Straightforward

half•alive — TrusT

Чонгук иногда ощущает себя маленьким, уязвимым и хрупким. То, что он прививает себе в отношениях с Тэхёном — принимать стороны, которые приучил себя считать слабыми, с такими же распростёртыми объятиями, как и те черты, которыми привык гордиться. Ким помогает ему в этом даже тогда, когда со стороны кажется, будто он не прикладывает и капли усилий. В своей ненавязчивой обходительности, во внимании к каждой мельчайшей детали в чонгуковом поведении, в терпении и терпимости; в присущей ему одному ласковой мягкости и соседствующей с ней жесткости, некоторого упрямства, когда того требует ситуация; во всех своих проявлениях, так бережно хранимых Чонгуком в памяти, Тэхён представляется ему тёплыми крупными ладонями, держась за которые, получится не заблудиться даже в кромешной темноте. Иногда Чонгук чувствует себя на вершине. Ему есть, чем гордиться в себе. Он может быть принципиальным и неуклонным, когда того требует ситуация или внутренний моральный компас, но он так же бывает гибким и податливым с исключительно положительной стороны. Он готов меняться и открываться чему-то новому — мир не стоит на месте, и Чонгук более чем рад двигаться вместе с ним. Он рад заимствовать чьи-то полезные привычки и делать их частью себя; благодарен любому опыту, из которого можно вынести урок, у которого можно чему-то научиться. Чонгук может быть наблюдательным, если постарается, а постаравшись ещё чуть-чуть, он может применить новую информацию на практике. Ему нравится замечать в себе адаптированные, слегка переиначенные, но не исковерканные заимствованные черты. Иногда это что-то крупное, фундаментальное, такое как смещение приоритета во взаимоотношениях с людьми с «он понимает меня без слов, он такой внимательный» на «он открыт к диалогу и не требует от меня чтения мыслей». Чонгук не догадывается, каким бы он стал человеком, если бы до сих пор жил в менталитете одобрения намёков и недооценивания прямолинейной коммуникации, так блестяще преподносимом окружающей средой как нечто само собой разумеющееся и естественное. Это наверняка подходит кому-то, но Чонгук для подобного не создан. Отношения с Тэхёном взрастили в нём предпочтение даже к самым напряжённым разговорам. Главное, чтобы всё вслух, всё без утаек. Он научился словесно распахивать душу и не бояться осуждения, когда режет правду-матку. Вместе у них со всем получится разобраться. В некоторые разы это что-то небольшое, тем не менее нежно лелеемое. Такое как, например, кунику. Это мелочь, но мелочь до невероятного милая. Для Чонгука любимой частью дня является момент пробуждения, лицезрения мягких щёк Тэхёна на подушке напротив — или на его груди, или на бедре поверх одеяла, или чёрт знает где, потому что иногда они просыпаются в позе валета — и последующих мягких касаний, лёгких поглаживаний, до тех пор, пока Ким не заворочается, не начнёт открывать глаза навстречу новому дню. — Доброе утро. Звучит немного хрипло, потому что вчера вечером в баре Чонгук наболтал свою недельную норму, перекрикивая децибелы попсы из колонок, но Тэхён этой хриплости лишь улыбается. И вот он, священный момент: нос к носу, мягкий чмок в кончик — обоюдно — а после повороты головы, деликатное трение, эскимосский поцелуй. Сегодня одного поцелуя за утро им не хватит — Чонгуку однозначно недостаточно, он раздосадованно мычит, стоит Тэхёну лишь отодвинуться на сантиметр, не больше. — Я хотел проснуться пораньше и приготовить нам что-то вкусное на завтрак. — он тут же оказывается притянутым в ленивые утренние обнимашки. — Всё потом. — возможно, никогда-нибудь. Им некогда, пусть впереди ждёт целое свободное утро — у Чонгука планы, столько планов, столько образов в голове, ещё больше желания их все воплотить дотошно, тщательно. Он в особенно игривом настроении, в том самом расположении духа, когда его тянет на то, чтобы поотвлекать Тэхёна от болтовни. Когда хочется, чтобы чужое дыхание сбивалось, а речь постоянно прерывалась тихими удивлёнными всхлипами или же, чего греха таить, тягучими стонами. — Ещё я хотел дождаться тебя вчера, но уснул. — Ким потягивается, устраивается на спине, подложив сцепленные ладони под затылок. Ему так очевидно удобно, что Чонгук не хочет прерывать его комфорт, поэтому попросту усаживается сверху, седлая бёдра. — Я облажался два раза за эту неделю, а ведь сегодня