Замерзающий

Новый день встретил Кэйю сильной слабостью и желанием пролежать в кровати до самого Нового года. Из окна веяло предрождественским морозом, на стекле после ночи остались причудливые узоры, а в самой комнате было довольно прохладно. С вечера Кэйа предусмотрительно оставил у кровати тёплое одеяло и теперь завернулся в него, оставив только небольшое отверстие, чтобы дышать. Теплее от этих действий не стало, но можно было притвориться, что в мягком коконе мороз его не достанет. Можно было позволить себе вспомнить детство, в котором он беззаботно играл с Дилюком в окрестностях винокурни, а затем Крепус по-доброму ворчал, закутывая сыновей в цветастые покрывала, и грозился лишить их подарков, коль ещё раз промокнут насквозь. Утро выдалось прекрасным, хотелось только, чтобы рядом был кто-нибудь и принёс ему в постель горячий чай. Кэйа лениво зевнул и зацепился взглядом за висящий на спинке стула плащ. — Надо бы вернуть, — с грустью прошептал он. Вчера у него было большое желание уснуть прямо в плаще: настолько уютно под ним было. Казалось, что этот предмет одежды даже грел, хотя, конечно, это было не так: простое самовнушение. Но в итоге, не без сожалений, Альберих аккуратно повесил плащ подальше и лёг под обычные простыни. Не стоило лишний раз мять доверенную ему вещь: Дилюк точно будет не в восторге. А уж если каким-то волшебным образом тот решил бы заглянуть к Кэйе домой (не то чтобы это было возможно хоть на пару процентов, но мало ли?), и застал бы рыцаря спящим в собственной одежде… Скорее всего, пострадал бы не только Кэйа, но и половина Мондштадта, и ни один планер на континенте не смог бы унести рыцаря на себе от гнева Дилюка. Стоило начать собираться и отправиться в орден, взять хотя бы парочку несложных поручений, но Кэйа был занят более важным делом: вёл борьбу с собственной совестью. В суете работы нужно было найти минутку и заглянуть в Долю Ангелов, поблагодарить Дилюка за заботу и, возможно, выпить пару стаканов чего-нибудь крепкого. Выпить сейчас хотелось особенно: не верилось до сих пор, что Рагнвиндр, все ещё рядом с Кэйей державший дистанцию и сам по себе весьма холодный, мог заботиться о нем. Было теперь даже жаль, что он спал в тот момент и не слышал ни слова. Но прежде чем навсегда попрощаться с плащом, хотелось завернуться в него ещё раз. Кэйа тяжело вздохнул: для него было несвойственно так цепляться за вещи, и уж тем более проявлять такую сентиментальность. Был бы он девушкой, пищал бы от восторга и носил бы этот плащ целыми днями, и простое желание побыть в одежде близкого человека было бы более чем объяснимо. Но Кэйа девушкой не был, более того, хозяин накидки явно оставил её не с подарочной целью. Сравнивать себя в подобной ситуации с влюблённой до беспамятства девицей было так абсурдно, что Альберих засмеялся. А потом, воровато оглянувшись по сторонам, быстро вылез из одеяла и подошёл к стулу. Убедившись, что никто не увидит его маленькой слабости, Кэйа вернулся на кровать, одетый в тяжёлый плащ. — И не лень же такую тяжесть таскать на себе, — возмутился он. Плащ был ему немного великоват: пусть он и был чуть выше и шире Дилюка, винодел умудрялся под верхнюю одежду уместить ещё три слоя рубашек, жилеток и прочей ненужной, по мнению Кэйи, ерунды. Поэтому сейчас Альберих почти с удивлением смотрел, как его руки утопают в плотном материале. Хотелось биться головой о стены. Хотелось наврать Дилюку с три короба, что плащ порвался, и вернуть его в таком виде Кэйа не может. Откинувшись на подушки, Кэйа уткнулся лицом в воротник, отказываясь даже мысленно как-либо комментировать свои действия, и глубоко вдохнул. Ткань сохранила едва заметный аромат парфюма — дорогого и благородного, как сам Дилюк. Впитался и запах пожарища, так идеально вписывающийся в образ Рагнвиндра; видимо, даже стирки у лучших мастеров не могли до конца уничтожить лишнее напоминание о