Не буди своего Зверя

Икар всегда был послушным ребенком. До поры, до времени. Он и с Баамом заговорил, потому что мама попросила. — Иди, погуляй, — сказала она. — Видишь, мальчик один играет. И Икар перелез через бортик песочницы, неуклюже увязая в желтом песке, который быстро набился в сандалии. Он подошел к мальчику, чьи каштановые волосы вились забавными кудряшками и падали на глаза. Тот сидел и сосредоточенно ваял куличики. Икара он заметил, только когда мальчик протянул руку со словами: — Привет, — и слегка замялся, смутившись, — меня Икар зовут. Икар Рэй. Мальчик удивленно поднял голову, сверкнув большими янтарными глазами. Икара они заворожили. Они были похожи на две чаши с жидким золотом. Казалось, протяни руку и сможешь зачерпнуть. — Баам, — шепнул еле слышно мальчик и продолжил мять руками липкий песок. Видимо, принес немного воды с собой в ведерке. Икар слегка нахмурился. Думал, что ему уделят больше внимания. Собрав всю свою детскую злость, он пнул с размаху один из готовых куличиков. Мокрый песок полетел в разные стороны. Баам закрылся от него руками. — Эй! Зачем? — обиженно выкрикнул он. Что ж, так намного лучше. Прежде чем случилось что-то еще, к песочнице подлетели родители. — Икар, зачем ты это сделал? — Баам, все в порядке? В глаза не попало? — мать Баама вытащила платок и вытерла прилипший к щеке сына песок. Мальчишки смотрели друг друг в глаза. Баам, насупившись. Икар же — равнодушно сунув руки в карманы шорт. Им было по пять лет, но уже тогда у Икара в голове промелькнула мысль. «Противно…» Что именно «противно», он тогда не понимал. Ему было стыдно за свой проступок. Может, поэтому он тогда отвел взгляд в сторону? Несмотря на несостоявшуюся в начале дружбу, они смогли поладить. Да, во вторую встречу Баам, обиженно зыркнув, отодвинулся и спрятал свое пластиковое ведерко с лопаткой подальше от Икара. Но ведь мама попросила быть вежливее с другими. Поэтому Икар, в качестве извинений, помог Бааму слепить, ни много ни мало, целый замок. Со стороны, конечно, было похоже на большую кучу песка, украшенную камнями и одуванчиками, но Баама это нисколько не смущало. Эта песочная скульптура казалась ему шедевром. После такого Икар был с радостью прощен. Они ходили в одну начальную школу, собирались после уроков друг у друга дома, оставались на ночевку и дурачились во время просмотра какого-нибудь фильма, устраивая бой попкорном. Строили крепость из стульев и одеял, вместе делали звездное небо на куске картона. И все было замечательно. Икара все устраивало, а Баам, кажется, и вовсе был счастлив. А потом умер Виоле. Икар где-то с полмесяца топтался около дома Баама, толком ничего не зная о случившемся. Он слышал лишь слухи и надеялся, что они так слухами и останутся. Но однажды он увидел Баама вместе с матерью. Икар всегда знал никогда не унывающего мальчишку с яркими глазами. Смотря в глаза Баама сейчас, он видел потухшие зеркала. Такой Баам выглядел несчастным. Он почему-то не вызывал отторжения. Слабый, беззащитный. И Икар протянул руку, широко улыбаясь. Говорил, что будет рядом, преследуя собственные мотивы. Хотел показаться в его глазах спасителем, а в глазах других — положительным героем. Мол, посмотрите, я помогаю слабым. — Икар, извини, тебе все время приходится со мной возиться, — Баам неловко соединял указательные пальцы. — Не извиняйся, ты ведь мой лучший друг. Как я могу тебя бросить? — но чем дальше, тем явственней Икар осознавал, что продолжает ту игру в песочнице. Он не мог назвать связь с Баамом дружбой, а тем более крепкой. Ему это больше напоминало взаимовыгодные отношения. Раздражало лишь то, что сам Баам этого не понимал. Он продолжал тянуться к Икару, улыбаясь так доверчиво, что начинало тошнить. Икар часто слышал в свой адрес, что он «взрослый не по годам». Он был слишком серьезным и холодным ребенком, и это почему-то многих отталкивало. Зато открытая улыбка Баама притягивала почти всех. Вот это Икара начинало не на шутку беспокоить. Он как будто становился невидимкой рядом с ним. Одноклассники живо обсуждали с Баамом недавно вышедшую часть