Замерзающий

Казалось, всё вернулось к началу — Кэйа работал, прятался от Дилюка и постоянно мёрз. После неловкой встречи в ночном городе видеть брата не хотелось: он ясно дал понять, что его совершенно не волнует, что там происходит с Кэйей. Было до щемящей боли в груди грустно осознавать, что Дилюк не придёт поговорить, не попытается помочь, и уж точно не будет его, Кэйю, греть. Идея эта казалась абсурдной, не имела вообще никакого логического обоснования, но никак не уходила. В ту ночь ведь Кэйа точно почувствовал приятный легкий жар от бывшего друга. Не могло же ему показаться? Кэйа думал об этом постоянно, но проверить не решался: боялся. То ли того, что спасительное тепло окажется лишь плодом больного воображения, то ли презрения во взгляде Рагнвиндра. Пиро-способности Дилюка были такими же, как у Эмбер и Кли; отличался только стиль боя и выбор оружия. Кэйа решил для себя, что в ту ночь ему просто показалось. Он был подавлен, раздражён, не чувствовал тепла уже больше месяца, конечно, ему могло почудиться что угодно. Иногда рыцаря посещали идеи почитать в библиотеке Ордо Фавониус что-нибудь об элементальных способностях. Возможно, там могло бы быть решение его проблемы. Но и эту мысль Кэйа спрятал подальше: риск разочароваться, убедиться лишний раз, что шансов на спасение нет, был слишком велик. Пусть он и решил, что будет бороться, решил, что не хочет умирать, он знал — рано или поздно время придёт. — Как же смешно, — говорил он как-то раз Мондштадтскому ветру. — Я всю жизнь хотел поймать ветер, но вместо этого скоро заморожу своё сердце. Ветер предсказуемо не ответил, лишь унёс произнесённое с болью признание далеко за пределы города. В перерывах между миссиями, в череде бесконечных заданий и поручений, Кэйа находил время посидеть в одиночестве на своём теперь любимом в городе месте. Он думал обо всём на свете — как долго ещё сможет жить рядом с людьми, не боясь их ранить, сколько вообще ему осталось, переживал за отношения Джинн и Лизы. Очевидно, они нравились друг другу, и полная загадок да двойных смыслов библиотекарь очень подходила ответственной и правильной Гуннхильдр. Альберих хорошо знал их обеих, старался всегда поддержать и словом, и мечом; но также он как никто другой знал, насколько тяжело строить отношения. Иногда ему хотелось сходить на свидание — не важно с кем, лишь бы вместе гулять, неловко прятать взгляд, краснеть и испытывать приятное тепло в груди. Это было такое эгоистичное желание, которое он старался прогнать: незачем было давать кому-то надежду, незачем было создавать приятные воспоминания, раз уж жить ему оставалось сколько? Месяц? Два? Точно не более полугода. Он думал — как это произойдёт? Он просто уйдёт, никому ничего не сказав? Или соберёт всех в таверне попрощаться? Нет, никаких прощаний. Видеть слёзы в глазах близких Кэйа бы не хотел. И если у Джинн была Лиза, которая, наверняка, обо всём догадается, раз уж у Эмбер была Кли, а Путешественник всегда с Паймон, о них не стоило переживать — с потерей его, Кэйи, их жизнь не сильно изменится. Один останется только Дилюк, потеряв последнего человека, которого мог бы назвать семьёй. Сильно Альберих не переживал — Рагнвиндр взрослый человек, последние годы вообще путешествовал в одиночку, и, казалось, ему и одному было вполне неплохо. А был ли вообще у Дилюка кто-то близкий? Не считая Эльзера и Аделинды, с которыми тот был связан скорее как со старшими дядей и тётей, не считая Джинн и других редких знакомых из ордена? Был ли хоть кто-то, с кем Дилюк хотел бы быть рядом не по долгу, а от чистого сердца? Раньше, конечно, был. А потом безбожно предал его, забрав веру в людей, заработав клеймо человека, которому доверять можно «в лучшем случае наполовину». Ушёл, когда был нужен рядом больше всего. Кэйа вдруг ощутил сильное желание извиниться по-человечески, объясниться, чтобы потом, уходя однажды навсегда, не чувствовать на себе груз непрощённых обид. * Впрочем, скоро об этом пришлось на время забыть: в город прибыл Иль Дотторе, испортил чудесный вечер в поместье Рагнвиндра. На следующий день объявился чёрный змей и убил двух задержавшихся в Мондштадте дипломатов. Пришлось срочно организовать поиски, весь