Искусство дипломатии

      …В большом зале собрались все страны Евросоюза и Содружества Независимых Государств. Нужно было обсудить новые правила, которые некоторые страны в прошлый раз, по тем или иным причинам, решили не соблюдать. К примеру, весной 2020 года они не вводили карантин. Хотя, казалось бы, требование поставили весьма чётко: не самоизолируешься — заболеешь и умрёшь. И кто твоими территориями заниматься будет? Нет, желающих, конечно, много, но всё же…       В прошлый раз карантин в Европе ввели почти во всех странах. Исключением являлась Беларусь — одна из дочерей Советского Союза, слава богу, уже как 30 лет отошедшего в мир иной. Мало того, что Беларусь в прошлый раз не закрыла границы, так она ещё и ни в какую не прислушивалась к голосу разума! В качестве этого голоса выступал как сам народ белорусский, так и другие страны, соседи или даже самые далёкие. В конце лета в Беларуси разразились волнения, за ними следил ни много ни мало, но весь мир. Даже обычно безразличный к этой маленькой стране США обратил на неё внимание. В припадочном бреду она творила просто страшные вещи. Россия и тот на одном из собраний без самой белоруски говорил, что у неё шиза. Ну, а сейчас, на второй волне коронавируса, её пригласили вновь… И она опаздывала. Из стран постсоветского лагеря кто-то всегда опаздывал, но может Беларусь, как и в прошлый раз, решила просто проигнорировать приглашение?       Россия скучающе вздохнул и положил голову на руки. Украина же держался стойко, хотя он сам, с горами проблем на плечах не высыпался и буквально засыпал на ходу. Великобритания, напротив преспокойно потягивал чай. На всех столах около собравшихся стояли бутылки с водой, а у него чашечка изысканного лондонского черного чая и заварочный чайник.       — Она не придёт, — тихо проговорила Франция, чуть наклонившись к англичанину. — Может начнём без нее?       И тут дверь зала распахнулась.       — Извините, что опоздал, уважаемые друзья. Мне нужно было закончить некоторые дела прежде, чем прийти.       На пороге стоял Республика Беларусь. Да, не стоялА, а стоял. Это было воплощение уже другой страны, совсем не той, которую Евросоюз «немного» не переваривал из-за своего упрямства и радикализма. В конце концов, на его территории до сих пор была разрешена смертная казнь как высшая мера наказания. Многие считали такую меру крайне недопустимой. Но сейчас об этом точно никто не вспомнит. Новое воплощение Беларуси поражало. Он сменил флаг и символику. Теперь вместо почти что советского флага его кожа окрасилась в три цвета: белый, красный и снова в белый. Одетый в белую рубашку, Беларусь осторожно поправлял висевший на плечах пиджак, постоянно тревожась, что он ненароком спадет. Подол, воротник и рукава у запястий рубашки украшал национальный орнамент, вышитый красными нитками; выглаженные брюки и классические мужские туфли стройнили фигуру и парень казался выше. Выражение лица понять оказалось трудно: лицо наполовину скрывала белая маска и только глаза, цвета полевых васильков, смотрели одновременно решительно и беспокойно.       Новый облик Беларуси произвёл просто неизгладимое впечатление, потому после собрания на бедного белоруса тут же посыпались тонны приглашений на личные встречи. Однако, он смог всем вежливо отказать, ведь ему ещё предстояло закончить некоторые дела на собственной территории. К тому же нужно разобраться с Россией. Последний не мог поверить в то, что Беларусь действительно готов разорвать документ о том, что они являются практически конфедерацией. Границы между их территориями практически не существовало, точнее, она была, но в свете волнений стала уж совсем призрачной. А теперь, похоже Беларусь решил чуть ли не стену между территориями возводить, лишь бы Рос больше не пытался лезть в его дела.       Побыв наедине со своими мыслями, Беларусь стал «собой» ещё больше, хотя, казалось бы, куда больше? Новое воплощение и без того как ничто иное показывало его статус не просто республики, а самой, что ни на есть, народной. Но, похоже, сам Бел так не считал. Теперь на талии его красовался ещё и слуцкий пояс — такой, какой носили знатные особы на его землях ещё во времена Речи Посполитой. Теперь он говорил исключительно на своём родном языке, хотя с Россией порой приходилось изъясняться на русском. Рос не очень хорошо понимал как украинский, так и белорусский, а потому приходилось идти на уступки. А пиджак он себя так и не приучил носить как нормальные люди, так как считал это крайне неудобным.       