Замерзающий

Кэйа проспал ещё два дня, изредка просыпаясь, чтобы утолить жажду и поесть заботливо принесённый Аделиндой суп. В последний день года она пришла нарядная, поздравила с наступающим и оставила рядом с кроватью очередную тарелку. — В честь праздника можно было и мяса добавить, — пожаловался ей Кэйа. От овощей уже подташнивало, но стоило признать — он был всё ещё слишком слаб, чтобы есть что-то твёрдое. — Господин Дилюк распорядился подавать только жидкую пищу, — отрезала Аделинда, а затем всё же смягчилась, — так и быть, на обед случайно положу в твою порцию немного мяса. Один кусочек! — О, может быть, ещё и вина принесёшь? — обрадовался Альберих. — Ещё чего, — горничная усмехнулась. Когда-то она покрывала их перед Крепусом, убеждала Эрнеста, что две-три бутылки разбились в дороге или их просто продали и забыли вычеркнуть из списка; при этом она прекрасно видела, как две незаметные (по их мнению) фигуры пробираются тёмными ночами в погреб. Не обязательно было рассказывать хозяину винокурни, что её ключ однажды таинственным образом пропал, и она пользовалась запасным. Но теперь она не собиралась идти на поводу у взрослого Кэйи. — Если он узнает, боюсь, подожжёт нас вместе со всеми винными запасами. — Да брось, не настолько плохо он контролирует свои эмоции. Аделинда тихонько рассмеялась. — До тех пор, пока кое-кто не выведет его из себя. Ей даже не было совестно обсуждать господина в его отсутствие — ничего такого, чего бы Кэйа не знал, она бы не рассказала. — Понятия не имею, кто бы это мог быть. Кэйа принялся за суп, размышляя — стоит ли разыграть из себя умирающего, чьим последним желанием является глоток изысканного вина из одуванчиков? Идея была заманчивой, но Аделинда смотрела на него таким заботливым взглядом, что совесть не позволила так жестоко над ней шутить. — Мне кажется, ты вообще не изменилась, — сказал он с набитым ртом, рукой изображая в воздухе что-то непонятное, подразумевая свои детские годы. — Вы оба тоже не изменились, что бы между вами ни произошло, — вздохнула горничная. Рагнвиндр никому не рассказывал о причинах их ссоры, наказал лишь не пускать Альбериха на порог. Но Кэйа всё равно приходил на винокурню как к себе домой, и после первых таких походов Аделинде приходилось убирать подпаленные ковры и шторы. Позже всё стало проще — Дилюк больше не сжигал предметы декора, ограничивался лишь хмурым выражением лица и сжатыми кулаками. Он даже игнорировал восторженные перешёптывания Моко и Хилли — обе девушки были очарованы капитаном кавалерии, пусть и не воспринимали всерьёз его заигрывания. — Не изменились, говоришь… — задумался Альберих, протягивая пустую тарелку. — Конечно, — закивала Аделинда. — Ты снова попадаешь в неприятности, а мастер Дилюк всё так же о тебе заботится. Она хотела добавить что-то вроде «бестолочи», но решила, что это слишком грубо — пусть с Кэйей и можно было поговорить без официальных обращений. — Может и так, — лениво ответил ей Кэйа, чувствуя подступающий сон. Аделинда ещё раз кивнула и тихо удалилась, намереваясь зайти к Рагнвиндру и поговорить. О чём именно — не решила, но знала, что сделать это нужно. Но её ждало разочарование — Эльзер поймал её у обеденного стола и сообщил, что Дилюк уже час как отправился в Мондштадт. «Может, оно и к лучшему, — сдалась горничная, — а то наговорила бы ему на эмоциях всякого…» * К обеду Кэйа снова проснулся, дождался обещанный суп с мясом («Аделинда, один кусочек? Серьёзно?»), и попытался подняться. Лежать который день подряд было тяжело: всё тело затекло, а короткие обходы комнаты не сильно походили на физическую активность. Горничная на его попытки встать лишь улыбнулась. — Лежи, — попросила она, — ты совсем как в детстве. Кэйа припомнил — и правда, он никогда не любил отлёживаться в постели после травм, и с не зажившими синяками да ссадинами бежал на поиски новых приключений. Дилюк тогда был таким же, непоседливым, нетерпеливым. «Не то, что сейчас — это ж каким занудой тебя жизнь сделала, что ты кормишь меня одними овощами?» — про себя подумал рыцарь. — Да я уже здоров, — попытался убедить он горничную, но женщина только скептически прищурилась. — Конечно, все здоровые люди спят по двадцать часов в сутки. Не проспи Новый год. Кэйа грустно улыбнулся: — Всё равно некого будет поздравлять. Он почему-то был уверен, что Дилюк будет этой ночью в городе. Не останется же он на винокурне с ним? В том, что всех сотрудников Рагнвиндр отправит к своим семьям, Альберих не сомневался. — Поздравь его. Он опять собирается праздновать в одиночестве. Или останется? — Ах, об этом… Не думаю, что он обрадуется моему поздравлению. В конце концов, один он празднует как раз из-за меня. Аделинда повернулась к нему и переспросила: — Что ты сказал? Кэйа помолчал немного. — Если бы не я, всё было бы иначе. Скорее всего, он бы праздновал в окружении кучи людей и веселился бы. Аделинда вдруг нахмурилась и сказала громко: — Я не знаю, что ты сделал, но прекрати винить себя! Не думаю, что ты совершил что-то ужасное. «Всего-то предал». — Аделинда, просто поверь мне — даже если он позволяет мне быть здесь, даже если в последние недели мы стали снова общаться, он никогда не позволит мне быть рядом так же, как раньше. — Что за упрямство! — воскликнула горничная. — Если бы ты сделал что-то, за что он не мог бы тебя простить, он бы не вспоминал прошлые времена! Не скучал бы по тем дням, когда вы сражались бок о бок! Кэйа посмотрел на неё с немым удивлением. — Дилюк? Скучает по былым временам? Я сейчас не ослышался? — Что тебя так удивляет? Он же не лишился всех человеческих чувств разом. — Даже если он скучает, в чём я сильно сомневаюсь, то уж точно не по мне. Аделинда молча развернулась, чувствуя себя безумно глупо — она-то думала, что перед ней двое взрослых, здравомыслящих мужчин, а