орден был в делах, сам Кэйа носился из одного конца города в другой, и за две недели встретился с Рагнвиндром лишь раз, поделиться информацией. Тот встретил его холодно, под конец вообще выставил за дверь, но времени думать об этом не было: Фатуи требовали объяснений. Положение было шатким, и Кэйа как никто понимал — нужно что-то особенное, чтобы и честь ордена не пострадала, и Фатуи не могли бы ни к чему придраться. Дни пролетали мимо, унося с собой шум Луди Гарпастум, а Кэйа терялся в событиях после праздника. Ещё одна новая подруга Эмбер (и где она только находит этих опасных детей?) оказалась тем самым убийцей, но всё же в глубине души была доброй и ни в коем случае не заслужила участи стать очередной игрушкой Иль Дотторе. Сражаясь с ней, Кэйа вновь ощутил потерю контроля: он знал, что силы девочки защитили бы её, и мог не сдерживаться в бою, если бы не вмешалась Эмбер. — Вот значит как, — протянул он, оставшись в одиночестве, и направился в таверну: план был готов. * — Проваливай. — Как грубо! Кэйа заявился в Долю Ангелов поздним вечером. Кроме Дилюка никого видно не было. — Мы закрыты. — Ну-ну, братишка, я же по делу, — растягивая гласные, произнёс Кэйа и нагло уселся за барную стойку. Рагнвиндр стоял с другой стороны, сложив руки на груди, и смотрел куда угодно, только не на рыцаря. — И что за дело? — хмуро спросил он. — Разборки ордена меня более не касаются. Кэйа проигнорировал стакан виноградного сока и достал напиток покрепче. — Тебя не касаются, но что, если я скажу тебе, что здесь замешан глаз Порчи? Дилюк нахмурился ещё сильнее, но приготовился слушать. Фатуи доставляли ему много проблем, а ничто не объединяет сильнее, чем наличие общего врага. Увидев, что его готовы слушать, Кэйа вкратце изложил суть плана. — Вот так всё и вышло. С самого начала, увидев смерть тех дипломатов прямо у стен города от чёрного пламени, я подумал, что здесь замешан ты. Но, признаю, настолько глупо ты бы не поступил. Убивать посреди дня не в твоём стиле. А затем Эмбер привела эту мелкую, в праздник как всегда вмешались Фатуи, и я даже успел сразиться с ней. Правда, конец вышел не совсем таким, как я ожидал, но плану это не повредит. Дилюк очень бы хотел напомнить про «бесполезных рыцарей, которые ничего не могут сами», но он сдержался: — Значит, завтра эту девочку освободят от её «болезни», и она сможет жить дальше обычной жизнью? «Если бы и меня можно было освободить…» — Если мы помешаем Фатуи убить её. — Помешаем. План был выполнен идеально, правда, Дилюк остался без глаза Порчи; а за собственным глазом Бога никак не возвращался. У него резко появились дела на винокурне, требующие срочного решения, и на время он перестал быть Полуночным героем. * События, связанные с Фатуи, оставили рыцарям последствия в виде огромного количества монстров вокруг города. Ночной защитник Мондштадта более не появлялся, орден временно прекратил его поиски, сосредоточившись на ежедневных вылазках в лагеря хиличурлов. Кэйа часто уходил один, и в битве уже себя не сдерживал, не боясь случайно ранить коллег. Он всё ещё мёрз, но тяжёлые битвы и вечная усталость позволяли на время отогнать переживания о проклятии. Всё же он собирался успеть сделать всё возможное для земли Анемо Архонта, пока силы его не покинули. Да и в целом, кроме дрожащего тела и несдержанности в бою проклятие более никаких проблем не доставляло. До одного очередного ужасного дня. Кэйа почувствовал холод, пробирающий до самой души, такой же, как в тот вечер за таверной, сжался инстинктивно, а потом едва ли не закричал от боли, пронзившей скрытый повязкой глаз. Ощущение было такое, словно кристаллы льда прорывались через глазницу. Рядом никого не было, когда от невыносимой боли по щеке Кэйи скатилась слеза, замороженная упала на пол. Он не знал, сколько так просидел, радовался только, что был в своей комнате, и никто не видел его таким жалким. Как только боль отступила, оставив лишь разбросанные по полу замороженные слёзы капитана, он ощутил уже привычную дрожь в теле. Она его не беспокоила, её можно было скрыть; но если повторится сегодняшнее при других людях — скрываться уже не будет смысла. С этого дня выполнять миссии с рыцарями стало гораздо