***
Мегатрон, очевидно, был впечатлен, когда его перебросили через плечевой сегмент, и перестал сдерживаться. Таким образом, спарринг закончился тем, что Оптимус растянулся на полу, а Мегатрон удерживал его на месте, оседлав торс. — Превеликий Праймус, ты определенно не терял времени даром, — Мегатрон поерзал, устраиваясь поудобнее, и крепче сжал запястья Оптимуса, когда Прайм попытался сопротивляться. — Еще немного практики, и ты сможешь держаться наравне со мной. Этот корпус, несомненно, экстраординарен. — Этот корпус был создан для сражений, — надулся Оптимус, не в силах скрыть раздражение от поражения. — И у меня есть причины полагать, что он был создан для борьбы с тобой. — Я чувствую себя польщенным, — ухмыльнулся Мегатрон, отпуская запястья Оптимуса и предпочитая вместо этого расположиться на нем, приставив дуло термоядерной пушки к шлему пленника. — Приятно знать, что ты был создан специально для меня; сражаться с тобой — это действительно особый деликатес. Но сейчас, могучий Прайм, ты беспомощен и в моей власти. Говорят, трофеи достаются победителю, — ухмылка Мегатрона стала хищной, его поле игриво лизнуло поле Оптимуса. — Я никогда не подчинюсь грубой силе, — Оптимус сурово нахмурился, прищурившись, в то время как собственное поле ответило с таким же желанием. — Ты можешь поставить меня на колени физически, но тебе никогда не сломить мой дух. Мегатрон обнажил клыки. — Такая героическая чушь, — промурлыкал он, и Оптимус замер, видение вспыхнуло перед оптикой — заснеженная долина чужой планеты, лицевая Мегатрона так же близко, голос, шепчущий обещания смерти пугающе интимным тоном, и пушечный выстрел разрывает его грудную, боль, так много боли! — но потом Мегатрон — настоящий Мегатрон — наклонился и поцеловал его. Видение исчезло, как лопнувший воздушный шарик, оставив Оптимуса окутанным теплым покалывающим пузырем переплетенных электромагнитных полей, жадно целующимся в ответ, практически разоряя рот другого глоссой, лязгая дентами друг о друга. Это было грязно и грубо, но, о, как Оптимус нуждался в этом! Он метался и стонал, пытаясь разорвать возобновившуюся хватку на запястьях и сбросить с себя Мегатрона, но тщетно: военачальник издал низкое рычание, сильнее прижимая его к земле, хватка была жёсткой, почти насильственной, и переключил внимание на кабели на шее Оптимуса. — Ты мой, — прорычал он, смешивая укусы с поцелуями, что привело Прайма в горячее неистовство. — Меня не волнуют другие миры или другие наши «я»… Я заполучил тебя первым, и ты мой. Я тебя не отпущу! Эти слова пронеслись по корпусу Оптимуса, как огонь, заставляя венты стонать вместе с поцелуями, с грубыми ласками; оптика начала мерцать, искры летели из их углов, но у Оптимуса даже не было сил смущаться из-за этого. Его борьба стала хаотичной, совершенно неэффективной в своей расточительности, и само осознание того, насколько они тщетны, заставило искру воспарить. Он никуда не собирался уходить; его держали, держали крепко, прижимали к себе… Он был беспомощен, подавлен и свободен от мыслей и принятия решений о судьбах мира. Он открылся Мегатрону в одном великом порыве, вся борьба прекратилась, когда корпус сотрясла могучая волна облегчения, умоляя взять его, наполнить и обладать им. И он встретил первую волну энергии, как изголодавшийся мех, принимая все и стремясь к большему, отчаянно желая. — Возьми меня, — прошептал он, поднимая серво, скрещивая пятки за спиной Мегатрона в попытке поймать его в ловушку и удержать там, — да, я твой, только твой, возьми меня, сконнекть меня, пожалуйста! Не отпускай меня, — добавил его разум, но Оптимус не мог произнести это, слова душили его. Вместо этого он вжался в Мегатрона, горячего, готового и восприимчивого, двигатель ревел, как