Прошло около нескольких месяцев. Теперь, как считал Беларусь, на его территории наступила гармония. Он наладил сельское хозяйство, дав людям добро на фермерскую промышленность, что начало неплохо так вытаскивать из экономического кризиса, начавшегося ещё в 2008 году. Он разрешил приватизацию некоторых государственных организаций. Ещё один спасительный крючок. И как только дышать полной грудью стало полегче, Беларусь решился на шаг, к которому подходил достаточно долго — вступление в Евросоюз.       Беларусь обладал достаточным терпением. Он никуда не спешил. Понимал — у Германии и без него хватает проблем. В конце концов, он воистину ответственный за весь Европейский Союз, а значит дел у него немерено! Он же трудоголик, ему ведь, как и другим воплощениям, нужно много времени для управления своей страной. Да, Бел немного нервничал, в конце концов, это шаг в пугающую, но такую привлекательную неизвестность. У него получится! Бел сможет наладить удачные торговые отношения со всем Евросоюзом, заручится поддержкой стран, ранее не желавших иметь с ним ничего общего! Почему не желали? Можно объяснить и все всё поймут. Прошлое воплощение Беларуси и вправду оказалось невыносимым. Порой оно вело себя как маленькая девочка, которая, в случае чего, пряталась за спиной России. От воспоминаний белорус слегка поёжился, а после вздрогнул от внезапного звука. Это за собой захлопнул дверь в кабинет Германии Великобритания. Похоже, что они опять не пришли к соглашению. Брит, погружённый в себя, даже не заметил стоящего перед ним Беларуси. Тот еле успел отпрянуть в сторону, чтобы не столкнуться с королём всея Европы, и пропустил его мимо.       «Цікава, чаму яны да гэтага часу не могуць дамовіцца?» — подумал парень, но не стал заострять на этой мысли внимание. (бел. - Интересно, почему они до сих пор не могут договориться?)       Кабинет был свободен, а потому он, неспеша подошёл к двери и негромко постучал. Услышав краткое «Войдите», снова выпустил из груди воздух, взялся за ручку, открыл её и переступил порог кабинета.       Кабинет Германии представлял из себя красивое, просторное помещение, правда заставленное мебелью. Справа от двери стоял огромный книжный шкаф, закрывающий собой почти всю стену. За его стеклянными дверцами покоились как книги, статуэтки, кубки, медали за спортивные соревнования, так и папки с рабочими документами, бокалы и даже фотографии! Слева стена практически пустовала. Её украшали только пара картин, в коих, впрочем, не было ничего особенного. Напротив двери стоял письменный стол, за ним и работал хозяин кабинета. На столе стояли лампа, органайзер с ручками и карандашами, стопка бумаг, принтер… Беларусь даже заметил небольшой «снежный шар» рядом с настольной лампой. Похоже, работая допоздна, именно так пытался расслабиться Германия. От этой мысли на губах белокурого парня возникла слабая улыбка. Сам Гер прямо сейчас работал за ноутбуком. Он не отвлекался, печатал быстро, потому гость не спешил переходить к разговору. За спиной немца находилось окно, которое, судя по всему, выходило на восток, ведь постепенно на улице начала вырастать тень от здания. Окно прикрывалось тяжёлыми шторами. Ступая по мягкому ковру, наконец поняв, прочувствовав обстановку полностью, белорус тихо присел на офисный стул, стоящий напротив письменного стола. Тактично кашлянул, поправляя пиджак на плечах.       — Добры дзень, — тихо, но чётко произнёс он, сложив руки на коленях. Германия тотчас оторвался от отчёта и отодвинул ноутбук, поправляя очки и, наконец, одаряя посетителя взглядом. Увидев перед собой долгожданного гостя, не сдержал ухмылки:       — Здравствуй, Беларусь! Приятно видеть тебя в добром здравии.       С этими словами немец протянул собеседнику руку. Бел пожал ее и сам расплылся в вежливой, совершенно искренней и дружелюбной улыбке. Пока все начинается хорошо. Гер располагает к себе. Должно всё получится.       — Улічваючы падзеі, якія адбыліся на маёй тэрыторыі ўжо як паўгода таму назад? — спросил белорус. — Я ўжо заканчваю разбіраць справы аб злачынствах супраць майго народа, калі вы пра гэта. (бел. - Учитывая события, которые произошли на моей территории уже как полгода тому назад? Я уже заканчиваю разбирать дела о преступлениях против моего народа, если вы про это.)       Каким счастьем было для Беларуси то, что другие страны, в отличие от его старшего брата, быстро смирились с тем, что теперь он говорит только на родном языке. Для него это было действительно очень важно, после тридцати лет разговоров исключительно на русском. По крайней мере, прошлое его воплощение не очень-то сильно любило родной язык, хотя и совершало главную ошибку: её режим наоборот старался привить детям любовь к родному языку, что и стало ещё одним толчком для появления лучшего самосознания у народа и появления нового воплощения, или «шизы», как говорил на собраниях без Беларуси Россия.       — В любом случае, я за тебя очень рад, — Германия сложил руки домиком. — Но, как я понимаю, ты же не только поболтать со мной пришёл, richtig? (нем. — Верно?)       — Зразумела, — кивнул Бел и, начиная нервничать, поправил волосы. — Я хацеў бы выканаць адну з просьбаў свайго народа і ўступіць у Еўрапейскі Саюз. Ведаю, раней мне было забаронена нават думаць пра гэта. Але я пастараўся выканаць усе раней прад’яўленыя вашай камісіяй патрабаванні. Смяротнае пакаранне на маёй тэрыторыі цяпер адменена, паступова я выбіраюся з зацяжнога эканамічнага крызісу… І, вядома, я заплачу ўзнос, калі ён патрабуецца для ўступлення ў ЕС. (бел. - Разумеется. Я хотел бы выполнить одну из просьб своего народа и вступить в Европейский Союз. Знаю, раньше мне было запрещено даже думать про это. Но я постарался выполнить все ранее предъявленные вашей комиссией требования. Смертная казнь на моей территории теперь отменена, постепенно я выбираюсь из затяжного экономического кризиса... И, конечно, я заплачу взнос, если он требуется для вступления в ЕС.)       Германия слушал Беларусь, стараясь не перебивать. Похоже, что его собеседник действительно серьёзно настроен. Отменил смертную казнь, выбирается из кризиса, даже готов заплатить, если он потребует… Гер не удержался от легкой усмешки. Улыбка его, такая неоднозначная, такая странная, не привлекла внимание Бела: хлопец, увлечённый своим монологом, попросту не заметил. И как только парень договорил, то обратил взгляд на хозяина кабинета, стал ожидать, что же тот скажет. Примет ли новую страну в ЕС или будут требования, о которых БНР не знает и которые ещё предстоит выполнить?       Гер выдохнул, силясь сдерживать неоднозначную улыбку.       — А что ты ещё готов сделать, ради того, чтобы попасть в Европейский Союз? От такого внезапного вопроса белорус вошел в ступор. Он чуть призадумался прежде, чем ответить.       — Мабыць, я магу пайсці на многае, — немного неуверенно ответил Беларусь. — Але калі я чагосьці не змагу, я растлумачу народу, што да чаго. Мне зусім не склада… (бел. - Возможно, я могу пойти на многое. Но если я чего-то не смогу, я объясню народу, что к чему. Мне совсем не сло...)       Он не договорил. Во время его ответа Германия встал из-за стола и подошёл к Белу. Прервался же последний, когда немец положил руку ему на плечо и якобы случайно скинул с него пиджак. Белокурый на мгновение замер в недоумении, а в следующий миг его исказил испуг, когда Гер приблизил лицо к его лицу. — Hast du Angst vor mir? (нем. — Ты боишься меня?) Ох, не стоит… — Германия нежно погладил онемевшего Бела по щеке, а затем резко впился в его губы требовательным поцелуем. Пару секунд белорус был парализован, но после, разум вернулся и он оттолкнул от себя хозяина кабинета, вывернулся из его слабой хватки. Поцелуй был прерван. Вырвавшийся из нежеланных «объятий» Бел метнулся к стене. На офисном стуле остался его пиджак. Почему? Зачем? Зачем он начал действовать так?!       — Што ты творыш?!.. (бел. - Что ты творишь?!..) — Беларусь невольно икнул от страха, медленно заполняющего его душу. Германия лишь пожал плечами. Он ожидал сопротивления. Все поначалу сопротивляются. Ему даже стало интересно, как скоро сломается Бел? — Fick dich! (нем. — Иди нахуй!)       Последнюю фразу Беларусь сказал, внезапно, на немецком, дабы Германия понял посыл в полной мере. Немец же, явно не ожидавший, что собеседник знает его язык, даже на мгновение улыбнулся. Гер подошёл к Белу достаточно близко, вжимая его в стену. Деваться белорусу было некуда. Он попытался снова оттолкнуть от себя настойчивого оппонента. И это стало его ошибкой. Германия без особых проблем поймал его руку и резко завёл её своей жертве за спину, заставляя Бела повернуться к нему спиной. Со второй рукой он повторил то же самое, только вот второй раз получилось даже резче, из-за чего парень невольно простонал от боли, вжимаясь в стену. Гер профессионально умел причинять боль тем, кто противится.       — Германія, адпусці! — несмотря на безвыходное положение, Бел попытался вырваться. Бесполезное занятие. Гер сильнее его. Да, Бел победил своё прошлое воплощение, защитил свой народ, но… Против других стран он противопоставить что-то серьёзное просто не мог. (бел. - Германия, отпусти!)       — И не подумаю, frechling, (нем. — наглец) — усмехнулся Германия, вполне способный удерживать непокорного белоруса одной рукой, вот только последний отказывался бросать попытки сопротивления, из-за чего всё же приходилось держать его обоими руками. — Я смотрю, мой язык тебе известен, так что я озвучу первое требование. Со мной говорить на немецком! Или, хотя бы, на смеси немецкого и русского.       