Призрачные огни

Брат говорил, что раны затягиваются, а сердце успокаивается, что время лечит, а память утрачивает яркость. Всё оказалось ложью, но оставив позади своды пещеры Ханьтань, Лань Чжань не собирался делиться ни с кем тем, что сердце кровоточит с прежней силой и затянулись лишь раны от дисциплинарного кнута. Он не рассказывал, что каждую ночь снова и снова видит и чувствует, как Вэй Ин выдёргивает ладонь, как тьма смыкается над ним, забирая себе. Лань Чжань, и прежде не отличавшийся многословностью, теперь предпочитал молчать, пока к нему не обращались напрямую. А чтобы и это происходило реже, он начал ходить на Ночную охоту в одиночестве, презрев всякий риск. …В ту ночь его увлекли голоса детей и призрачные огни. Потерянные души то беспечно смеялись, то плакали, и Лань Чжань никак не мог определить, сколько их и где именно они скрываются. Места были глухие, но неподалёку проходил тракт, и призраки могли навредить простым селянам, торговцам, обычному люду. Нужно было изловить их, запрятать в мешочек для духов, чтобы больше они не безобразничали, не бродили на воле беспечно, не сводили никого с ума. Он удалялся от дороги в темноту, в сгущающийся туман, и даже тот приносил с собой воспоминания. Когда-то в такой же густой мгле они стояли с Вэй Ином спина к спине, пытаясь угадать, как сладить с птицей клана Цишань Вэнь. Снова раздался плач с одной стороны, смех — с другой, и Лань Чжань замер, вслушиваясь в столь противоречивые звуки. Внезапно они разом оборвались, а призрачные ладошки уцепились за полы ханьфу, с силой потянули во мрак и… Лань Чжань обнаружил себя на оживлённой улице. Повсюду мерцали фонарики, а прохожие оказались один другого опаснее. Столько нечисти в одном месте прежде Лань Чжань не встречал. Его белое ханьфу и меч заклинателя немедленно привлекли внимание. Демоны и демоницы обступили его, рассматривая, переговариваясь. — Что здесь забыл заклинатель? — шипели с одной стороны. — Может, прикончим его, и дело с концом? — отзывались с другой. — А вдруг он пришёл играть? — выкрикивали сзади. — Пускай проиграет собственную жизнь господину градоначальнику. — А если он пришёл по твою душу, прикажешь тоже пока подождать? — смеялись в ответ. Лань Чжань молчал. Каким бы сильным заклинателем он ни был, но демонов и всяческой нечисти было намного больше, чем он сумел бы одолеть. Он не хотел действовать опрометчиво, потому медлил, опустив ладонь на рукоять Бичэня. — Что тут такое? — вдруг раздался мелодичный голос. — Чего вы столпились? — Господин градоначальник! — ахнула толпа разом. Демоны склонились перед человеком в красном, чьи сапоги украшало множество серебряных цепочек. — Здесь заклинатель, вот мы и решали его судьбу, — добавил кто-то расторопный. Человек в красном приблизился, и исходящая от него тёмная ци подсказала Лань Чжаню, что он намного опаснее всей этой нечисти, взятой вместе. Наверняка князь демонов. Сражаться с таким было чистой воды сумасбродством. — Как твоё имя? — спросил градоначальник. — Зачем пожаловал в мой Призрачный город? — Лань Ванцзи, — ответил Лань Чжань. — Меня завели сюда души детей. — А, эти мелкие призраки? Что, хотел изловить их? — усмехнулся градоначальник. — Зови меня… Сань Лан. Если не откажешь мне в беседе, эти духи больше не станут беспокоить людей. — Хорошо, — согласился Лань Чжань, хотя был не мастер вести беседы. Сань Лан повёл его по улице к хорошо освещённому зданию. Пока они шли, Лань Чжань не сказал больше ни слова, а вот Сань Лан говорил почти без умолку, и снова сердце болезненно заныло — так это было похоже на Вэй Ина. — Отдохнём в моём Доме блаженства, — предложил Сань Лан. — Твой облик напоминает мне кое-кого, и потому не хочется отпускать тебя так сразу. Возможно, стоило спросить, кого же он может напоминать, но Лань Чжань не хотел углубляться ни в свои, ни в чужие воспоминания. *** Расположившись в Доме блаженства у столика, заставленного засахаренными фруктами и удивительными сладостями, Сань Лан улыбнулся, указав изящным жестом на подушки. — Сдаётся мне, заклинатель, что носит лишь белое, не пьёт вина, — начал он. — Мгм, — кивнул Лань Чжань. — И девушки тебе