способностях Дилюка. Пахло ещё травой и цветами, совсем слабо, и Кэйа против воли представил, как Рагнвиндр по пути от винокурни к городу останавливается на цветочных полях и задумчиво смотрит на растения, думая о чём-то неизменно печальном. От всей ситуации в целом и последней мысли в частности, Кэйе захотелось тут же сорваться в таверну, укутать Дилюка в его же пальто и обнять, крича в лицо без остановки, что мужчина «самый лучший, самый заботливый, и мир наш грешный тебя не заслуживает!». От накатившей нежности из левого глаза скатилась одинокая слезинка, не долетев до постели, ставшая очередным ледяным кристалликом. «Дурная голова», — решил Кэйа. * Хорошее настроение Кэйи не могло испортить ничто. Он покинул свою комнату в обед, надеясь, что в предпраздничной суете Джинн простит ему такую вольность. Оставалось всего ничего до Рождества, и рыцарь надеялся, что у магистра не будет лишних десяти минут на выговор. Всё было чудесно: и город, сверкающий блеском украшений, и люди, улыбающиеся почти постоянно, и погода установилась морозная — снег не таял. Вот только Кэйа опять чувствовал себя худо. Казалось, стоило привыкнуть уже и к вечному морозу, и к периодической потере контроля над крио, даже боль в глазу можно было бы вытерпеть. Это ведь были мелочи по сравнению с настоящим ужасом — давящим осознанием: времени оставалось всё меньше и меньше. В книгах, что он запоем читал у Лизы, ему удалось найти способ удерживать стихию. Теперь, в случае совместной миссии с кем-либо, он надеялся применить новые знания и обезопасить товарищей от самого себя. Способ был прост в теории, сложен на практике, и сегодняшняя миссия была идеальна для проверки. Оставалось ждать возвращения Венти: тот обещал успеть до Рождества, а значит потерпеть надо было всего несколько дней. — Что-то тебе совсем плохо, — протянула Лиза, встретившись с рыцарем на входе в орден. Библиотекарь неопределённо повела рукой, словно рисуя пространство вокруг. Кэйа вопросительно на неё посмотрел, а затем переключился на сотни крохотных снежинок, летающих в воздухе. Они были красивы, почти прозрачны и отлично вписывались в атмосферу декабря. «И что не так?» — подумал он и замер. Снега на улице не было. Снежинки кружились только вокруг него. Пришлось собраться с силами и отменить незапланированный снегопад. Было страшно: раньше он хотя бы чувствовал, как крио вырывается из-под контроля, сейчас же было похоже, как будто… «Время», — подумал он с горечью. …как будто он неосознанно пытался заморозить всё вокруг. * Уже внутри, оставив сложенный красиво плащ и выпросив у Джинн задание поближе к городу, Кэйа с опаской посмотрел на Лизу. Она, дождавшись, пока кроме них никого рядом не будет, с грустью сказала: — Может, позовёшь с собой Дилюка? — Чтобы показать, как жалкий рыцарь не может справиться с собственными силами? Нет уж, спасибо; если я решу упасть в его глазах, я просто напьюсь и буду буянить у него в таверне. Хотя бы будет весело. Лиза покачала головой. — Ладно уж, не об этом сейчас. Джинн за тебя волнуется. Да и я неспокойна… — она заправила вьющуюся прядку за ухо. — Всё в твоём поведении будто кричит, что тебе хуже. И этот снег на улице — это почему? Вот такой темы Кэйа хотел бы сегодня избежать. Но Лиза уже задала вопрос, а значит, не отстанет, пока всё не выяснит. Сколько ей известно? — Всё-то ты замечаешь, да? — Ухмыльнулся он. — Если быть совсем честным, я просто не заметил. «Пытаюсь заморозить всё вокруг», как ты когда-то сказала. Но не переживай! В твоих книгах все же оказалось что-то полезное. — Какая неожиданность, — притворно удивилась библиотекарь. — Так что прямо сейчас я собираюсь либо убедиться в правдивости древних преданий; либо последнюю взятую мной книгу можно будет пустить на растопку. — Как я и говорила, — передразнила его Лиза, — свой инстинкт самосохранения ты точно проморозил насквозь. Впрочем, спишу на твою