Пока говорил, немец снял с себя галстук и начал связывать Беларуси руки. Парень запаниковал еще больше. Пусть панику пока удавалось сдерживать, но не только действия немца вызывали её, но и слова.       — Што?! Не дачакаешся! — голос его может и не выдавал его страха, был твёрдым и чистым, но вот тело уже начинало дрожать. — Маю мову ні Польшча, ні Расія, ні, нават, бацька не змаглі загубіць! І ты не зможаш! (бел. - Что?! Не дождёшься! Мой язык ни Польша, ни Россия, ни, даже, отец не смогли погубить! И ты не сможешь!)       Руки его к тому моменту уже были туго связаны за спиной, хватка немного ослабла, а потому, резким движением, Беларусь смог развернуться лицом к Германии. В его глазах всё ещё горела надежда, от которой немцу даже стало смешно, хотя смех он сдержать всё же сумел.       — Я не буду выконваць ТАКІЯ патрабаванні, — твёрдо сказал белорус. — Я табе не цацка, так што, ты мяне, вядома, даруй, але ідзі да лiхаматары і пакінь мяне ў спакоі! І без ўступлення ў ЕС перажыву. (бел. - Я не буду выполнять ТАКИЕ требования. Я тебе не игрушка, так что, ты меня, конечно, прости, но иди нахуй и оставь меня в покое! И без вступления в ЕС переживу.)       Германия в ответ только покачал головой, выдохнул. Он с улыбкой положил руку белокурому парню на плечо, и в следующий миг со всей силы ударил его кулаком в солнечное сплетение. Не ожидавший такого поворота Бел тут же упал перед немцем на колени, согнулся пополам, начав тяжело и прерывисто дышать.       — Du wirst, Belarusland, du wirst, (нем. — Будешь, Беларусь, будешь.) — Германия усмехнулся и достаточно резко, но, тем не менее, ласково приподнял лицо белоруса, заставляя того выпрямиться, хотя сидеть на коленях с ровной спиной, когда твоё тело разъедает боль чуть ниже рёбер, было просто невыносимо. Бел едва сдерживал слёзы, ибо каждый вдох в таком положении вызывал ноющую боль. Гер положил свободную руку на пряжку своих брюк, начиная расстегивать ремень. Теперь Бел в полной мере понимал, чего от него хотят. Но попытки сопротивления снова ни к чему не привели. Немец только сильнее сжал его челюсть, не давая парню отвернуться. Всё, что он мог сделать — это зажмуриться, сжать зубы и губы. Послышался звук расстёгивающейся ширинки. Белорус невольно вздрогнул и попытался отползти, но лишь уперся в стену.        — Ну давай, Бел. Ты знаешь, что делать. И да, — Германия внезапно схватил парня за волосы, вновь заставляя его выпрямиться. — Не вздумай кусаться. Иначе я с тобой и не подумаю быть таким же милосердным, как сейчас! Loslegen! (нем. — Начинай!)       Беларусь невольно открыл глаза и шикнул, стоило Геру потянуть его за волосы. Парень сглотнул ком в горле, когда увидел достоинство немца. Последнего явно заводила эта ситуация, ведь член уже успел налиться кровью. Бел тщетно попытался отвернуться. Открывать рот парень не собирался. Германия раздражённо выдохнул.       — Wie stur du bist, (нем. — Какой же ты упрямый.) — фыркнул Гер и начал с силой надавливать на мышцы челюсти Беларуси, заставляя его через боль открыть рот. Парень терпел достаточно долго. Любой на его месте бы сдался через пару секунд, он же, зажмурившись, продержался около полминуты. Но уже после боль стала невыносимой, а потому Белу пришлось открыть рот. — Уже лучше. Guter Junge! (нем. — Хороший мальчик!)       Германия всё ещё держал пальцы на челюсти жертвы, дабы тот и не думал закрывать рот, если не хочет снова почувствовать боль. Он не сдержал удовлетворённого смешка. Зубы Бела не были слишком острыми, что играло только на руку Геру, выделялись разве что клыки, но и они не представляли угрозы. В последний раз посмотрев Беларуси в глаза, немец достаточно резко толкнулся ему в рот, переложив руку с челюсти на затылок парня. Белорус вздрогнул и зажмурился, попытался вскрикнуть, но его попытка походила больше на приглушенный стон. Германия не вошёл сразу на всю длину: Бел пока не упирался носом ему в живот. Немца такой расклад не совсем устраивал, но в целом было уже неплохо. Постепенно Гер наращивал темп, не столько сам двигая бёдрами, сколько насильно натягивая Беларусь на член. Как только он входил слишком глубоко, Бел пытался отстраниться, чем только забавлял немца своими попытками, ведь они создавали ощущение, будто Бел сам начинает ласкать достоинство Германии.       — А ты своим ртом не только гадости говорить умеешь, — слегка рассмеялся Германия, вновь наращивая темп и вбиваясь уже во всю длину. Он постоянно упирался в стенку горла, так как Бел не давал себе расслабить глотку. Он не хотел давать Геру насладиться им в полной мере. Но это только раззадорило немца. В какой-то момент головка его члена всё же вошла в горло Беларуси, из-за чего парень сдавленно замычал. Германия же только утробно зарычал, взял бешеный темп, сделал ещё пару толчков и кончил. Бел замер, задержал дыхание, пытаясь не проглотить. Немец же, поняв, что его жертва опять упрямится, резко ударил того ногой в живот, после чего отстранился. Глотательный рефлекс сработал мгновенно, после чего парень начал судорожно дышать, пытаясь сдержать крик, согнувшись в три погибели. Он не мог даже схватиться за живот — его руки по-прежнему были связаны за спиной. Осознание пришло несколько позже. Он проглотил. Беларусь сжал губы так сильно, как только мог, боясь, как бы его не вывернуло наизнанку. Он не должен был этого делать. Не должен! Паника захлестнула разум белокурого парня, в глазах заблестели слезинки.       Германия смотрел на Бела сверху вниз, оценивая его состояние. Он был в раздумьях, а стоит ли продолжать? Стоит ли сразу пресечь любое сопротивление на корню, или же поиграть с Белом, как кошка с мышью? Гер не удержался от улыбки, приняв решение.       Беларусь же только-только начал отходить от пугающего осознания. По-крайней мере он смог хоть немного выпрямиться и окинуть кабинет взглядом, надеясь найти хоть что-то, что может его спасти. Но его раздумья резко прервались. Гер без особой силы, но и без церемоний, схватил парня за плечо и потянул вверх, заставляя того подняться. На мгновение воплощения стран пересеклись взглядами. У Беларуси в нём отражались измотанность, паника и нарастающее отчаяние, а вот в глазах Гера блеснули искорки страсти и азарта. Белорус даже ничего сказать не успел — немец резким движением толкнул его в сторону стола. Бел упал на него торсом, кое-как всё же умудрившись устоять на ногах. Германия, не теряя времени зря последовал за ним, вдруг вцепившись белокурому парню за руки, всё ещё связанными за его спиной, и потянул их на себя, заставляя того прогнуться в спине струной.       — Як цябе толькі… сумленне не мучыць? — сквозь охвативший его разум страх процедил Беларусь. Сопротивляться сил физически не было, поэтому оставалось только попытаться задеть Гера словесно, дабы он, наконец, отпустил Бела. (бел. - Как тебя только... совесть не мучает?)       — Моя совесть спит спокойно с тех пор, когда я выплатил долги отца, — выдохнул Германия. В его голосе Бел смог расслышать какие-то горестные нотки. Похоже, он всё же смог пробудить в немце хоть что-то, но не надолго. — Давай-ка мы не будем отвлекаться, Бел. За душу мы с тобой потом поговорим.       На этих словах Гер действительно посчитал их диалог законченным, потому на отчаянные попытки Беларуси ещё к чему-то воззвать оказались тщетны. Хозяин кабинета просто не отвечал, желая проверить белоруса на прочность. Хотя, постоянная болтовня Бела ему уже начинала надоедать. В отличие от отца, Германия слыл молчаливым и особо не терпел пустых разговоров. Исключением, разумеется, были собрания стран. Только там немец раскрывал себя в качестве дипломата. Но сейчас эти качества он не собирался проявлять. Сейчас надо поразмыслить, как бы заставить белоруса замолчать. Галстук он уже использовал в качестве импровизированной верёвки, а пользоваться ремнём в таком случае не эстетично. И тогда его хищный взгляд упал на пояс, который носил Бел. Усмехнувшись, немец принялся снимать его с жертвы.       — Што ты робіш?! — несмотря на усталость, Беларусь всё же попытался опять хоть как-то противиться действиям Гера. Зря. Его довольно грубо впечатали лицом в стол. Благо Германия сделал это без особых усилий, а потому травм парень не получил. (бел. - Что ты делаешь?!)       — Stell dich gerade hin, (нем. — Стой ровно.) — тихо, но серьёзно и даже мрачно проговорил немец, заставляя Бела замереть. Честно сказать, он совершенно не понял того, что сказал ему Гер. Замереть его заставил именно тон голоса немца, который был в данном случае, просто отличным переводчиком. И как только белорус, наконец, прекратил сопротивление, Гер смог исполнить задуманное. Он снял с талии парня пояс, на мгновение удивившись тому, какой он был длины.       