оказалось — как были детьми малыми, так и остались. — А ты проверь, — сказала она уже возле двери, — поздравь его. Кэйа несколько минут смотрел на захлопнувшуюся дверь, стараясь понять, о чём таком говорила Аделинда. Дилюк больше с ним не разговаривал и не давал никаких поводов думать, что заботится, или, тем более, скучает. Но каждый раз Альберих замечал на себе новые бинты и полагал, что перевязкой занимался именно Рагнвиндр. Горничная вряд ли бы смогла раз за разом смотреть на кровоточащие раны, а после так легко с ним общаться, не выказывая ни малейшей жалости. «Скучает… Как же! Больше похоже, что Аделинда к вину пристрастилась, и мерещится ей всякое», — решил Альберих, но всё же подумал над поздравлением. Прежде чем он успел сформулировать хотя бы обращение, усталость взяла над ним верх, и он погрузился в сон. * Утром перед Новым годом Дилюк успел добраться до Мондштадта, проверил готовность таверны к празднику и обменялся подарками с Чарльзом. Затем ненадолго заглянул в штаб ордена, поймал там Джинн в компании Лизы, поздравил их и перед возвращением заглянул в Кошкин Хвост. Диона за барной стойкой задумчиво смотрела на расставленные в ряд бутылки. — Весьма непривычно видеть тебя за подобным занятием, — сказал он вместо приветствия. Девушка не сразу обратила на него внимание: сначала убрала одну, показавшуюся ей лишней, бутылку, ещё раз внимательно посмотрела на оставшиеся и только потом подняла взгляд. — Как ты верно подметил, «в питейном бизнесе сейчас серьёзная конкуренция». Я пытаюсь пересмотреть наш ассортимент, пока твоё вино не осталось единственным напитком в Мондштадте. — Читала мои сообщения на доске? — Уточнил на всякий случай Рагнвиндр. Поначалу он не относился положительно к этой идее — оставлять анонимно записки и получать ответы от бара. По ночам, возвращаясь в таверну после уничтожения вражеских лагерей близ города, он иногда читал их. «Что за эгоизм», — думал он поначалу. Рассказывать о своих личных переживаниях всему городу и надеяться получить решение проблемы от других — вот, что раздражало Дилюка более всего. Мало того, что авторы записок хотели выставить напоказ свою жизнь, так ещё и писали зачастую полную чушь. Но чем чаще он проходил мимо, тем сильнее его интересовали причины такой популярности анонимных посланий. Почему люди оставляли их? Хотели привлечь внимание? Диона говорила, что ей нравится отвечать на записки. Она не считала написание ответов работой и старалась искренне поддержать тех, кто пожелал остаться анонимным. Иногда отвечала сама Маргарита, владелица таверны, но обе они находили в этом что-то приятное. Со временем Дилюк вынужден был признать — идея была хорошей. Чего он признавать не хотел — своего желания оставить записку. Рагнвиндр предпочитал скрывать внутренние переживания от людей, и рассказывать о них, пусть и анонимно, он не хотел. Но прежде чем он успел бы хорошо об этом подумать, он уже застал себя сидящим поздней ночью в таверне за попытками уложить в несколько строк то, что чувствовал. Своё небольшое послание он оставил несколько дней назад, ещё до Рождества, и, конечно, Диона безошибочно определила автора. — Я всё читаю. Отвечала, правда, Маргарита, — девушка вздохнула и отодвинула бутылки подальше. — Всё ещё предпочитаешь игнорировать веление сердца? — Я лишь делаю то, что считаю правильным, — уклончиво ответил Дилюк. Хоть Диона и стала ему хорошим другом, сейчас он чувствовал себя неловко за оставленную откровенность. — Ты считаешь правильным взять на себя ответственность за жизни других людей, игнорировать собственные желания и до последнего отрицать очевидное. Попробуй хоть раз позаботиться о себе! Мондштадт не рухнет, если ты возьмёшь перерыв. Она сложила руки на груди, как делала всегда, когда была недовольна. — Перерыв… Об этом я и пришёл поговорить. Я на некоторое время отправлюсь в Ли Юэ. — По работе? — Да, и это тоже, — Дилюк присел на край высокого стула около стойки, — налей мне сок. Диона достала чистый, натёртый до блеска стакан, ловкими движениями наполнила его виноградным соком и поставила на ровную поверхность. — Кто кроме тебя отправится в соседнюю страну в праздники, — вздохнула она, — тебе самому не хочется провести эти дни здесь? На последних словах она замялась — хотела сказать «провести эти дни с семьёй», но вовремя опомнилась. — Дело не только в работе, — решил быть честным Дилюк, — на самом деле, я иду на Драконий Хребет, а в гавань зайду лишь по пути. — А там-то ты чего забыл? Рагнвиндр не знал, как объяснить подруге своё наполовину спонтанное желание отправиться спасать Кэйю, не касаясь проклятия — всё же это была чужая тайна, и Дилюк хотел бы её сохранить. — Я — ничего. Иду за компанию с сэром Кэйей. Что-то вроде совместного путешествия. — Он нахмурился, не желая лишний раз вспоминать, что ему буквально пришлось согласиться. — О, так вы идёте вдвоём? — заинтересовалась Диона. Не понимая её восторга, Дилюк смущённо кивнул: ему всё ещё неспокойно было от предстоящего пути. — То есть он всё-таки рассказал тебе? Поздравляю! — улыбнулась Диона, подразумевая, конечно, признание в любви. Дилюк её радости не разделял, посмотрел вопросительно: — О чём ты? Улыбка с лица девушки медленно исчезла, оставив лишь озадаченность. — А ты о чём? Что он тебе рассказал? — О своём проклятии. Я думал, ты знаешь? Или… Подожди, а ты что имела в виду? Что ещё он должен был мне рассказать? Диона от осознания собственной оплошности испуганно ойкнула, её хвост с дикой скоростью заметался из стороны в сторону, а сама она хотела только одного — спрятаться под стойкой и никогда больше оттуда не вылезать. — Диона. Рагнвиндр редко позволял себе обращаться к ней по имени, оставляя это для особенных моментов. Сейчас был один из них — пусть и не самый приятный для обоих. — Что он должен