***
После Юдзуру мало задумывается об истинном значении ласкового обращения. «Keh-ri-do», — он лишь мысленно пытается воспроизвести его звучание и не утруждает себя поисками словаря. Его и Хави объединяет хрупкое товарищество, они — нечто среднее между друзьями, коллегами и конкурентами, и он слишком ценит устоявшееся равновесие, чтобы долго размышлять над скрытым смыслом слова, произнесённого в минуту дружеского участия. Они — партнёры по тренировкам в беспощадном спорте. Они могут быть доброжелательны друг к другу, когда это необходимо, — и становятся соперниками, когда того требует момент. Их отношения — простые. Чисто профессиональные. Однако — по общему признанию — легче сказать, чем сделать. Юдзуру может сосчитать на пальцах, сколько раз ловил себя на том, что пялится на Хави на льду — по правде говоря, несколько чаще, чем ему хотелось бы признать... но что есть, то есть. Он пытается списать это на восхищение своим коллегой-спортсменом, на уважение, которое он испытывает к тем, кто разделяет его страсть к спорту. Но Юдзуру прекрасно осознаёт, что дело не только в этом. Он видит стройные ноги Хави, его широкие плечи, напряжённые руки — и, конечно, его мальчишескую улыбку, когда тот до совершенства оттачивает особо сложное вращение, — и с приглушённым ужасом понимает, что тупая, тянущая боль в груди не может быть объяснена простым восхищением. Юдзуру со вздохом проводит ладонью по волосам, пытаясь напомнить себе о необходимости сосредоточиться на цели. Однако ему всё чаще становится трудно вспомнить, что это вообще значит.***
Это происходит несколько недель спустя — приближаются Финал Гран-при и национальные соревнования, и Юдзуру полон решимости быть идеальным. Он неустанно практикуется до тех пор, пока движения не становятся подобны дыханию в его лёгких — спокойному и легко контролируемому. Каждый прыжок, каждый поворот и каждое вращение должны быть полностью ему подвластны, и сейчас он ближе к совершенству, чем когда-либо раньше. После особенно удачного проката он скользит к краю катка, где тренер вкладывает благословенно холодную бутылку воды в его обтянутую перчаткой руку. Юдзуру жадно глотает жидкость, наслаждаясь тем, как влага смачивает пересохшее горло. Внезапно он чувствует чье-то присутствие позади себя — ему на плечо опускается тёплая рука. Он оборачивается. Это Хави. — Отличная работа, corazón. Просто отличная. С каждым днём ты становишься всё лучше. — Фернандес улыбается искренне, неподдельно, и каждое произнесённое им слово — особенно эти три иностранных слога — наполнено теплотой. Это что-то новое — Юдзуру уверен, что никогда не слышал этого слова раньше. Он выдавливает из себя «спасибо», тщетно пытаясь определить значение сказанного. Они втягиваются в какую-то праздную болтовню о технике въезда, но вложенная в незнакомое слово нежность продолжает рикошетом отлетать от стен его разума. Юдзуру бросает слегка рассеянный взгляд на Брайана, чтобы понять, не хочет ли тот присоединиться к разговору. Выражение лица тренера не поддается простому объяснению — однако что-то мелькает в его глазах, в морщинках на лбу. У Юдзуру перехватывает дыхание. Быть может, постепенное осознание? Намёк на беспокойство? Понимание?.. Юдзуру сглатывает — в горле снова пересыхает. Остаток недели он проводит в мучительных размышлениях.***
Теперь он слышит ласковые обращения всё чаще — и они становятся всё более разнообразными. Cariño. Pequeño. Tesoro. При каждом новом пополнении коллекции у Юдзуру голова идёт кругом. Он не может совладать с собой, не может сдержать собственное бешено колотящееся сердце. Поэтому он катается сильнее, прыгает выше, молясь, чтобы шум ветра в ушах заглушил непрерывный цикл из amorcito, precioso, mi vida. А когда это не помогает, он, извинившись, выходит из зала, чтобы плеснуть себе в лицо холодной водой, и беспрестанно повторяет себе — всё в порядке, всё в порядке, всё в порядке. Юдзуру хотел бы заставить себя искренне поверить в это.***