безразличны? — Сань Лан сделал знак, и в комнату вплыла дюжина очаровательных танцовщиц, но Лань Чжань не взглянул в их сторону. — Эти белые одежды — символ твоего пути совершенствования? — Нет, траура, — Лань Чжань не притронулся к еде, отказался даже от воды. Он сидел, держа спину прямо, уложив Бичэнь на колени. — Траура… — задумчиво повторил его новый знакомый. — По ком же ты носишь траур?.. На миг Лань Чжань закрыл глаза. Облик Вэй Ина он хранил глубоко в душе, лишь гуциню доверяя повторять его имя, когда с бесконечным терпением играл «Расспрос». Но Сань Лань, казалось, ждал ответа, и оскорблять его молчанием было опасно. — Вэй Усянь, — назвал наконец Лань Чжань, не торопясь вновь взглянуть на князя демонов. — Тот самый Вэй Усянь, что сумел сотворить Тигриную печать? — в голосе Сань Лана прозвучали нотки восхищения. — Жаль, такой потрясающий артефакт навеки утрачен. Так вы были друзьями? А были ли? Лань Чжань почувствовал, как полынная горечь разливается во рту, и не сумел ответить на вопрос. — Ну же, Лань Чжань, — внезапно голос изменился. — Посмотри на меня. Вздрогнув, Лань Чжань открыл глаза. Одетый в красное, как Сань Лан, напротив него сидел Вэй Ин, насмешливо улыбаясь. Только глаза, казалось, отливали алым и демоническая ци выдавала, что это князь демонов желает посмеяться над ним. — Ты — не он, — возразил Лань Чжань тихо, а в груди разлилась знакомая боль утраты. — Отчего же ты так уверен? — уточнил не-Вэй Ин, совсем как Вэй Ин коснувшись кончика носа. — Ты в Призрачном городе, где ещё быть тому, кто прыгнул со скалы в ожившую тьму? — Ты — не он, — повторил Лань Чжань, но горло перехватило, сердце забилось быстрее. В каждой черте, в каждом жесте был Вэй Ин, а он так скучал по нему, так невыносимо скучал. Столько хотел ему объяснить… — Что ты хотел сказать мне, Лань Чжань? — продолжал тот. — Отчего носишь траур, когда все остальные и не вспоминают обо мне? Сколько уже прошло? Пять лет? Семь? — Десять, — едва сумел ответить Лань Чжань. Стоило ли надеяться на встречу, если десять лет утекло, как вода сквозь пальцы?.. — Десять, — Вэй Ин подался к нему, такой, каким он был прежде, и всё же — не тот самый. Глаза, его глаза были глазами Сань Лана. Лань Чжань сглотнул, чувствуя, как хочется поддаться иллюзии. Вэй Ин-Сань Лан коснулся его щеки, пальцы оказались холодными. — Ты… — перехватило у Лань Чжаня дыхание. — Что ты хотел сказать? Отчего не отпустишь меня? — повторил Вэй Ин, который не был Вэй Ином, но теперь голос его звучал строго. — Всё ещё держишь, не давая раствориться в темноте до конца. — Люблю тебя, — не выдержал этого Лань Чжань. Ему хотелось подняться, покинуть Дом блаженства, хотелось остаться, притянуть к себе, впиться губами в губы… Он запутался в желаниях и перестал понимать, кто перед ним. Хотел бы он верить, что это — действительно Вэй Ин, но сердце разрывалось от боли, безошибочно опознавая подделку. — Любишь… — прошептал Вэй Ин, и огни Дома блаженства замерцали едва-едва, исчез столик со сладостями, и только подушки да лёгкие ткани остались повсюду. Вэй Ин с глазами Сань Лана сел слишком близко, встретившись взглядом с Лань Чжанем. — Что, не успел объясниться прежде? — спросил он. — Нет, — Лань Чжань утратил контроль над собой и подался вперёд. Мягкие и прохладные губы встретили его с готовностью и страстью. Они целовались так долго, что Лань Чжань почувствовал головокружение от нехватки воздуха. А стоило вдохнуть, и его пальцы будто сами собой сдёрнули алую ткань с чужих плеч, потянулись к поясу, чтобы развязать его, чтобы добраться до кожи. — Какой ты торопливый, Лань Чжань, — смеялся ему в губы Вэй Ин, — какой нетерпеливый… И тут Лань Чжань осознал, что над ним смеётся полураздетый князь демонов. Он отпрянул, но желания не утихли, жаркими цветами проросли под кожей. — Хочешь, я подарю тебе ночь забвения, Лань Чжань? — спросил Сань Лан, облизнув губы. — И сам забудусь с тобой. Быть может, наша общая боль станет меньше? — Общая боль? — удивился Лань Чжань. — Да, — Сань Лан дёрнул плечом, и ткань сползла полностью, обнажая чересчур белую, будто сияющую кожу. — Безответная любовь одинакова у богов, демонов