зверь в клетке, сотрясая ощетинившуюся обшивку. Он отдавал, а Мегатрон брал, вознаграждая его за каждый всхлип и каждый ответный электрический разряд, вознаграждая его за капитуляцию, и как сладко было сдаться, просто слепо предложить себя забыв обо всем. В какой-то момент ему удалось освободить манипуляторы и грубые пальцы впились в обшивку Мегатрона яростнее любых когтей, сгибая серебристый металл с силой, подобающей Прайму. Поле Мегатрона вспыхнуло от восторга, когда он надежно прижал противника, потоки энергии потрескивали вокруг них в ещё одном отражении битвы. Когда последствия их общей перегрузки прошли и Оптимус немного пришел в себя, он увидел вмятины, оставленные пальцами на броне партнера, и отдернул манипуляторы, как будто они были обожжены. — О, — прошептал он, оптика наполнилась раскаянием, — прости… Но Мегатрон просто отшутился. — Не стоит. Мне это нравится, — он потянулся, чтобы перевернуть их, и провел пальцем по следам укусов на шее Оптимуса. — Кроме того, будет справедливо, если ты тоже оставишь свой след. Оптимус поморщился, начиная чувствовать жгучую рану на горле. — Ты извращенец, — пробормотал он, сворачиваясь калачиком, положив шлем на грудную Мегатрона и закидывая серво на колени военачальника. — А что я могу сказать? Твои удары и царапины жалят особенно сильно. Оптимус только фыркнул, не в настроении для остроумных подшучиваний; он чувствовал себя сытым и довольным, каждая цепь гудела от приятного воспоминания. Манипулятор Мегатрона играл с его антенной, и Оптимус просто притушил оптику, наслаждаясь этим ощущением безопасности и заботы. В этом была какая-то заманчивая простота — просто оставаться таким навсегда, любимым, тем, о ком заботились, не беспокоясь ни о чем, кроме как угождать и быть довольным в ответ… Не думая о законах вселенной и о том, не в том ли он месте. Это место не было неправильным; здесь Оптимус был нужен. Но простота была роскошью, которую ни один из них не мог себе позволить. 100. Оптимус справился с новыми проблемами, связанными с его персоной так же, как он справлялся с большинством забот: погрузившись в работу. Это помогало ему чувствовать себя полезным; он делал что-то продуктивное, и, таким образом, его присутствие на месте другого меха было хоть как-то оправдано. Мегатрон бросал на него неодобрительные взгляды, но ничего не мог сказать: в конце концов, собственная работа тоже задерживала его допоздна. Тем не менее, иногда даже Оптимусу требовались короткие перерывы. Небольшой парк, окружавший ратушу, был его любимым местом: он находился близко, при свете дня радуя взгляд, а ночью — обычно пустовал. Однако на этот раз, когда Оптимус шел по знакомой дороге, его одиночество было нарушено: на скамейке под неработающим столбом освещения был виден силуэт меха, черный на фоне голубоватой темноты ночной площади. Мех сидел на корточках, тяжело опираясь на манипуляторы, сложенные на коленные шарниры, и держал в манипуляторе полупустой куб сверхзарядки. Пара пустых кубов лежало на скамейке рядом с ним. Когда Оптимус подошел ближе, он узнал его. Этот шлем было трудно перепутать. — Доброй ночи, Импактор, — вежливо сказал он, подходя к скамейке. Рассматриваемый мех поднял шлем, желтой оптике потребовалось время, чтобы сфокусироваться на Оптимусе. — О… Ночи, Оптимус Прайм, сэр, — пробормотал мех. Хотя он пытался говорить уважительно, на самом деле его, похоже, не очень заботило, что глава государства видит его в таком состоянии. На самом деле, он выглядел… потерянный. — Почему ты пьешь здесь, один? — тихо спросил Оптимус. — Не будет ли веселее провести вечер в баре, в какой-нибудь компании? — Ага, ну… — Импактор сделал непонятный жест кубом, но оставил попытки лучше выразить свою мысль. Он не отвергал