болезнь. Девушка задумалась ненадолго, припоминая их последний разговор, словно бы что-то не давало ей успокоиться. — Касательно болезни, кстати, — Кэйа напрягся, — ты говорил, что скоро это закончится. Что ты имел в виду? Альберих изо всех сил старался держать эмоции под контролем. Нельзя было дать Лизе ни на секунду усомниться в его безопасности. Нужно было оправдание, новая ложь, снова он вынужден был соврать. Судьба, что ли, такая — врать всем в глаза во благо? Снаружи зашумел ветер, врезаясь в стены штаба, и Кэйа готов был вознести молитву. — Венти! — Поняв, что прозвучало слишком громко и радостно, продолжил тише, — он обещал вернуться к Рождеству и помочь с этим, — он показал пальцем на свою повязку. Лиза посмотрела очень пристально, буквально пытаясь в душу заглянуть, выяснить всю подноготную, отказываясь верить в услышанное. — То есть технически пока что ты не знаешь, как себя вылечить? И вся твоя надежда — это бард-пьяница? — Он не просто бард, — улыбнулся Кэйа. Лиза выдохнула. — Пусть так. Подождём до Рождества. Конечно, она ему не поверила. Уже прощаясь и выходя на улицу, Кэйа услышал вдогонку: — Я предлагала позвать его не как помощь в бою, а как человека, с которым ты бы мог разговаривать по пути, общаться. Подумай об этом. Конечно, он не станет никого звать. * — Ладно, может, стоило согласиться, — весело сказал он, атакуя зазевавшегося хиличурла. Азарт от сражения перемешался с плотно въевшимся под кожу страхом: крио опять не получалось удержать. Кэйа знал: достаточно было отпустить себя и позволить внутренним демонам получить желаемое, а потом несколько дней или даже недель спокойно существовать. Да, он бы опять поранился, но разве была это такая высокая цена? Но Альберих упрямо сдерживался: сегодняшним вечером нужно было зайти к Дилюку и снова нервировать того хромающей походкой и торчащими бинтами не было желания. Из книг Лизы он вычитал способ удержать выброс способностей. Это относилось не только к его крио, подобным образом можно было усмирить и пиро, и гидро — любую стихию. Книга была вообще посвящена лечению, и метод был создан изначально для тех, кто, получая глаз Бога в юном возрасте, не мог в силу слабости физической с полученной мощью совладать. Написано было с множеством медицинских терминов, но суть Кэйа уловил: «больной» должен был создать себе в голове якорь, и при каждом новом приступе цепляться за него в попытке утихомирить вырывающиеся из тела силы. Не было похоже, что в случае с проклятием это могло помочь; но звучало слишком заманчиво, чтобы не проверить. Якорем должно было стать воспоминание, человек или какое-либо слово; назвать можно было как угодно, но суть была одна: это должно было быть что-то приятное, важное и незабываемое. Ещё в пути к месту битвы Кэйа думал, что мог бы использовать своим якорем. Хороших воспоминаний из мондштадтского детства было много, но ни одно из них не казалось достаточно подходящим. Каждый счастливый день в поместье Рагнвиндров так или иначе был связан с Дилюком. Но все те памятные моменты пылились где-то на дальних полках сознания, покрытые пылью сожалений и паутинкой лжи. Друзья? Вино? Недавняя игра в снежки? Опять он возвращался к тому, с чего начал. Отражая новый удар и чувствуя, как крио вот-вот взорвется изнутри ледяными искрами, Кэйа зажмурил глаза и подумал о «счастье». Счастья в его жизни было не так много, больше было грусти и лжи, боли и тьмы. Проклятый глаз, казалось, снова начал замораживать голову и остатки мыслей в ней, во втором, открытом, глазу, все плыло, и собрав остатки сил Кэйа ещё раз попытался найти в своей недолгой жизни что-нибудь яркое, светлое. В голове возник образ хорошо известного мужчины с огненными волосами и такими же глазами. Едва Альберих хотел рассмеяться ассоциациям в своих мыслях, едва приготовился снова потерять сознание, как вдруг крио словно бы притихло. Он даже пропустил слабый