и людей. — Я… не хочу забывать его, — попытался отказаться Лань Чжань, но память нарисовала Вэй Ина в красном, и оказалось, что он только что солгал, нарушив правила клана. Он не хотел забывать, но хотел не помнить, что это — Сань Лан, а не Вэй Ин. — Не обманывай ни себя, ни меня, — продолжал Сань Лан, снова оказавшись слишком близко. — Я знаю все твои желания… В зале царил полумрак, по углам курились благовония, отчего над полом тёк туманом ароматный дым. Лань Чжань не заметил, куда подевался его меч, не вспомнил, отчего лежит среди подушек только лишь в штанах и куда подевалось и верхнее, и нижнее одеяние, и тонкая рубашка. Сань Лан нависал над ним, и его губы горели алым, а кожа была бледна и холодна, как снег. — Не говори, только чувствуй, — предложил он. Лань Чжань должен был протестовать, но возможно ли это, если рядом князь демонов? Князь демонов, чьи поцелуи одновременно жалят и дарят удовольствие, чьи прикосновения разжигают пламя внутри, хоть пальцы его ледяные? Лань Чжань задохнулся от ощущений, и на мгновение боль, что жила в нём, отступила, заменившись иными чувствами. Сань Лан знал, как доставлять удовольствие. И Лань Чжань уступил ему, позволил касаться, ласкать и даже оставлять следы укусов на коже. Очень скоро они остались обнажёнными среди темноты и мягкого запаха благовоний. У Лань Чжаня разметались волосы, а налобная лента соскользнула и утонула среди подушек и тончайших покрывал. Отпустил ли он себя с ней вместе? Нет, скорее забылся, утонул в горькой воде удовольствия. Сань Лан обхватил его член пальцами, провёл с усилием, пробуждая ощущения, которых прежде Лань Чжань не знал, укусил за сосок, чтобы вызвать тихий стон. — Запомни, что чувствуешь, — посоветовал он. — Запомни, чтобы знать, чего на самом деле ты хочешь от того, кого любишь. — Он… мёртв, — выдохнул Лань Чжань, плавясь в ледяных пальцах. — Так что же? Я, как видишь, тоже мёртв, — засмеялся Сань Лан и опустил голову. Его волосы мазнули Лань Чжаня по бёдрам, а затем язык, удивительно горячий язык после невероятно холодных пальцев, коснулся головки члена. Лань Чжань вздрогнул всем телом. Темнота щадила его, не позволяя сейчас увидеть происходящего, тьма издевалась над ним, обострив все ощущения, рисуя совсем другой облик, подсказывая — так касался бы Вэй Ин, если бы он посмел признаться ему, если бы презрел правила и шагнул к нему навстречу, не стремясь забрать в Гусу и избавить от тьмы. Сань Лан вобрал его член глубоко, позволяя едва ли не касаться свода горла, он двигался ритмично, и Лань Чжань, теряя остатки самообладания, понял, что скоро узнает, каково это — оказаться на пике. — Вэй Ин, — забывшись, прошептал Лань Чжань, и звёзды осыпались с неба, оказавшись лишь заблудившимися на кончиках ресниц искрами. Сань Лан, вытирая рот, засмеялся. — Вэй Ин? — повторил он. — На что бы ты пошёл, чтобы он вернулся? — Это… не в твоих силах, — отдышался Лань Чжань, хотя предложи сейчас князь демонов что угодно, и он согласился бы, не раздумывая. — Возможно, — пожал плечами Сань Лан. — А возможно, и нет. Откуда тебе знать? Лань Чжань замолчал, а дикая надежда вспыхнула внутри, разгорелась в жаркое пламя. Сань Лан заметил это, поднялся, обнажённый и сияющий, усмехнулся с горечью. — Если встретишь его ещё раз, Лань Чжань, не забудь, что хотел сказать ему и что хотел сделать с ним. Вспыхнули свечи, Сань Лан стоял над ним в красных одеждах. Лань Чжань огляделся в замешательстве, но его ханьфу было в порядке, а меч всё так же лежал на коленях, и только налобная лента отчего-то оказалась в ладони. — Я… не забуду, — ответил он. — А теперь ступай, призрачные огни проводят тебя в Облачные Глубины, — и Сань Лан вышел из зала. Лань Чжань поднялся, осторожно повязал налобную ленту, оглянулся на подушки, лежавшие в беспорядке, и словно на миг опять оказался во тьме. Вспомнил вкус поцелуев, пропитанных кровью и полынной горечью, вспомнил, как звучали его собственные стоны, как ладони Сань Лана находили все потайные места, вспомнил… И тут же забыл, оказавшись на тропе. Перед ним дрожала цепочка призрачных огней. Пора было возвращаться, до рассвета оставалось не более получаса.