присутствие Оптимуса, поэтому Прайм решил сесть рядом с ним. — Ты знаешь… — Импактор наконец начал, — такое чувство… Тебе знакомо это чувство, когда тебя бросает в совершенно новый мир, и все кажется другим и… ты не знаешь, как тебе здесь вписаться? — Да, — тихо ответил Оптимус, уставившись себе под серво. — Думаю, что да. — О… Серьезно? — Импактор, казалось, был застигнут врасплох. — Ну, я… Вот что я чувствую сейчас. Я имею в виду… Я думал, что как только я освобожусь из Гарруса-1, все будет хорошо, и мы с Мегзом соберемся… Я не знаю. Но он так сильно изменился, что я его больше не узнаю. Он жесток, суров. Как ты вообще с ним дружишь? — Я просто… дружу, мне так кажется, — грустно улыбнулся Оптимус. Он больше не ревновал Импактора. — Мы через многое прошли вместе. Я понимаю, что он может показаться… непохожим на того меха, которого ты знал когда-то, но тот факт, что один элемент твоего мира изменился, не означает, что в нем нет места для тебя. Мегатрон был твоим другом — и ты всё ещё можешь снова найти в нем друга; или, если ты решишь, что тебе не нравится мех, которым он стал, ты можешь найти новых друзей. Импактор покачал шлемом, помешивая остатки напитка. — Я не могу быть десептиконом… Я имею в виду, что принимать приказы от Мегза было бы так странно. — Тогда ты можешь стать автоботом, — мягко предложил Оптимус. — Автоботом? — Импактор моргнул. — Но… На самом деле я вам не нужен, сэр. Я всего лишь шахтер… И я не такой, как Мегз, я не занимаюсь всеми этими книгами, теориями и причудливой ерундой… Я хорош только в двух вещах: добыче полезных ископаемых и драке — и это всё. Я действительно недостоин. — Письменных экзаменов для вступления в автоботы не существует, — улыбнулся Оптимус, положив ладонь поверх потертой ладони Импактора. — И я не верю, что мех, который вступился за какого-то неизвестного бота против нескольких курсантов Академии, может быть каким-то образом признан «недостойным». Что действительно важно здесь, так это твои желания: хочешь ли ты быть автоботом? Кстати, ничего страшного, если ты этого не хочешь; на наших территориях живет много нейтральных ботов. Манипуляторы Импактора крепче сжали куб. — Я бы… предпочел быть трезвым, принимая такое решение. Но спасибо тебе, Оптимус Прайм, — он поднял оптику от напитка, чтобы посмотреть Оптимусу в лицевую. — Ты не такой, как я себе представлял… Никогда не думал, что буду разговаривать с Праймом, а он предложит мне убежище. — Он снова покрутил напиток, наблюдая, как он плещется в кубе. — Позаботься о Мегзе за меня, ладно? Я думаю, что ты в любом случае лучшая пара для него, чем я. Он всё ещё пишет стихи? — Он писал? Хорошо, это было неожиданно. — Ты не знал? — Импактор фыркнул. — Тогда он тебе не показывал. Ты хорошо образован, так что он, должно быть, боится, что ты подумаешь, что они отстой. Кстати, они и правда отстой, — он хихикнул и попытался встать, но пошатнулся и упал обратно на скамейку. — Воу… — Я думаю, тебе не стоит допивать, — Оптимус осторожно взял куб из ослабевших пальцев Импактора. — Пойдем, я отведу тебя в твой отсек. Где ты проживаешь? — Поблизости, — моргнул Импактор, когда Оптимус помог ему подняться на серво. — Шлак. Прайм тащит меня домой после ночной попойки… У меня неплохая коллекция, не так ли? — Он разразился коротким приступом смеха, который закончился икотой. — Повелитель Десептиконов и Прайм Кибертрона… — Это хорошая коллекция, — согласился Оптимус. — Следующие на очереди Старскрим или Зета, я полагаю… Импактор кашлянул и снова рассмеялся. — Нет, я думаю, что я пас… — Импактор сделал паузу. — Что касается твоего предложения… Я подумаю над ним.***
