Guqin Lessons

***

      Под давлением Лань Сичэня, Цзян Чэн таки купил гуцинь.       “Здесь так скучно без тебя. С собой у меня нет ни Шоюэ, ни Лебин, да и портреты свои ты рисовать запрещаешь, так что же я должен делать?” – рассуждал Сичэнь, строя угрюмую мордашку. Бровь Цзян Чэна дернулась в раздражении от воспоминания.       Таким образом, после нескольких ночей безжалостных для его тела уговоров, Цзян Чэн сдался, чтобы, буквально, спасти свой зад. Сейчас же новенький инструмент стоит в его спальне в Пристани Лотоса, прислонённый к столу.       В благодарность Сичэнь сразу же начал практиковаться в игре, в то время как Цзян Чэн работал. Иногда он помогал Цзян Чэну уснуть с помощью колыбельной, когда тот был слишком вымотан для... других ночных активностей. Совет орденов в Юньмэне был все ближе, и стресс от создания комфортных условий для великих орденов и нескольких мелких давил на Главу.       Одним вечером, когда ночь еще только приближалась, Сичэнь предложил сыграть несколько песен из сборника Ясности, после того как Цзян Чэн вернулся из купальни, бубня что-то про свое расписание на следующую неделю. Он вернулся в спальню после тяжелого дня и планирования распределения бумажной работы, когда Сичэнь спросил про Песнь.       Цзян Чэн, чей музыкальный опыт ограничивался дицзы его брата и парой нот, сыгранных Цзин Лином, после того, как тот, посмотрев на своих друзей-Ланей, решил поучиться играть, был настроен довольно скептически по поводу эффекта песни.       – Что может ваша музыка сделать вне Ночных Охот? Не думаю, что она поможет закончить работу, – сказал он Сичэню с пренебрежительной усмешкой, – кроме того, без духовной энергии, это не больше, чем развлечение. Если не говорить о заклинательстве, то игра на музыкальных инструментах – это просто хобби, чтобы скоротать время.       Часть пренебрежения Цзян Чэна могла быть связана с тем, что у него не было никаких врожденных талантов относительно музыки. Еще будучи ребенком, он понял, что у него нет предрасположенности к игре на музыкальных инструментах (или к каким-либо другим объектам, способным воспроизводить милые звуки, если уж говорить честно), но не в этом было дело.       – Не будь таким, А-Чэн. Давай таким образом я покажу тебе свою благодарность, – Цзян Чэн, как мог, старался не покраснеть от такой ласковой фразы, сказанной с угрозой, – Песнь Очищения – техника, используемая кланом Лань для успокоения разума близких. Музыка – это больше, чем просто развлечение. Это еще и способ избавиться от стресса, связанного с твоими обязанностями главы.       Сичэнь посмотрел на темное дерево гуциня перед собой, почти нежно рассматривая аккуратно вырезанные по бокам инструмента цветы лотоса. Он, пробуя, наигрывает пару нот, и их эхо звучит просто волшебно. Его длинные пальцы вдумчиво проходятся по струнам, – Когда на нем играют правильно, он может помочь вылечить заклинателя даже от искажения ци.       Цзян Чэн почувствовал укол вины. Конечно, он знал все подробности кончины Не Минцзюе. Но он не понимал, как музыка гуциня могла приблизить его смерть, как она невольно лишила его рассудка. Он только недавно понял все перипетии этой истории (Бесило то, что все объяснял ему его дурацкий умный брат, но сейчас то Цзян Чэн все понимает, ясно?!). Но, даже так, у него есть сомнения. Сичэнь наконец-то чувствовал себя достаточно комфортно, чтобы снова начать играть на гуцине, и первое что он хочет сыграть — это мелодия из его печального прошлого? Еще и для Цзян Чэна?       Цзян Чэн был бы и правда бессердечным, если бы не согласился послушать.       – Хорошо, – скрипнул он зубами, садясь напротив Сичэня с гуцинем. На удивленный взгляд Ланя Цзян Чэн только закатил глаза и скрестил руки на груди, делая все возможное, чтобы спрятать свой злой взгляд, – И чего же ты ждешь? Играй свою музыку.       