к игре, а голос Икара лишь тонул в этом безликом потоке — Мне так страшно, — признался как-то Баам, когда они сидели дома у Икара за уроками. — Мне кажется, моя мама начинает сходить с ума. Она не хотела отпускать меня сегодня к тебе. Боялась, что я не вернусь. А недавно запретила мне стричь волосы. — Почему? — Икар повел плечом, разминая затекшую руку. — Потому что… так я начинаю напоминать ей отца. Понимаешь? — Баам вдруг вскочил на кровати, переползая ближе к краю, около которого сидел Икар. — Я все чаще слышу от нее бредовые вещи. Мне кажется, она начинает думать, что мой отец… на самом деле жив. Что он ушел от нас. Но… Но я… — Баам схватил ртом воздух. Кажется, вспомнил все подробности смерти Виоле в красках. Рэй нахмурился, заметив в чужих глазах наворачивающиеся слезы. — Не думай об этом, — произнес он, отвернув взгляд обратно в свою тетрадь. — Все будет в порядке, будь уверен. Я ведь сейчас с тобой. От собственных слов тянуло плеваться. Но разве не это хотел услышать Баам? Надо же, так мерзко… И эти его отросшие волосы, лезущие в глаза. Он так не на Виоле похож. «А на девчонку. Отвратительно…» И надо же, не один он такое замечает. Первый год средней школы. Дети почему-то в таком возрасте особенно жестоки. Они показывают все свое лицемерие, стоит Бааму стать не таким, как все. И Икар подливает масла в огонь. Он отрекся от него впервые осознанно в тот момент, когда мальчик спасался бегством от собственных одноклассников. Баам вцепился ему в рукав, одними только губами шепча и умоляя помочь. Его золотые глаза были полны отчаяния, и Икар был его единственным шансом на спасение. Этот шанс выдернул собственную руку из его дрожащих пальцев и ушел, оставляя за спиной хохот и крики боли. Но, подумать только, Баам продолжал ходить за ним преданным щеночком. Он смотрел, не понимая, требуя одним только взглядом объяснения. И сколько бы раз Икар ни отмахивался от него, сколько бы раз ни бросал позади, Баам все шел по пятам раздражающим хвостиком. «Пойми, — думал Икар. — Ну пойми же ты наконец». Пару раз пригвоздил к стенке, шепча угрозы, один раз толкнул в коридоре. Пусть Баам прекратил его преследовать, Икар часто ловил на себе его отчаянный взгляд. Последней каплей стал бездумный поступок Баама. Когда мальчишка решил броситься под удар, ему не предназначавшийся. Вот тогда Икар не выдержал и высказал ему все в лицо. «Почему, черт возьми, я должен говорить тебе такое, чтобы ты исчез из моей жизни?» И ведь он говорил все это на глазах у других. Но Баам тогда, на минуточку, был всеобщим изгоем. Подобные слова мало кого удивили, но те немногие помалкивали в тряпочку. […] — Отпустите меня! Хватит! Баам брыкался, вырывался пытался укусить обидчиков — казалось, он совсем обезумел. — Да ты совсем больной?! — Так-так, кажется, кто-то ведет себя очень плохо. — Нет! Не закрывайте меня там снова! Простите, пожалуйста, простите, я буду вести себя тихо! — Ха-ха-ха, держи его покрепче. — Нет! Пустите! Что я сделал? В душе Икара ничего не отзывалось. Там было пусто. Он только хотел, чтобы все поскорее закончилось. Подобные крики его раздражали. Он наблюдал за тем, как Баама заталкивают в учительскую и запирают дверь. Создавалось ощущение, что ребята ловят с этого настоящий кайф. Интересно, а если не Баам, то кто бы стал у них грушей для битья? — Кричи, кричи. Тебя все равно никто не услышит. Сиди спокойно. — Надеюсь, с тобой ничего до утра не случится. Приглушенные мольбы и удары по внутренней стороне двери казались Икару лишь очередным раздражающим звуком. — Покричит немного и перестанет. Эй, тебе стоит быть благодарнее! — Да, мы больше не окунаем тебя головой в мусорку! — Дэниэл, это звучит просто отвратительно. — Согласен, больше не буду об этом вспоминать. А на следующий день, когда закрытая учительская оказалась пустой, в душе Икара поселился редкостный страх. Тошнотворный, липкий. — Твою мать! — один из мальчишек несдержанно пнул пустое мусорное ведро. — Успокойся, Хо. — Успокоиться? Да этот придурок уже по-любому все рассказал! Икар помнил, как этот самый Хо, трясущийся за свою шкуру, в