Мираж и Клиффджампер вернулись с совместной миссии только для того, чтобы направиться прямиком в медотсек. Они получили необходимую Саундвейву информацию, но, по-видимому, у них возникли проблемы с Элитной гвардией сенатора; Мираж хромал, его правое серво едва действовало, а Клифджампер страдал от серьезной потери энергона из-за ужасной раны в боку. Рэтчет поместил их в медотсек, так что всей кантине мэрии пришлось ждать их выздоровления, чтобы услышать историю. Вечером, когда новоиспеченных разведчиков выпустили из медотсека, кантина была переполнена. Клиффджампер был встречен восторженным ревом; Мираж просто проскользнул на свободное место в углу, явно игнорируемый всеми, кроме Оптимуса, который наблюдал за сценой от своего стола. Клиффджамперу предложили выпить за счет заведения, и компания затаила дыхание, ожидая, когда он расскажет историю, но минибот не торопился. Наконец, он одним глотком осушил сверхзарядку и встал. — Прежде чем я что-нибудь скажу, я должен сделать кое-что важное, — объявил он, со звоном поставив пустой стакан на стол, а затем, словно боясь потерять решимость, быстро развернулся и направился прямо к столику Миража. Мех аристократ замер, только железная хватка пальцев на стекле выдавала, насколько ему было неуютно находиться в центре наиболее вероятного враждебного внимания. Клиффджампер некоторое время смотрел на него сверху вниз, а затем объявил громким и ясным голосом: — Я хочу извиниться. Больше всего удивился сам Мираж; его оптика практически комично расширилась, челюсть отвисла. Тем временем минибот повернулся к толпе, которая наблюдала за ним в растерянном молчании. — Мираж спас мне жизнь на той миссии. Он был невидим, когда солдаты Элитной гвардии схватили меня, и он мог бы сбежать с информацией, которую мы искали, и никто бы его не обвинил. Но он вернулся и вытащил оттуда мою корму. И поэтому я хочу сказать, что я был неправ: он не предатель, а настоящий автобот, и если кто-нибудь решит снова наговаривать на него, этот ушлепок будет иметь дело со мной. И теперь я хорошо знаю, как пользоваться своей винтовкой, — минибот криво ухмыльнулся, подозрительно оглядывая свою аудиторию, осмелиться ли кто-то сказать что-нибудь. Когда никто не ответил, он снова обратился к Миражу — гораздо более мягким тоном. — И я также хочу попросить прощение у тебя — если можно, конечно, — неловко добавил он, намеренно выговаривая каждое слово так правильно, как только мог. — М-м… Я… — Вся дипломатическая утонченность покинула Миража. — Всё в порядке… Я имею в виду, я прощаю тебя. Улыбка Клиффджампера была полна такого яркого детского счастья, что Оптимус тоже не мог не улыбнуться. — Потрясающе! — Минибот хлопнул в ладоши. — А теперь позволь мне угостить тебя выпивкой. Губы Миража тоже изогнулись — маленький, но искренний знак согласия — и Оптимус усмехнулся про себя. Очевидно, Саундвейв знал, что делал, когда организовывал эту миссию. 101. Оптимус некоторое время не мог заставить себя прикоснуться к материалам, которые он нашел в Кристал-Сити, — не тогда, когда мысли о том, откуда он их скачал, терзали разум. Но время шло, жажда знаний постепенно подтачивала отвращение, и, наконец, Оптимус освободил свое расписание на одну ночь, схватил запас энергона и заперся в кабинете. Для Мегатрона следующее утро началось раньше, чем ожидалось: Прайм ворвался в дверь спальни и обнаружил пушку, нацеленную прямо ему в шлем. — О, шлак, Оптимус! Я же просил не пугать меня! — Мегатрон опустил оружие, заставляя мгновенно активированные боевые протоколы успокоиться. — Извини, — поспешно пробормотал Оптимус. Он не выглядел сожалеющим — вместо этого он выглядел как мех, который хотел, чтобы другой заткнулся и выслушал все те удивительные новости, которые у него были. — Конечно, что такое? — Мегатрон потер лоб, прогоняя остатки отключения подзарядки. — Я нашел значение