Слуцкие пояса всегда, во все времена ткались вручную. И, похоже, данный, который Германия прямо сейчас держал в руках, Беларусь соткал сам, своими руками. Пояс, выполненный из льна, золотых и серебряных нитей, в длину составлял примерно четыре метра. Однако использовать его в качестве верёвки было бы крайне неудобно из-за ширины. Обычно его складывали вдвое, чтобы с удобством носить. Люди же, благодаря вышитым на нём узорам, могли показать свой статус, настроение или положение дел. Но Германию это сейчас не сильно интересовало. Пару раз сложив тяжёлую из-за золотых и серебряных ниток ткань, Гер потянул Беларусь за руки на себя, заставляя того вновь прогнуться в спине. В следующий миг он накинул на глаза парня импровизированную повязку из расписного пояса. Завязать его было достаточно тяжело не только из-за структуры ткани, но и из-за того, что Бел начал нервно дёргаться, пытаясь всеми силами помешать. Но последнего это не остановило. Скоро всё, что мог видеть белокурый парень, была только темнота.       — Как я и предполагал, — немец усмехнулся, свободной рукой медленно проводя по телу белоруса от подбородка до бедра, — лишившись возможности видеть, ты становишься гораздо тише.       И действительно. Бела словно парализовало. Он не мог больше ни двинуться лишний раз, ни что-то сказать, а ответом на каждое прикосновение к нему была дрожь. Скрывать страх у него больше не получалось. И Германия это прекрасно понимал. Вот только Беларусь был первым на его памяти, кто настолько стойко держался до этого момента. Другие страны уже на этом этапе были согласны на любые его условия, просили отпустить, а он… молчал. Боялся, дрожал как осиновый лист, но молчал. Гер не смог сдержать в какой-то степени умилённой улыбки. Значит, все те поговорки о том, что белорусы — народ терпеливый, воистину правдивы.       Но тянуть время дальше смысла нет. Германии, конечно, нравилось наблюдать за тем, как дрожит жертва в его руках, но пора было переходить к главному действу. Немец не спеша расстегнул ремень на брюках Бела, после пару пуговиц, затем ширинку. У Беларуси в этот момент по всему телу пробежала дрожь, одну руку свело судорогой, за которой последовал тремор. Заметив это, Гер невольно усмехнулся и прежде, чем стянуть с парня нижнее бельё, словно в издёвку, огладил нижнюю часть живота парня, забравшись холодными руками под расшитую у подола национальным орнаментом рубашку. Парень вздрогнул, задержал дыхание, стараясь, не то притворится мёртвым, не то просто проснуться. В какой-то степени ему действительно казалось, что это может быть лишь плохим сном, но, почему-то, не мог проснуться. Германия что-то насмешливо прошептал, однако Бел этого не услышал. Он просто пытался сохранять самообладание, не издавать ни звука, дабы Гер сильно не обольщался.       — Тебе стоит расслабиться, Belarusland, (нем. — Беларусь) — с некой внезапной нежностью проговорил немец, поглаживая одной рукой обнажённые бёдра белоруса. — Чем больше ты сопротивляешься, тем больше боли сам себе причинишь.       — Кажаш так, нібы цябе гэта хвалюе, — с дрожью в голосе, тихо сказал Бел, прерывисто задышав. Страх не давал ясно мыслить, не давал подумать над чем, что ещё можно было сказать. Да и Гер тоже решил больше не тянуть. (бел. - Так говоришь, будто тебя это волнует.)       — Смазки у меня нет, — совершенно спокойно сказал Германия. Бел напрягся сильнее, — так что, bitte, в этот раз хоть поработай языком. (нем. — будь добр) Белокурый даже не успел ответить. Немец внезапно засунул два пальца ему в рот, заставляя обильно смочить их собственной слюной. Тремор рук усиливался. Беларусь прекрасно понимал — теперь Гер точно не остановится, потому всё, что ему остается, это бездействовать.       «Калі я застануся абыякавым, — остатками здравого смысла предполагал белорус, — гэта не прынясе яму задавальнення… І ён пакіне мяне ў спакоі… Спадзяюся…» (бел. - Если я останусь безучастным, это не принесёт ему удовольствия... И он оставит меня в покое... Надеюсь...) Германия однако такую тактику понял достаточно быстро. Да и он прекрасно знал, как заставить Бела не остаться безучастным. А пока пусть думает, что его план работает. Сейчас он полностью в руках немца, и отступать от своего он не собирается. Несмотря на то, что Беларусь совершенно не желал выполнять приказ Гера, последний и без согласия и желания жертвы смог смазать пальцы в чужой слюне, после чего приставил их к заднему проходу парня. Бел тут же сжал челюсть, про себя молясь о том, чтобы не произнести ни звука. Германия медленно засунул в белоруса сначала один палец, потом второй, начиная неспешно растягивать его.       — Ну же, Бел, — едва сдерживая едкую усмешку, проговорил немец, — скажи что-нибудь. До этого был такой разговорчивый, а сейчас будто язык проглотил! Но парень старался не вестись на провокации и держать себя в руках. Единственный звук, который из него пока смог выудить Гер, был тяжёлым, судорожным выдохом и последовавшим за ним коротким вдохом. Впрочем, Германия не сильно расстроился. Он знал, скоро Беларусь запоёт явно не своим голоском.       