младшей школе активно общался с Баамом и едва не называл себя его самым близким другом. Подумать только, здесь собралась банда лицемеров. — Икар, что делать будем? Успокоить колотящееся от страха сердце было сложно, но вот полностью скрыть волнение получилось просто на отлично. — Подождем его после уроков и мило поболтаем. Что потом? А потом Икар испытал очередное тошнотворное чувство. Когда увидел Баама с учителем. Они так замечательно беседовали, а у Икара все внутри переворачивалось от злости и ужаса. Но Баам молчал, он ни слова не говорил о школьных издевательствах, и неизвестно, что раздражало больше. «Слабак». Раздавленный в чужих руках воробей до сих пор снился Икару в кошмарах. Хруст переломанных маленьких косточек и последний предсмертный писк. У Икара тогда затряслись руки и ноги. Но, услышав заветное «ненавижу», он только сильнее задрожал, сбегая. Трусливо, с позором. Икару показалось, что, будь на месте искалеченной птички его собственная шея, ее постигла бы та же участь. После этого Икар не видел Баама, и думал, что больше никогда не увидит. Но эти золотые глаза он узнает из тысячи. Икар слишком хорошо запомнил, как в них отражается страх. Сначала он одернул себя с мыслью: «нет, не может этого быть». Но стоило проследить за подозрительным юношей весь день, Икар убедился: может. Главной ошибкой Баама стал визит к учителю. Тогда для Икара все окончательно встало на свои места. Ведь не может такого быть, чтобы имя и внешность были настолько похожи. Да, сам Баам изменился, но Икара кое-что беспокоило. Почти сводило с ума. — Зачем ты вернулся? Отомстить? Втоптать в грязь так же, как и он его когда-то? О, или, может, понадеялся, что теперь Икар обязательно примет его? Последняя идея звучала настолько глупо, что тянуло смеяться. Икар не хотел слышать ответа, он его пугал. Может, дело в том, что и сам Баам вызывал в нем тот же страх? Звучит абсурдно. Икар не мог бояться этого слабака. Он разжал пальцы, брезгливо оттолкнув от себя чужую голову, и усмехнулся, услышав болезненный стон. — Исчезни уже наконец. Видеть тебя просто противно. Баам упал на колени, сдавленно кашляя. Сквозь дымку перед глазами он видел, как Икар уходит. Значит, он, Баам, в очередной раз проиграл? Не-ет. Сам он так не думал. Его губы исказились в дрожащей улыбке. — Из нас двоих слабаком всегда был ты, — произнес он очень тихо, чтобы никто не услышал. Все еще было больно. Голова кружилась вместе с улицей. Баам сам не понимал, каким чудом добрался до дома, и то, что на пороге его встретил Саймон, обрадовало его немного больше, чем если бы это был дядя. Дворецкий испуганной пулей подлетел к Бааму, что-то тараторя на английском. Юноша лишь краем сознания понимал, о чем его спрашивают: — Господин Грейс, что с вами? Мне позвать вашего дядю? Баам поднял ладонь, прервав бессвязный для него поток слов. — Не вздумай никого звать. Проводи меня до комнаты, чтобы никто ничего не заметил. — Но, сэр… — И не задавай лишних вопросов. Дворецкий послушно подчинился. Баам понимал, что, в случае чего, Саймону может нехило влететь за умалчивание чего-то подобного, но он просто боялся вмешивать в это Энрю. Он не хотел снова чувствовать себя так, словно перед ним исполняют обязательства. Это угнетало. Поэтому с Саймона пришлось взять обещание, что тот не проболтается. — Вам принести ужин в комнату? Баам нашел силы, чтобы кивнуть. Дверь в его комнату закрылась. Стало слишком тихо. В голове на заевшей пластинке вертелись слова Икара. «— Зачем ты вернулся?» А ведь и правда. Прошлое не любит, когда его ворошат. Баам решил, что все обойдется. Но ничего не обошлось. Чего он надеялся добиться? Что он хотел увидеть в глазах Икара? Тихо заскулив, Баам зарылся пальцами в волосы и сжал их у корней. Все слишком сложно. Он совершенно себя не понимает. Ему казалось, что он стал намного сильнее, намного лучше. Странно было искать одобрение во взгляде того, кто презирает тебя больше всего на свете. Но ведь Баам сам сказал когда-то Икару, что ненавидит его. Так почему он продолжал что-то искать? «Забудь, забудь, забудь, забудь!» — отчаянно