***
…просыпается в чужих холодных объятьях. — Что такое?.. Над Линой возвышается феминный юноша. Длинные блондинистые волосы, болезненно-молочного цвета кожа, тонкие руки. Покосившийся нимб. Крылья. Серебряная цепь на шее. Он будто облачён в сам свет, принявший невесомую форму то ли хитона, то ли платья. Ангел. Дитя стерильного рая. — Я умерла? Холодный, как декабрь. — Нет, — говорит Ангел нежным бархатистым голосом, приоткрыв рот с искусанными губами, и поглаживает щеку Лины. — Ты живая и тёплая. — Тёплая?.. — Горячая. Лине нравятся ангельские касания, и она ластится к чужой руке, пахнущей медикаментами: — Ты мой ангел-хранитель? — Возможно. — Или галлюцинация? — Разве галлюцинации можно коснуться? — с придыханием отвечает Ангел и прижимает Лину к себе. Она чувствует, как эрегированный член упирается ей в бедро, и слышит чужой смех: видимо, у неё была очень забавная реакция на внезапную анатомическую подробность. Женственный ангел со вставшим членом. — Всё-таки ты мальчик… — говорит Лина. — Но я думала, что у ангелов анатомия кукольного Кена. — Вздор, — шепчет на ушко Ангел, раскрасневшийся от возбуждения и стыда. — Даже не у всех кукол анатомия Барби и Кена. Ты тому подтверждение, Лина. И смеётся. Похотливо. Обдавая горячим дыханием. — Х-хочешь, я сделаю тебе приятно? — внезапно лепечет она и кладёт руку на пах собеседника. Ангел вздрагивает, окидывает Ангелину лукавым взглядом и робко отвечает: «Н-не знаю…» Лжец. Всё он знает. Просто жеманничает. Лина движется в болезненном помутнении, будто на автопилоте, и высовывает слюнявый язык, пока её сознание расслаивается, а перед глазами вспыхивают образы. Хрупкая шарнирная кукла, около метра. Кукла стоит на коленях, облачённая в ошейник со сверкающей цепью. Кукла прижимается к батарее, прикованная маленькими наручниками. Кукла висит в воздухе, связанная по всем законам шибари так туго, что веревки впиваются в гладкий пластик обнажённого тела, лишённого любых половых признаков, — вершина чистоты и непорочности, зафиксированная в абсолютно похабной и непристойной позе. Innocent fucktoy. Шероховатые следы и потёртости на месте пут. Грустные и безумные глаза. Беспокоящее присутствие на периферии зрения: чьи-то ноги, чьи-то руки, чьи-то тела, лица которых не видно выше линии ухмылки. Верёвки рвутся. Изувеченная кукла падает в канализацию, как Алиса — в кроличью нору, и опускает взгляд. А там, внизу… ад сияет ярко, и его демоническое свечение оборачивается мерцающими каплями на устах. Тихий стон. Лина облизывает собственные губы, покрытые спермой. Ангел смотрит из-под пышных ресниц взглядом декадента и театрально порхает ими — кокетка. — Это ещё не всё, — говорит Лина. — Сейчас будет кое-что исключительно приятное. — И что же? — вздыхает Ангел. — Похотливый ангелочек будет нежно наказан за свои грехи. Ангел не успевает как-то среагировать, как в его руку вцепляются острые зубы. Он дёргается крыльями, пытается вспорхнуть, но Лина наскакивает на него и прижимает к полу, подцепляет одежду ногтями и рвёт, рвёт, расщепляя свет на нити. Ангел хнычет, просит прекратить, но тут его живот раскрывается со влажными чавканьем — и ангелок давится кровью. Лина ныряет руками во внутренние органы. Ангелы такие хрупкие. Ангелы такие беспомощные. — Внутри ты тоже ангельски красив, — восхищается Лина. Жертва со слезами на ресницах выглядит такой забитой и испуганной. Лина думает, что раз это её ангел-хранитель, то не очень умно его съедать, особенно учитывая её образ жизни. Лина думает, но мысль такая медленная, что не успевает угнаться за действиями онемелых конечностей, которые уже вырывают внутренности, точно лакричные палочки. Внезапно, Ангелину тошнит. Кровью. — Боже, боже, боже, — шепчет заплаканный Ангел, разметав блондинистые волосы, и прикрывает рот дрожащей рукой. Её выворачивает. Деревянное тело становится липким от пота, вновь наваливается сонливость, и время, время замедляется: кажется, что она блюёт вечность. — Б-блядство, — ругается Лина, вытирая рот, и теряет сознание. На чёрно-белой митенке остаются красные следы.***
Шум машин. Запах улицы. Холодная дорога. Ангелина приходит в себя и замечает, что нет больше никакого Ангела. Она лежит, высунувшись из канализации, придавленная люком, и смотрит на лужу кровавой блевотины, потом опирается руками об асфальт и с трудом приподнимается, сдерживая рвотные позывы, — а в её голове крутится только одна фраза: ад. сияет. ярко.