Гер, наконец, вытащил пальцы из Бела, решив, что тот растянут достаточно. Пора было переходить к самой горячей части. Немец так долго откладывал этот момент, что сейчас буквально горел от предвкушения. Схватив Беларусь за руки, потянув на себя, заставляя того прогнуться струной настолько, насколько он был вообще способен, Германия приставил головку своего перевозбуждённого органа к аналу в край перепуганного парня. Гер входил достаточно медленно, не желая, чтобы у жертвы остались какие-либо травмы. Вот только несмотря на все старания, Бел всё ещё был ужасно тугим. Войдя в него наполовину, хозяин кабинета томно выдохнул.       — Willst du mich verarschen? — слова Германии вновь вызвали у Бела неконтролируемую дрожь рук. Гер, к слову, более чем смог почувствовать, ведь держал жертву за связанные за спиной руки. — Du hast eine Wahl getroffen Auf jeden Fall. (нем. — Ты издеваешься? Ты сам сделал выбор в любом случае.) В следующий миг он вошёл в Бела полностью, заставив того невольно зашипеть и всхлипнуть одновременно, но в тот же момент замолчать. Несмотря на то, что Беларусь уже порядком начинал подбешивать Гера, он всё же дал ему немного времени, чтобы привыкнуть. После он начал двигаться, постепенно наращивая темп. Бел всё ещё кое-как сдерживался от того, чтобы начать всхлипывать. «Трываць! Трэба трываць!» (бел. - Терпеть! Нужно терпеть!) — подсказывало тонущему в страхе, отчаянии и панике парню сознание. Но в какой-то момент и терпению таких морально сильных людей, как Беларусь, приходит конец. Бел невольно вздрогнул всем телом, из его горла вырвался отчаянный, но одновременно с этим полный нот какого-то странного наслаждения стон.       — А твоё слабое место оказалось найти легче, чем я думал, — Германия не удержался от победного смешка. Каждым толчком он старался попадать в только что найденную простату Бела, а вместе с этим и постепенно ускорялся. И с каждым «удачным» толчком сознание белокурого парня затягивала дымка странного удовольствия. Бел пытался бороться с этим, но его тело и голос отказывались слушать приказы мозга.       — Хопіць несці лухту!.. (бел. - Хватит нести чушь!..) — отчаянно выстонал он и всхлипнул. Вся эта ситуация вгоняла его в неконтролируемую панику. Было страшно, больно, но в то же время приятно, отчего становилось ещё страшнее. Кабинет вскоре наполнился стонами и томными всхлипами Бела. Иногда он даже пытался что-то сказать, но ни во что особо связное слова больше не складывались. И самым ужасным для парня было то, что он чувствовал приближение кульминации. И вскоре она его настигла. Сделав ещё пару быстрых, но глубоких толчков, Германия, вновь резко потянув Бела на себя, кончил с протяжным выдохом. Чувствуя, как внутри него разливается горячая вязкая жидкость, парень не смог сдержать стона, дрожа от настигнувшей и его сладкой истомы.       Всё действо длилось около получаса. Германии оргазм, правду сказать, немного вскружил голову, однако устоять на ногах он смог. Он быстро привёл себя в презентабельный вид и упал на офисный стул, где всё ещё мирно лежал пиджак Беларуси.       — Nicht schlecht, — томно выдохнул немец, поправляя чёрные, в цвет его флага, волосы. — Für das erste mal wird es gehen. (нем. — Неплохо. Для первого раза сойдёт.) Чуть отдышавшись, Гер перевёл взгляд на белоруса, который всё ещё не отошёл от случившегося. После того, как его немного отпустило, парень позволил себе сползти на пол, тяжело дыша. Он пытался освободить руки, смотря пустым взглядом куда-то в стену, ведь повязка из пояса сползла с его лица в момент кульминации Гера, когда он резко дёрнул парня на себя.       Германия выдохнул и посмотрел в окно. На улице уже темнело. Но его рабочий день ещё не был окончен. Снова выпустив воздух из лёгких, немец поднялся, взял в руки пиджак гостя и подошёл к нему. Бел даже дёрнулся от прикосновения к себе, но, почувствовав, как освобождаются руки, всё же позволил Геру помочь. Немец не скупился на помощь. Он не только помог Беларуси одеться, но и налил ему чай из термоса, который всегда носил на работу. Напиток за день успел чуть остыть, но пережившему такое эмоциональное потрясение белорусу даже такая простая вещь казалось милостью свыше.       Бел покинул кабинет Германии спустя час после того, как всё закончилось. Выглядел он неважно: нетвёрдая походка, пустой, почти стеклянный взгляд васильковых глаз, слегка растрёпанные волосы… Если бы сейчас он, как и все воплощения стран, не скрывал за цветами флага истинный цвет кожи и волос, можно было бы заметить, что он ещё и бледный, как смерть. Возвращался домой Беларусь с надломом на душе. Да, Германия пообещал сделать его страной Евросоюза. Но какой ценой?       