***
Проснувшись, первым Микаса увидела темнеющее небо за окном и поникшее лицо Мэри, которая с присущей ей аккуратностью расставляла на столе госпожи еду, параллельно подготавливая лекарство. — Вы наконец проснулись, — тихо, будто говоря сама с собой, сказала шатенка, беря пустой поднос на руки. — Я уже хотела Вас будить, — тоненько добавила она. Мэри так и не повернулась к Микасе и не одарила её привычной лучезарной улыбкой, лишь стояла к ней спиной, продолжая заниматься чем-то абсолютно бесполезным, чтобы как-то понизить нервозность. — Поужинайте и примите лекарство. Микаса молча опустила ноги на пол и медленно прошла к столу, оглядывая свой ужин. Мэри, всё же мельком взглянув на лицо госпожи, чуть отпрянула от стола. — Пожалуйста, — Микаса, не проронившая ни слова, на удивление кивнула на просьбу шатенки и села за стол, чуть скривившись. Есть совсем не хотелось, но смотря на притихшую и уставшую Мэри, что ей было совершенно не свойственно, волей-неволей хотелось через силу впихнуть в себя хотя бы кусок, лишь бы лицо служанки стало хоть чуточку порадостнее. — Где сейчас моя мать? — отойдя от темы спросила девушка, медленно взяв вилку в правую руку. — Как обычно в библиотеке или же занята чем-то другим. Я ещё не проведывала её, — ответила Мэри, присаживаясь недалеко от Микасы и потирая руки об уже немного изношенное платье, предварительно отложив поднос. — Ясно, — проговорила Аккерман, брезгливо ковыряясь в еде. — Она что-нибудь спрашивала про меня? Девушка очень сильно удивилась оттого, что Долорес до сих пор не посетила её покои, даже для виду не решив поинтересоваться, как она себя чувствует. Обычно когда Микаса делала что-то непозволительное, то с ней сразу проводились не очень приятные разговоры, которые, по правде говоря, больше походили на скучнейшие лекции, сопровождаемые руганью и новыми порциями запретов на некоторое время. И как раз-таки после последней выходки Микасы её ждала новая беседа, которую Аккерман, естественно, всё не хотела начинать. В глубине души она ликовала, что сама Долорес пока не собиралась заявляться к ней, иначе последствия для молодой Аккерман после разговора, вероятнее всего, были бы ужасны. Микасе принципиально не хотелось говорить на тему свадьбы или помолвки ни с матерью, ни с кем-либо другим. Для Аккерман брак не по любви — это самая настоящая тюрьма, из которой выйти очень сложно или, в случае Микасы, даже невозможно. Её будущий муж может оказаться кем угодно, и как раз-таки неизвестности она и боялась. Даже если супруг окажется добродушным человеком, она скорее всего не сможет его полюбить, а жить с нелюбимым человеком, делить с ним постель и воспитывать нежеланных детей — это самая ужасная мука, которая будет уничтожать человека изнутри. И Микаса никогда не хотела такой жизни — она мечтала любить и чувствовать, получать такое же взамен, а не сидеть оставшуюся жизнь как птица в клетке, пытаясь воспитать своих отпрысков, одновременно угождая своему ненавистному супругу. — Пока что нет, — ответила Мэри, поправляя съехавшую шапочку на голове. Микаса кивнула и наконец-то положила себе в рот кусочек пищи, медленно пережевывая. — Врач уже уехал? — проглотив спросила она, потирая ручку чашки. — Должен был сегодня в обед, — Аккерман снова кивнула, чуть качнувшись на стуле. В комнате была напряженная тишина из-за чего Микасе было неприятно есть, ведь обычно Мэри про что-то жужжала над ухом, разбавляя неловкость витающую воздухе, но сегодня вечером она, поникшая, молча сидела на стуле, внимательно рассматривая коротко подстриженные ногти, скорее всего дожидаясь, когда аристократка доест свой ужин. — Мэри! — громкий шепот раздался из скрипнувшей двери. Чьи-то медные собранные волосы сверкнули в темном проеме. — Ох, госпожа, Вы уже не спите, — уже нормальным голосом проговорила гостья, которая наконец-то разрушала эту неприятную тишину. Микаса апатично посмотрев на неё, качнула головой, соглашаясь с её словами, а затем снова обратила своё внимание на еду. — Чего тебе, Сара? — чуть шикнув, спросила Мэри и, подскакивая со стула, направилась ко второй служанке. Сара, приоткрыв дверь, отошла, давая проход шатенке. — Приятного аппетита! — воскликнула слегка полная служанка и с улыбкой скрылась за дверью, которую закрыла за собой Мэри. Микаса же, не обратив на это никакого