только понедельник. Чонгук мурчит себе под нос, давая знать, что внимательно Тэхёна слушает, тем временем бегая пальцами по чужим рёбрам, представляя на их месте клавиши пианино. Что же выбрать, полифонию или что-то джазовое? Может, сочинить собственную мелодию? — О чём вы вчера говорили с Суджин? Она прислала мне только короткое «Одобряю». Обычно она более многословна. «Многословна» — это мягко сказано. Суджин болтлива, у неё язык без костей — но это в исключительно положительном смысле. Была бы воля Чонгука, он бы на их встрече в баре — официальное знакомство оказалось не таким волнительным, как он беспокоился, по прошествии первых пугающих пятнадцати минут он осознал, что хочет стать для нуны, что называется, своим в доску — только бы и делал, что сидел с открытым ртом, слушая и внимая, внимая и слушая, впитывая в себя каждую фразу, каждое слово чужих рассказов. Суджин настолько приковывающая к себе, занимательная, попросту интересная — хотя, что ещё стоило ожидать от девушки, которая гордо носит звание лучшей подруги Тэхёна? В любом случае, одним лишь одухотворённым молчанием у Чонгука на их ужине отделаться не получилось. Он сидел, будто палку проглотил, и нервничал; нервничал и сидел. Ожидал расспроса по поводу своей родословной, оценок в школе, жизненных ценностей, но Суджин просто отмахнулась: «Я знаю, что ты сладкая булочка, так что я просто выполню свой дружеской долг. Предупреждаю, что у меня зелёный пояс по каратэ и бла-бла-бла. Тэ обещал, что ты и мухи не обидишь, а я ему верю. Что ж, обсудим ваше знакомство? Расскажи мне всю драму, мальчик, мне нужны подробности». Чонгук заметил сходства в жестах своего бойфренда и его подруги — в способе смахивания чёлки с лица, в резкости смены эмоций, в лёгком наклоне головы при улыбке. Пожалуй, они действительно близки, раз сохранили схожие манеры даже спустя год разлуки. Аура Суджин оказалась точь-в-точь, как Тэхён её описывал. Суджин заботилась о Чонгуке незаметно даже для самой себя: подкладывала еду в тарелку, предлагала соль, укладывала ладонь на угол стола, чтобы он не ушибся, поднимая с пола оброненную связку ключей. Однако, она оставалась слегка рассеянной и невнимательной, особенно, когда её взгляд затянуло тонкой хмельной поволокой. Щёки нуны очаровательно округлялись, когда она смеялась с чонгуковых попыток пошутить — и, судя по реакции Суджин, попыток весьма удачных — и это льстило той его части, что отчаянно жаждала быть одобренным самым узким кругом общения Тэхёна. Забота и покровительство, смешавшиеся с долей несобранности показали Суджин для Чонгука как притягательную, располагающую личность, одновременно надёжную и лёгкую на подъём. Впрочем, в какой-то момент чужие взгляды по сторонам и улыбки стали больше тревожными, нежели беззаботно-отвлечёнными, и Чонгук подумал бы, что это просто очередная черта девушки, которую он для себя открыл, но… — Ох, чёрт. Чонгук-а, это, наверное, очень странная просьба от подруги твоего молодого человека, но не мог бы ты сделать вид, что мы пара? Нужно ли говорить, что глаза Чонгука, по ощущениям, едва не выкатились из орбит? — Просто обними меня или возьми за руку, не беспокойся, Тэхён постоянно так делал, это в порядке вещей. К моменту, когда Суджин придвинулась вплотную и положила голову ему на плечо, глаза Чонгука, как два бильярдных шара, закатились в лунку на другом конце барной стойки. Спустя пару заикающихся вопросов и чуть больше чем пару извиняющихся ответов, выяснилось, что на протяжении целого года Суджин была в Японии не из собственного трудоголизма, а из соображений безопасности. История стара, как мир, и немыслимо печальна. — Хён, почему ты не рассказывал, что у нуны был сталкер? Чонгук умостил подбородок у Тэхёна на груди, улёгшись на него всем телом. Ким вытащил руки из-под своей головы и принялся массировать ими плечи Чонгука — неизвестно, сколько они уже так лежат, счёт времени давно потерян — может быть, они даже вновь проваливались в сон, пока Чонгук ударялся в воспоминания о минувшем вечере. Впрочем, ему всё ещё уютно и тепло, так что смена позиции в его планы не входит. — Потому что это не моя личная жизнь, чтобы делиться её подробностями. — резонно. — К тому же, теперь ты имеешь то же впечатление, что и я, услышав её историю из первых уст. — Ким вздыхает, его грудь поднимается под Чонгуковым лицом. Чужое дыхание