Несколько дней Беларусь провёл в самоизоляции, дома. Он почти ничего не делал: просто лежал в постели, практически не спал и не ел. Максимум, для чего он мог подняться с кровати — чтобы попить воды, после чего вновь ложился, закрывал глаза и пытался уснуть. И спалось ему только при свете дня. Ночью парень попросту лежал и смотрел в потолок.       Воплощения стран являются намного более стойкими, чем обычные люди. И пример Бела был более, чем показательным. Во время волнений на его территории, у страны имелось два воплощения. Первое — девушка с длинной косой и представляющая собой уже не столько представление народа о стране, сколько прогнившую власть. И поэтому появление второго воплощения не было чем-то неожиданным. БНР, как его прозвали в честь первой белорусской республики, чтобы отличать от девчонки, удерживающей свою власть за счёт грубой силы, не побоялся повести за собой людей. Да и сами люди не боялись идти против системы, что только поддерживало боевой дух и желание бороться до конца.       В отличие от РБ, которая прикрывалась за спинами верных ей солдат, Бел всегда выходил первым, и только потом за ним шли безоружные граждане, держа в руках только флаги и плакаты с призывами вооружённых одуматься, ведь они тоже народ. Вот только многократные призывы к разуму были тщетны. Против мирных людей применялись не только резиновые пули и безграничная жестокость, но и светошумовые гранаты, которые могли и ранить, и ослепить, и в редких случаях, даже убить человека. И такое происходило. Происходило не раз, из-за чего БНР пришлось принять достаточно рискованное, но сто раз обдуманное решение. На следующем выходе людей против несправедливости и жестокости, на котором против мирных граждан использовали оружие, Бел прикрывал их собой, стараясь принять как можно больше пуль и ударов на себя. Несколько раз рядом с ним взорвались светошумовые гранаты, в его тело вонзилось множество резиновых, да и не только резиновых, пуль, но, к сожалению для солдат, он не падал. Он кричал, чтобы они продолжали стрелять, если так хотят. Ему была не страшна смерть, ведь вера и решимость людей смогут вернуть его с того света. И вооружённые остановились. Они снимали с себя экипировку, бросали оружие, переходя на сторону народа. В их сердцах горели белые и красные огоньки в цвета флагов, под которыми всё это время выходили люди, в цвета, которые составляли палитру кожи и волос БНР.       После победы Беларуси часто снились пережитые события. Он знал, что был прав в каждом своём решении, когда дело касалось благополучия собственного народа, но когда вопрос касался его самого… Что делать, он не знал.       Воплощения стран имели ещё одну интересную особенность. Их внешний вид и состояние зависели от того, насколько хорошо живётся на их территории людям. Если они голодали, то и воплощение так же начинал испытывать постоянный голод, стремительно худеть. Если на территории страны была война — воплощение могло ходить с увечьями или же вовсе участвовать в военных действиях, в качестве живого щита или вдохновителя. А иногда и того, и другого. Если же качество жизни было на уровне, то и воплощение чувствовало себя прекрасно. Но что бы ни случилось с воплощением — на жизни людей, живущих в стране, это никак не отражалось. Именно поэтому Бел мог просто лежать несколько дней подряд, пытаясь справиться с эмоциональным потрясением, так внезапно на него свалившегося. Но продолжаться это больше не могло. Чем больше Бел бездействовал, чем чаще он невольно вспоминал тот злополучный день.       — Я так больш не магу, — сказал сам себе парень, принимая положение сидя. Он провёл рукой по волосам, заставляя себя прийти в адекватное состояние. Ему нужно было отвлечься, вот только как? (бел. Я так больше не могу)       Ответом на этот вопрос стала лопата, мирно стоящая всё это время в углу комнаты, возле двери. Работа, ну конечно же!       В отличие от России, своего старшего брата, все воплощения Беларуси были законченными трудоголиками. Но абсолютным лидером в этом являлась Советская Беларусь, или, как её назвал Союз, Белоруссия. Это имя, правду сказать, по-прежнему вгоняло Бела в дрожь и пробуждало желание свернуть шею тому, кто его так назовёт. Благо, кроме Руса иногда, Беларусь так больше никто не называл. А к подколам со стороны старшего брата он давно привык и старался не обращать внимания.       Выдохнув, Бел поднялся с кровати, выпрямился и потянулся. Просто лежать и ничего не делать — весьма прекрасное занятием, но… не для него. Приняв ободряющий холодный душ и переодевшись, белокурый парень взял с собой лопату, мешок картошки и направился в поле — место его душевного покоя, единения с самим собой и своим народом…