был рассказать? Девушка нервно оглядела таверну — вдруг заглянул кто? — но, никого не найдя, всё же вернулась к разговору. — Я не могу сказать. Понимаешь, дело не в том, что я пытаюсь скрыть что-то или не доверяю тебе, — она потянулась, разминая уставшую спину, — это его секрет, и меня он не касается. Я не тот человек, от которого тебе стоит это узнать. Дилюк опять почувствовал себя странно — будто бы уже слышал подобное, будто бы и так знал, что так старательно скрывал Кэйа. Но эта мысль быстро улетучилась, оставив вместо себя лишь раздражение. Было по-детски обидно. Что за секрет мог быть у капитана, так тщательно им охраняемый, но при этом известный даже Дионе? Почему ей Альберих рассказал, а ему, Дилюку, наотрез отказывался признаваться? Впрочем, и эту мысль он отправил подальше: сам же отгородился, как мог, от старого друга. Не ему теперь было требовать разговоры о личном. — Пусть так, — сдался он в итоге, не желая спорить, — просто скажи, что это не доставит мне проблем. «Если ты дашь ему шанс — это доставит тебе самое настоящее счастье», — подумала Диона, но вслух, конечно, ничего подобного не сказала. После таких слов, как ей казалось, догадался бы даже Дилюк. — Просто постарайся не думать об этом лишний раз. Придёт время — и эта тайна станет явью. Больше про Кэйю они не вспоминали, продолжив диалог на отвлечённые темы. Когда стрелки часов показали полдень, Дилюк нехотя попрощался: не было желания идти в мороз к винокурне, да и праздновать там в одиночестве Новый год после тёплой атмосферы Кошкиного хвоста не хотелось. — Так ведь технически ты будешь не один, — заметила Диона, провожая друга до двери. — Он спит уже который день, поднимается только поесть. Вряд ли проснётся вечером. — Так разбуди его. Встречать Новый год в одиночестве слишком грустно. Дилюк только кивнул. Незачем было расстраивать Диону, которая, как он понял, всячески подталкивала его к возрождению былых связей с Кэйей. И зачем ей это было нужно? — А что насчёт тебя? Будешь работать всю ночь? Девушка перестала улыбаться и прижала ушки к голове. — Придётся. Отец начал отмечать ещё с рассвета, а мама наотрез отказалась от моей помощи дома. Сказала повеселиться. — Переживаешь за них? Дилюк знал о семейных проблемах Дионы, но обычно эту тему они обходили стороной. — Конечно. Мне грустно от того, что маме придётся остаться дома и следить, чтобы он бед не натворил. Но я обязательно навещу их завтра. — Всё будет хорошо, — постарался успокоить её Рагнвиндр и через стойку погладил по голове, получив в ответ улыбку. — Хорошего пути! — Помахала ему на прощание Диона, когда он покидал таверну. Она вышла на улицу, и, стоя возле входа, наблюдала за Дилюком, пока он не скрылся возле городских ворот. Оттуда он ещё раз посмотрел на неё, махнул рукой на прощание, и позволил себе еле заметную улыбку. Этот год принёс ему хорошего друга, и стоило отметить хотя бы это. * Около пяти Дилюк влетел на винокурню, плотно закрывая за собой дверь и борясь с желанием сползти по ней на пол. — Господин Дилюк, приготовить ванну? — Поинтересовалась Аделинда и, не получив ответа, отправилась наверх. Она и без подтверждения видела, что горячая ванна необходима. Рагнвиндр устал до подкашивающихся ног — дорога от Мондштадта была не расчищена, а южнее Вольфендома ему не повезло столкнуться с несколькими магами Бездны. Один из них обладал пиро, и с ним пришлось повозиться — только знание о местоположении туманных цветов и отточенное годами умение управляться с оружием помогли справиться. Последние же полчаса пути пришлось провести под неспешно падающими с неба снежными хлопьями, и даже быстрый шаг не спас от промокшей одежды и волос. Дилюк огляделся: гостиная была украшена, трещали поленья в камине, а стол был накрыт на двух персон — кажется, Аделинда решила, что праздновать винодел будет с Кэйей. В пути Дилюк старался отгонять от себя мысли о нём, теперь же почти бегом поднялся по лестнице, игнорируя гудящие ноги. Он пытался убедить себя — случись что в его отсутствие, Аделинда уже сообщила бы; и всё же хотел проверить лично. Кэйа по-прежнему спал, дышал шумно и часто, но хотя бы больше не хрипел во сне от боли. Рыцарь шёл на поправку, и Дилюк чувствовал едва ли не гордость за это, пусть сам всего лишь менял бинты. Рагнвиндр подошёл ближе, присел на самый краешек кровати и, почти не дыша, протянул левую руку к лицу Кэйи. Он аккуратно погладил пальцами кожу вокруг повязки и, только убедившись, что льда нигде нет, поднялся. С самим Альберихом он об этом не говорил, но посчитал ещё одной своей обязанностью каждый день, утром и вечером, приходить и проверять, не появился ли новый кусок проклятого льда. Дилюк убеждал себя, что это ради безопасности сотрудников винокурни; но в глубине души и сам облегчённо выдыхал каждый раз. — Всё готово, — сообщила Аделинда в коридоре, принимая из рук Рагнвиндра тяжёлый мокрый плащ. — Хорошо, — ответил он тихо, — не стоило накрывать стол на двоих. — Разве вы не будете отмечать вместе? — Растерялась горничная. — Нет. Прозвучало слишком резко — Аделинда нахмурилась и отошла на шаг, а затем кивнула и начала спускаться по лестнице. Убирать приборы она не спешила. * Горячая вода окружила продрогшее тело, согревая лучше пиро-способностей. Дилюк опустился в ванну почти полностью, не беспокоясь о намокших волосах — после сражения они всё равно пропитались дымом и спутались. Он постарался ни о чём не думать и просто отдохнуть. Спустя полчаса Рагнвиндр всё же вылез — от жары начинала кружиться голова, а ещё безумно хотелось спать. Уснуть в ванной и до полусмерти напугать Аделинду в его планы не входило. Домашняя одежда тоже казалась тёплой (или он просто настолько продрог в дороге). — С наступающим! — раздалось со всех сторон, стоило ему спуститься на первый этаж. Аделинда, Моко и