Сичэнь снова на пробу проводит рукой по струнам, – Очень хорошо.       Первые пары нот заставили Цзян Чэна замереть в напряженном ожидании. Подсознательно он приготовился к тому, что же его ждет.       – Расслабьтесь, глава ордена Цзян, – ответил Сичэнь с тихим смешком, все еще легко касаясь струн руками. Музыка, которая, казалось, окружила его, отскакивая эхом от всех поверхностей комнаты, была мила и красива, – Сделай глубокий вдох и закрой глаза, – подсказал Сичэнь, когда мелодия начала потихоньку набирать обороты, становясь все более изощренной. Цзян Чэн почти мог почувствовать духовную энергию, как легкий бриз, исходящий от умелых пальцев Сичэня. Дыхание Цзян Чэна замедлялось, разум очищался, он мог думать только о звучащей для него музыке.       – Можешь открыть глаза, – немного погодя сказал Сичэнь, и Цзян Чэн открыл их, удивляясь как быстро мелодия подошла к концу, пока он не был на ней сосредоточен. Хотя он скорее умрет, чем признает это, но он поразился тому, насколько посвежевшим он себя ощущал и насколько уравновешенным стал его духовный уровень.       – Это и было Очищение, – объяснил Лань Хуань с улыбкой, – но это все еще не самая сильная Песнь из песен Ясности.       Цзян Чэн пытался не пялиться на Сичэня с таким удивлением. Если честно, он и не думал, что Песнь сработает так хорошо. И все-таки, гуцинь очень мощное оружие для заклинателей с высоким уровнем самосовершенствования. Это не просто средство для расспроса гуля, это не только простой способ излечить разум. Лань Хуань точно может вызвать интерес своим искусством.       – Как ты это делаешь? – спросил Цзян Чэн с неподдельным интересом, без привычных недоброжелательных ноток, что было удивительно даже для него самого.       Сичэнь предложил ему сесть ближе, Цзян Чэн согласился. Когда же он, нацеливаясь сесть на пустое место рядом с Хуанем, начал потихоньку нагибаться, его резко схватила за талию чужая рука, почти опрокидывая на другого мужчину. После нескольких быстрых манипуляций, Цзян Чэн оказывается сидящим на коленях Сичэня, спиной же он опирается на грудь Ланя, сидя лицом к гуциню.       Он слишком близко!!       Цзян Чэн не смог сгруппироваться, смущенный таким близким соседством. Даже несмотря на то, что их тела были намного ближе друг к другу сотни раз, он был растерян из-за тепла, исходящего от широкой груди Сичэня. Это тепло проскальзывало под тончайшую ткань купальной накидки Цзян Ваньиня. Сичэня же совсем не волновала поза, в которой они сидели, ему скорее нравилось, учитывая то, как он мурчал всякие нежности в ухо смущенного Цзян Чэна.       – Вот, позволь мне показать.       Цзян Чэн мог только смотреть на то, как Сичэнь аккуратно берет одну из его рук, возвращаясь в удобную для игры позу. Он спокойно кладет пальцы Ваньиня на правую сторону инструмента, после чего сказал сосредоточиться на передаче духовной энергии в кончики пальцев, а затем легонько потянул струны его рукой. И хотя звуки, извлекаемые им из инструмента, были и в половину не такие благозвучные, как у Сичэня, вместе, хоть и неуклюже, они снова сыграли Очищение. В ту секунду, когда прозвучал последний аккорд, рука Цзян Чэна, вздрогнув, отпрянула, как будто гуцинь его обжег. И, судя по тому, как горит его лицо, или как неловко он себя чувствует, Цзян Чэн понимает, что сыграл он неправильно.       Сичэнь засмеялся, глубоко и громко, – Не нужно так смущаться, – говорит он, касаясь губами уха Цзян Чэна.       Этот гад...! Он не смущен! Он просто... чувствует все это слишком...       Цзян Чэн пыхтит вместо ответа и прячет свое чувствительное ушко рукой. Он пытается отодвинуться, когда замечает, что руки Сичэня отстранились от гуциня. Ваньинь не успевает, и Сичэнь притягивает его к себе, обнимая. Цзян Чэн пытается убрать руки от своей талии, но тут его обнимают поперек груди.       – Ты бесстыдник..! Отпусти меня! – Он пытается бороться с хваткой Сичэня, но все без толку. Чертовы Лани и их чертовы слишком сильные руки!!       В итоге, он попытался применить другую тактику, чтобы Хуань отпустил его.       – Не может быть, чтобы ты знал только одну песнь!       – О? Ты хочешь, чтобы я сыграл что-то еще? – Цзян Чэн уже отрекся от идеи освобождения и повернулся к Сичэню, который смотрел на него с хитрой усмешкой, его темные янтарные глаза блеснули искринкой победы. – Я рад, что глава ордена Юньмэн Цзян так проникся моей музыкой.       – Не будь слишком самоуверенным, ты, гад! Сыграй что-нибудь еще. Ты ведь точно знаешь больше одной-двух песен, не так ли?       Сичэнь ненадолго задумывается, а после хмыкнул, – Думаю, я знаю, что сыграть дальше. Хватка Хуаня вокруг талии Цзян Чэна ослабла, но он так и не позволил ему выпутаться из объятий. Сичэнь поменял позу для игры. В этот раз он поместил руки с обеих сторон от Цзян Чэна, чтобы добраться до гуциня, таким образом запирая Цзян Чэна в объятиях.       – Эта песнь будет немного отличаться от той, что я играл, но она будет иметь некоторые… похожие эффекты. Давай посмотрим, может, эта песнь понравится тебе больше, – сказал Сичэнь.       Спереди Цзян Чэн был заперт гуцинем, а с сзади – телом Лань Хуаня. Он сидел между рук Сичэня, так что особого выбора, кроме как сидеть и слушать, у него не было. Он нахмурился и откинулся на грудь Ланя, ожидая начала песни.       Первые несколько нот были достаточно невинными. Они были немного быстрее, чем в песни Очищения, однако, они все еще были неторопливыми, и для них требовалось больше струн. Спустя несколько мгновений пальцы Сичэня начали двигаться быстро, выводя сложные узоры, и Цзян Чэн понял, что в этот раз мелодия более запутанна, чем в предыдущие разы. Мелодия тянется еще немного, неровная, но все же красивая. В тот момент, когда Сичэнь провел рукой по всем струнам инструмента, дрожь прошла вдоль всего позвоночника Цзян Чэна. Мелодия немного ускорилась, и он почувствовал, что его дыхание ускоряется ей в такт.       Он расслабил свои плечи и сильнее откинулся на грудь Сичэня. Его тело постепенно наполнялось теплом. Вскоре жар прилил к лицу, потом перешел на шею, от нее спустился к груди, а затем уже заполнил все остальные части тела, и это происходило в то время, как Сичэнь, не прерываясь, играл.       Цзян Чэн уже даже не думает о песне, он слегка закусывает нижнюю губу, чтобы сдержать стон, рвущийся из горла. Жар, скопившийся внизу, стал почти невыносимым. От смущения, он схватился за нижнюю часть своего однослойного купального халата, в надежде скрыть свой полувставший член складками ткани. Его сердце громко бухает в груди, а тело покалывает от внезапного возбуждения. Вскоре Цзян Чэн начинает извиваться в руках Сичэня, пытаясь заглушить любые звуки, исходящие из глубины горла, прикусывая костяшки пальцев. Каждая нота, которую играет Лань Сичэнь, оседает в голове, вытесняя любые связные мысли, оставляя только легкую пустоту.       Он и не понял, когда настолько сильно возбудился.       Когда он еще сильнее навалился на грудь Сичэня, Цзян Чэн еле мог сдерживать стоны, которые вырывались в такт всем звукам, издаваемым гуцинем один за другим. Его ноги дрожали так сильно, что он как можно сильнее сдвинул колени вместе, чувствуя жар, разливающийся по всему телу. Цзян Чэн неуверенно открывает глаза (И когда только успел закрыть?) и смотрит перед собой размытым, затуманенным из-за слез взглядом. Он мог только расфокусировано смотреть, как тонкие пальцы Сичэня изящно двигаются по деревянной поверхности гуциня, играя ноты, которые заставили Цзян Чэна извиваться. Как только он видит, как руки Сичэня начинают наигрывать знакомые ноты, то сильнее закусывает губу, сдерживая еще один стон, который пытается вырваться из горла, в тот момент, когда эти самые ноты достигают ушей.       