труднее. Альберих постоянно боялся нового приступа боли, каждый раз замирал, когда казалось, что холод сильнее обычного, каждый раз во время сражений опасался не сдержаться. Он просил Джинн отправлять его одного, и та нехотя соглашалась, косясь взглядом на Лизу. * — Что ты об этом думаешь? — спросила Джинн, засидевшись в библиотеке до вечера. Лиза склонила голову на бок, усмехнулась, сделала вид, что не понимает вопроса: — О чём это ты? Пожалуй, Джинн любила в Лизе абсолютно всё, кроме этой хитрой загадочной усмешки. Но сейчас ей было слишком любопытно узнать мнение подруги. — Ты же знаешь. Кэйа сам на себя не похож, и ты это давно заметила. Лиза знала, что подобный разговор рано или поздно состоится, поэтому всё же стала серьёзной: — Не похож — это точно; пусть он и продолжает играть роль беспечного, флиртующего со всеми подряд рыцаря, ему есть что скрывать. — Ему всегда было что скрывать; что изменилось? Последовал тяжёлый вздох. — Ты же знаешь, я ему не лучшая подружка, так что понятия не имею, что у него на уме. Я лишь замечаю, и то, мне кажется это глупостью, — он пытается отгородиться от людей. Часто проводит время в одиночестве, стал гораздо реже пить, но, что важнее, он пытается помочь всем вокруг. Ты заметила его милые попытки нас свести? — Что?! Джинн поперхнулась на вдохе, посмотрела своими круглыми глазами: — Ээм, свести? В смысле, как парочку что ли? — Ох, милая, ну конечно, как парочку, — снова хитро прищурилась Лиза. Джинн покраснела, отвернулась, но признала — всё она понимала, не глупая. Просто надеялась, что её чувства к библиотекарю не так очевидны. Может, ей тоже хотелось иметь какую-то тайну! — Хочешь сказать, он в этом не преуспел? — снова подала голос Лиза. Джинн покраснела пуще прежнего. В тот вечер в Мондштадте появилась ещё одна пара. Джинн была счастлива безумно, и на время про проблемы Кэйи позабыла. Рыцарь зато всё узнал на следующий день, когда пришёл за очередным поручением, а увидел Джинн с таким мечтательным взглядом, что быстро из её кабинета ретировался. Чтобы столкнуться у входа в штаб с Лизой. Та, сверкая глазами, попросила его не распространяться об их отношениях. Ей, в общем-то, было всё равно, но магистр была из тех людей, что о своей личной жизни предпочитают молчать (даром, что все вокруг поняли всё быстрее неё). — Да уж, «счастье любит тишину» — так в её стиле, — улыбнулся Кэйа, и пообещал Лизе молчать. Да и кому бы он рассказал? Венти как-нибудь затащит их в таверну, где выпившая один бокал Джинн сама раскроется. Путешественник узнает от Паймон, которая ворвётся в кабинет магистра без стука в самый пикантный момент, и потом долго ещё будет обходить Лизу стороной. Эмбер и без подтверждений считала их парой, а Кли ещё слишком мала, чтобы разбираться в любовных вопросах. А прийти к Дилюку и рассказать тому на ушко подобный секрет было сродни самоубийству. * Занятый миссиями и борьбой с собственными силами, Кэйа упустил тот момент, когда Рагнвиндр с кем-то сблизился. Поначалу ничего необычного не происходило, кроме того, что Дилюк всё реже стал появляться в роли бармена. Но близилась зима, праздники, и Кэйа думал, что тот просто занят торговыми делами. Пока в один день, сидя на колокольне, не увидел Дилюка, выходящего из собора с очень милой девушкой. Он едва не свалился с крыши. Не то чтобы сам факт наличия у Дилюка подружки шокировал. Скорее, возникал вопрос — что бедная девушка нашла в этом холодном мужчине? Присмотревшись, Кэйа узнал в девушке Диону, бармена Кошкиного Хвоста, и поначалу даже решил, что они встретились по работе. Но нет, они просто гуляли по ночному городу, о чём-то говорили, иногда улыбались, а Кэйа смотрел на них сверху и не мог понять, что чувствует. Первым, что он почувствовал, был холод где-то в районе сердца; Альберих испугался даже, что это очередной приступ, но нет — всё было в порядке, кроме неприятного ощущения в груди. Затем против воли на лице появилась улыбка, искренняя, которую мало кто видел. Всё же вид бывшего близким человека, который сейчас смотрелся совершенно счастливым, не мог не радовать. — Неужели и ты нашёл своё счастье? — спросил Кэйа у ночного города. Ответа предсказуемо не последовало. Затем