Хилли выстроились в ряд и держали в руках небольшие цветные коробочки, напротив них в праздничных шапках стояли Эльзер и Коннор. Таннер сидел в кресле, а за его спиной возвышался Эрнест. Дилюк улыбнулся им, следуя приличиям, отбросил за спину не высушенные до конца волосы и поздравил в ответ. Заготовленные заранее подарки лежали под ёлкой, горничные, кроме Аделинды, тут же кинулись их распаковывать. — Уже поздно, вам давно пора быть дома, — мягко намекнул Рагнвиндр. Он не хотел оставлять сотрудников ночевать — не только потому, что хотел отпраздновать в одиночестве; больше он хотел, чтобы все эти люди встретили праздник со своими семьями. Незачем им было оставаться на работе и всю ночь наблюдать перед собой уставшего и расстроенного Рагнвиндра в неизменно тёмных одеждах. Даже горничные сегодня изменили привычной строгой форме и под передниками прятали красные платья. — Мы уже дома, — растрогалась Аделинда. — Уверены, что не хотите праздновать с нами? — Я всегда рад вашей компании, но есть люди, которые будут рады вас видеть сегодня гораздо сильнее. Эльзер оглянулся — до смены года оставались считанные часы. — Тогда с вашего позволения, — он протянул упакованный в цветную бумагу подарок, — я позволил себе предположить, что вы увлеклись виноделием всерьёз, и мы с мистером Коннором надеемся, что это вам поможет. Дилюк принял подарок, чувствуя пальцами под упаковкой книжные переплёты. Эльзер угадал — в последние месяцы Рагнвиндр решил приобщиться к искусству создания вин, не желая только продавать их. Он перечитал множество томов по теме из отцовской коллекции, осилил рекомендованные Коннором трактаты «О пивоварении» и «Технология винокурения», чем заслужил его искреннее восхищение. — Это крайне редкие экземпляры, — взволнованно пояснил Коннор. Главный винодел не был до конца уверен в выборе подарка. Всё же эта традиция — обмениваться подарками со всеми работниками винокурни, — появилась у них всего лишь год назад, когда Аделинда за день до Нового года собрала их всех в отсутствие хозяина и едва ли не приказала уложить под ёлку разноцветные коробки. Рагнвиндр тогда был тронут до глубины души, и ещё почти неделю после праздника слабо улыбался сотрудникам. Они сочли это добрым знаком — до этого улыбку мастера они видели лишь на светских приёмах, и то — не совсем настоящую, парадную. С кресла поднялся Таннер, пожелал счастливого года и тоже вручил небольшую пёструю коробочку. Даже шумный Эрнест сегодня принарядился и старался лишний раз не нарушать уютную атмосферу громким басом. Его подарок был аккуратно завёрнут в бумагу и перевязан белой лентой — скорее всего, помогала упаковать его супруга. Эрнест мог таскать тяжёлые бочки из винных погребов, мог переносить хрупкие бутылки, но сделать что-то настолько милое — нет, ни за что. — Спасибо, — поблагодарил их всех Дилюк. Идея Аделинды оказалась на удивление удачной. После прошлогоднего обмена подарками все они будто бы стали ближе — старались чаще общаться на темы, не касающиеся работы, иногда проводили вместе вечера после смены. Сам Дилюк в подобных посиделках не участвовал, но даже он постарался побольше узнать об окружающих его людях, об их жизни, желаниях. Судя по радостному визгу Моко и Хилли, ему это удалось. Когда все получили свои подарки, посидели немного возле ёлки и поговорили о насущном, Дилюк всё же заставил их разойтись по домам. Компания была ему приятна, но он не мог просить их остаться. К Таннеру приехал сын, семья Эрнеста наверняка уже ждала его, Коннор должен был быть рядом со своей возлюбленной, да и Аделинде лучше было бы вернуться к детям. Пусть её сыновья уже давно взрослые, им нужно было её присутствие в такую волшебную ночь. Остаться могли разве что Моко и Хилли — этим двоим было всё равно, где праздновать, лишь бы вместе. Но и их пришлось отправить домой: не зря же Моко готовила праздничный торт в форме сердца (Дилюк слышал, как девушка выспрашивала у Аделинды рецепт). Выйдя на улицу, пряча под плащами шуршащие подарки, горничные приступили к своему любимому занятию: — Капитан Кэйа действительно останется на винокурне сегодня? Неужели они снова общаются? — Похоже на то! Я видела, как мастер Дилюк каждый день заходил к нему в комнату. — Ого! Может быть, он снова будет здесь жить, и мы сможем видеть его чаще… — А ну цыц! — шикнула на девушек Аделинда, — прекращайте сплетничать. Сэр Кэйа был ранен, и пока просто не в состоянии вернуться в Мондштадт. Моко и Хилли поникли, но тут же перескочили на обсуждение новогодних закусок. «Хотела бы и я, чтобы всё было как раньше», — только и подумала про себя старшая горничная. * Закрыв дверь за шумной толпой, Дилюк почти сразу вернулся к камину и упал в мягкое кресло. Насколько же он отвык от подобного, если даже полчаса общения оставляли его совершенно без сил? Рагнвиндр не хотел праздновать. Последний раз чувство праздника он испытывал в семнадцать, а затем три раза встречал Новый год в пути — и хорошо, если успевал добраться до какой-нибудь деревеньки. Первое после возвращения в Мондштадт торжество ему устроила Аделинда с остальными сотрудниками; сегодня было второе. Но на столе уже ждали угощения, горели свечи, всё было украшено — не хватало только желания отмечать. Рагнвиндр ещё раз оглядел внимательно стол — Аделинда так и не убрала лишние приборы, и их по-прежнему хватало на две персоны. Готово было всё, кроме горячего, и Дилюк отправился на кухню приготовить своё фирменное блюдо. Мясо уже было замариновано им с утра, и оставалось только отправить его на огонь. За пару часов до Нового года Дилюк переоделся в более подходящий для праздника белый свитер, открыл одну из подаренных книг и погрузился в неё с головой. Это хорошо отвлекало от неизбежного чувства одиночества. Он успел даже подремать полчаса перед полуночью, но всё же