И, наконец-то, он понял откуда взялись жар и непрошеная всепоглощающая похоть. Сичэнь сотворил это с ним специально!!       Цзян Чэн, совершенно не доверяя своему голосу, слабо потянул длинные рукава Сичэня в попытке остановить его игру, ну, или хоть немного сдвинуть его руки с инструмента. Но Лань Хуань невозмутимо продолжал играть, и приятная волна прошлась по телу Цзян Чэна, наполняя теплом его позвоночник и бедра, и это все затмило любые другие ощущения. Каждая часть его тела горела. Боковым зрением он заметил усмешку Сиченя, но так и не успел что-то сказать, потому как возбуждение пересилило злость. Из-за сильнейшего жара, скопившегося в животе, разум Цзян Чэна был готов покинуть тело. Рука Цзян Чэна вяло отпустила рукав, падая вниз. Пальцы разогнулись, когда Сичэнь приблизился к кульминации песни, и тут Цзян Чэн почувствовал мощную энергию, проходящую сквозь него, переполняющую его. Измученное тело извивается в руках Сичэня, а жар, так долго копившийся в низу живота, наконец-то находит выход. Цзян Чэн откидывает голову назад и стонет громко, не задумываясь ни о чем, кончая даже не притрагиваясь к себе, пачкая банный халат.       Когда песня подошла к концу, Цзян Чэн взглянул на Сичэня, который посмотрел на него в ответ с этой чертовой ухмылочкой на губах. Он тяжело дышит, наклоняясь ближе к Ваньиню. – Ну и как тебе?       Цзян Чэн, все еще восстанавливающий дыхание после оргазма, с упреком посмотрел Сичэню в глаза. Тот же выгнул бровь и легонько чмокнул его, прежде чем, окинуть его внимательным взглядом, с притворной озабоченностью в глазах.       – Глава Цзян, вы выглядите немного покрасневшим! С вами все в порядке?       И чья же это вина, ты похотливый чертяга!       – Не нужна ли вам помощь в том, чтобы немного остыть? – руки Сичэня спускаются с инструмента на пояс, удерживающий одежду Цзян Чэна, и развязывают его с поразительной скоростью. Цзян Чэн успел только немного выпрямиться, а Сичэнь его уже почти полностью раздел. У Ваньиня не было никаких штанов, а сам халат стал сырой и неприятно лип к коже. Когда Лань Хуань стянул грязную одежду с плеч Цзян Чэна, тот поежился от контраста холодного воздуха в комнате и горячей кожи.       – Ох, твои вещи в полном беспорядке. Их уже не спасти! Кто-то должен помочь тебе очиститься... – сказал Сичэнь.       На этих слова Цзян Чэн тут же собрался. Даже несмотря на нежный голос Сичэня, его томно прикрытые глаза говорили Ваньиню о многом, в самом плохом смысле. Это явный признак того, что завтра он проснется с ноющей поясницей и болью в бедрах. А может, эта боль будет с ним еще несколько дней. Этот взгляд и сладкий голос Сичэня, который был при этом на удивление похотливым, ясно давали понять, что этой ночью у Цзян Чэна ничтожно мало шансов на выживание.       – Т-ты похотливый придурок...! Гребаный демон секса!!       Одна рука Сичэня легла на бедро, а другая на его внутреннюю часть, медленно поднимаясь туда, где Цзян Чэн сейчас был чувствительнее всего. Ваньинь перехватывает любопытные руки, пока те не взялись за другие обнаженные части его тела. В этот момент халат таки соскальзывает на пол, оставляя Цзян Чэна полностью открытым. Ваньинь поворачивается к Сичэню, чтобы взглянуть тому в лицо.       Вот если бы только он не оставил Дзыдянь на кровати!! Цзян Чэн даже может его разглядеть с того места, где сидит, но никак не может дотянуться. Он проклинает себя за такую опрометчивость.       