кричал он в мыслях. Икара надо отпустить. Это нужно было сделать еще давно. Но в голове навязчиво билось: а вдруг… А вдруг в нем все же есть что-то хорошее. Баам пытался его оправдать, принимая желаемое за действительное. Но голос разума вторил где-то на задворках сознания о том, что Икар настоящий злодей. Сгусток темной энергии. «Оставь, оставь, оставь!» Баам хотел думать о чем-нибудь другом. Об Агеро? Но что их связывает? Если бы Баама тогда не заперли в учительской, если бы его мать была в своем уме, стал бы Кун так заботиться о нем? Конечно нет. От этого осознания стало так больно, что Баам начал задыхаться. «Приди в себя!» Сейчас его окружало столько людей, но чувство одиночества почему-то продолжало обнимать со спины своими шипастыми лапами. Оно сжимало глотку, но, словно мучая и наслаждаясь этим, не убивало. Оно знало меру, и это было невыносимо. Баам погрузился во тьму, в которой мелькали обрывки кричащих воспоминаний, закрыл уши руками и сжался, пытаясь укрыться от этого кошмара. Руку пронзила царапающая боль. Баам часто заморгал, тут же зажмурившись от белого света в ванной. Алая кровь на фоне светлого кафеля выглядела чужеродно и неестественно, и Баам все никак не мог понять, откуда она взялась. Он скривился от боли, замечая, наконец, с силой зажатые между пальцев небольшие ножницы и четыре глубоких поперечных пореза на предплечье. Со звоном выпустив острый предмет, он отшатнулся. — Черт! — выкрикнул он срывающимся голосом. Почему это вдруг произошло сейчас? Зажимая раны здоровой рукой, он чувствовал себя совершенно беспомощным. Его пугал не столько вид собственной крови, сколько характер увечий. Он резал не вдоль, значит, делал это вполне осознанно. Значит, целью было не самоубийство, а причинение боли. Чтобы прийти в себя. Что ж, у него получилось, только теперь его состояние оказалось на грани очередной паники. Нужно было как можно скорее взять себя в руки и обработать раны. Только бы никто об этом не узнал. Баам с таким трудом смог убедить дядю, что теперь с ним все в порядке. Стоило об этом подумать, как со стороны комнаты раздался резкий грохот. Баам вздрогнул и повернул голову, слыша торопливые шаги в сторону ванной. С губ сорвалось едва слышное ругательство. На пороге, привалившись к дверному косяку, стоял Саймон. От увиденной картины ему явно стало плохо. — Сэр… я, — побледнев, он дернулся было обратно. — Не смей! — крикнул Баам. — Саймон… — произнес он уже тише. — Мне нужна помощь. Твоя помощь. Но т-ты не должен сюда никого звать. Понял? Саймон выглядел абсолютно растерянным. — Вам стало хуже, — это было утверждение. Баам и сам понимал это. Он отвернулся, еле сдерживая дрожь в плечах. — Это не твое дело. Неси аптечку, — пробормотал он, чувствуя, как на ладони и пальцах отпечатывается теплая кровь. — И не вздумай… — Баам не договорил — не хватило воздуха. Но дворецкий и так все понял. Своим молчанием он подписывал себе неминуемый приговор. Если Энрю узнает, страшно подумать, что ждет Саймона. Но, может, Бааму станет лучше, и тогда бояться ничего не придется? Перед сном Баам положил в школьную сумку несколько блистеров с таблетками. Ему казалось, что они больше никогда не понадобятся, но дядя запретил их выбрасывать, и, спустя некоторое время, они действительно ему пригодились. Только вот Баам этому был совсем не рад. Он чувствовал, что все меньше контролирует ситуацию.

***

Бинты на правой руке неприятно стягивали и давили на противно ноющие порезы. Придется держаться, чтобы никто ничего не заподозрил. А если кто и заметит, можно смело соврать, что неудачно потянул руку. Бааму не нужно, чтобы его считали больным. Достаточно уже того, что он сам об этом знал. К тому же ему не хотелось проходить очередной курс психотерапии. Баам поморщился, вспоминая встречи с человеком в белом халате, который спрашивал его о том, как прошел день и что его сегодня беспокоит. — Баам, дружище, как дела? — это Ли Су, появившийся из ниоткуда, по-дружески хлопнул его по спине. Баам улыбнулся, что-то отвечая, и лишь сильнее натянул на правую руку рукав черного свитера.