за несколько минут до праздника проснулся и поднялся подбросить в камин новых поленьев. В этом простом действии был ещё один смысл — над очагом, на полке, стояла сегодня очень важная фотография. Обычно Дилюк убирал её в один из нижних ящиков своего стола, не желая лишний раз видеть собственное разрушенное счастье. Но под конец декабря в нём просыпалась безудержная ностальгия по старым временам, и небольшая рамка на одну ночь возвращалась на видное место. До самого яркого фейерверка оставалось не больше десяти минут, когда Дилюк привычным ловким движением вытащил пробку из бутылки и налил себе едва ли четверть бокала. Он планировал сделать один глоток и убрать бутылку куда подальше. Пить не хотелось совершенно, но это была своеобразная дань памяти — Крепус всегда открывал одно из самых дорогих вин, с шестнадцати позволяя Дилюку и Кэйе выпивать по половинке стакана. С бокалом в руке Дилюк вернулся к камину, взял с полки фотографию и нежно провёл по ней пальцами. — Жаль, что вас нет рядом, — мягко проговорил он в пустоту, зная, что никто не услышит, — этот год был необычным. Я нашёл хорошего друга, наша земля вновь оберегается архонтом, а Мондштадт по-прежнему процветает. С фотографии ему никто не ответил. Дилюк на мгновение прижал рамку к груди, будто бы стараясь передать свои чувства изображённым на ней людям, а затем вернул на полку. Ещё несколько секунд он смотрел прямо на изображение, прежде чем услышал шаги позади себя. * Кэйа проснулся ровно за час до Нового года. На винокурне было слишком тихо для праздничной ночи, из-за неплотно закрытой двери не доносилось ни звука, но отчётливо можно было почувствовать аромат пряных рёбрышек — этот запах Кэйа знал с юношества. От него заурчало в животе — сколько он уже не ел ничего, кроме овощного супа? Кэйа замер на кровати в попытках оценить собственное состояние. Голова кружилась и стучало в висках, покалывало где-то в районе локтя, но в остальном он чувствовал себя сносно. Глаз под повязкой неприятно зудел, напоминая о проклятии, но не болел. Альберих попытался встать, и тут же пожалел — в глазах всё поплыло, и пришлось снова упасть на мягкие подушки. — Дилюк? — Позвал он. Вместо привычного звонкого голоса услышал лишь хрипение и решил больше не пытаться — из-за двери всё равно не доносилось ни звука. Казалось, будто на винокурне вообще никого нет — и это могло оказаться правдой. «Скорее всего, все уже разошлись по домам, а он, наверное, всё же празднует в Мондштадте», — подумал Кэйа, медленно поднявшись с постели. — Зато твои погреба в моём распоряжении, — довольно прошептал рыцарь, подходя, хромая, к двери. Альберих уже предчувствовал яркий вкус крепкого коллекционного вина (конечно, он потом заплатит!), быстро воспроизвёл в памяти самый короткий путь к погребу, но, едва вышел в коридор, забыл о своих планах. С лестницы было хорошо видно всю гостиную, украшенную еловыми ветвями и стеклянными шарами. Обычно тёмное помещение сейчас было заполнено тёплым светом от мигающих гирлянд и плавящихся свечей. Кэйа вцепился руками в перила, не уверенный до конца, что сможет удержаться на ногах. Возле камина в полной тишине стоял Рагнвиндр, сжимал в руках фотографию, а затем бесшумно поставил её обратно. Он так и остался стоять напротив огня, в широком белом свитере, в неизменных чёрно-красных перчатках, с распущенными непослушными волосами; и казался безумно одиноким. Альберих осторожно начал спускаться, не зная толком, что собирался делать. Ступенька скрипнула, Дилюк слегка повернул голову, замечая присутствие Кэйи. Он ничего не сказал, только взгляд перевёл с фотографии на бушующий в камине огонь. Кэйа делал неуверенные шаги — совсем не как раньше, когда можно было перепрыгивать несколько ступеней разом, торопясь на обед. Сейчас приходилось крепко держаться за перила, делать маленькие остановки, надеясь не свалиться и не полететь кубарем вниз. «Мог бы и помочь», — обиделся мысленно Кэйа. Когда до ровной поверхности оставалось всего три ступеньки, рыцарь снова посмотрел на Дилюка. Он не двигался, стоял с идеально ровной спиной, будто был на важном совещании, бокал отставил на стол, и теперь обнимал себя руками. Кэйа почувствовал укол вины — ведь сам был причиной одиночества самого дорогого человека. Если бы только успел! Если бы пришёл хоть на полчаса раньше, если бы смог помочь, не слезились бы сейчас глаза. Если бы не переложил груз своей тайны на Рагнвиндра, возможно, слышал бы его звонкий смех. Если бы не врал так много, если бы не был настолько эгоистичен… Слишком много «если бы», которые никогда не произойдут. Кэйа глубоко вдохнул, ступая на пол, отпустил перила, убедился, что не падает в сторону и уверенно направился к Дилюку. Мельком взглянул на часы — пять минут оставалось до полуночи, с улицы уже слышны были первые нетерпеливые залпы фейерверков. Рагнвиндр не обратил на них никакого внимания, только качнул головой, и Кэйа как завороженный уставился на переливающиеся всеми оттенками красного длинные волосы. Раньше он мог бы подойти, не смущаясь восхититься их красотой, мог попытаться расчесать (что неизменно заканчивалось провалом — справиться с колтунами могла лишь Аделинда), мог заплести ленивую косу или просто перебирать пряди под недовольное ворчание Дилюка. Раньше его не отталкивали, раньше не нужно было просить разрешения и надеяться на хорошее настроение. Теперь Кэйа не имел никакого права даже стоять рядом, и виноват был в этом только он сам. Альберих подошёл совсем близко, засмотрелся на фотографию, и слова стали комом в горле: там были запечатлены они — семнадцатилетние беззаботные дети, стояли с мечами наперевес, смеялись, на первом плане с широкой улыбкой стоял Крепус. «Похоже, Аделинда была права: ты вспоминаешь о тех временах… О тех счастливых днях, которых я тебя лишил. Если бы