Ваньинь отбрасывает от себя схваченные им же руки Сичэня, когда понимает, что тот начал откровенно его разглядывать потемневшими медовыми глазами, похотливо сгребая голое тело ближе к себе. Он пытается спасти то, что осталось от его достоинства, хватаясь за сброшенную одежду и пытаясь прикрыть ей грудь, но ничего не помогает. Он зло смотрит Сичэню в лицо, однако, злость здесь скорее защитный механизм, сработавший, чтобы скрыть смущение и унижение.       – Ты провел меня!! – обвинил Лань Хуаня Ваньинь.       – Прими мои искренние и глубочайшие извинения, – отвечает Сичэнь, даже не пытаясь звучать раскаянно, – но это все равно помогло тебе отчистить разум, не так ли? – Цзян Чэн даже потерял дар речи от таких слов. Он настолько зол, что никак не может это оспорить.       – Д-должен быть другой способ! – все равно протестует он, прекрасно понимая, что звучит он как обманутая барышня. – И откуда ты только знаешь такую ужасную песнь?       – Эта песня запрещена в Облачных Глубинах, по понятным причинам. Единственная причина, по которой я ее знаю - мой статус Главы Ордена. Раньше я много времени посвятил исследованиям. Мы должны понимать какой силой обладает наша музыка, даже если мы и не используем некоторые песни, – ответил Сичэнь со своей дьявольской усмешкой.       Черт возьми.       Цзян Чэна бесит, что это звучит очень даже логично.       – Эта песня, в отличие от других запрещенных мелодий, технически разрешена. Есть записи о том, что в прошлом, заклинатели ее использовали. В подземной библиотеке в Гусу есть описание эффектов, которые имеет эта песнь на разум ее слушателей... – пальцы Сичэня легко провели по струнам гуциня.       Теплый янтарь глаз встретился с горящим фиолетовым штормом, спрашивая достаточно ли этого для объяснения.       – У нее может быть несколько концовок, – заканчивает рассказ Сичэнь максимально невинно. Цзян Чэн насмешливо улыбнулся, с выражением полнейшего недоверия на лице. – Как бы не так! Тебе не провести меня снова! Такая бесстыдная песня могла использоваться только для! Д-для... того, что ты со мной сделал!       Он точно врет! У нее нет и не могло быть никакого другого применения!       Лань Сичэнь неопределенно хмыкает и наклоняется ближе к возмущенному лицу Цзян Чэна. – Знаешь... – в его глазах появилась нехорошая усмешка, Цзян Чэн попытался было отстраниться, но был остановлен гуцинем, который сам же и купил.       (В этот раз он сам вырыл себе могилу...)       – Самое интересное в этой мелодии то, что ее эффект как бы составной, – продолжил Сичэнь. Он еще раз провел пальцами по струнам, играя те же самые ноты, что и в предыдущий раз. Цзян Чэн вздрогнул, когда его тело снова стало наполняться теплом. Он отвернулся от Лань Хуаня в попытке спрятать покрасневшее лицо. Ему стыдно было признаться в том, что в этот раз он завелся куда быстрее, чем в тот.       – Если сыграть ее несколько раз с небольшими перерывами...       Он сыграл ноты, от которых Цзян Чэн закатил глаза, а его член начал подниматься. У этой мелодии такой же эффект, за исключением того, что сейчас все происходит быстрее и чувствуется сильнее, чем раньше.       –... разум будет подводить тело к пику удовольствия снова и снова.       И его руки снова прошлись по струнам, перебирая каждую и вжимая их в корпус инструмента. Все это чувствовалось так, будто Сичэнь сам, кончиками пальцев, легко гладит по позвонкам Цзян Чэна. Тот выгибается, вжимаясь спиной в грудь Лань Хуаня, и сладко стонет от чувств, переполняющих его. Он ощущает то же тепло, начинающее зарождаться в низу живота, что и до этого, когда ловкие пальцы Сичэня продолжают проводить по струнам. Голая грудь Цзян Чэна буквально умоляет, чтобы к ней прикоснулись, а член пульсирует между ног. Он же кончил совсем недавно, так как он может быть уже настолько заведенным? Его член болит от перенапряжения, пытаясь стать еще больше.       – Подожди! Н-нет...! Ххммх! Прекрати... это...       