он испытал огромное количество противоречивых чувств — сначала захотелось спрыгнуть вниз, в своей манере как бы случайно выйти из-за угла, поставить их в неловкое положение. Потом он подумал, что это совсем уж некрасиво, даже для него. Ну, а в конце, всё, что он чувствовал, уместилось в одно слово — «боль». Кэйа правда был рад, видя улыбку Дилюка, даже был доволен — когда его не станет, Дилюк не останется в одиночестве. Так почему же вместо теплой радости в груди у него бушевала метель? * По вечерам Кэйа предпочитал теперь либо патрулировать город, либо, если работы совсем не было, сидеть в своей комнате. Ему не хотелось ни гулять, ни пить вино, ни участвовать в битвах — он просто устал до невозможности от вечного холода. На колокольню Кэйа тоже перестал приходить: едва ли не каждый вечер оттуда ему приходилось смотреть на Дилюка и Диону, не замечающих, казалось, ничего вокруг. Противоречия наполняли его душу. Иногда хотелось самому притащить в город армию хиличурлов и Магов Бездны, лишь бы Дилюк вернулся к работе Полуночного героя и имел бы чуть-чуть меньше свободного времени. Но это были такие противные желания, такие глупые, что в итоге Кэйа признал — он просто завидует. После восемнадцатилетия Рагнвиндра и их ссоры Альберих больше никогда не видел улыбки на лице брата. Только редкие ухмылки, когда всё складывалось по плану, в крайнем случае — дежурную доброжелательность во время званых ужинов. Но это было настолько фальшиво, что Кэйе иногда хотелось врезать ему по лицу. Теперь же Дилюк общался с Дионой как со старой подругой, смеялся, шутил сам, и самое обидное — улыбался ей так искренне, что казалось, эта улыбка способна осветить весь ночной Мондштадт. Альберих пытался принять, что на нём круг общения Дилюка не заканчивался. А потом и вовсе смирился: знал, что Дилюк никогда больше не улыбнётся так ему, понимал, что виноват в этом сам, и теперь был даже рад скорой смерти. Оставалось потерпеть совсем чуть-чуть. Вместо этого он вспомнил, что хотел перед своим уходом наладить отношения. Он не мог уже вернуться в прошлое, что-то изменить, не мог препятствовать общению Дилюка с кем бы то ни было, но всё ещё мог оставить о себе воспоминания не как о предателе. Он пришёл в Долю Ангелов, выждав удобный день — точно знал, что Диона уехала в небольшую командировку. Дилюк же снова подменял бармена, и встретил он Кэйю привычно холодно: — Вина не налью. — Да брось, время рабочее, ты не можешь отказать клиенту. И я даже не на службе! Причин для отказа, кроме личных, действительно не было. — Хватит с тебя, — бросил бармен, ставя на стойку стакан с виноградным соком. — Как грубо, — рыцарь достал крепкий напиток прямо из-за стойки и налил в пустой стакан. Дилюк от подобной наглости только сжал руки в кулаки, но ничего более не сделал. Скорее, он даже не знал, что делать дальше — выгнать Альбериха он не сможет ещё как минимум час, а говорить с ним было не о чем. Обычно в таверне сидела толпа людей, было шумно, и он почти постоянно был занят; сегодня же все любители выпить обосновались в углу, и от их столов, сдвинутых вместе, доносился лишь пьяный смех. — Чего тебе? — спросил в итоге Рагнвиндр, ощущая на себе пристальный взгляд. — Просто пришёл в гости! Не могу повидаться с братишкой? Подобное обращение всегда выводило его из себя: — Я тебе не брат! Если это всё, ради чего ты сюда заявился, то проваливай в другую таверну! Кэйа даже дёрнулся — настолько явной ненавистью было пропитано каждое слово Рагнвиндра. Может, это была плохая идея с самого начала? Но отступать — не в его правилах. Он помнил об истинной своей цели — успеть оставить на память о себе хоть что-то хорошее. — Я правда пришёл просто посидеть в таверне. Поговорить. — Каждое твоё слово пропитано ложью. — Так я и хочу, чтобы ты перестал так обо мне думать! — почти возмутился Кэйа. — Столько лет тебе не было дела до моего мнения, что изменилось? — Мне было дело, но только сейчас я нашёл силы попытаться что-то исправить. Ты настолько мне не доверяешь? — Есть повод. Кэйа поднял руки в защитном жесте. — Прости! Я правда пытаюсь. Я не прошу у тебя доверия, не прошу общения. Просто один вечер, один разговор. Я не буду врать сегодня ни в