не трагедия, каким бы ты сейчас был?» — снова задумался Кэйа. «Точно не таким одиноким в самую весёлую ночь в году», — добавил быстро, и, прежде чем успел бы хорошо подумать, подошёл к Рагнвиндру со спины. Он не видел его лица, и это придавало смелости: если бы наткнулся на презрительное недоумение, точно бы не смог как ни в чём ни бывало обнять, крепко сжимая руки на чужой талии. Рагнвиндр вздрогнул, весь напрягся, но прежде чем успел что-то сказать или сделать, Альберих его опередил: — С Новым годом, Дилюк, — прошептал Кэйа, опуская голову на чужое плечо и зарываясь щекой в мягкие волосы. Дилюк дёрнулся, привычно нахмурился, хотел было вырваться… Но часы на стене пробили полночь, знаменуя начало нового промежутка времени. … и, не рискуя нарушать волшебство момента, Дилюк ответил еле слышно: — С Новым годом, сэр Кэйа. Если бы он мог видеть лицо Альбериха в этот момент, запечатлел бы на нём редкое искреннее счастье. Кэйа был совершенно опьянён (хоть вино ещё даже не попробовал), голову кружила близость Дилюка, его тепло, его хриплый голос, то, что он позволял быть так близко и не отталкивал. Хотелось остаться в этом мгновении навсегда; хотелось упасть на диван и утянуть Рагнвиндра за собой, хотелось поцеловать его и не отпускать до самого рассвета. Но Кэйа не мог себе позволить ничего из этого. Дилюк продолжал стоять неподвижно, только левой рукой всё же дотронулся до пальцев Кэйи. — Ты мог бы не использовать «сэр», когда вокруг никого нет, — шепотом предложил Альберих. — Ещё что придумаешь, — больше по привычке возмутился Рагнвиндр. — Да брось, сделай мне новогодний подарок, — рассмеялся Кэйа, прижимаясь ещё сильнее. У него будто пропало чувство самосохранения, слетели все мысленные барьеры, которые сам себе напридумывал, и теперь Альберих действовал исключительно на поводу у своих желаний. А желал он одного — быть ближе к Дилюку, обнимать его. Закралась даже нелепая мысль начать откровенно флиртовать: раз уж Рагнвиндр до сих пор ничего не заподозрил, раз уж он упрямо игнорировал едва ли не прямое признание, может, и так не поймёт? А Кэйа, по крайней мере, насладится близостью. — Тогда где мой подарок? Дилюк, в общем-то, ничего от Кэйи не ждал и не хотел, но раз уж рыцарь обзавёлся смелостью просить о чём-то, стоило заставить его позаботиться и об ответном жесте. — Хмм, — Кэйа подвинул голову, губами теперь почти касаясь бледной шеи. Если бы не мешающийся широкий воротник, он мог бы прикоснуться к тёплой коже, — а чего бы ты хотел? Прохладное дыхание ощущалось на коже слишком ярко, чтобы Дилюк мог продолжить стоять в этих нелепых объятиях: он попытался отойти, но Кэйа вцепился сильнее. — Отпусти, — строго сказал он. Кэйа снова посмеялся, расцепил руки и поднял их в извиняющемся жесте, не забыв победно улыбнуться: — Ты мог бы попросить меня весь год ходить в официальной форме. Или, не знаю, наоборот — прийти на собрание к Джинн в форме твоих горничных. Столько возможностей упустил, хе-хе, — Альберих наконец смог увидеть лицо Рагнвиндра, с сильно выделяющимся на бледном лице румянцем, — так уж и быть, можешь попробовать ещё раз. Дилюк раздражённо выдохнул, взял в руки бокал — просто чтобы было, чем занять, и отвёл взгляд к столу. Чего он мог пожелать, зная, что Кэйа действительно это желание исполнит? Попросить его выжить и не калечить себя больше? Заставить пообещать не врать, потребовать избавиться от проклятия? Рагнвиндр злился на самого себя, потому что с первой секунды знал, чего хочет попросить. Остаться рядом. Не бросать больше, не разбивать сердце, не уходить, оставляя после себя беспросветную тьму; не лишать самого дорогого. Но сказать подобное вслух? Кэйе? Дилюк предпочёл бы выйти один на один против армии пиро-орхидей, нежели говорить что-то настолько сентиментальное. — Ничего мне от тебя не нужно, — сказал он в итоге, всё ещё не смотря в глаза. Дилюк не мог признать, что он скучал по старым временам, показать собственную слабость. Как бы ни старался он вновь начать доверять, как бы ни убеждал себя, что Кэйа больше не сделает больно — просто не мог. Шрамы четырёхлетней давности давно побелели, вместо ярости и ненависти осталась только обида. Но вместо шумной компании вокруг теперь вечным спутником стало одиночество, и за это Дилюк всё ещё его не простил. Слишком много фальшивых улыбок и недосказанностей преследовали Кэйю, и Рагнвиндр боялся — расскажет сейчас о своей слабости, а после получит ещё один удар в спину. Последний — его не переживёт, не соберёт себя заново. Кэйа смотрел на Дилюка с сожалением — не дурак, понимал, что сам виноват. Сомнения на родном лице тоже видел — Рагнвиндр мог скрывать за маской безразличия радость, смех, разочарование или удивление, но Кэйа почти чувствовал, как больно ему было. И даже сейчас Альберих не мог не подумать, насколько красивым он был. — Неужели, — усмехнулся он по-доброму и ловко выхватил из чужих пальцев бокал. — Эй, — хмуро прокомментировал этот жест Рагнвиндр, наблюдая, как рыцарь за считанные секунды осушает бокал. — Я не уйду, — внезапно серьёзно сказал Кэйа, и пока Дилюк пытался понять смысл слов, снова подошёл ближе, — я больше никогда не оставлю тебя, что бы ни случилось. Он хотел снова обнять — даже не из романтических чувств, а просто показать, что он снова рядом. Но в этот момент слабость взяла над ним верх, снова перед глазами всё расплылось, и Кэйа приготовился свалиться если не на пол, то хотя бы на стоящее рядом кресло. Вместо этого он ощутил спиной сильные руки, успевшие поймать его в нескольких сантиметрах от твёрдой поверхности. — Тебе не стоило покидать постель, — заметил Дилюк, заботливо опустил капитана на диван и сел рядом, ощущая дежавю. — Не мог позволить тебе провести эту ночь в одиночестве. — Я ценю это, — признался Рагнвиндр. Он снова опустил взгляд, стараясь