внимания, лишь продолжила медленно поедать еду, погружаясь в свои необъятные думы. — Тут такое дело… — Сара кинула косой взгляд на стоящего сзади неё Вильяма. — По приказу миссис Аккерман я должна показать ему комнату, но у меня дел невпроворот, а с ним по поместью таскаться не очень хочется, — на тон тише добавила женщина, надеясь, что мужчина её не слышит. — Прошу тебя, отведи его в гостевую комнату и предоставь ему всё, что нужно, — Сара сложила ладошки и, с мольбой в глазах смотря на Мэри, ожидала пока шатенка ей что-нибудь ответит. — Мистер… — неуверенно начала женщина. — Просто Вильям, — Мэри чуть раскрыв рот, кивнула и немного помявшись спросила: — Вильям, разве Вы не должны были уехать отсюда в обед? — шатенка покачала ладошкой Саре, как бы говоря, что она всё сделает и то, что та может идти и доделывать свою работу. Сара благодарственно чуть ли не поклонилась в ноги своей спасительницы и быстро ушла с глаз долой, чтобы больше никому не мешать. — Ах, да, — Андерсон почесал затылок, прижимая документы к груди, — я и сам толком ничего не понял, но со слов Леви мы останемся здесь ещё на некоторое время, чтобы проследить за здоровьем мисс Аккерман, конечно же по просьбе миссис Аккерман. — Леви? — Это мой наставник. Я начинающий врач и стажируюсь некоторое время у него, — бодро ответил Андерсон, качнув плечом, так как надоедливая сумка снова начала слетать, — мы вместе с ним приехали вчера. Мэри понимающе мотнула головой, так как вспомнила хмурого молчаливого брюнета, который обмолвился с ней за вечер всего лишь парой слов. Не собираясь больше растягивать и так драгоценное время, шатенка ладонью показала, чтобы Вильям следовал за ней. — Где же сейчас Ваш наставник? — проклиная себя за лишнюю любознательность, спросила женщина, стараясь не смотреть на идущего рядом Вильяма, который на голову был выше её. — Отъехал по некоторым делам, должен этим вечером вернуться. Завернув за угол и заприметив издалека гостевые комнаты, женщина ускорила шаг, отчего витавший в своих мыслях Андерсон растерялся и не сразу сориентировался. — Приблизительно насколько Вы здесь останетесь? — На неделю и не более, — задорно ответил он. Не смея больше досаждать своими вопросами, Мэри в тишине провела мужчину к нужной комнате, которую не так давно убирали. — Эта комната подходит, — неожиданно воскликнул Вильям, заглядывая внутрь и оглядывая мебель. Кажется, он не собирался осматривать другие спальни. — Здесь немного грязновато, я могу предложить Вам другую комнату, — но блондин отрицательно замахал руками. — Здесь всё в порядке, не утруждайтесь, — мило улыбнувшись женщине, он поставил сумку на пол, а бумаги на близстоящий стол. Мэри стоявшая в проёме, наблюдала за действиями будущего врача, всё ожидая когда на неё обратят внимание. Но смотря на довольного мужчину, шатенка поняла, что ему уж точно больше ничего не нужно, поэтому теперь она могла его покинуть и дать спокойно ему отдохнуть, так как температура Микасы большую половину ночи была высокой, и Вильям старался не отходить от пациентки, всё пытаясь сбить слишком уж высокое значение термометра. Сейчас Андерсон жутко хотел спать, но на удивление вёл себя бодро. — Я, наверное, пойду, у меня ещё дела, — тихо привлекла к себе внимание служанка, пока Вильям снимал с себя фрак, в котором он явно вспотел. — Конечно, — энергично ответил он, подлетая к Мэри. За долю секунды он нежно схватил её прохладную тонкую ручонку и, чуть наклонившись, со всем пылом поцеловал тыльную сторону ладони. Оставив мокрый поцелуй на сухой коже руки, мужчина отстранившись, но всё держа ладошку, улыбнулся шатенке, быстро добавив: — Это моя благодарность за Вашу помощь. Спасибо, — отпустив руку, он как ни в чем не бывало оперся о тумбу, ожидая пока женщина скажет хоть что-то, но та, пораженно застыв, оглядывала свою ладонь, будто боясь и слова сказать. — Всегда пожалуйста, — буквально шёпотом подала она голос, чуть медленно отходя от двери. — Доброй ночи, — незаметно вытерев ладонь о подол платья, Мэри быстро ретировалась, даже не оборачиваясь назад. Такой ответный жест явно расстроил Вильяма, но, подумав, что, возможно, он сделал что-то неправильно, уважительно отнёсся к реакции Мэри и, посмотрев ей вслед, с тяжелым вздохом закрыл дверь.***
