Одри отключается так быстро, как никогда раньше. И несмотря на схожесть с прошлым, мысли об Аллене даже не пытаются закрасться в голову.       Проходит меньше минуты, прежде чем Рид осознает их положение и косит взгляд на напарницу, вслушиваясь в её тихое сопение.       Мышцы, в первое мгновение непроизвольно напрягшиеся, наконец расслабляются, и Гэвин уже смело смотрит на затылок своей соседки.       Поза неудобная, чужая голова норовит в любой момент соскользнуть с плеча, а длинные волосы щекочут шею и руку, но Рид не двигается ни на дюйм.       Правильной мыслью кажется растормошить напарницу и отправить спать, да и самому уже идти на боковую, но взгляд почему-то бродит по длинным подрагивающим ресницам, а рука так и не поднимается, чтобы нарушить чужой сон.       Рид никогда не был особо привязчивым или влюбчивым, но мягкое прикосновение маленькой ладони, обхватывающей его локоть, вызывает в груди нежный трепет.       Гэвину кажется, разбуди он сейчас Одри, станет самым жестоким в мире человеком, поэтому он лишь побежденно вздыхает, аккуратно тянется за пультом, выключает телевизор и откидывает голову на спинку.       От резкой активности, Эванс недовольно вздыхает, но не просыпается, лишь трется носом о мужское плечо и крепче обхватывает чужую руку, удобнее устраиваясь. Гэвину кажется, что он застыл и не дышит, и лишь через секунду, приходит осознание, что это действительно так.       Кожа в тех местах, где девушка касается его, горит, и тепло это растекается по всему телу так непривычно, но так приятно, что Рид ощущает себя подростком. Мелким, прыщавым пацаном, не знающим, что делать, если на него посмотрит красивая девчонка.       Мысли, такие неудобные и совершенно не вписывающиеся в нынешнюю жизнь, оказываются посланы далеко и надолго.       Гэвин не хочет думать, предполагать или что-то с чем-то связывать, поэтому жар списывает на духоту в комнате, а сам скатывается по спинке ниже, чтобы было удобнее. Удобнее становится видимо и Эванс, потому что та, приняв новый расклад вещей, теперь еще и коленями утыкается в бедро Гэвина.       Рид побежденно вздыхает. Снова. И снова старается не думать. И не чувствовать. Просто абстрагироваться и уснуть.       Сильно жмурит глаза, выравнивая дыхание, стараясь расслабиться.       Чужое сопение под ухом непривычно, и грозит преследовать Гэвина всюду.       Мужчина запоздало осознает, что это уже произошло. Он слышит его на работе, из-за соседнего стола, в машине, за патрулированием, во время любого приема пищи дома и вне дома тоже. Теперь еще и когда пытается уснуть.       В голове вдруг всплывает первый день знакомства. Рид был так недоволен.       Работающий один с самого первого дня, детектив и думать не мог, что Фаулер поставит к нему напарницу.       Одри тогда подошла также бесшумно как и сегодня, было бы темно, Рид бы обделался от того, как неожиданно Эванс выплыла у него из-за спины.       Небрежно отодвинув стул, Одри встала перед, тогда уже её, столом и молча посмотрела на Рида. Почему-то ему показалось, что взгляд у него был такой же заебавшийся, как и у нее.

— Ладно, солнце. Давай проясним. Мне нахуй не упал никакой помощник. Я работаю один и к своим делам отношусь очень ответственно. Мне не нужен хренов балласт, который будет тормозить меня и мешать продвигаться выше по карьерной лестнице. Так что будь пай-девочкой и не мешайся, пока дядя Гэвин будет решать взрослые дела, лады? Рид не скупился на маты и грубость и параллельно своему монологу успел встать, нависая через столы над напарницей. — Значит слушай меня сюда, дядя Гэвин. Хочешь прояснить? Давай проясним. Ты думаешь ты мне упал? Окстись, мальчик. Нашел он тут пай-девочку. У меня послужной список побольше твоего будет. Выебываться он захотел, посмотрите-ка. Запомни, дядя, я не твой ассистент. Я твой напарник. И плавать в этом говне мы будем на равных, а если тебя что-то не устраивает можешь спокойно высказать все нашему непосредственному начальству. Громко поставив коробку с вещами на стол, Одри нарочито медленно выудила из нее табличку со своим именем и аккуратно поставила на краюшек стола. Гэвин был зол, оскорблен и самую малость в ахуе.

      Тогда Риду хотелось прихлопнуть Эванс, не моргнув и глазом. А сейчас она мирно посапывает, прижавшись к нему, пока Гэвин старается лишний раз не двигаться.       Удивительно однако иногда складываются события.       Губы от иронии сами тянутся в улыбке, пока на периферии сознания маленьким олененком проскакивает мысль, что будильник никто явно не услышит, и как бы им не проспать.