твоего символа! Ты не поверишь! — Оптимус плюхнулся на платформу Мегатрона, активируя ручной проектор. — Правда?! — Это признание заставило Мегатрона забыть о раздражении. Он подполз ближе к Оптимусу, чтобы получше рассмотреть голографический экран. — И что он значит? Но независимо от того, как часто Оптимус обвинял Мегатрона в том, что он выпендривается, сам Прайм знал и любил использовать тревожность и драматические эффекты. — Сначала позволь мне сделать небольшую экспозицию, — ухмыльнулся он, открывая изображение рельефа, на котором были изображены два меха лицевой друг к другу, один с Матрицей на грудной, а другой с мечом и щитом. — Итак, Кибертроном правит Сенат, а над сенаторами стоит Прайм — священный лидер нашего народа, избранный самим Праймусом — по крайней мере, так должно быть в теории, верно? — Верно, — Мегатрон не мог не улыбнуться энтузиазму бывшего архивиста, но это подействовало и на него. — Неправильно! Потому что, если это так, то кто это? — Он указал на фигуру с оружием. — В Кристал-сити есть множество подобных изображений: статуи, фрески, гравюры… Когда я изучал материалы из библиотеки, я нашел множество упоминаний о твоем глифе. Он был очень распространен во времена, когда Кристал-Сити был населен, но по какой-то причине он было полностью забыт и стерт из общественного достояния. И теперь я знаю почему. Он сделал короткую паузу, прежде чем продолжить. — В древние времена над Сенатом стоял не один, а два меха. Гражданский лидер — Прайм — и военный командующий, соправители, равные по рангу и власти, объединенные искровой связью. Ты понимаешь, что это значит, Мегатрон? Кибертрон никогда не предполагался, чтобы им управлял один — им должны были управлять двое! И я расшифровал определение глифа, который ты видел. — Он переключился на изображение символа и проследил его сложные линии, голос стал торжественным. — Он гласит — Верховный Лорд Протектор. Мегатрон прикоснулся к экрану, как будто не был уверен, что это реально. — Но почему я это увидел?.. Подождите, искровая связь? Что это? — Ну, это не настоящая «связь», это просто древний термин, — махнул манипулятором Оптимус. — Означает союз между конджанкс эндура, которые регулярно соединяют искры. Что касается того, почему ты это увидел… — Оптика Оптимуса мигнула. — Ты знаешь, как назначались Протекторы? Матрица выбирала Прайма, а тот выбирал Верхового Лорда Протектора — обычно любимого меха или просто меха, которого он считал достойным. Матрица подтвердила выбор во время слияния искр. — Ты намекаешь на то, что… Показав мне этот символ… — Матрица приняла тебя в качестве верховного лорда-протектора Кибертрона, — Оптимус буквально сиял. — И я не могу представить кого-то лучше. — Подожди, подожди… — Мегатрон на мгновение притушил оптику. — Но почему не было лорда-протектора в течение… какого времени, вечность? Ты сказал, что это знание было стерто. Почему? Улыбка Оптимуса увяла. — Да, это… Очевидно, однажды пришел Прайм, чей Протектор погиб в бою. Обычно, когда один из пары умирал, оставшийся в живых либо находил замену, либо отказывался от своего звания и оставлял должность. Но этот Прайм решил, что не хочет терять власть; он объявил, что ждет подходящего кандидата на должность лорда протектора — и тем временем узурпировал военное командование. Попробовав абсолютную власть, он не смог от нее отказаться. Он правил в одиночку, пока не был убит религиозными фанатиками, которые считали, что он совершает святотатство… Но прецедент был создан. Абсолютная власть развращает абсолютно, и следующий Прайм, хотя и выбранный Матрицей, последовал примеру своего предшественника, но он сделал больше: он начал внедрять идею о том, что Прайм должен соблюдать целибат, чтобы оставаться чистым. Можешь