удар — щит изо льда рассыпался и одна из легких стрел задела плечо. Он снова кинулся в бой, раздражённый последней атакой врага, и лишь через минуту понял: сработало. Было холодно и изредка кололо в глазу, но у него больше не было желания убить всех вокруг. Битва была окончена спустя полчаса, и лишь под конец Кэйа не сдержался и, вложив всю мощь стихии в один удар, превратил остатки строений лагеря в покрытые снегом руины. — Хе, да я отлично справляюсь, — довольно озвучил он и направился в город. Уже темнело, и нужно было заполнить отчёт, а затем бегом отправиться в таверну. * Джинн его встретила тепло, налила кружку горячего шоколада и села напротив, подложив руку под щеку. — И как? Кэйа, заполняя бумаги и попутно запивая тревоги дня сладким напитком, начал судорожно вспоминать: о чем в последние дни он мог говорить с магистром, не забыл ли он чего важного? — Ты про что? — спросил он, так и не найдя ответа в памяти. — Вы поговорили? — С кем? Гуннхильдр взглянула на него привычно строго, а затем смягчилась и улыбнулась. Лиза предупреждала, что капитан не поймёт намёков. — Ну, с Мастером Дилюком. Кэйа честно постарался вспомнить, когда и о чем они должны были бы поговорить. — Совершенно не понимаю, о чем ты. — Вчера. Вы вроде бы снова стали общаться, да? Ах, вон оно что. Конечно, вчера Дилюк его не искал. Очевидно, он заглянул в библиотеку только по приказу магистра. От этого стало даже обидно. Впрочем, даже если его послала Джинн, с чего бы тот решил оставить спящему рыцарю своё пальто? — Он, может, и поговорил, но я проспал весь его монолог. Хотя не могу гарантировать, что не говорил во сне. Джинн слегка рассмеялась. Ну правда, на что она надеялась? Отправила Рагнвиндра в библиотеку, прекрасно осведомлённая, что Альберих по вечерам частенько там же и засыпал. С другой стороны, она видела на столе капитана рядом с бумагами очень бережно сложенный плащ, и догадывалась, кому он принадлежал. Что же вчера произошло? — Зачем ты вообще его ко мне отправила? — спросил Кэйа, отодвигая от себя заполненные отчеты. — Вам стоило поговорить, очевидно же. — Почему все вокруг считают, что нам нужно поговорить? Альберих разом допил шоколад, не поморщившись даже от кипятка. Джинн почему-то зацепилась взглядом за это действие, но никак не могла сообразить, что её так взволновало. — Потому что сами вы никак не решитесь? — Мы прекрасно общаемся без чьей бы то ни было помощи. Снова магистр мягко улыбнулась: Лиза подсказала, что и как нужно говорить. — Вы в тот вечер в гостиной сидели на разных концах дивана, словно каждый мог заразить другого смертельной болезнью. Кэйа чуть было не ответил машинально, что болезнь у него не заразная. — А что нам надо было сделать? Сесть в обнимочку, как вы с Лизой? — Рыцарь засмеялся, представив, как попытался бы устроиться у Дилюка на коленях. Нет, это даже звучало невероятно. — У вас двоих в головах такая каша, что вы никак не поймёте, что чувствуете. Поэтому я и хотела, чтобы вы пообщались наедине, разобрались наконец в старых обидах. Кэйа хорошо знал: некоторым обидам лучше остаться невысказанными, чтобы не было ещё больнее. Но смысл слов Гуннхильдр он всё же уловил. Им действительно стоило просто провести один вечер вдвоём, желательно не в шумной таверне. Кэйа хотел бы знать, насколько близко готов подпустить его к себе Рагнвиндр, потому что времени оставалось совсем немного. — Мы поговорим, я как раз хотел кое-что отнести, — пообещал капитан и, шутливо отдав честь, направился на улицу. — Пока-пока. Джинн устало проводила его взглядом и потянулась к своему шоколаду. Напиток ещё не успел остыть, и ей пришлось подуть на него несколько раз. Наконец насладившись сладким вкусом, магистр вдруг поняла, что её так беспокоило. Горячий шоколад Кэйа пил так, словно тот был прохладительным напитком, словно бы… — Словно не чувствует тепла, — прошептала в тишине кабинета Джинн и