Колени Цзян Чэна дрожали, и он больше не мог сидеть прямо. Он начал заваливаться и схватился за шею Сичэня для поддержки, ахая все сильнее с каждым новым аккордом. Он мог почувствовать каждую ноту, которая разжигала в нем возбуждение, и без того активно растущее в нем. Лань Хуань, будучи абсолютно спокойным, продолжал играть замысловатую мелодию умелыми пальцами.       Музыка не останавливалась.       Она становилась только быстрее.       – Это такая интересная песня, – легко пропел Сичэнь на ушко Цзян Чэну. Тот услышал улыбку в голосе, услышал совсем не добрые намерение, – чем быстрее ее играть, тем быстрее слушатель достигнет пика.       Сичэнь безжалостно дергает струны, играя быстрее. Каждый нерв Цзян Чэна натянут, ощущение, как будто он горит от того, что тепло заполняет его разум, потрясая все его тело. Темп ускоряется, вторя пульсу Цзян Чэна. Он все же сдается на милость песни, быстрее, чем в предыдущий раз. Это так хорошо, но все еще чересчур. Его тело больше не может этого выдержать. Он сильнее хватается за шею Сичэня и стонет так громко, как еще не стонал за этот вечер.       – А-ах! Л-лань Хуань...! П-помедленней! Пожалуйста! Ммммхн!Лань Хуань, ах!       Сичэнь снова играет кульминационный момент в песне, и Цзян Чэн снова кончает. В этот раз его спина выгнута абсолютно непристойно, а руки сильно обхватывают шею Ланя. Ноги Цзян Чэна разведены, а он сам в процессе полностью навалился на Сичэня. Он услышал, как громко ухает сердце у него в груди после последнего громкого всхлипа. Краска с лица немного спала, а член перестал так сильно пульсировать, хоть это чувство полностью так и не ушло. Последствия оргазма накрывают его, вызывая гортанный стон и заставляя тело трястись. Он неуверенно прикрыл грудь одеждой Сичэня, все еще изливаясь, но в куда меньших масштабах.       И, не давая Цзян Чэну ни минуты на восстановление, Сичэнь снова начал играть.       Цзян Чэн еще раз, но сейчас уже слабо, цепляется за плечи Лань Хуаня, сминая пальцами ткань. Он пытается немного приподняться, чтобы заглянуть в глаза Лань Хуаню. Но вздрагивает, понимая, что же Сичэнь начал играть. Его ноги раздвигаются сильнее, и он чуть не кончает, хотя песня только-только началась. Все что ему осталось – это умолять о пощаде, но знакомые ноты продолжали литься мелодией из гуциня, не переставая.       – Ах! Н-нет, не надо, пожалуйста...! Аахх! Лань Хуань, ннгхх, я не могу больше...       Его просьбы прекратить очень быстро превращаются в бессвязный бред, становясь сначала словами с оборванным концом, а после просто стонами полными удовольствия.       Цзян Чэн заметил, что Сичэнь закрыл глаза, наклоняясь для поцелуя. Их губы встретились, когда Ваньинь поудобнее схватился за широкие плечи Сичэня. Лань Хуань же не переставал играть ни на секунду, несмотря на отчаянный поцелуй Цзян Чэна. Сичэнь легко провел языком по нижней губе Ваньиня, раздвигая губы и проникая языком в рот. Цзян Чэн стонет в поцелуй, пытаясь донести до Ланя, что же ему так необходимо. Сочетание музыки и нехватки кислорода выражается головокружением, затуманивающим разум все больше и больше, пока знакомое тепло снова не начинает медленно заполнять тело. Когда же они разорвали поцелуй, Цзян Чэн снова твердеет. Возбуждение не перестает возрастать, грозясь выплеснуться в любую минуту.       Ах…Это снова происходит. Он с-сейчас...       Но его тут же отвлекает Сичэнь, увлекая его в на удивление мягкий и нежный поцелуй. Цзян Чэн наклоняет голову, открывая шею, когда Сичэнь покусывает его по линии челюсти, спускаясь к горлу. Он оставляет небольшие засосы и красные следы от зубов на нежной коже, пока Цзян Чэн беспомощно мычит.       А-ах, подожди, пожалуйста…! Еще… Еще немного, пожалуйста…       Сичэнь оставляет последний поцелуй в ложбинке между ключиц Цзян Чэна. Голос Лань Хуаня тихонько прошелся вибрацией рядом с кадыком Ваньиня, – Я чуть не забыл о моей любимой части этой песни.       