Войдя в привычные стены, мужчину окутал легкий запах масляных красок, который преследовал его чуть ли не с самого раннего детства. Вокруг неё как обычно творческий беспорядок, который она наотрез отказывалась убирать. Сколько бы он ни ворчал и ни пытался взяться за уборку сам, но Кушель всё равно не изменяла своим привычкам. А на его резкие слова она не злилась, не ругалась и не кричала, а лишь ласково гладила его по голове, не молвя больше и слова. — Я так рада тебя видеть, — прозвучал тихий голос, в котором проскальзывали нотки нежной радости. Леви молча перешагнул творческий беспорядок матери и, сев подле неё, стал рассматривать, как её болезненно-худенькая ручонка, держа кисть, вырисовывала овалы лица очень знакомой ему девушки. — Ты опять рисуешь эту ничем непримечательную служанку? — Катерина вовсе не непримечательная, — мягко отвечала Кушель, чуть отодвигаясь от холста, чтобы лучше рассмотреть ещё не законченный портрет. Леви не собирался с ней спорить, а уж и тем более портить себе настроение ещё больше. Поэтому, скрестив руки на груди и выпрямив ноги, с тяжёлым вздохом расслабился. Находясь в родном доме и рядом с любимой матерью, на душе появлялось некое тихое спокойствие, отчего мужчина мог отдохнуть на некоторое время от всего, что тяготит его в этой жизни. — Как ты себя чувствуешь? — брюнетка мгновенно сжала кисть пальцами, что невозможно было не заметить. — Я чувствую себя намного лучше, — Кушель сразу же вернула себе спокойствие и, разжав кисть, провела последний штрих на холсте. — Не ври мне, — с напором ответил Леви, прожигая мать взглядом. — У тебя это никогда не получалось. Аккермана до боли в печёнке раздражало то, что Кушель вела себя опрометчиво, не хотела лечиться и постоянно врала ему о своем самочувствии. Она думает, что он ничего не знает, но конечно же это было не так. С тех пор как заболела Кушель, Леви старался копить деньги ей на лечение, уволил большую половину слуг и только по просьбе матери оставил никудышную, как он считал, служанку Катерину и дворецкого, который для Кушель являлся самым настоящим преданным другом. Набрал себе побольше работы и стал редко появляться дома. Конечно же со временем болезнь начала прогрессировать и результаты были неутешительны. Женщина начала стремительно худеть и очень мало есть, и то, если она что-то съедала, то это выходило с рвотой, также постоянные и мучительные боли в спине из-за которых она совершенно не могла спать. Из-за этой неприятной хвори некогда красивая женщина медленно, но верно превращалась в мертвеца. Волосы тускнели, а кожа бледнела, но она упорно продолжала говорить, что с ней всё в порядке. В конечном итоге болезнь так запустили, что теперь шанс вылечить Кушель был мал или даже равен нулю. Лекарство, на которые он согласился, не вылечит её, но зато благодаря им женщина сможет без болей прожить последние дни, недели или месяца. Аккерман готов был пойти на такое, лишь бы больше не слышать, как она ночью держа за руку дворецкого, ходила вместе с ним по скрипучему коридору, пытаясь тем самым унять резкую боль. Скрип половиц и её болезненные стоны, которые она пыталась заглушить, слишком сильно и глубоко резали ему по сердцу, что же испытывал в этот момент дворецкий он и представить не мог. — Или мне спросить Филиппа, — провокационно добавил Леви, скрещивая ноги. Но Кушель в силу своей слабости кинула грязную кисть в воду и, подскочив со стула, тяжело задышала. — Прости, — женщина сглотнула, — но я не хочу говорить с тобой на эту тему, — в её голосе не было строгости или злости, лишь только волнение и небольшая обида. — Меня не будет здесь неделю, — уже спокойно сказал Леви, вставая со стула. — Почему? — чуть испуганно поинтересовалась Кушель — Я заключил кое с кем сделку. Имени не назову, не хочу тебя расстраивать, но ты не пугайся, её просьба довольна безобидна, по сути я потеряю только время, — он медленно отходил от неё направляясь в свою комнату. — Но просто знай: что бы я ни делал, я делаю это ради твоего же блага. Надеюсь, ты когда-нибудь это поймешь. Кушель смотрела вслед своему сыну тяжело дыша, слёзы неожиданно защипали в глазах, а горле образовался мерзкий ком. Она не сказала ни слова, хотя в голове крутилось много смешанных мыслей. Кушель осела на стул, всё смотря на то, как Леви медленно скрывается из её виду. Такой виноватой она никогда в жизни себя не чувствовала.