успокаивает обеспокоенные темой диалога нервы. — Её бывший — мудак, и я счастлив, что история с ним утихла. Не хочу, чтобы разговоры о нём омрачали наше с тобой утро. — Нуна попросила притвориться её парнем, но потом выяснилось, что это была излишняя мера предосторожности. Тот мужчина взглянул на неё всего раз и сразу же вышел из бара. Чонгук не представляет, каково это — жить в постоянной тревоге, в непрекращающемся страхе только из-за того, что какой-то человек не понимает банального «Нет». Ещё один плюсик в пользу его позиции открытого диалога. Никаких подтекстов, никаких излюбленных «Нет — это да, за которое нужно чуть больше побороться». Он на всю жизнь запомнит отчаянную мольбу в глазах Суджин, случайно столкнувшуюся на дружеском ужине с когда-то возлюбленным, эту панику, это опустошённое безвыходное выражение лица. Чонгук выныривает из оцепенения. Тэхён вытягивает его за волосы. Буквально. — Всё, всё, я буду думать только о нас с тобой, хорошо, только перестань дёргать за волосы. — Ким послушно отключает жестокость и оставляет свои пальцы в чонгуковых волосах, лишь чтобы массировать скальп. — Но, ты знаешь, нуна поведала мне, что пару раз ты ставил ей засосы! — Потому что кое-кто не верил ей на слово, когда она рассказывала о новом парне и по-человечески просила отвалить. — Тэхён задумывается на мгновение. — Это был очень странный опыт. Она из баловства хотела оставить мне на шее что-нибудь тоже, но я воспротивился. Шея у меня чувствительная, и доступ к ней достаётся только избранным, если ты понимаешь, о чём я. Незамысловатая пошлая игра бровей Тэхёна выглядит забавно, и даже без неё Чонгук всё понимает и всё осознаёт, а ещё вспоминает, с чего он вообще хотел начать сегодняшний день. Он, вообще-то, уже почти неделю носится, как ужаленный — Тэхён отдал ему дубликаты ключей от своей квартиры. Чонгук хотел отметить это событие чем-то прозаичным, банальным, типичным. Он размышлял о сексе на полу, или о взаимной дрочке перед сном, или о совместном принятии ванны — о чём-то знаменательном, но в то же время приземлённом. Но нагрузка в университете, как назло, скакнула до заоблачного уровня; беготня с долгами-зачётами-билетами-пожалуйста-профессор-дайте-вопросы-мы-ждём-уже-месяц вымотала и его, и Тэхёна; а единственный выходной вечер, в который Чонгук планировал, как в классике ромкомов, наброситься и оседлать жеребца, у него отняла — справедливости ради, одарила своей чудесной компанией — Суджин-нуна. Вчера, после того, как Чон проводил её до гостиницы, у него остались силы только на то, чтобы доползти до квартиры Тэхёна, наскоро сполоснуться в душе и уронить себя на кровать. Он едва нашёл в себе силы, чтобы чмокнуть в макушку спящего Кима, куда уж там до плотских утех! Но сейчас, в эту самую секунду, Чонгук, как в их самый первый раз, осознаёт своё возбуждение неожиданно и сумбурно. Как бы то ни было, оно оказывается не менее приятным. На пробу он, приподнимаясь на локтях, жмётся носом выше, к кимовым ключицам и ямке меж ними. Он скашивает взор вверх, встречается с сияющими глазами Тэхёна — тот всегда выглядит светящимся и счастливым, когда им удаётся побыть друг с другом добросовестно и основательно — и пробует мазнуть острым кончиком языка солёную впадинку между плечом и шеей. Ким уже делает предвкушающий вдох, когда Чонгук, резко отстраняясь, спрашивает, не успевая толком этого осознать: — Хён, а можно мне тебе поставить засос? Тэхён, выходя из сладкого оцепенения, смеётся: — А что, ревнуешь к нуне? Чонгук тут же шлёпает его по груди. Совсем не сильно, но достаточно звонко. Звук приглушается только спальной футболкой Кима, которую Чонгук тут же стремится с него стащить — она в его планах является лишним звеном, помехой. — Рукоприкладство излишне, Чонгук-и. — Чонгук-и шлёпает его ещё раз. Только не рукой, а ртом. И не со звоном, а с чмоком. Чонгук целует его в грудь, и называет это шлепком. Что с того? Кто попробует его засудить за это? — Знаешь, я бы, может быть, и ревновал бы. Чонгук фыркает, позволяя себе на долю секунды уделить внимание спринту мурашек на чужой груди, возникших от контакта влажной кожи с прохладным воздухом. — Ты не будешь ревновать, ты же мне доверяешь. И Тэхён снова делает вдох: резкий, ошеломлённый. Чонгук усилием воли заставляет себя поднять взгляд от груди Кима — когда она успела стать такой упругой и