не видеть лишний раз довольную улыбку рыцаря, поправил челку и замер, не решаясь уйти. Кэйа полулежал на мягких подушках, смотрел на Дилюка снизу вверх, стараясь оставить в памяти его такого — домашнего, заботливого. Находиться так близко было тяжело: Альберих хотел больше прикосновений. — Ой, какая неожиданность, — довольно рассмеялся Кэйа, стоило запрокинуть голову. Дилюк посмотрел наверх, недовольно шикнул. — Наверняка Моко постаралась, — пожал он плечами. Над ними, прямо на широкой люстре, была заботливо закреплена веточка омелы. — Ну же, традиции нарушать нельзя, — прищурился Кэйа, расставляя шире руки. Он не особо надеялся на поцелуй, но в глубине души безумно этого хотел. — Ты же не думаешь, что я полезу целоваться? — Как будто у тебя есть выбор. Это было слишком откровенно даже для Кэйи, у которого флирт стал обыденностью в общении. Он снова внимательно присмотрелся — ну неужели Дилюк вообще ничего не замечал? Дилюк продолжал сидеть ровно, не торопясь ни следовать традиции, ни уйти подальше. Ожидание раздражало, и Альберих успешно занял себя очередным разглядыванием мужчины. Казалось, он мог вечно смотреть на тонкие пальцы, пусть и скрытые перчатками, на острые черты лица, на чуть прикрытые от усталости глаза. Это было почти идеальным моментом, если бы не отчаянное желание коснуться. Но он знал — Дилюк никогда не ответит на его чувства, не позволит касаться себя так, как хотел бы Кэйа. И от этого стало снова больно, да так, что температура воздуха в гостиной опустилась на несколько градусов. — Кэйа, — позвал его Дилюк, и рыцарь почувствовал тепло где-то в районе запястья, — всё хорошо? Голос звучал обеспокоенно, и Альберих сосредоточился, как мог. Он сам не ощущал изменений температуры вокруг, но Дилюк спустя несколько секунд слабо улыбнулся и сжал руку сильнее: — Достаточно. Всё хорошо. — Почти, — кивнул рыцарь, только теперь заметив, что Рагнвиндр опять остался в одной перчатке. — Что ты там так старательно прячешь? — Ничего интересного, — ответил Дилюк, и комната погрузилась в молчание. Они просидели так около пятнадцати минут, думая каждый о своём. Кэйа неловко рассмеялся, когда в животе у него заурчало — аромат рёбрышек не мог оставить его равнодушным. — Никакого вина, — предупредил Дилюк, усадив его за стол. — Не будь таким вредным! — Сейчас без мяса останешься. Альберих посмотрел жалобно, но ничего этим не добился и принялся наконец за еду. — Хоть это и единственное, что ты умеешь готовить, вышло просто превосходно! — похвалил он, зажмуривая глаз от удовольствия. — Уже не единственное, — поправил его Дилюк, — пришлось научиться, пока путешествовал. Кэйа почувствовал, как разговор плавно начал ускользать в сторону воспоминаний. — Расскажешь? — Не хочу об этом говорить, — тихо ответил Рагнвиндр, отодвигая от себя тарелку. Рыцарь принял это на свой счёт: — Прости, не хотел напоминать. — Всё в порядке, Кэйа. Поговорим об этом в другой раз. Кэйа счастливо улыбнулся: похоже, его новогоднее желание исполнилось. * Утром Кэйю разбудил аромат травяного чая. — Поднимайся, приводи себя в порядок и иди ко мне в кабинет, — приказным тоном сказал Дилюк и покинул комнату. «Как будто и не было вчерашней ночи», — раздосадованно подумал Кэйа и поплёлся в кабинет. Дилюк выглядел чуть более живым, чем обычно: голос словно бы стал звонче, глаза горели ярко, и вместо выверенных до миллиметра движений он позволял себе некую небрежность. Кэйа засмотрелся, и суть разговора быстро от него ускользнула. Разве могло быть что-то интереснее, чем Дилюк, который потянулся, разминая плечи, и случайно задел рукой пуговицу на рубашке? Разве мог Альберих думать о чём-то ещё, кроме острых ключиц, так удачно видневшихся в вырезе? — Кэйа. — Ага, — протянул он, совершенно не понимая, о чём речь. — Ты меня не слушал, — констатировал Дилюк, и руки сложил на груди. — Прости-прости! О чём ты говорил? Рагнвиндр внимательно посмотрел на рыцаря, пытаясь понять, что могло его увлечь сильнее плана по его же спасению. — О том, что твой план отвратителен. Не удивительно, что Ордо Фавониус настолько неэффективны. Кэйа даже не обиделся. — Нормальный был план, — сказал он, удобнее устраиваясь в кресле. Дилюк вдруг нахмурился, встал со своего места, опираясь руками на столешницу, и громче обычного продолжил: — Нормальный? Ты потащился в самое холодное место в Тейвате в одной рубашке! — Я ведь говорил, что одежда меня не согревает. Какая разница в чём идти? — Большая! Даже если ты не чувствуешь тепла, нормальная одежда не позволит тебе заболеть. Я никуда не пойду, если ты не наденешь что-нибудь другое. — Да? Может быть, тебя просто смущает моё тело? — Кэйа понимал, что несёт полную чушь, но остановиться уже не мог. Дилюк в ответ посмотрел нечитаемым взглядом — рыцарь так и не разобрал, была это жалость или презрение, — и зло выплюнул: — Я начинаю жалеть, что согласился. — Неужели? Ты же с самого начала хотел отправиться со мной. — Я уже говорил, что мне просто по пути. Кэйа хитро прищурился. — Очень интересно: мне нужно на Драконий хребет, а тебе в гавань Ли Юэ… Если учителя нам не врали, это не очень-то рядом. К тому же, — он многозначительно подмигнул, — я тут услышал, что ты собираешься на дегустацию к какому-то неизвестному виноделу… С каких пор мастер Дилюк отправляется в соседнюю страну ради подобной авантюры? Рагнвиндр сжал челюсти, отвернулся, понимая — Кэйа его раскрыл. — Если ты сейчас же не заткнёшься, я вышвырну тебя на улицу. Альберих только рассмеялся, зная, что никто его не прогонит, но шутки решил оставить на грядущую дорогу. — Ты вообще как-то несерьёзно относишься к этому путешествию, — вернулся к теме их утреннего собрания Дилюк. — Ты потащился через Спрингвейл, затем свернул к «Рассвету», а потом что? Хотел пройти через ущелье? — Это же логично, — не стал