Юдзуру просыпается рано утром от сна, потрясшего его до глубины души. Это не один из тех кошмаров, в которых он ощущает, что земля под ним дрожит, а стены яростно шатаются взад-вперёд — или же тех, в которых он, выйдя на лёд, обнаруживает, что ноги не держат его, спотыкается, падает, и ему приходится ползти обратно на твёрдую землю, чувствуя, как конечности наливаются свинцом, и сгорая от стыда. Однако этот сон полон темноты и тепла. Тела, плотно прижатые друг к другу. Руки, ищущие друг друга во тьме. Жаркое дыхание, обдающее его шею, одно и то же слово, произносимое шёпотом и звучащее точно молитва, снова и снова: «Querido, querido, querido...» Юдзуру садится на постели и яростно трёт глаза — так, что под веками начинают плясать блестящие акварельные пятна. Прерывисто вздохнув, он тянется к прикроватному столику и нашаривает словарь, которым почти не пользовался: корешок книги всё ещё не гнётся. Руки дрожат, сердце отчаянно колотится. Он лихорадочно листает страницы, выискивая каждое из тех слов, которые звенели у него в ушах на протяжении последних недель. Найденные им ответы — именно то, чего он боялся.***
Позже, утром, Юдзуру идёт на каток с чёткой целью. Он направляется туда, где, как он знает, будет Хави — у торговых автоматов, потягивая напиток неонового цвета, — и, о чудо, Фернандес и правда там. Юдзуру хлопает его по плечу, твёрдо и настойчиво. Сейчас или никогда. Хави разворачивается и улыбается. — Хей! Здравствуй, queri... — ¿Qué significa ‘querido’? — Юдзуру перебивает его, хотя и знает, что это невежливо. Вопрос произнесён ломано, с явным акцентом, однако он отрабатывал его до тошноты с самого утра, потому что знал, что ему нужен верный способ достучаться до Хави — никаких шуток или глупостей. Как только слова слетают с его губ, лицо Хави вытягивается. Сработало. Хави тихо вздыхает. — Юдзуру... Юдзуру не сбавляет напора. Он не отступит. — ¡Díme! Несколько секунд Хави молча глядит на него, что-то обдумывая. Затем он глубоко вдыхает, судорожно выдыхает. Его плечи поникают. Юдзуру сразу узнаёт эту эмоцию — смирение. Признание поражения. — Юдзуру, — начинает Хави, — прости, amigo. Мне не следовало говорить подобного. Я перестану, если ты... В том, как Юдзуру, протянув руку и стиснув чужую рубашку, рывком тянет Хави к себе, чтобы прижаться губами к его губам, нет ни малейшего расчёта — лишь всплеск адреналина, чистый импульс. Это не первый его поцелуй, но с тем же успехом он мог бы быть таковым — сердце отчаянно колотится в груди, и он усилием воли принуждает себя расслабиться, чтобы полностью отдаться ощущениям. Вскоре Хави следует его примеру: напряжение в его теле спадает, и он кладёт ладони Юзу на бёдра. Наконец они разрывают поцелуй: быть может, мгновение, а, быть может вечность спустя — им нет дела до времени. Юдзуру внимательно изучает лицо Хави, ища намёки, подсказки, пытаясь понять, к чему всё идёт. Впрочем, ему не приходится гадать долго: взгляд Хави, обращённый на Юдзуру, полон тепла, благодарности и облегчения, — и, как думает Ханю, чего-то ещё, расцветающего под поверхностью упомянутых эмоций. Раздавшееся в коридоре деликатное покашливание вырывает их обоих из задумчивости. Это тренер — руки скрещены на груди, уголок рта приподнят в легчайшем намёке на весёлую улыбку. У Юдзуру перехватывает дыхание. Их застали врасплох. Мгновение спустя Брайан поднимает руку и смотрит на часы. — Выход на лёд через пять минут. У нас впереди долгий день. Развернувшись на каблуках, он направляется на каток, однако Юдзуру кажется, что он и сейчас может увидеть широкую — до ушей — улыбку на его лице. Настоящий тренер, думает он, всегда всё знает. Они с Хави снова поворачиваются лицом друг к другу, ища подходящие слова на языке, нелегко дающемся им обоим. Теперь это новый мир — и их словарному запасу потребуется некоторое время, чтобы приспособиться к его необъятности. Внезапно Юдзуру улыбается и тянется к руке Хави, отмечая, что его ладонь слегка влажная. Он смотрит Хави прямо в глаза. — Я знаю. Это простые слова, однако их значение огромно. Хави беззвучно вздыхает, его плечи заметно напрягаются, но мгновение спустя он снова расслабляется, и его губы трогает знакомая лёгкая улыбка. Юдзуру улыбается в ответ. В его сознании звучит слово, найденное на страницах словаря и сейчас кажущееся ему более правильным, чем он мог когда-либо мечтать — hermoso. Они идут на каток рука об руку. Ладонь Хави, вложенная в ладонь Юдзуру, тёплая. Он спокоен. Юзу полагает, что нашёл своё новое любимое слово.