аппетитной? — к его лицу. Он раздумывает над своей реакцией, прикусывая губу. — Это странно прозвучало? Я не имею в виду, что готов начать пользоваться твоим доверием, хён, я хочу сказать, что… — Я знаю, Чонгук-и. Я потрясён? Нет, просто чуть-чуть удивлён, но в категорически позитивном ключе. — Чонгук снова закусывает нижнюю губу, но уже в попытке сдержать улыбку. Впрочем, он тут же решает не терять время зря и продолжает прокладывать языком и губами путь от ключиц Тэхёна к его ушной раковине. Медленно, со сноровкой и терпением — так, как умеет. — Когда я говорю, что доверяю тебе, ты принимаешь эти слова близко к сердцу и веришь мне. Доверяешь моему доверию, понимаешь? Я, ах… — Чонгук смыкает зубы на чужой шее едва-едва, но Тэхёну требуется мгновение, чтобы перевести дыхание. — Ты будто сделал мне самый приятный сюрприз в жизни. Нет, не сюрприз. Самый желанный подарок. Я понимал, что получу его, и ждал, и я знал, что, по сути, он у меня уже есть, но когда ты произнёс это вслух… Ай! Чонгук энергично встряхивает голову, приподнимаясь. В такие моменты Тэхён предпочитает шутить, что, будь у Чонгука звериные уши, они бы вставали торчком, забавно крутясь в стороны. Ким глядит на него немного менее осоловело, чем Чонгук рассчитывал. — Больно? Я попробовал втянуть кожу. Я не эксперт во всех этих штучках с кровоподтёками. Тэхён машинально прикасается пальцами к своему горлу, будто проверяя, невредим ли его кожный покров. Чонгуку не нравится, когда Ким его не обнимает, когда убирает руку с его затылка. Он успел привыкнуть к мягким одобрительным поглаживаниям за пару минут незатейливой ласки. — Знаешь, когда в средней школе все пробовали ставить себе засосы пылесосом, у меня тоже не получалось. Меня даже дразнили непробиваемым, потому что кожа не фиксирует никаких синяков. — Тэхён хмурится. Чонгук спешит разгладить складки его лба своими губами. — Но это не отменяет того, что болевой порог у меня низкий, особенно на шее. Ну и чёрт с ним, пожалуй, думается Чонгуку. Идея с засосом была не более чем игрой, а боли ради какой-то там метки своему парню он причинять не намерен. — Если хочешь, я могу попробовать оставить тебе? Где-нибудь, где не видно. Чтобы прощупать грань, понять, какое усилие для твоей кожи максимальное? То, какую интонацию Тэхён выбирает для своего предложения — полувопросительную, пропитанную заботой. Ким, вообще-то, шепчет, но его речь кричит: «Ты можешь отказаться, ты можешь согласиться, любое твоё решение будет принято и утешено». — Я люблю тебя, ты в курсе? Его мягко переворачивают и усаживаются сверху, копируя их позу сколько-то минут назад, только меняя местами слагаемые. Сумма остаётся стабильной, сумма не меняется: Чонгук хочет Тэхёна, хочет его всего, он соскучился, и его тело от лёгких касаний согревается и растекается, как подтаявшее масло; а Тэхён хочет Чонгука, как он и говорил, всегда готов хотеть. Эта нега, это бесконечное удовольствие, которое, кажется, выходит за пределы их постели, кровати, комнаты, квартиры, города. В моменты их близости Чонгук ощущает, будто готов укрыть своей любовью весь мир. Чонгуку нравится стиль Тэхёна и выбор одежды. Он и в домашнем, и в парадном весьма гармонично смотрится в стенах своей квартиры. По его телефону — чехлу и обоям — можно определить хозяина. Даже закрыв глаза, вдыхая и чувствуя парфюм, можно с лёгкостью сказать — да, это Тэхён. На всём, что он выбрал и выбирает, есть незримый отпечаток. Дело не только в том, что Чонгук знает Тэхёна близко и хорошо, оно и в самом Тэхёне. В том, насколько он сам по себе неповторим. И Чонгука Тэхён тоже выбрал — продолжает выбирать каждый день. Чонгук гордо носит в себе и на себе его любовь, укутывается в неё каждый день перед сном, впитывает её в себя, как губка, в ду́ше с себя не смывает. А теперь на нём будет и видимый след тэхёновой любви, шутливое физическое воплощение. — Только не на сонной артерии, хён, я ещё жить хочу. — Я буду аккуратно и медленно. Чонгук терпелив, и Тэхён тоже. Они будут медленны, нерасторопны, может быть, для кого-то нелепы. Они будут в своём темпе, назовите его хоть черепашьим, хоть улиточьим. Если надо, они остановятся и будут стоять, пока не почувствуют в себе силы шагать дальше. Когда понадобится, отступят назад раз или другой. Однажды, может быть, побегут, не жалея ног — главное, чтобы за руки; главное, чтобы вместе.