чём. Дилюк посмотрел пристально, словно искал подвох в одном только виде рыцаря. Общаться с ним не хотелось, но он и сам понимал — им жить в одном городе ближайшие лет десять, нужно было выстроить хоть какое-то подобие моста. — Ладно, если уберёшь эту противную ухмылку со своего лица, — согласился он наконец, забрал бутылку крепкой настойки и даже великодушно принёс вино. — Выпьешь со мной? — В отличие от тебя, я не пью на работе, — скривился Дилюк, будто бы одна только мысль о выпивке была ему противна до тошноты. Альберих невольно вспомнил о Дионе, о её нелюбви к алкоголю, но сдержался, ничего не став выспрашивать — таким вопросом он мог бы сейчас только разозлить бармена. * Кэйа вспоминал этот вечер ещё долго — пусть они и обменялись в лучшем случае сотней слов за час, пусть Дилюк и смотрел весь вечер подозрительно; всё же лёд тронулся. Раньше его бы просто игнорировали, а тут даже повезло увидеть на равнодушном лице подобие улыбки. Весь мир словно стал ярче — проблемы с Фатуи отошли на второй план, миссии выполнялись легко и быстро, дела ордена шли в гору, а сам Кэйа в этом мире себе же казался лишним. — Братик Кэйа, пойдём с нами! — весело звала Кли, собираясь с Эмбер на очередное задание. Он шёл, неосознанно подставляясь под пиро-взрывы. Девушки уже привыкли, что рыцаря не ранят их атаки (конечно, они думали, что он использует щит…), поэтому не сдерживались. Кэйа пытался раз за разом ощутить боль от ожога — но ничего. Только одежда снова чернела. Он лишь смеялся, когда в очередной раз огонь обволакивал его руки, и его правда обжигало — но не жаром, а морозом. Это пугало его, как никогда раньше. Теперь, пытаясь исправить прошлые ошибки, он вдруг задумался — что мешало ему сделать это раньше? Чего столько времени тянул? Ждал, пока станет поздно? Стало. Ему было больно от собственной беспомощности, взгляд был пустым, а по городу он шёл еле-еле. И, конечно, в таком состоянии его и встретила Диона прямо перед входом в штаб ордена. — О, капитан. Говорить с ней Кэйа не то что бы не хотел — просто не о чем было. Она презирала его любовь к вину, он злился на неё из-за улыбок Дилюка, а более ничего их и не связывало. — Я не люблю всего две вещи в этом мире — алкоголь и ложь. А ты совмещаешь их обе, р-р, — почти прорычала она. — И к чему мне это знать? — лениво спросил Кэйа. Он бы предпочёл уйти как можно скорее. — Ни к чему. Просто алкоголем от тебя несёт за версту, но ложью — за сотни километров. Альберих даже удивился: — Это о чём это ты? — Придурок! — вдруг разозлилась Диона и скрылась в ночи. Кэйа стоял как вкопанный ещё несколько минут, прежде чем, так ничего и не поняв, ушёл спать. Сон его был беспокойный, как никогда ранее, а утром он с горечью обнаружил, что стены вокруг него покрылись инеем. * — Твой капитан такой идиот, — сообщила Диона, поймав Дилюка возле таверны. — Во-первых, это я и без тебя знаю. А во-вторых, что еще за «твой капитан»? Звучит отвратительнее, чем пить на работе. Девушка зевнула так, словно бы этот спор доставлял ей небывалую усталость. — Как скажешь. Просто его попытки скрыть свои чувства смешны. — Это какие же? Диона посмотрела на него как на ненормального. — Ты что ли тоже ничего не замечаешь? Вы, мужчины, просто безнадёжны, — поняв, что Дилюк не ответит, она продолжила, — капитан выглядит как человек, которому очень-очень больно.  — А как это связано со мной? Его проблемы меня не касаются. — Так я и не предлагаю их решать. Просто будь чуточку добрее к нему. Дилюк лишь неодобрительно хмыкнул. * Всё же к словам подруги он прислушался — она умела чувствовать людей, как никто другой. Это не значит, что он теперь должен постоянно быть рядом, верно? Пока что он просто терпел присутствие Кэйи и его болтовню в своей таверне, следил, чтобы капитан не напился до потери сознания (такое, конечно, случалось последнее время только в компании Венти, но всё же случалось), и честно пытался доверять. Дилюк пытался не искать в словах рыцаря скрытый смысл, а зря — ведь Кэйа говорил теперь чуть больше правды. — Как же холодно, — сболтнул он однажды лишнего, сидя в тепле за барной стойкой. Рагнвиндр решил, что это было про улицу — приближалась зима. Если бы только он знал…