шумно выдохнула. * Не подозревая о догадках Джинн, Кэйа, подпрыгивая в нетерпении, шёл прямиком в таверну. Дабы успокоить подругу, он готов был поговорить о чём угодно, но был бы не прочь просто сидеть и смотреть, как бармен заученными движениями откупоривает винные бутылки, как внимательно смешивает коктейли; слушать, как тихо говорит что-нибудь ему, Кэйе, и не просит покинуть заведение. Хотелось просто быть рядом? От подобной мысли Альберих смешно замер посреди улицы, посмотрел вопросительно на плащ в своих руках, будто бы тёмная ткань могла говорить и дать ему ответ. А потом, дёрнув головой и отбросив чёлку назад, решительно продолжил путь. Хотелось ему, что же теперь? Дилюк был его самым родным и близким человеком, и Кэйа не видел ничего удивительного в том, что изначальное желание просто помириться переросло в такое непонятное «быть рядом». Лишь бы Дилюк позволил. Рагнвиндр встретился ему прямо на входе в таверну: когда Альберих собирался зайти, тот с мечом наперевес из заведения выходил. — Ой, какая встреча! — Изобразил удивление рыцарь. Несколько секунд они продолжали молча стоять возле двери, пока не подошёл новый посетитель: пришлось посторониться. Кэйа на мужчину откровенно пялился, но сегодня у него было чудесное оправдание — Дилюк был одет в длинное мужское пальто сияющего белого цвета. Дилюк! В белом! Альберих даже задумался, не намешала ли ему чего Джинн в шоколад. Понимая, что от него ждут хоть какой-то реакции, Дилюк поправил за спиной меч и слегка наклонил голову. — Сэр Кэйа, — улыбнулся он самым краешком губ. — Куда-то собрался? — полюбопытствовал капитан. Дилюк взглянул на меч, словно сам не знал, откуда тот мог взяться. — Собираюсь на винокурню. Кэйа решил, что тот спятил. — С ума сошёл? На дворе ночь, дороги замело, слаймов вокруг города пруд пруди! — Если бы рыцари Ордо Фавониус выполняли свои обязанности… — договорить ему не дали. — Ты никуда не пойдёшь! И думать забудь. Дилюк посмотрел, как показалось, с жалостью. — На «Рассвете» есть важное дело, которое мне необходимо сегодня завершить. До Рождества я все дни пробуду в городе, поэтому сегодняшний вечер — последняя возможность. — Тогда я пойду с тобой. — Ладно. — Всё равно пойду, потому что ты… — он замолчал и с искренним удивлением посмотрел на Дилюка. — Что? Рагнвиндр вздохнул снова тяжело, оглянулся на вход в таверну, а затем медленно двинулся к воротам. Кэйа последовал за ним. — Уши заложило что ли? Сказал же — ладно. Кэйа даже не сразу смог подобрать слова. — Мне казалось, ты не очень любишь, когда я прихожу на винокурню? Подразумевал он немного другое — «мне казалось, ты вообще не очень любишь моё присутствие». На выходе из города Дилюк кивнул на прощание стражникам, Кэйа под их удивлённые взгляды помахал на прощание рукой, и они ступили на мост. — Ты обещал помочь. Рыцарь никак не мог взять в толк: с чем он обещал помочь на винокурне и как поскорее проснуться. Дилюк на замешательство на лице Кэйи только вновь тяжело вздохнул, всем видом показывая, что уже сожалеет о своём приглашении, а затем медленно, чтобы до капитана точно дошло, пояснил: — Ты предлагал свою помощь с рождественской ёлкой. Я помощь принял. Кэйа действительно помнил похожий разговор, но он не был до конца уверен, что Дилюк и правда позволит ему прийти на «Рассвет» и помогать украшать поместье. — Ох, ну раз без меня ты не справишься, так и быть, — усмехнулся он. Перейдя мост, Кэйа вспомнил о плаще, что до сих пор прижимал руками к груди. — Эм, я, наверное, должен тебя поблагодарить, — начал он, — не сказать, что я помню, при каких обстоятельствах это оказалось у меня, но было очень мило с твоей стороны позаботиться обо мне. Спасибо. С грустью он протянул плащ владельцу, остановившись. Дилюк тоже встал на месте. Снова посыпал снег, под мостом блестело отражение луны в замёрзшей воде, фонари мигали, освещая дорогу путникам; а Кэйа протягивал