себе представить, почему? — Значит, нет никакой возможности назначить лорда-протектора? — Именно, — Оптимус кивнул. — Сначала запрет был установлен только на слияний искр, но вскоре расширился до проводного интерфейса — просто чтобы убедиться, что любовник Прайма не может стать слишком могущественным. Вот почему в моем новом корпусе есть нормальное интерфейс оборудование, и вот почему я не чувствую никаких протестов со стороны Матрицы, когда мы соединяемся: это табу искусственно! — Так это значит, что мы случайно восстановили древний порядок? — Оптограни Мегатрона удивленно приподнялись. — Хех, технически да, — Оптимус тоже ухмыльнулся. — В любом случае, эта цепочка ложных Праймов, которые у нас были на протяжении ворнов — это всего лишь следующий шаг коррупции. Положение Прайма стало означать неограниченную власть над Кибертроном, и поэтому появились те, кто был готов подделать выбор и переформатирование Матрицей — пока это не стало всего лишь ритуалом. — И теперь у нас есть Праймы, такие как Сентинел или Номинус, — нахмурился Мегатрон. — Но как насчет Новы? У него был Гальватрон в качестве генерала армий; разве это не было в основном воссозданием двуединого правления? — Нет, Гальватрон был именно просто — генералом, командующим армиями Новы. Титул Верховного главнокомандующего все еще принадлежал Нове Прайму, и именно поэтому он носил ту одежду, которая изначально принадлежала Протекторам. Я полагаю, что в свое время Нова уже понятия не имел, что у Прайма должен быть соправитель. И он никогда не объединял искры с Гальватроном, хотя и не понимал, почему это запрещено. — Кстати говоря, почему слияние искр? — Мегатрон рассеянно коснулся грудной брони. — Почему они так важны, что через них выбирают гребаного военного лидера планеты? — Потому что в слиянии ты не можешь лгать, — Оптимус торжественно посмотрел в оптику брата. — Таким образом, ни одна из сторон не может предать другую или спланировать что-то, с чем другая не согласна. Были примеры Прайма и Протектора, у которых не было таких устойчивых отношений, — он хихикнул и открыл несколько текстовых окон на экране. — Говорили, что споры Гоноруса Прайма и лорда Верховного Протектора Талуса были потрясающими, с драками, битьем окон и тому подобным. Их темпераменты так сильно конфликтовали, что в конце концов они решили жить в разных городах, просто чтобы видеться как можно реже. Но когда Кибертрон был в опасности, они всегда выступали как единое целое, мгновенно находя компромисс. Мегатрон рассмеялся, подтолкнув электромагнитное поле Оптимуса собственным. — Ну, по крайней мере, наши отношения не такие… легковоспламеняющиеся, хотя иногда так и тянет что-нибудь разбить. Кстати, пришли мне текст об этих меха, я хочу его прочитать. Но возвращаясь к серьезному… Что ты собираешься делать с этой информацией? — Я собираюсь опубликовать это, — сурово сказал Оптимус. Мегатрону было хорошо знакомо это упрямое выражение: когда Оптимус (или Орион, если уж на то пошло) считал что-то правильным, было почти невозможно изменить его мнение. В этом отношении они оба были похожи. И все же его долгом было предупредить брата о возможных последствиях. — Ты должен иметь в виду, что многие меха объявят тебя лжецом, а это исследование — мошенничеством, чтобы оправдать наше право править Кибертроном. — Пусть они думают, что хотят. — Оптимус выключил проектор. — Но я не буду скрывать правду о нашей истории от населения — особенно такую важную правду. И если мы говорим о политических последствиях, это не просто оправдывает наше правление; это указывает на то, что даже Прайм не всемогущ, и даже его власть ограничена. Будет полезно помнить об этом, как для Зеты, так и для меха. Против этого у Мегатрона не было возражений.