отпираться Кэйа. — Это феерически глупо. Тебе всё равно пришлось бы идти в обход, или лезть на скалы — несколько недель назад Кли подорвала там своё новое «сокровище», и теперь ущелье завалено обломками. — Ого, — только и сказал Альберих, — я не знал. Дилюк сел обратно, разложил на столе карту Тейвата и вздохнул. — Что в очередной раз доказывает некомпетентность ордена. Вы даже не подумали о том, чтобы убрать завалы. Но ещё больше это доказывает твою беззаботность. На что ты надеялся? На помощь архонтов? Кэйа посмотрел на карту, чувствуя себя глупо — Дилюк отчитывал его, как ребёнка. Что самое обидное — он ведь был прав. Кэйа так старался быстрее сбежать из Мондштадта, что не озаботился нормальной подготовкой к дороге. — Сказать нечего? — Ухмыльнулся Рагнвиндр. Он почувствовал удовлетворение — нечасто у него получалось заставить Альбериха замолчать. — В любом случае, — продолжил он, насладившись тишиной, — со стороны Мондштадта на хребет нам никак не попасть. Проход со стороны винокурни завален, подниматься с севера по скалам тебе нельзя в таком состоянии, а через ущелье Дадаупа идти опасно. — Почему? Дилюк ткнул пальцем на карту, и Кэйа только теперь заметил на ней множество разных обозначений. Под рукой Рагнвиндра был нарисован то ли кролик, то ли хиличурл — разобрать не получалось. — Потому что вот здесь собрались маги Бездны. Их там сейчас не меньше десятка, и под их контролем большая армия митачурлов. Даже я не рискну идти против них без команды. — Я, вообще-то, всё ещё умею сражаться, — возмутился рыцарь. — Ты, вообще-то, — передразнил его Дилюк, — ранен и не контролируешь свои способности. Так что ты не считаешься. Поэтому зайти со стороны Ли Юэ будет проще всего: от деревни Миньюнь к Шипу идёт почти прямая дорога, к тому же на ней встречается больше всего тёплых фей, не говоря уже об обычных механизмах. А возле деревни есть лагерь искателей приключений, у которых можно закупить зелья морозостойкости и прочее. Кэйа пригляделся к карте внимательнее — и правда, все эти места были отмечены на карте, одни были подписаны, другие просто отмечены какими-то символами. Теперь стало понятно, что рядом с ущельем Дадаупа нарисован был не кролик, а стилизованный маг Бездны. — Рисовать ты так и не научился, — хихикнул Кэйа, но тут же осёкся. Если все эти пометки сделал сам Дилюк, значит, он и всю эту информацию нашёл сам? — И когда ты всё это успел? — Вчера, — буркнул Дилюк, вспоминая поход в штаб ордена, под подозрительно довольные взгляды Джинн и Лизы. Кэйа чуть приоткрыл рот от удивления. Похоже, Аделинда как всегда заметила больше всех — Дилюк и правда о нём заботился. Кто ещё мог бы отправиться в праздник в самое ненавистное место, полное тяжёлых воспоминаний, ради него, Кэйи? Сердце наполнилось теплом, а на лице у него, должно быть, появилась блаженная улыбка. — Убери это выражение со своего лица, — не удержался от комментария Дилюк. — Ты невероятен, ты знаешь? — Снова забыл о сдержанности Кэйа. Его план под названием «ни в коем случае не показывать своей влюблённости» трещал по швам. Альберих и не представлял, что был способен настолько восхищаться кем-то, настолько желать прикосновений, так сильно хотеть быть ближе. Поэтому, когда Дилюк едва заметно смутился (Кэйа прекрасно помнил, как тот любил похвалу в свой адрес — видимо, некоторые привычки у него остались), рыцарь не удержался. «Будь что будет», — подумал он перед тем, как обойти стол и обнять Дилюка, усаживаясь ему на колени. — Теперь знаешь, — прошептал он как можно нежнее, губами касаясь чужой горячей шеи. Дилюк от прикосновения дёрнулся, но сказать ничего не успел: Кэйа снова зашептал, щекоча дыханием кожу. — Ты такой горячий, что я не могу оторваться. Кэйа до побелевших костяшек вцепился руками в его плечи, прижался ещё ближе, уже и сам не понимая, чего хотел больше — почувствовать тепло, которое напрочь отключало мозг, или просто обниматься. — Тебе снова плохо? — Прервал его наслаждение Дилюк. — Чего? Кэйа даже отодвинулся, чтобы иметь возможность смотреть Рагнвиндру в лицо. Он надеялся увидеть там хоть какие-то эмоции, кроме сочувствия. — Святые архонты, если ты опять мёрзнешь, мог просто сказать! Отцепись наконец, — Дилюк упёрся руками в крепкую грудь, стараясь не давить слишком сильно. Поняв, что Альберих слезать не собирался, он в который раз за утро вздохнул и зубами стянул с левой руки перчатку. Кэйа почувствовал тёплое прикосновение к шее, затем ладонь Дилюка поднялась к лицу и остановилась на щеке под повязкой. — Тебе этого мало? — Спросил его тихо Дилюк. — Да. Кэйа закрыл глаза, ожидая чего угодно. Хотелось бы, конечно, поцелуя, но готов он был и к пощёчине. Но вместо этого он ощутил тепло. Оно буквально обволакивало его, было повсюду, и стало так спокойно и легко, что Кэйа не сразу решился открыть глаза. И лучше бы он этого не делал. В воздухе рядом с собой он заметил несколько маленьких огоньков: они летали вокруг и согревали. Конечно, за такую заботу Альберих был очень благодарен, но ведь подразумевал он совсем иное! — Раз уж тебя могут согреть мои способности, эти огоньки будут рядом с тобой и не позволят замёрзнуть, — Дилюк наконец столкнул с себя капитана, поднялся и медленно прошёл к двери, — отправимся завтра, так что выспись хорошенько и собери всё необходимое. А я прогуляюсь немного. В кабинете Кэйа остался один. — Да не можешь же ты быть настолько слепым! — Пожаловался он в пустоту шёпотом и уселся обратно в кресло. Дилюк за дверью чертыхнулся и почти бегом спустился на первый этаж, чтобы тут же выскочить на улицу и направиться к воде. Снег под его ногами мгновенно таял. Слепым он точно не был, а ещё обладал очень чутким слухом. «Стоило догадаться раньше», — подумал он, прежде чем поднять клеймор и кинуться на так удачно подвернувшихся под руку крио-слаймов.