Дилюку его же пальто, и пальцы его дрожали. Рагнвиндр взял свою одежду, развернул и отошёл на шаг, чтобы затем быстрым движением зайти Кэйе за спину и, прямо как в библиотеке, накинуть плащ на плечи рыцаря. — Выглядишь, словно из тебя душа вот-вот выпрыгнет. Грейся, — пояснил Дилюк свои действия и отвернулся, продолжая идти вперёд. Кэйа сжал полы пальто покрасневшими пальцами, вдохнул глубоко, и, как ему самому показалось, должен был в ту же минуту сгореть от пожара в груди. * Дилюк в белом пальто, пригласивший Кэйю домой, отдавший свой плащ и теперь мощными ударами разбивавший панцири крио-слаймов, — это не тот Дилюк, которого знал Альберих. Это какой-то новый, совершенно ещё неизвестный, но до ноющего сердца приятный человек. Кэйа наслаждался им — пока они шли по заснеженным тропинкам, пока снег посыпал им головы, пока Дилюк сражался (на пути встречались только ледяные враги, толку от Альбериха было бы мало, да он и не был уверен в успешности своих атак). Они даже немного говорили, пусть в основном о погоде и слаймах, хотелось лишний раз услышать голос Дилюка и убедиться, что всё же это тот самый Рагнвиндр, которого он знал до сегодняшнего дня. — Я уже умер и вознёсся в Селестию? — спросил он, когда в сотне метров впереди показались огни «Рассвета». — Уже? — уточнил Дилюк. — Без «уже», — тут же исправился капитан. — Тогда нет. И с чего ты решил, что попадёшь в Селестию? Кэйа не ответил, потому как они наконец подошли ко входу в жилище Дилюка. Заходя внутрь, Кэйа чувствовал себя донельзя странно. Было очень волнительно — пусть он и жил в этом доме несколько лет назад, пусть знал здесь каждый уголок и каждую ступень на массивной лестнице, сейчас он ощущал себя именно гостем. — Проходи, — поторопил его Рагнвиндр, уже сняв пальто и разувшись. Кэйа оставил верхнюю одежду на входе и прошёл в гостиную. Высокая, под потолок, ель стояла рядом с камином. Игрушек на ней ещё не было, но они блестели из коробок и ящиков, разложенных ровными рядами возле дивана. — Ну что, начнём? Дилюк кивнул, по мягкому ковру бесшумно подошёл к елке и повесил первый шарик так высоко, как смог дотянуться. Даже сквозь плотные перчатки иголки укололи его руку, и он поморщился. — Все нормально? — Это просто иголки, сэр Кэйа, от такого не лежат в лазарете неделями. Он в ответ улыбнулся, и, оставив меховую накидку на спинке дивана, принялся за украшение. Они молчали, но Дилюк иногда передавал игрушки в руки Кэйи и тихо-тихо говорил, куда повесить. Камин разгорелся, и теперь комнату наполнял треск поленьев; и было слишком хорошо. Закрепляя очередную гирлянду, Кэйа вдохнул слишком резко и закашлялся, тут же отходя подальше от коробок, чтобы ненароком не разбить их. Кашель никак не отступал, на глазах выступили слёзы, когда Дилюк неуверенно подошёл ближе и постучал по спине. Спустя минуту стало легче, Кэйа благодарно улыбнулся под что-то смутно похожее на «придурок». — Чай будешь? — спросил Дилюк, когда ёлка была почти полностью увешана шарами и гирляндами. — Ага, — ответил капитан и упал на диван, оглядывая результат их совместных трудов. Пока Рагнвиндр шумел кухонной утварью, Альберих с закрытыми глазами думал. О том, что этот день точно стоит того, чтобы запомнить его, о том, что этот день определённо один из лучших в его жизни. И Дилюк, который заботился о нем — разве могло быть что-то лучше? — Не спи, — раздалось над головой, и Кэйа с удивлением отметил, что и правда начал засыпать. Дилюк сел рядом, на столик поставил две кружки, от которых исходил чудесный аромат. Кэйа сделал первый глоток, уже по привычке не стараясь остудить, посмотрел на винодела и снова улыбнулся. Дилюк сидел с растрёпанными волосами, резинка с которых съехала и болталась где-то ниже лопаток; одет он был по-домашнему, в серые штаны и огромный чёрный свитер. Он так трогательно сжимал двумя руками чашку, жмурился от жара напитка, и Кэйа понял, что