Цзян Чэн гортанно стонет, так как обычно стонет перед тем, как кончить.       – Если прекратить играть в середине, перед кульминацией прямо здесь, – Сичэнь кладет ладонь на струны гуциня, надавливая на струны, чтобы остановить их звучание.       Цзян Чэн заплакал из-за оглушающей тишины.       Сичэнь смотрит на Цзян Чэна, чьи глаза блестят от слез и чье лицо застыло с выражением полного непонимания. Расширенные темно-серые глаза встречаются с темными янтарными, которые сияют удовлетворением.       – Придется начать мелодию с самого начала, – говорит Лань, с широкой улыбкой, – Это так странно, не правда ли? Нельзя начинать играть с того места, на котором остановился. Просто, потому что, такого же эффекта уже не будет.       Этот чертов придурок...!       Цзян Чэна, который никак не мог кончить, трясло от того, каким чувствительным он был. У него забрали шанс. Он уже почти был на грани, нужно было еще совсем чуть-чуть, но его остановила какая-то непонятная сила. Он скулит пока медленно спускает руку вниз чтобы потрогать себя, чтобы дать своему телу то немногое, что ему было так нужно…       Но Сичэнь перехватывает его кисть, отводит ее в сторону, не давая и шанса сделать хоть что-то.       Цзян Чэн хныкает, опираясь на Сичэня всем телом. Его лоб опускается на твердое плечо, на которое падает несколько слезинок. Он был так близко. Он все еще был твердым, головка была все еще красная и текла, но достичь пика он не мог.       Цзян Чэн почувствовал сильную руку Лань Хуаня, обнимающею его поперек груди, зажимая руки по бокам от тела, а другая его рука легла на бедро. Его самая чувствительная часть зажата между ними. Даже в таком состоянии, он не хотел давать Ланю возможность насладиться его страданиями, потираясь о него. (Он не в таком отчаянном положении, чтобы так себя унизить.)       Сичэнь без труда поднимает бедра Цзян Чэна так, чтобы тот смог обнять его ногами за талию. Каждое прикосновение к его телу заставляло Цзян Чэна стонать, даже если он не хотел этого, потому что он все еще был безумно возбужден. Он прячет лицо в вороте одежд Сичэня. Ужасного, отвратительного человека, который держит Цзян Чэна, будто пленника и начинает его нежно ласкать, выглядя при этом чересчур самодовольно.       Это все сильно отвлекло внимание Сичэня от гуциня, к большому сожалению Цзян Чэна. Но тот быстро попытался отогнать от себя эту мысль. Ведь он изначально делал все, чтобы Лань Хуань перестал играть! Так что же его расстроило? Сичэнь больше не сосредоточен на игре, а полностью посвятил себя ему, Цзян Чэну. Ваньинь должен быть рад, что спас себя от этой проклятой музыки!       Сичэнь целомудренно поцеловал Цзян Чэна в лоб, а после задумчиво спросил, – Хочешь ли ты, чтобы я продолжил, А-Чэн?       И как он только посмел спрашивать такое!       Если бы Цзян Чэн был не таким потерянным, а его мысли занимал только гнев, он бы с удовольствием ударил его! Но его руки заняты, а сам он такой твердый. Все что он хочет – это кончить прямо сейчас, но ему остается только сдаться на милость Сичэня.       И слушать ту песню, которая заставляет чувствовать себя так хорошо…       Его разум был затуманен, а музыка влияла на организм так, как никогда. Это чувство было новым и странно притягательным. Не было никаких сомнений в том, что ему понравились эффекты этой ужасной песни.       Цзян Чэн неуверенно кивает, упираясь Сичэню в плечо, про себя проклиная его за то, что тот оставил его в таком состоянии, вынуждая тело желать большего.       И Сичэнь, черт его возьми, имел дерзость посмеяться над ним!       А Цзян Чэн заткнул его поцелуем, и пальцы Сичэня вернулись на струны.       В ту ночь Цзян Чэн понял, каким грозным оружием может быть гуцинь.