ему снова неконтролируемо хочется Дилюка обнять. — Эй, — позвал он. Рагнвиндр перевёл на него взгляд, показывая готовность слушать. — Можно?.. Он запнулся, не зная, что хотел спросить. «Можно тебя обнять?» или «Можно сесть рядом?» казались отличными вариантами, но озвучить их равно было быть выгнанным на улицу в ту же минуту. — Можно что? — напомнил Дилюк. Кэйа посмотрел на него, отчаянно пытаясь придумать окончание вопроса. Дилюк в этот момент наклонился к кружке, сделал небольшой глоток, и несколько прядей упали ему на лицо. — Можно заплести тебе волосы? Это было самое приемлемое из всего, о чем он подумал. Дилюк молчал и сосредоточил все внимание на кружке в своих руках. На Кэйю он больше не смотрел, и рыцарь решил, что ответа вообще не последует. — Можно, — сквозь зубы ответил он, когда чай был полностью выпит. Кэйа не поверил. А затем с большим удовлетворением подвинулся ближе, аккуратно снял резинку и, не сдержавшись, провёл пальцами по всей длине. В подобном жесте не было никакой необходимости, но рыцарю этого безумно хотелось. Так стоило ли отказывать себе в удовольствии? Дилюк затих, не двигаясь, и прислушался к своим ощущениям. Он не мог видеть, что именно там сзади делает Кэйа, но очень надеялся, что волосы не пострадают. Расслабиться не выходило, и Альберих, будто почувствовав, прошептал подозрительно близко к уху: — Расслабься. Я не сделаю ничего плохого. Дилюк бы и рад был отказаться от вечной паранойи, но физически не мог довериться полностью. Он мог говорить, улыбаться еле заметно, мог сколько угодно раз звать Альбериха в гости, но каждую секунду был готов получить нож в спину. Причины для волнения были. Дилюк кожей чувствовал, что Кэйа опять что-то не договаривает. На ложь рыцаря выработалось чутьё, и последние пару дней оно кричало, что что-то не так. Дилюк пытался найти подвох в каждом их разговоре, и не мог — если Кэйа что-то и задумал, то пока успешно скрывался. И все же на первом месте у Рагнвиндра всегда был холодный расчёт, логика — а она говорила, что вряд ли Альберих способен сейчас сотворить что-нибудь ужасное. Дилюк чуть откинул голову назад, все ещё избегая прикосновений, и прикрыл глаза. Кэйа таким доверием был польщен. Он позволил себе некоторое время просто перебирать тяжёлые локоны. Пропуская их между пальцами, он будто чувствовал покалывание там, где его перчатки открывали кожу. Кэйа так отвык от подобных ощущений, что только спустя пару минут понял: пальцам было тепло. Было тепло, как будто волосы Дилюка состояли из самого горячего огня. Хотелось навалиться со спины и обнять. Слишком часто ему этого хотелось. * В итоге сил Кэйи хватило только на слабенькую косу. Дилюк творение не оценил, но промолчал, странно посмотрев на Кэйю, прежде чем вернуться к ёлке. Им потребовалось ещё полчаса, чтобы украсить и ёлку, и гостиную, оставалось теперь только водрузить звезду на вершину. Дилюк взял её, повертел в руках, осмотрел, затем попытался закрепить её, чтобы в следующий миг разочарованно выдохнуть. Слишком высоко, не достать. — Помочь? — протягивая руку спросил Альберих. Но Дилюк только упрямо поджал губы и помотал головой. — Это же главное украшение. Хочу сам. Кэйа подавил в себе желание рассмеяться, подошёл почти вплотную и спросил: — Поднять тебя? Рагнвиндр сжал звезду, споря с самим собой, что же лучше: согласиться на полминуты позора и радоваться все праздники, или позволить Кэйе забрать самое интересное, буквально клубнику с торта? Был, конечно, третий вариант — отправиться по морозу за лестницей, что хранилась в сарае. — Ладно, только быстро, — согласился все же он. Слишком велико было желание повесить ярко-красную, как его глаза, звезду на самый верх. Кэйа кивнул, решив никак не комментировать ситуацию, и осторожно обхватил Дилюка руками, головой прижимаясь к мягкому свитеру. Рагнвиндр качнулся, рефлекторно свободной рукой схватился за синий хвост, а затем более мягко положил руку на плечо. Кэйа даже разочаровался — будь Дилюк не в перчатках, наверное, стало бы даже горячо. Звезда заняла своё законное место, и теперь в гостиной царила атмосфера праздника. Спустившись на пол, Дилюк оглядел зал и позволил себе настоящую улыбку. Он вернулся в гостиную спустя десяток минут — готовил гостевую спальню. Но комната встретила его полной тишиной. — Сэр Кэйа, — позвал он. Ответа не последовало, и Дилюк вышел в центр зала, чтобы на диване найти спящего рыцаря. Он снова шумно дышал, будто бы каждый вдох доставлял огромные неудобства. Дилюк подошёл к спящему, присел и лёгким движением руки убрал с его лба разметавшиеся во сне волосы. Он несколько минут прислушивался к трудному дыханию, видел, как дрожало тело рыцаря, а затем решительно поднял его на руки и перенёс в спальню. Кэйа так и не проснулся. Дилюк злился на себя за ненужные действия, за излишнюю сентиментальность и не понимал — почему ему так неспокойно? * Всё хорошее настроение и мечты о счастливом будущем разбились о безразличные звуки битвы. С самого начала сражение беспокоило Кэйю: он был не один, а значит нужно было контролировать себя строже обычного; хиличурлы, похоже, тоже собирались отмечать праздники, потому что иначе чем срывом предстоящего веселья нельзя было объяснить их сегодняшнюю агрессию. Монстры рвались в бой с невиданной яростью, и, возможно, желание победить любой ценой плавно передавалось и Альбериху. Команда сегодня тоже была неудобной — именно такое слово приходило первым в голову. Два рыцаря с анемо-способностями и один новичок с гео никак не могли собраться и постоянно создавали элементальные реакции, мешающие друг другу. Казалось, что в воздухе искрило электро — настолько все были напряжены и нервозны. — Капитан, приближается ещё враг! — доложил рыцарь, с помощью ветряного вихря отбрасывая врага на башню. Тот с хрустом приземлился, захрипел и затих. Кэйа не раз сражался, но почему-то именно сейчас смерть простого хиличурла показалась ему очень травмирующей. Невовремя подумалось, зачем вообще сражаться с этими наивными тварями? Впрочем, настоящие твари приблизились из-за леса спустя минуту: три гиганта с прочными щитами наперевес. Альберих чертыхнулся. Без пиро сражение с ними вымотает рыцарей уже через десяток минут; атаковать со спины всех троих силами крио он не сможет, да и в отряде на первом месте защита новобранца, неспособного пока принимать верные и взвешенные решения в короткие сроки. Нужно было что-то придумать. Но прежде чем Кэйа задумался бы о тактике, митачурл из новоприбывших вырвался вперёд и рычащим комком набросился на владельца анемо. — Сзади! — крикнул Кэйа, и опоздал лишь на долю секунды. Удар щитом не был смертельным, но оглушил рыцаря и отбросил на камни; из-под доспеха показалась кровь. Оставшиеся на ногах члены отряда шокировано смотрели то на раненого, то на Альбериха, ожидая дальнейших приказов. Могли бы ждать вечно. Кэйа не видел ничего, кроме крови товарища и его запрокинутой в агонии головы, не слышал больше ни звона мечей, ни шума анемо, ни смешного языка хиличурлов. Весь мир сузился до точки, в которой его друг лежал неподвижно на холодной земле. Товарищ, которого Кэйа не спас, не защитил, не успел! Опоздал снова, ничего нового, история циклична и повторяется раз за разом. Кого он не успеет спасти в следующий раз? Его затрясло от холода, от жалости и ненависти к себе, глаз под повязкой начал жечься, словно бы такие отрицательные эмоции хозяина подпитывали его. Он отчаянно подумал о своём якоре, в памяти всплыл вчерашний вечер на винокурне, но внезапно стало лишь хуже: он понял, что подобные вечера не станут обыденностью. Кэйа просто не доживёт до этого. Альберих смутно различал крики, как в тумане видел приближающегося к нему врага, но последним, что он увидел перед погружением во тьму, были полные животного ужаса глаза товарищей.